1960-й год. Прыжок из поднебесья

Прыжок с парашютом Вильяма Ренкина стал рекордом

Сегодня - история одного парашютного прыжка. Ведущий сюжета - Андрей Патрашин. За этим псевдонимом скрылся наш постоянный сотрудник Леонид Пылаев. Эфир 29 января 1960 года.

Андрей Патрашин: В конце июля прошлого года на всем Восточном побережье Соединенных Штатов, несмотря на частые грозы, стояла жара. Глядеть на эти грозы сверху вниз, с высоты в 15 километров, было навсегда запомнившимся зрелищем: белые, синие и серые грозовые тучи клубились и кипели в солнечных лучах, молнии озаряли белые гребни туч. Но здесь, на высоте 15-ти километров, воздух был прозрачен и солнце ярко сияло. Вот над этой завесой туч и летели два серебристо-оранжевых реактивных самолета. Они возвращались из Бостона на юг, на свою базу в город Бофорт, Южная Каролина.

На первом самолете летел подполковник воздушных сил Соединенных Штатов Вильям Ренкин. Он взглянул на бортовые инструменты – скорость 800 километров в час. До посадочной площадки в Бофорте оставалось несколько минут полета.

Подполковник Ренкин был спокоен, ведь он успел проделать сотни боевых вылетов во время корейской войны, а это был всего лишь
Летчику предстояло пролететь в свободном падении 11 километров сквозь бурю и пронизывающий холод. Падение длилось 40 минут
обычный служебный полет. Ему 39 лет, он опытный парашютист и заядлый физкультурник. В этот день Ренкин чувствовал себя физически превосходно. Это обстоятельство пригодилось ему, и даже очень, потому что в течение ближайших 40 минут ему предстояло пройти через испытание, не зарегистрированное до того дня в анналах летной медицины. Перед самым Бофортом, на высоте около 15 километров, мотор самолета Ренкина внезапно начал давать перебои, сопровождаемые скрежетом и резкими толчками. Ренкин посмотрел сквозь выгнутые стекла кабины, ища второй самолет товарища по полету - лейтенанта Норманна Герберта. Он взглянул на доску приборов. Стрелки показывали, что самолет падает. Ренкин отключил свой радиопередатчик и сообщил лейтенанту Герберту: "Мотор вышел из строя, вынужден выброситься". А сам подумал: "Лететь вниз придется с порядочной-таки высоты". Серебристо-оранжевый самолет, теряя высоту, несся вниз, навстречу грозовым тучам. И вот Ренкин доверил жизнь тому хитроумному механизму, над созданием которого годами работали инженеры в предвидении подобных случаев. Он нажал на рукоятку и, в то время как реактивный самолет несся вниз к пелене туч, механизм заработал. Во-первых, на голову пилота опустилось приспособление для защиты от ветра, во-вторых, стекло кабины выпало, в-третьих, пилота и его сиденье выбросило в пространство, в-четвертых, ремни, которыми Ренкин был прикреплен к сиденью, разомкнулись. Ренкин оказался на высоте 14-ти километров только со своей кислородной маской и парашютом. Парашют должен был автоматически раскрыться на высоте в 3 километра. Летчику предстояло пролететь в свободном падении 11 километров сквозь бурю и пронизывающий холод. Падение длилось 40 минут, то есть почти три четверти часа.

Впоследствии подполковник Ренкин рассказывал: "У меня появилось страшное ощущение, будто мой желудок и кишечник увеличились в объеме раза в два. Мне казалось, что моя носоглотка лопнет от внутреннего давления. Я думал, что давление меня доконает. Мои конечности начали так гореть, будто их все время терли льдом. Кисть левой руки одеревенела. Я потерял левую перчатку, когда аппаратура выбрасывала меня из самолета. Казалось, я падаю в вечность. Мне все время страшно хотелось дернуть кольцо, чтобы открыть парашют, но я не смел, я должен был все время себя уговаривать и повторять: "Ведь если ты раскроешь парашют, высота падения уменьшится, и ты или замерзнешь, или погибнешь от недостатка кислорода". И все-таки мне нестерпимо хотелось раскрыть парашют. И когда, будучи не в силах выдержать, я было решил его раскрыть, парашют сам раскрылся. Я посмотрел вокруг себя и увидел одни тучи. В тучах играли молнии. Эти молнии я запомню на всю жизнь. Что касается грома, то, странное дело, я его не то что слышал, я, скорее, чувствовал всюду вокруг себя. Мне пришлось лететь сквозь полосу града. Я боялся, что град разорвет ткань моего раскрытого парашюта. Мне пришлось также пролетать как бы сквозь поток воды, показавшейся мне очень тяжелой. Я вдохнул воздух и едва не захлебнулся. Иногда мне казалось, что я проделываю мертвые петли.

На высоте около полутора километров меня бросало то вверх, то вниз, и это продолжалось мучительно долго. Казалось, я нахожусь внутри мчащегося лифта, в который врываются потоки сжатого воздуха. Затем у меня начался приступ морской болезни - меня тошнило. Меня так бросало, что я запутался в собственном парашюте. Я оказался завернутым, как в простыню, и боялся, что так и останусь опутанным стропами. Но, слава богу, этого не случилось.

Наконец, воздух стал теплее и мягче. Меня поливал дождь. Мне казалось, что я был на высоте около 500 футов, что теперь мне остается только благополучно приземлиться.

Но до конца несчастья подполковника Ренкина было еще далеко.

Сильный ветер в нижних слоях атмосферы бросил Ренкина на ствол дерева. Летчик поднялся, точно пьяный, одеревенелый и продрогший. Его одежда была изорвана в клочья, шлем перекосился. Ренкин пошел и вскоре попал в непроходимый кустарник. Пилот был близок к истерике, но успокаивал себя: "Главное сделано, до земли я уже добрался". Местности он не знал и стал шагать наугад. Наконец вышел на шоссейную дорогу, остановился. Мимо него промчалось несколько автомобилей, его не замечали. Но вот один мальчик закричал своему отцу, сидящему за рулем: "Папа, смотри - летчик!". Ренкина подобрали. В маленьком деревенском домике он потерял сознание и рухнул на пол. Его забрала карета скорой помощи из бофортского морского госпиталя.