Марина Тимашева: После долгого перерыва возвращаемся к серии ЖЗЛ издательства “Молодая гвардия”, место встречи изменить нельзя, пароли и явки прилагаются к книге Теодора Гладкова “Артузов”, оперативную разработку производил Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Арту́р Христиа́нович Арту́зов известен поклонникам детективного жанра как один из главных героев операции “Трест”, а вообще-то он не Артузов, а Артур Евгений Леонард Фра́учи. Очередной швейцарец, взявшийся строить “регулярное государство” в “неритмичной стране”, но если его соотечественник Лефорт занимался армией и флотом, то Артузов – разведкой и контрразведкой http://svr.gov.ru/history/ar.html. То есть вся его жизнь прошла в “зазеркалье”, а итогом стал расстрел без суда 21 августа 1937 года: “явочным порядком, в нарушение даже тогдашнего, хоть и скверного, но всё же официально существовавшего законодательства, всего лишь приказом наркома Ежова была введена новая форма внесудебной расправы, так называемая в особом порядке. Она применялась, как разъяснил Вышинский, в тех случаях, если “характер доказательств виновности обвиняемого не допускал использования их в судебном заседании” (462). Соответственно, его имя и даже фотографии были изъяты из истории, включая истории его секретных операций, которые продолжали “изучать в закрытых учебных заведениях НКВД – НКГБ – МГБ как классические” (471). Всё вышеизложенное, как вы понимаете, не облегчает написание биографии. Она приобретает “клочный” характер, а ряд вопросов остаётся без ответа. Характерный оборот из книги: “Чем конкретно занимался в “Военке” (то есть в военной организации большевиков) Артур Фраучи – неизвестно. Сам он никогда об этом периоде своей жизни не рассказывал” (17).
По ходу дела автору книги пришлось заняться жизнеописаниями противников Артузова, например, английского разведчика Сиднея Рейли (161 и далее), который не Сидней, не Рейли и вообще не англичанин, а одно время так просто сотрудник ЧК по фамилии Релинский (181). Не позавидуешь нотариусу, который взялся бы по таким данным составлять документы о праве собственности.
Но со всеми поправками на ведомственную специфику из книги можно извлечь много информации по “теневой” истории ХХ столетия, ведь имя Артузова фигурирует в делах, до сих пор не потерявших сенсационности, можно прямо по архиву Радио Свобода подбирать – “кембриджская пятерка”(354) http://www.svobodanews.ru/content/article/1784403.html, “Красная капелла” (326) http://www.svobodanews.ru/content/article/1775472.html, один из прототипов Штирлица - советский агент в гестапо Вилли Леман (323). Но в книге затронуты не только “теневые” сюжеты, а самые что ни есть магистральные.
Теодор Кириллович Гладков наперекор нынешней моде прямо называет империю Романовых “прогнившей насквозь” (88), революция 1917 года – это не “происки” и не бунт “маргиналов”, а закономерный итог развития и искреннее движение людей, поверивших в “построение солнечного и счастливого социалистического будущего”. Так же закономерно контрреволюционное белое движение, не имея за душой ничего, чем привлечь симпатии соотечественников, оказалось инструментом внешних сил (95, 107). “Савинкова не застал, тот был в Лондоне, где пытался добиться денежной помощи от английской разведки” (139). Сюжеты, которые мы уже затрагивали в связи с книгой Василия Галина о Гражданской войне http://www.svobodanews.ru/content/transcript/394514.html. Интересно, как белая эмиграция и ее кураторы старались торпедировать любое потепление в международных отношениях, тот же Рейли, узнав о проектах советско-американского экономического сотрудничества, отправился в специальное турне по Америке с лекциями об “опасности большевизма” для “мировой цивилизации” (172). Тут ведь налицо прямая материальная заинтересованность: хуже обстановка - больше выделяется денег специалистам по ее дальнейшему обострению.
Важный урок из книги: люди, которые выясняют отношения с собственным правительством через приемные иностранных министров и бухгалтерии чужих спецслужб, становятся, как правило, проводниками реакции и диктатуры как для своей страны, так и в мировом масштабе, вне зависимости от того, под какими лозунгами они выступают: если лозунги прогрессивные, тем хуже, тем глубже они втаптываются в грязь.
А Артузов в послереволюционные годы занимался, по мнению автора, тем, чем и должен заниматься нормальный, положительный герой детектива, он боролся с реальным противником, реальными диверсантами и агентами разведок, “их изобличение и обезвреживание не имело ничего общего с липовыми делами последующих лет” (110).
