В издательстве "Питер Пресс" вышла монография Гвидо Кноппа "История вермахта. Итоги" - взгляд на Победу с другой стороны.
На Радио Свобода уже звучали размышления о германской историографии Второй Мировой войны. И вот - новое пополнение в этой области: книга профессора Кноппа. "История вермахта. Итоги" имеет прямое отношение к нашей стране, не зря она вышла в серии “Третий Рейх и СССР: противостояние”. Автор представлен как “один из лучших в мире специалистов по истории Второй мировой войны” (2). Но он – я бы уточнил – всё таки историк - тире - популяризатор. И книга его - скорее популярная, не последовательная “история вермахта” (такую тему не раскрыть на 270 страницах). Скорее, это очерки, характеризующие гитлеровскую военную машину и состояние отдельных ее “винтиков” на разных этапах противостояния с человечеством.
Авторская позиция – не академический изыск, а то, что характерно для массового сознания. И у нашего читателя взгляды Гвидо Кноппа, по-моему, не должны вызывать отторжения накануне Дня Победы. Напротив, из “Истории вермахта” можно извлечь много поучительного не только по поводу прошлого, но и по поводу настоящего, как немецкого, так и нашего российского.
Во-первых, автор антифашист. Он не допускает никакой героизации и романтизации военных преступников. Наверное, я сам отзывался бы о профессиональных качествах немецкой армии более почтительно – ну, достаточно справиться в специальной литературе, при каком соотношении сил она начинала проигрывать. Другой вопрос – можно ли вообще отделить профессиональные критерии от нравственных в этой сфере, как и в любой другой. И Кнопп не отделяет. Он начинает рассказ с известной выставки “Преступления вермахта”. И четко формулирует некоторые истины, которые в российском общественном сознании как-то затуманились.
Цитирую: “Поход на Россию” был, без сомнения политическим и военным стержнем Второй мировой войны в Европе” (136) “Польша, Норвегия, Франция, Югославия – все эти наступательные цели в итоге были лишь увертюрой перед непосредственным сражением за “жизненное пространство на востоке” и борьбой с “еврейским большевизмом”… Но это была не только война Гитлера. Это была и война немецкого генералитета. Гитлеру не нужно было заставлять генералов участвовать в нападении на СССР. Они сами хотели этого. И их устраивало то, как эту войну ведёт Гитлер” (66). “В Mein Kampf” завоевание России называлось миссией немецкого народа. Незадолго до захвата власти он (Гитлер) перед ведущими военачальниками озвучил конечную цель своей политики: завоевание и “беспощадная германизация» восточного пространства” (72). “Очернение большевизма, так же как и оскорбление восточных народов, называемых славянскими нелюдями, являлись основными стереотипами пропаганды Геббельса” (68)
Особый характер войны на Востоке проявился в том, что “в отличие от польских и французских солдат…, красноармейцы боролись с немецким агрессором гораздо более ожесточенно, до последнего патрона… Советские замполиты создавали идеологический остов Красной армии, они были столпами сопротивления против вермахта” (112).
В книге постоянно подчеркивается, что для гитлеровцев антисемитизм был неотделим от антикоммунизма. “Евреи, считали они, являлись сторонниками большевистского государства, повстанцами, убийство которых… приветствовалось” (123). “СС и вермахт отличались…, но образ врага в лице “еврейского большевизма” был для них один” (111).
Обращение с военнопленными: “…В том, что приказ уморить военнопленных голодом действительно был отдан, сомнений нет никаких: миллионы красноармейцев действительно должны были умереть, и это вполне вписывалось в логику немецкой тактики ведения войны против Советского Союза” (85)
И еще важный момент: как началась война. “Предположение, что Сталин планировал в ближайшее время нанести удар по Германии, не основывается ни на одном внушающем доверие документе” (71). Хотя в 41-м году “…пропагандистскому тезису о превентивной войне, предупреждающей агрессию Советского Союза, верили многие солдаты” (11).
“Сопротивление в вермахте” - этот раздел книги Кноппа приобретает особую актуальность после выхода на экран “Операции “Валькирия”. Чем больше я читаю и смотрю на эту тему, тем меньше понимаю. Есть несомненный факт: попытка переворота 20 июля 1944 года, когда граф Штауффенберг покушался на Гитлера, а фельдмаршал Вицлебен пытался переподчинить себе армию. И от этого конкретного события в прошлое выстраивается история многолетнего принципиального противостояния благородной аристократии с “обезумевшим психопатом” и его невоспитанными поклонниками из мюнхенских пивных (14). А события 1944 года – лишь последний эпизод конспирологической драмы. Дальше я ставлю вопрос: а на каких источниках она основана? Оказывается, на частных беседах, записях, воспоминаниях. Но историк, как и детектив, не может верить на слово свидетельским показаниям. Их нужно сопоставить с фактами. Например, с официальной биографией Вицлебена: за какие заслуги стал фельдмаршалом.
