Марина Тимашева: В Петербурге в "Особняке Румянцева" проходит выставка "Декорации классиков: Гоголь. Петербург - Рим". Выставка черно-белых фотографий Людмилы Волковой представляет собой часть фотоальбома, посвященного произведениям Гоголя, из серии "Декорации классиков". На выставке побывала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Первый фотоальбом, вышедший в 2001 году назывался “Декорации Достоевского: Роман одного петербургского квартала”, по “Преступлению и наказанию”. И вот теперь, через 8 лет - Гоголь. Но если говорить о самой выставке - альбом-то еще только предстоит издать - то на открытии начиналась она не с Гоголя, а с Петрушки, Черта и кризиса. Ведь где Гоголь - там и чертовщина. И студенты-кукольники Петербургской Театральной Академии привезли на выставку часть своего петрушечного представления. Говорит студентка Елена Трофименко.
Елена Трофименко: Спектакль - о насущном, затрагиваются все темы, которые есть сегодня у нас в мире: политические, кризис, наводнения, потопы, нехватка денег, хочу замуж. Это кусочки, которые соединяются в один общий сюжет. Специфика петрушечного театра в том, что, ну, предположим, Петрушка хочет жениться, и на пути искания невесты он встречается с цыганом, с доктором, еще с кем-то. То есть разные перипетии, но одна канва. В этот раз мы показывали не весь спектакль, а только три репризы, и самая насыщенная - кризис.
Татьяна Вольтская: Но лихой Петрушка, конечно, побеждает Кризис, представленный куклой, смахивающий на Смерть.
Елена Трофименко: Есть классические сюжеты, а есть вещи, которые мы придумываем сами.
Татьяна Вольтская: То есть вы как-то расшиваете классическую канву?
Елена Трофименко: Да, именно этим мы и занимаемся.
Татьяна Вольтская: Петрушку понять без приводчика сложно он характерным образом пищит. А вот - Черт.
Елена Трофименко:
Я, Черт - портной, кутюрье крутой.
Каждый будет здесь обут,
В моде без меня – капут.
Одеваю от кутюр, обожаю я гламур.
Я плету такие сети - попадется всяк на свете
Татьяна Вольтская: В новом русском Черте отчетливо проскальзывают черты, роднящие его со всей братией, включая и того неудачливого черта, который носил в Петербург кузнеца Вакулу. Об этом невольно вспоминаешь, когда обращаешься уже к самой выставке. Нет, черта на фотографиях нет, но воздух сгущается и дрожит так, как будто фантастическая фигура вот только что промчалась мимо. Дома так неправдоподобны и огромны, как будто их увеличивает изумление кузнеца. “С изумлением оглядывался кузнец на все стороны”, “…. мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали… ”. Вместе с этой цитатой, не вместе, а именно в слиянии с нею, предстает видение как будто дрожащее от тех самых плошек, уже невидимых, и тень клодтового коня взвивается отражением в воде, и дым верху передразнивает странный конский силуэт. Говорит искусствовед Раальт Рабинович.
Раальт Рабинович: Во-первых, это великолепная авторская работа, это мастер высокого очень класса. Во-вторых, это очень умная выставка. Впечатление вот такое, что Гоголь диктует свой текст, а автор моментально переводит это в изображения, которые на текст ложатся необыкновенно. Такого я еще не видел. И сопоставление текста с изображениями совершенно замечательно, по-моему.
Татьяна Вольтская: Мне кажется, что здесь была большая опасность, в самом замысле, сделать просто иллюстрацию.
Раальт Рабинович: В том-то и дело. Иллюстрация это ведь плоская вещь, а здесь - никакой иллюстрации, здесь - воплощение мысли.
Татьяна Вольтская: Пора уточнить, что выставка Людмилы Волковой состоит из двух частей, двух залов - Петербург и Рим. “Один коломенский булочник видел собственными глазами, как показалось из-за угла одного дома привидение”. Вот и мы как будто сейчас увидим его собственными глазами. Но это - в Петербурге, а в римском зале живут тени, выходящие из-за строгих колонн с выщербленными капителями. Гоголь в Петербурге и в Риме - тема благодатная, - говорит дизайнер выставки Дмитрий Бергановский.
Дмитрий Бергановский: Нам практически не надо было ни о чем спорить, и все проблемы решались либо кивком головы, либо пожатием плеч. Но это не значит, что это все за один день делалось. Это делалось, переделывалось, специально доснималось. Работа огромная на самом деле.
Татьяна Вольтская: Но впечатление дивной легкости и стройности, как будто вам было очень легко.
Дмитрий Бергановский: Правило такое, что хороший дизайнер обычно прячется.
Татьяна Вольтская: Автор выставки Людмила Волкова говорит, что в процессе работы получила огромное наслаждение от самого текста.
