Марина Тимашева: В Москве вышел сборник стихов, эссе и пьес Татьяны Щербины. Автора слушала Елена Фанайлова.
Татьяна Щербина:
В Москве орудует банда
одиноких пенсионеров,
они выбирают себе женщину,
одну или двух,
и сталкивают на рельсы.
Они приходят на платформу метро
будто бы для того, чтоб куда-то ехать,
а ехать им некуда:
поликлиника рядом
и рыночек, пенсия на дом,
если б они не выжили из ума,
их ждала бы тюрьма,
но продуманный издавна мизер -
на снотворное и телевизор -
мозг прессует до камушка,
а нервы раздувает до пожара,
Россия - это такая страна,
где не положено жить до хрена.
Пенсионер - брюзга, склочник,
эгоист, лишний человек,
маленький человек, мифоман,
цепкий, хваткий, ворчливый,
надоедливый, маразматик и перечник,
кого нет в этом перечне,
тот не пенсионер, а старейшина, по идее,
чем дольше живешь, тем умнее.
Елена Фанайлова: Татьяна, как люди воспринимают эти стихи? Вообще, на месте пенсионеров я могла бы обидеться.
Татьяна Щербина: Нет, речь идет не о том, что пенсионер - это плохо, но ситуация такова, что пенсионеров просто зажимают в угол. Когда у человека нет никакого выхода, он живет на какие-то абсолютные копейки, он отрезан от жизни. Пенсия это все – ты выписан из жизни.
Елена Фанайлова: В вашей книге довольно много стихов, которые имеют отношение к самой непосредственной, сиюминутной реальной жизни. Здесь есть стихотворение под названием "Верните таджиков", есть стихотворение "Россия и Европа". Это даже не социальность, а это внимание ко времени...
Татьяна Щербина: Эта книга чем необычна - здесь стихи, эссеистика, публицистика и такие диалоги, пьески. Мне кажется, что на сегодняшний день самое интересное - это чтобы каждый, кто пишет, написал свою картину мироздания, России, времени, в котором он живет. Вот тут есть тексты, в том числе, есть эссе под названием "Я и тело", и стихотворение под названием "Я и тело". Вот стихотворение оказалось недостаточным, нужно было развернуть эту тему.
"Я - на мобильном", "я - в ЖЖ".
Физическое тело - больше не я.
обезьяний носитель устарел уже.
Я - луч, извивающийся, как змея.
Думаю, сogito ergo sum,
но два полушария - это еще не мозг,
их столкни - тело издаст свой зумм,
я же - populus, издающий vox.
Я - язык, разыскивающий свой код,
тело как шубу выронивший из рук,
размежевание с тушей в далекий год
ящуров и отменило вдруг.
Елена Фанайлова: “Мне на плечи кидается век-волкодав”?
Татьяна Щербина: Гораздо хуже.
Елена Фанайлова: Название книге дало ваше эссе “Они утонули?”. Вы там говорите о том, что отмирают чувства.
Татьяна Щербина: “Хорошо, что чувства мои уже утонули, поскольку ни одна из предлагаемых перспектив российского будущего не кажется мне заманчивой. Вот на соседней улице Поварской открыли, после долгих лет реставрации, Верховный Суд. Наискосок от него - школа. Соответственно, на дороге два лежачих полицейских. Так полагается по закону. Но в Верховный Суд ездят большие начальники, и они не любят снижать скорость, потому полицейских убрали. Когда на чашах весов дети и большой начальник, перевешивает начальник. Закон и начальник - перевешивает он же. Я бы, может, ругала бесчеловечный режим, если бы российская история знала что-то иное. Нет на святой Руси ничего более святого, чем большой начальник. Это называется интересами государства, волей народа, и чувства тут неуместны”.
Вообще, текст в этой книжке, в основном, 2008-2009 года, есть некоторые 2007-го и вот этот текст 2006 года. В принципе, эту книжку можно читать как роман, вот с первой до последней страницы, там развивается некий внутренний сюжет.
Елена Фанайлова: Это документальный роман?
Татьяна Щербина: Да, документальный. Россия последних трех лет. Ощущения, размышления по поводу того, что происходит, почему так происходит, откуда так возникло, что возможно. Ну, все касается, да, времени, вот этого времени. Такой час “Ч” какой-то. XXI век оказался не просто как бы цифрой, а его стали употреблять в качестве: ну, что же творится, XXI век же, что же вы делаете! Это как экзамен, выпускной класс, нужно сдавать аттестат зрелости. Есть такое ощущение.
Все потаенное понято,
произносимое сказано,
ну какие ж тут комменты,
слезы выглядят стразами,
и восторги - хлопушками,
и стихи - конфетти,
вроде выстрелят пушкиным,
а потом – подмести
и в пакет целлофановый
с оцифрованной сагой
и шуршащей сафьянами,
будто платье, бумагой.