Нас в школе и в институте учили, что именно немецкая элита, экономическая и военная, привела Гитлера к власти, и отделить ее от нацизма невозможно, поскольку это одно и то же. И судя по фильму “Гибель богов”, на Западе многие тоже склонялись к этой версии. У профессора Кноппа в книге, вроде бы, фигурируют военные заговоры против Гитлера еще до начала войны (34). Но смотрите, как они поданы. Офицер абвера записывает (!), как начальник Генштаба Гальдер “стоял перед ним в слезах” и, плача, рассказывал, что “уже несколько недель” ходит с пистолетом к Гитлеру, чтобы, “возможно”, его застрелить. Потом к фюреру пошёл фон Браухич - без пистолета, просто поговорить по душам. Но Гитлер так накричал на Браухича, что оба “антифашиста” раздумали совершать переворот (48) и занялись – чем? – “разработкой планов агрессии против Франции, Бельгии, Югославии”, далее везде (235).
По-моему, даже благодарный потребитель сериалов типа “Штрафбат” не может принимать подобное всерьез.
“Сотрудничество СС с армией всегда проходило без осложнений” (118), а если конфликты всё же возникали… что ж, вот воспроизведенный в книге рассказ полковника Киттеля. “Я сказал: “Я приму меры”, сел в машину и подъехал к тому полицейскому и сказал: “…Если вы расстреливаете людей в лесу или ещё где-нибудь, где этого никто не видит, то это ваше дело. Но мы берем питьевую воду из глубокого колодца, это же будет трупная вода” (121). Принципиальный конфликт, не правда ли?
Один из руководителей заговора 44-го года генерал Штюльпнагель “считался гуманистически образованным эстетом”; “в тылу его армии действовала зондеркоманда 4b; Штюльпнагель беспокоился о бесперебойном сотрудничестве между армией и командой… предпочтительной целью, скорее всего, считались “еврейские и коммунистические жители”… Пример Штюльпнагеля показывает, что можно было разделять примитивные представления Гитлера о “еврейском большевизме” и одновременно рассматривать диктатора как угрозу для будущего Германии” (173). Другой заговорщик, фон Тресков – “национально-консервативный офицер”, у которого “тоже был образ врага в лице большевизма, в этом его взгляды совпадали с Гитлером” (151) “Война против Советского Союза летом 1941 года захватила его целиком и полностью” (155). Генерал Гёпнер летом 41-го года одним из первых начал практиковать уничтожение русских деревень, возле которых были замечены партизаны (125).
Так о чем же заговорщики спорили с лояльными гитлеровцами – о принципах или о тактике? И что их не устраивало – нацизм как таковой или его неизбежное поражение в 44-м году, когда огонь от подожженных ими русских деревень подступил к собственным особнякам и имениям?
Позиция Кноппа не очень ясная. В одном месте он прямо связывает “миф” о “чистом вермахте” с интересами военных преступников, которые в ФРГ “могли беспрепятственно начать новую карьеру в сфере экономики и политики” (227). В других местах Кнопп сам подобные мифы воспроизводит. Неясности отчасти могут быть связаны с тем, что автор, вполне в традициях западной историографии, сторонится всего объективного и закономерного - то есть вопросов о социально- экономической природе нацизма. Но нельзя не сказать о качестве перевода и вообще редакторской работы. Фамилию переводчика я так и не нашел. Немудрено: порою создается впечатление, что переводила компьютерная программа типа “Корчевателя”. “Модель снискал себе уже во время “русского похода” славу благосклонного оборонительного тактика” (209), “в июне 1944 года немецкая военная авиация со своими 20 самолётами безнадежно уступала союзнической” (220) и так далее. Всё время сетуешь, что нет отечественных примечаний к переводной литературе. Здесь они есть. Но, во-первых, совершенно непонятен принцип их расстановки (как и подбора иллюстраций), во-вторых, не сказал бы, что они облегчают понимание. Вот, например, справка, кто такой фельдмаршал Рейхенау: “Печально известен как один из немногих среди высших военачальников вермахта, активно поддерживавших нацизм” (240). То есть нацистские генералы не поддерживали сами себя. Пассивно прошли огнем и мечом всю Европу и нашу страну почти до самой Москвы.