Людмила Волкова: Мне хотелось текста как можно больше сохранить и не рвать текст на цитаты, чтобы это был не монтаж, а чтобы текст читался повествовательно. Поэтому фотографии повешены близко, чтобы человек мог не только посмотреть снимки, но и прочитать или перечитать то, что он знал всегда, то, что наше поколение с детства знает. Вот это первое. Мне нужно было обязательно сохранить повествовательность самого Николая Васильевича Гоголя. А второе, конечно же, предать именно тот адрес, о котором он говорит в повестях. Или повесть “Рим” когда князь возвращается в Рим. Там маленькие цитатки: вот он на Виа дель Корсо, вот он проезжает мимо площади, вот он входит в церковь, в собор. Ремарка, так скажем. И я снимала почти документально. И в то же время я бы, конечно, хотела, чтобы это были не только документальные фотографии, но и иллюстрации. Ничего плохого в слове “иллюстрации” я не вижу. Я показываю выставку, но на самом деле это большая работа. Готовится альбом по Гоголю, дай бог, если он выйдет осенью. Начнется он, конечно, с Петербурга, с повести “Ночь перед Рождеством”, с этого волшебства, когда Гоголь впервые приехал в Петербург, увидел эту сказочность, огни, свет, блеск, имперская столица…. И он - провинциальный молодой человек - был очарован. Потом - более трагические появляются, “Шинель”, где трагедия не только маленького человека, но каждого человека. Потому что все равно остаешься где-то внутри себя маленьким человеком, и ты каждому скажешь: “Не обижай меня, я брат твой”. Гоголь, исстрадавшись в Петербурге (иногда и унижения испытывал, и не устраивалось у него с работой, он преподавал в Университете и давал частные уроки), уехал за границу и лечиться, и просто для новых впечатлений, потому что дорога для него была важна. В дороге он искал и находил слово. Для него дорога это самое важное. Другой такой символ – лестница, но, прежде всего, это дорога. Вот как он въезжает в Рим, он еще очень молодой человек, ему около 30 лет, как князю. Князь возвращается в Италию, возвращается на родину, а Гоголь как будто бы тоже возвращается, потому что он в Италии увидел свою родную Малороссию. Те же открытые характеры, те же яркие краски. Там же невероятная пышность природы.
Татьяна Вольтская: Темперамент.
Людмила Волкова: Конечно, да. Он был очарован Римом и говорил, что в Риме родилась его душа.
Татьяна Вольтская: Вот два эти зала - очень разные. Римский все-таки такой пышный, а Петербург - более такой строгий, минималистский, трагический. Вот так оно и есть?
Людмила Волкова: Когда я перечитывала, можно себе представить Гоголя в Петербурге в белом костюме, в василькового цвета рубахе белой, в шляпе и с зонтиком-тростью. Когда он возвращался с Пасхи, в воскресенье в это чудесное, он подпрыгивал, подплясывал и пел песни малороссийские по улице в Риме и сломал свой зонтик на ходу. Вот он был в белых штиблетах, в белом костюме. Мне бы в голову не пришло такое вообразить, зная только его петербургские повести и “Мертвые души”. Но вот Рим для него был абсолютно другой город, он там такое счастье испытывал, такой душевный покой и восторг бесконечный. Ведь он показывал этот Рим своим друзьям, как будто он сам это все создал. Это не Микеланджело сделал Моисея, или не Рафаэль расписал какую-то церковь, а что он сам. Он с таким восторгом об этом рассказывал, водил своих друзей за руку, закрывал им глаза, приводил вниз и говорил: “Откройте”. То есть он еще и показывал город.
Татьяна Вольтская: Трудно ли было находить те адреса, был ли у вас Вигрилий какой-то?
Людмила Волкова: Во-первых, я начну с Рима, потому что это сейчас ближе – это последняя работа. Огромные мои слова благодарности Рите Джулиани, профессору университета в Риме. Она дала какие-то мысли. Нельзя сказать, что она что-то конкретное мне сказала, как снимать, она даже, когда мы с ней познакомились, не совсем представляла, что я хочу. Она думала, что я хочу снять дом, где жил Гоголь, кафе, где он пил чай, еще что-то, куда он водил друзей. Кода она узнала, что это совсем иначе, она в разговоре почувствовала нюансы какие-то, а потом мы с ней совпали вместе. Потому что здесь есть фотографии некоторые, которые, конечно, сняты не по тексту. Это небольшая тайна. Он говорит об архитектуре городской, а я сняла архитектуру интерьера - собор, и не могла не поставить этот снимок. Мне нравится очень самой этот собор. И вдруг Рита Джулиани мне говорит: “Люда, откуда вы знаете, это мое любимое место в Риме?!” Такое совпадение бывает редко.
Татьяна Вольтская: Когда я уходила с выставки, у меня над головой словно все еще нависали огромные копыта коня, то ли несущего кузнеца Вакулу, то ли самого Гоголя, едущего из Петербурга в Рим, то ли впряженного в зловещую пролетку из “Шинели”.