С июля 2003 года в Сербии действует прокуратура по военным преступлениям. Она занимается не только собственным расследованием военных преступлений и выдвижением обвинений перед особой коллегией Окружного суда, но и сотрудничает с Международным трибуналом по бывшей Югославии в Гааге. О работе прокуратуры Радио Свобода рассказал ее глава Владимир Вукчевич.
- Скоро исполнится шесть лет с того времени, когда вы начали заниматься расследованием военных преступлений и привлечением к ответственности виновных. Помнится, тогда большая часть общества открыто выступала против такой прокуратуры, тем более что расследовались главным образом преступления, совершенные сербами.
- С момента создания прокуратуры у нас было довольно много проблем, начиная с разногласий в обществе относительно военных преступлений. Многие в Сербии считали людей, которые совершали военные преступления, патриотами и героями, защитниками сербских интересов. Трудно было переломить это в сознании граждан. Но разве может быть патриотом человек, который убивал женщин и детей? Разве герой тот, кто убивал военнопленных? Военнопленных защищает Женевская конвенция, и каждый, кто не придерживается ее положений, должен отвечать перед судом. Большой проблемой было доказать, что и сербы совершали военные преступления.
Кстати, если посмотреть, кто был прямым исполнителем этих преступлений, бросается в глаза, что большинство их них и до войны совершали уголовные правонарушения. Например, когда командир сербских добровольцев Аркан создавал так называемую "Сербскую добровольческую гвардию", власти дали ему разрешение проехать по тюрьмам и выбрать для себя заключенных, которые таким образом практически получили амнистию. Члены этой гвардии должны были присягнуть, что будут придерживаться жестких правил, установленных Арканом. Так Аркан создал военизированное формирование разбойников, которые якобы защищали сербские интересы, а на самом деле убивали и грабили.
- Но не все военные преступники произошли из криминальных кругов. Были среди них и обычные граждане, часто полицейские. В конце апреля 2009 года к длительным срокам заключения были приговорены четверо сербских полицейских активного состава, в 1999 году убивших 50 албанских граждан из города Сува-Река, главным образом женщин и детей.
- Не утверждаю, что в числе полицейских не было преступников. На последнем судебном процессе по делу "Сува-Река" мы доказали, что они также совершали военные преступления. Но у нас особая проблема со свидетелями из рядов полицейских. Если, например, из одного подразделения, в котором десять человек, у нас есть доказательства в совершении преступления против троих, то остальные семеро должны появиться в качестве свидетелей. Однако также как семь полицейских знают, что делали эти трое, тройка знает, что делали семеро. А мы не все знаем. Так появляется стена молчания, и трудно, почти невозможно найти среди них свидетеля, который решился бы сотрудничать с судом и согласился бы раскрыть преступление.
- На вас оказывалось давление?
- Были такие попытки, но они провалились уже в начале, так что потом все прекратилось. Те, кто пытался повлиять на прокуратуру, быстро поняли, что наша работа – открыта, она достояние гласности, за ней следит международная общественность – это и стало нашей главной защитой. Скажу откровенно – на нас оказывался даже открытый политический нажим. Как иначе понять факт, когда в парламенте официальному представителю специальной прокуратуры, моему советнику Бруно Векаричу пересчитывают, сколько в нем кровяных телец сербского происхождения? Как иначе толковать нападки на мою семью? Конечно, были и угрозы. Но я всегда имел поддержку демократических сил во власти и в обществе.
- Насколько известно, вы постоянно получаете письма и телефонные звонки с угрозами расправы. Как вы относитесь к угрозам?
- Угрозы можно устранить лишь усилением мер безопасности, чтобы каждый идиот не мог на меня покушаться. С угрозами нужно считаться – только сумасшедший их не боится. Но с другой стороны – если бы я поддавался страху, тогда мне не место во главе прокуратуры.
- Но можно ли нормально жить в таких условиях? У вас есть семья, есть друзья, в Сербии все-таки сильна традиция ходить в кафе, а вам это, вероятно, не положено.
