Собратья по перу

На днях в Праге завершился международный писательский фестиваль, один из самых престижных в Европе фестивалей такого рода.

Писательские фестивали – это сборища кротов и медведей, которые время от времени выбираются из своих нор и берлог, чтобы обменяться лапопожатиями. Пишущие кроты и медведи приглядываются, принюхиваются друг к другу, поскольку им важно удостовериться, что каждый из них пишет лучше, несравненно лучше, чем прочие. На сцене писатели выглядят чаще всего беспомощно, потому что не понимают, что амплуа надо менять: хочешь не хочешь, а на сцене ты актёр, а не писатель.

Самые главные события происходят не в театральных залах и клубах, а в гостинице "Йозеф", одном из спонсоров пражского фестиваля. "Йозеф" безвозмездно предоставляет литераторам лучшие номера. В вестибюле гостиницы без передыху пыхтит кофеварка эспрессо и допоздна льётся горной рекой богемское шампанское. Мне нравится сидеть на берегу этой реки: на других глядеть, о себе напоминать.
- Эту немецкую идеологию Карла Маркса нам навязали русские.

В этом июне самый интересный разговор у меня был с китайским поэтом из Лондона. Улыбаясь, я спросил его, почему коммунизм так естественно прижился на его родине. Искренне улыбаясь, он ответил:

- Эту немецкую идеологию Карла Маркса нам навязали русские.

Я откровенно расхохотался, вспомнив, как примерно ту же галиматью слышал на чисто великорусском языке: мол, коммунизм – это западная инфекция, завезённая в Россию. Ещё искренней улыбаясь, я сказал:

- Очень сочувствую юному и неискушённому китайскому народу, едва вступившему на тропу культуры.

И добавил:

- А вот Тайвань. Почему у него сработал иммунитет?

Китайский собрат по перу, лопаясь от улыбки, ответил:

- Я – поэт. Тайвань – это цветок, цветущий по другую сторону ограды.

- Я тоже поэт, - сказал я, - но почему вы не отвечаете прямо на мои вопросы?

- Потому что вы задаёте пустые русские вопросы.

Моя улыбка была широкой, как степь, его – как река Янцзы. Наши лица буквально трескались от улыбок, и на это треск сбежались фотографы. Чтобы не расстраивать их, мы по-братски обнялись.

Ещё на меня произвёл впечатление знаменитый арабский поэт в изгнании: сам бархат, сама деликатность, сам талант (это без иронии). Я нашёл в Google его имя. Оказалось, что он скептично относится к арабскому миру, потому что все арабы мира не объявили джихад Израилю. В конце семидесятых его арестовали в Египте за чересчур радикальные взгляды и депортировали. После он долго жил в одной центральноевропейской стране, пока у власти были коммунисты. (Однако, тонкая душа). "Фатах" и "Хамас" он клеймит за уступчивость и мягкотелость. В один прекрасный июньский вечер палестинского поэта на глазах участников фестиваля затолкали в чёрный лимузин и продержали в нём полчаса. "Моссад", "Моссад", "Моссад", – в голос закричали Ромены Ролланы и Кнуты Гамсуны XXI века. На следующий день выяснилось, что классика арабской поэзии то ли допросили, то ли интервьюировали либералы из Палестинской автономии. Интерес к происшедшему тотчас сошёл на нет.

Вот уже семь лет гостиница "Йозеф" принимает писателей, привечает их, потакает их маленьким капризам. Почему? Дело не в коммерции и не в рекламе. По крайней мере, не только в них. Просто менеджер этой гостиницы – маленькая женщина, любящая поэзию. Бескорыстно. Да она и сама пишет стихи – в основном, в стол. Родом она из Австрии. Зовут её Милена Финдайс. Писатели называют её "Ангел". Вот ей я бы и присудил главный приз Международного пражского фестиваля.