Слава Богу, нашлись люди, способные этих “пассивных эстетов” остановить.
На Радио Свобода уже звучали размышления о германской историографии Второй Мировой войны. И вот - новое пополнение в этой области: книга профессора Кноппа. "История вермахта. Итоги" имеет прямое отношение к нашей стране, не зря она вышла в серии “Третий Рейх и СССР: противостояние”. Автор представлен как “один из лучших в мире специалистов по истории Второй мировой войны” (2). Но он – я бы уточнил – всё таки историк - тире - популяризатор. И книга его - скорее популярная, не последовательная “история вермахта” (такую тему не раскрыть на 270 страницах). Скорее, это очерки, характеризующие гитлеровскую военную машину и состояние отдельных ее “винтиков” на разных этапах противостояния с человечеством.
Авторская позиция – не академический изыск, а то, что характерно для массового сознания. И у нашего читателя взгляды Гвидо Кноппа, по-моему, не должны вызывать отторжения накануне Дня Победы. Напротив, из “Истории вермахта” можно извлечь много поучительного не только по поводу прошлого, но и по поводу настоящего, как немецкого, так и нашего российского.
Во-первых, автор антифашист. Он не допускает никакой героизации и романтизации военных преступников. Наверное, я сам отзывался бы о профессиональных качествах немецкой армии более почтительно – ну, достаточно справиться в специальной литературе, при каком соотношении сил она начинала проигрывать. Другой вопрос – можно ли вообще отделить профессиональные критерии от нравственных в этой сфере, как и в любой другой. И Кнопп не отделяет. Он начинает рассказ с известной выставки “Преступления вермахта”. И четко формулирует некоторые истины, которые в российском общественном сознании как-то затуманились.
Цитирую: “Поход на Россию” был, без сомнения политическим и военным стержнем Второй мировой войны в Европе” (136) “Польша, Норвегия, Франция, Югославия – все эти наступательные цели в итоге были лишь увертюрой перед непосредственным сражением за “жизненное пространство на востоке” и борьбой с “еврейским большевизмом”… Но это была не только война Гитлера. Это была и война немецкого генералитета. Гитлеру не нужно было заставлять генералов участвовать в нападении на СССР. Они сами хотели этого. И их устраивало то, как эту войну ведёт Гитлер” (66). “В Mein Kampf” завоевание России называлось миссией немецкого народа. Незадолго до захвата власти он (Гитлер) перед ведущими военачальниками озвучил конечную цель своей политики: завоевание и “беспощадная германизация» восточного пространства” (72). “Очернение большевизма, так же как и оскорбление восточных народов, называемых славянскими нелюдями, являлись основными стереотипами пропаганды Геббельса” (68)
Особый характер войны на Востоке проявился в том, что “в отличие от польских и французских солдат…, красноармейцы боролись с немецким агрессором гораздо более ожесточенно, до последнего патрона… Советские замполиты создавали идеологический остов Красной армии, они были столпами сопротивления против вермахта” (112).
В книге постоянно подчеркивается, что для гитлеровцев антисемитизм был неотделим от антикоммунизма. “Евреи, считали они, являлись сторонниками большевистского государства, повстанцами, убийство которых… приветствовалось” (123). “СС и вермахт отличались…, но образ врага в лице “еврейского большевизма” был для них один” (111).
Обращение с военнопленными: “…В том, что приказ уморить военнопленных голодом действительно был отдан, сомнений нет никаких: миллионы красноармейцев действительно должны были умереть, и это вполне вписывалось в логику немецкой тактики ведения войны против Советского Союза” (85)
И еще важный момент: как началась война. “Предположение, что Сталин планировал в ближайшее время нанести удар по Германии, не основывается ни на одном внушающем доверие документе” (71). Хотя в 41-м году “…пропагандистскому тезису о превентивной войне, предупреждающей агрессию Советского Союза, верили многие солдаты” (11).
“Сопротивление в вермахте” - этот раздел книги Кноппа приобретает особую актуальность после выхода на экран “Операции “Валькирия”. Чем больше я читаю и смотрю на эту тему, тем меньше понимаю. Есть несомненный факт: попытка переворота 20 июля 1944 года, когда граф Штауффенберг покушался на Гитлера, а фельдмаршал Вицлебен пытался переподчинить себе армию. И от этого конкретного события в прошлое выстраивается история многолетнего принципиального противостояния благородной аристократии с “обезумевшим психопатом” и его невоспитанными поклонниками из мюнхенских пивных (14). А события 1944 года – лишь последний эпизод конспирологической драмы. Дальше я ставлю вопрос: а на каких источниках она основана? Оказывается, на частных беседах, записях, воспоминаниях. Но историк, как и детектив, не может верить на слово свидетельским показаниям. Их нужно сопоставить с фактами. Например, с официальной биографией Вицлебена: за какие заслуги стал фельдмаршалом.