- Молодым я часто ходил в кафе, а теперь приходится их избегать. Последний раз был в ресторане с друзьями 1 января. Но рядом со мной сидел охранник, и было неприятно, когда он постоянно за всем следил. Люди знают меня в лицо, подходят. Однако могу сказать, что все те, кто подходил в тот вечер, подавали руку, чтобы поздравить. Никто на меня хмуро не посмотрел. А более того, это был ресторан, хозяин которого - серб из Боснии, и вероятно большинство публики были люди, воевавшие ранее в рядах армии Ратко Младича. Но никаких провокаций не было, хотя известно, что я часто получаю угрозы именно из их рядов.
- Вы, кажется, являетесь одним из редких официальных лиц в Сербии, кто пользуется авторитетом в Международном Гаагском трибунале. Как идет сотрудничество вашей прокуратуры с Гаагой?
- Сначала было много недоверия со стороны Гаагского трибунала, но вскоре мы это переломили. Особенно хорошее сотрудничество у меня установилось с бывшим прокурором Карлой дель Понте. Когда она поняла, что у нас единая цель, мы прекрасно сотрудничали, и я ее буду помнить как очень корректного профессионала. Дель Понте меня даже предложила на международную награду "Кран-Монтана". Правда, вначале мы относились друг к другу с большим недоверием, и, как я теперь понимаю, по праву – я многого тогда не знал, несмотря на то, что входил в Национальный комитет, который разрабатывает план действия по аресту обвиняемых Гаагским трибуналом.
С Международным трибуналом мы сотрудничаем по двум направлениям – по предметам обвинений и по установлению местонахождения и ареста обвиняемых в Гааге лиц. С июля 2006 года нам удалось отправить в Международный трибунал четверых обвиняемых в военных преступлениях, среди них - Радован Караджич. Осталось еще двое. Теперь мы ищем, ищем и ищем Ратко Младича.
- На днях председатель Национального комитета по сотрудничеству с Гаагским трибуналом Расим Льяич предположил, что арест самого разыскиваемого обвиняемого в военных преступлениях, генерала армии боснийских сербов Ратко Младича состоится до конца года. Впервые, сказал он, есть полная координация всех ответственных структур, и успех, дескать, неминуем.
- Да, это заявил мой коллега из Национального комитета Льяич, и я разделяю его оптимизм. Ведь у нас нет больше времени, время истекло. Потом уже бессмысленно будет заниматься этим делом. От ареста Младича зависит будущее Сербии, и тянуть с арестом до бесконечности нельзя. Где и когда он будет задержан – этого вам никто не скажет. Но я утверждаю: до конца года мы должны найти Младича.
- Что специальная прокуратура по военным преступлениям Сербии сделала в течение шести лет? И чем вы недовольны?
- Сделано много. Суд уже разобрал дела свыше 200 человек, а это – свершение правосудия для более 2000 жертв. Процесс работы над новыми делами о военных преступлениях продолжается. Но самое главное то, о чем я вам говорил в начале – многое сделано в раскрытии истины, и это существенно отразилось на сознание граждан Сербии. Теперь, после этих судебных процессов и в Белграде, и в Гааге, мало кто считает патриотами подсудимых, совершивших военные преступления. Во времена Слободана Милошевича наши граждане были одурманены пропагандой.
Мне только жаль, что мы не выдвинули ни одного обвинения против тех журналистов, которые в средствах информации разжигали войну. Они были подстрекателями и соучастниками совершения военных преступлений. Например, известный у нас случай: в главной информационной передаче Гостелевидения Сербии в 1991 году прозвучал репортаж их журналиста о том, что в городе Вуковар в Хорватии найдены трупы 40 зарезанных сербских детей. На основании этой лжи на фронт направились сотни добровольцев, чтобы отомстить хорватам, убивать их женщин и детей. Это осталось безнаказанным. Но я считаю, что самый большой успех прокуратуры по военным преступлениям в том, что мы раскрыли правду о злодеяниях, которые были совершены во имя сербских интересов.