Имеется в виду сталинский террор, и отношение к нему Гладкова резкое и однозначное. Странно было бы, если бы историк разведки рассуждал иначе, учитывая, что “страшному разгрому подверглась и внешняя, и военная разведка. По некоторым подсчетам, было уничтожено до семидесяти процентов советских разведчиков – и действовавших за рубежом (их отзывали в Москву под благовидными предлогами…) и работавших в центральном аппарате…” (471). Но отношение к “кровавым упырям” (472) автор не переносит на “героев революции и Гражданской войны, ударников первых пятилеток, творцов новой науки, культуры” (111). Вот кстати, откуда пришел в революцию сам Артузов? Закончив с отличием Петроградский политехнический институт, работал в “металлическом бюро” у всемирного известного профессора Влади́мира Ефи́мовича Грум-Гржима́йло. Типичный “маргинал”, не правда ли. Еще любопытные детали из жизни, уже послереволюционной: когда сын Артузова Камилл, будущий известный музыкант и преподаватель музыки http://www.imdb.com/title/tt1339652/plotsummary, начал учиться игре на скрипке, детских инструментов в продаже не было, Артузов пожаловался Тухачевскому: “уже и скрипки в дефиците”. Тот “посочувствовал, а спустя некоторое время привез… собственноручно изготовленную маленькую скрипку… Будущий маршал Советского Союза не только сам превосходно играл на скрипке, но и изготавливал эти инструменты…, пытаясь разгадать секреты великих итальянских мастеров” (345). А вот воспоминания профессора физики Льва Герасимовича Лойцянского, который пришел к Артузову просить защиты от ленинградского ОГПУ: “В комнате стояли продавленный, крытый протертым дерматином диван, обеденный стол. На нем – большой медный чайник, из которого мы с хозяином пили чай, заедая его хлебом. Несколько венских стульев с жесткими сиденьями завершали “убранство” комнаты Артузова… Так действительно жил большой ответственный деятель революции” (273).
Приводя такие свидетельства, автор книги опять же идет поперек “поточного сознания”, которое готово проявить снисходительность к Сталину, но только не к революции, не к тому поколению идеалистов, “комиссаров в пыльных шлемах”, которых Сталин истребил. И здесь история солидарна с поэзией, Гладков с Окуджавой.
Другой вопрос– об ответственности этого поколения за то, что произошло с ним и со страной. Не равняя своего героя с Н.И. Ежовым и Л.П.Берией, автор показывает, что в мировоззрении революционеров уже содержалось нечто такое, что пригодится циничным палачам. Он обращает внимание на события осени 1918 года (резолюция о красном терроре). “Жестокость одной воюющей стороны не может оправдать ответную, тем более удесятеренную, жестокость другой”, в которой вообще не было необходимости, “поскольку оба покушавшихся – и Канегиссер, и Каплан – были схвачены по горячим следам… Репрессии восемнадцатого стали предвестником, “моделью” во сто раз более страшного… Большого террора образца 1937 года”, и всё великое государство, созданное большевиками, оказалось “обречено на саморазрушение”, потому что “бетон фундамента был замешан на крови” (185). Жуткие финальные главы – о том, как умные, храбрые и, в общем, лично порядочные люди барахтаются, гибнут и топят друг друга в муравьиной “партийности”, в которой решение инстанции важнее того, что есть на самом деле: “Ягода утвержден в должности решением Центрального Комитета… потому вопрос, уклоняется ли он от генеральной линии, должен решать ЦК” (287).
Книга очень серьёзная и по сути трагическая в прямом, античном смысле, потому что героя убивают роковые обстоятельства, которые он сам же и создавал. Но изложено всё в облегченной манере, без точных ссылок, с вкраплениями беллетризованных диалогов. Допущенные при этом оплошности вдвойне обидны, потому что они не имеют прямого отношения к теме и противоречат основной концепции. Например, о восстании на броненосце “Потемкин” проброшено, со ссылкой почему-то на В.В. Шульгина, что “ни о каких червях в мясе и речи быть не могло” (118). Мы с вами недавно знакомились с фундаментальным исследованием “Восстание. Броненосец “Потемкин” и его команда” /content/transcript/1742715.html, в котором весь процесс покупки и дальнейшего гниения этого действительно негодного мяса разобран чуть ли не поминутно. Еще так же проброшено нелестное высказывание в адрес Сергея Есенина (283).
А вы спрашиваете – зачем нужны скучные ссылки: откуда цитаты или цифры, источник, год издания, страница. Проверять сообщаемую информацию – это важно не только в разведке, где от цветочного горшка на подоконнике может, как известно, зависеть жизнь, но и в исторической литературе.