Нас в школе и в институте учили, что именно немецкая элита, экономическая и военная, привела Гитлера к власти, и отделить ее от нацизма невозможно, поскольку это одно и то же. И судя по фильму “Гибель богов”, на Западе многие тоже склонялись к этой версии. У профессора Кноппа в книге, вроде бы, фигурируют военные заговоры против Гитлера еще до начала войны (34). Но смотрите, как они поданы. Офицер абвера записывает (!), как начальник Генштаба Гальдер “стоял перед ним в слезах” и, плача, рассказывал, что “уже несколько недель” ходит с пистолетом к Гитлеру, чтобы, “возможно”, его застрелить. Потом к фюреру пошёл фон Браухич - без пистолета, просто поговорить по душам. Но Гитлер так накричал на Браухича, что оба “антифашиста” раздумали совершать переворот (48) и занялись – чем? – “разработкой планов агрессии против Франции, Бельгии, Югославии”, далее везде (235).
По-моему, даже благодарный потребитель сериалов типа “Штрафбат” не может принимать подобное всерьез.
“Сотрудничество СС с армией всегда проходило без осложнений” (118), а если конфликты всё же возникали… что ж, вот воспроизведенный в книге рассказ полковника Киттеля. “Я сказал: “Я приму меры”, сел в машину и подъехал к тому полицейскому и сказал: “…Если вы расстреливаете людей в лесу или ещё где-нибудь, где этого никто не видит, то это ваше дело. Но мы берем питьевую воду из глубокого колодца, это же будет трупная вода” (121). Принципиальный конфликт, не правда ли?
Один из руководителей заговора 44-го года генерал Штюльпнагель “считался гуманистически образованным эстетом”; “в тылу его армии действовала зондеркоманда 4b; Штюльпнагель беспокоился о бесперебойном сотрудничестве между армией и командой… предпочтительной целью, скорее всего, считались “еврейские и коммунистические жители”… Пример Штюльпнагеля показывает, что можно было разделять примитивные представления Гитлера о “еврейском большевизме” и одновременно рассматривать диктатора как угрозу для будущего Германии” (173). Другой заговорщик, фон Тресков – “национально-консервативный офицер”, у которого “тоже был образ врага в лице большевизма, в этом его взгляды совпадали с Гитлером” (151) “Война против Советского Союза летом 1941 года захватила его целиком и полностью” (155). Генерал Гёпнер летом 41-го года одним из первых начал практиковать уничтожение русских деревень, возле которых были замечены партизаны (125).
Так о чем же заговорщики спорили с лояльными гитлеровцами – о принципах или о тактике? И что их не устраивало – нацизм как таковой или его неизбежное поражение в 44-м году, когда огонь от подожженных ими русских деревень подступил к собственным особнякам и имениям?
Позиция Кноппа не очень ясная. В одном месте он прямо связывает “миф” о “чистом вермахте” с интересами военных преступников, которые в ФРГ “могли беспрепятственно начать новую карьеру в сфере экономики и политики” (227). В других местах Кнопп сам подобные мифы воспроизводит. Неясности отчасти могут быть связаны с тем, что автор, вполне в традициях западной историографии, сторонится всего объективного и закономерного - то есть вопросов о социально- экономической природе нацизма. Но нельзя не сказать о качестве перевода и вообще редакторской работы. Фамилию переводчика я так и не нашел. Немудрено: порою создается впечатление, что переводила компьютерная программа типа “Корчевателя”. “Модель снискал себе уже во время “русского похода” славу благосклонного оборонительного тактика” (209), “в июне 1944 года немецкая военная авиация со своими 20 самолётами безнадежно уступала союзнической” (220) и так далее. Всё время сетуешь, что нет отечественных примечаний к переводной литературе. Здесь они есть. Но, во-первых, совершенно непонятен принцип их расстановки (как и подбора иллюстраций), во-вторых, не сказал бы, что они облегчают понимание. Вот, например, справка, кто такой фельдмаршал Рейхенау: “Печально известен как один из немногих среди высших военачальников вермахта, активно поддерживавших нацизм” (240). То есть нацистские генералы не поддерживали сами себя. Пассивно прошли огнем и мечом всю Европу и нашу страну почти до самой Москвы.
Слава Богу, нашлись люди, способные этих “пассивных эстетов” остановить.