Фрагмент программы "Время и мир" с Ириной Лагуниной.
- Скоро исполнится шесть лет с того времени, когда вы начали заниматься расследованием военных преступлений и привлечением к ответственности виновных. Помнится, тогда большая часть общества открыто выступала против такой прокуратуры, тем более что расследовались главным образом преступления, совершенные сербами.
- С момента создания прокуратуры у нас было довольно много проблем, начиная с разногласий в обществе относительно военных преступлений. Многие в Сербии считали людей, которые совершали военные преступления, патриотами и героями, защитниками сербских интересов. Трудно было переломить это в сознании граждан. Но разве может быть патриотом человек, который убивал женщин и детей? Разве герой тот, кто убивал военнопленных? Военнопленных защищает Женевская конвенция, и каждый, кто не придерживается ее положений, должен отвечать перед судом. Большой проблемой было доказать, что и сербы совершали военные преступления.
Кстати, если посмотреть, кто был прямым исполнителем этих преступлений, бросается в глаза, что большинство их них и до войны совершали уголовные правонарушения. Например, когда командир сербских добровольцев Аркан создавал так называемую "Сербскую добровольческую гвардию", власти дали ему разрешение проехать по тюрьмам и выбрать для себя заключенных, которые таким образом практически получили амнистию. Члены этой гвардии должны были присягнуть, что будут придерживаться жестких правил, установленных Арканом. Так Аркан создал военизированное формирование разбойников, которые якобы защищали сербские интересы, а на самом деле убивали и грабили.
- Но не все военные преступники произошли из криминальных кругов. Были среди них и обычные граждане, часто полицейские. В конце апреля 2009 года к длительным срокам заключения были приговорены четверо сербских полицейских активного состава, в 1999 году убивших 50 албанских граждан из города Сува-Река, главным образом женщин и детей.
- Не утверждаю, что в числе полицейских не было преступников. На последнем судебном процессе по делу "Сува-Река" мы доказали, что они также совершали военные преступления. Но у нас особая проблема со свидетелями из рядов полицейских. Если, например, из одного подразделения, в котором десять человек, у нас есть доказательства в совершении преступления против троих, то остальные семеро должны появиться в качестве свидетелей. Однако также как семь полицейских знают, что делали эти трое, тройка знает, что делали семеро. А мы не все знаем. Так появляется стена молчания, и трудно, почти невозможно найти среди них свидетеля, который решился бы сотрудничать с судом и согласился бы раскрыть преступление.
- На вас оказывалось давление?
- Были такие попытки, но они провалились уже в начале, так что потом все прекратилось. Те, кто пытался повлиять на прокуратуру, быстро поняли, что наша работа – открыта, она достояние гласности, за ней следит международная общественность – это и стало нашей главной защитой. Скажу откровенно – на нас оказывался даже открытый политический нажим. Как иначе понять факт, когда в парламенте официальному представителю специальной прокуратуры, моему советнику Бруно Векаричу пересчитывают, сколько в нем кровяных телец сербского происхождения? Как иначе толковать нападки на мою семью? Конечно, были и угрозы. Но я всегда имел поддержку демократических сил во власти и в обществе.
- Насколько известно, вы постоянно получаете письма и телефонные звонки с угрозами расправы. Как вы относитесь к угрозам?
- Угрозы можно устранить лишь усилением мер безопасности, чтобы каждый идиот не мог на меня покушаться. С угрозами нужно считаться – только сумасшедший их не боится. Но с другой стороны – если бы я поддавался страху, тогда мне не место во главе прокуратуры.
- Но можно ли нормально жить в таких условиях? У вас есть семья, есть друзья, в Сербии все-таки сильна традиция ходить в кафе, а вам это, вероятно, не положено.
- Молодым я часто ходил в кафе, а теперь приходится их избегать. Последний раз был в ресторане с друзьями 1 января. Но рядом со мной сидел охранник, и было неприятно, когда он постоянно за всем следил. Люди знают меня в лицо, подходят. Однако могу сказать, что все те, кто подходил в тот вечер, подавали руку, чтобы поздравить. Никто на меня хмуро не посмотрел. А более того, это был ресторан, хозяин которого - серб из Боснии, и вероятно большинство публики были люди, воевавшие ранее в рядах армии Ратко Младича. Но никаких провокаций не было, хотя известно, что я часто получаю угрозы именно из их рядов.
- Вы, кажется, являетесь одним из редких официальных лиц в Сербии, кто пользуется авторитетом в Международном Гаагском трибунале. Как идет сотрудничество вашей прокуратуры с Гаагой?
- Сначала было много недоверия со стороны Гаагского трибунала, но вскоре мы это переломили. Особенно хорошее сотрудничество у меня установилось с бывшим прокурором Карлой дель Понте. Когда она поняла, что у нас единая цель, мы прекрасно сотрудничали, и я ее буду помнить как очень корректного профессионала. Дель Понте меня даже предложила на международную награду "Кран-Монтана". Правда, вначале мы относились друг к другу с большим недоверием, и, как я теперь понимаю, по праву – я многого тогда не знал, несмотря на то, что входил в Национальный комитет, который разрабатывает план действия по аресту обвиняемых Гаагским трибуналом.
С Международным трибуналом мы сотрудничаем по двум направлениям – по предметам обвинений и по установлению местонахождения и ареста обвиняемых в Гааге лиц. С июля 2006 года нам удалось отправить в Международный трибунал четверых обвиняемых в военных преступлениях, среди них - Радован Караджич. Осталось еще двое. Теперь мы ищем, ищем и ищем Ратко Младича.
- На днях председатель Национального комитета по сотрудничеству с Гаагским трибуналом Расим Льяич предположил, что арест самого разыскиваемого обвиняемого в военных преступлениях, генерала армии боснийских сербов Ратко Младича состоится до конца года. Впервые, сказал он, есть полная координация всех ответственных структур, и успех, дескать, неминуем.
- Да, это заявил мой коллега из Национального комитета Льяич, и я разделяю его оптимизм. Ведь у нас нет больше времени, время истекло. Потом уже бессмысленно будет заниматься этим делом. От ареста Младича зависит будущее Сербии, и тянуть с арестом до бесконечности нельзя. Где и когда он будет задержан – этого вам никто не скажет. Но я утверждаю: до конца года мы должны найти Младича.
- Что специальная прокуратура по военным преступлениям Сербии сделала в течение шести лет? И чем вы недовольны?
- Сделано много. Суд уже разобрал дела свыше 200 человек, а это – свершение правосудия для более 2000 жертв. Процесс работы над новыми делами о военных преступлениях продолжается. Но самое главное то, о чем я вам говорил в начале – многое сделано в раскрытии истины, и это существенно отразилось на сознание граждан Сербии. Теперь, после этих судебных процессов и в Белграде, и в Гааге, мало кто считает патриотами подсудимых, совершивших военные преступления. Во времена Слободана Милошевича наши граждане были одурманены пропагандой.
Мне только жаль, что мы не выдвинули ни одного обвинения против тех журналистов, которые в средствах информации разжигали войну. Они были подстрекателями и соучастниками совершения военных преступлений. Например, известный у нас случай: в главной информационной передаче Гостелевидения Сербии в 1991 году прозвучал репортаж их журналиста о том, что в городе Вуковар в Хорватии найдены трупы 40 зарезанных сербских детей. На основании этой лжи на фронт направились сотни добровольцев, чтобы отомстить хорватам, убивать их женщин и детей. Это осталось безнаказанным. Но я считаю, что самый большой успех прокуратуры по военным преступлениям в том, что мы раскрыли правду о злодеяниях, которые были совершены во имя сербских интересов.
Фрагмент программы "Время и мир" с Ириной Лагуниной.