Марина Тимашева: В Петербургском издательстве “Вита Нова” вышла книга “Петербургский метафизик. Фрагмент биографии Михаила Шемякина”. Рассказывает Татьяна Вольтская
Татьяна Вольтская: Это роскошное издание с изысканной суперобложкой. Слова “петербургский метафизик” как бы вышиты на знамени, на таинственно мерцающем шемякинском натюрморте. И в натюрморте, и в словах пульсирует жизнь - та, что зародилась в начале 60-х в Ленинграде, который всегда был Петербургом для очень молодых и очень много думавших о вечном людей, Михаила Шемякина и Владимира Иванова. Шемякин работал тогда подсобным рабочим в Эрмитаже, чтобы иметь возможность копировать картины. У одной из них он и познакомился с Владимиром Ивановым, - вспоминает художник.
Михаил Шемякин: Представьте, вы сидите, рассматриваете картину, вдруг подсаживается такое длинноволосое чучело в халате, с книжкой под мышкой, и говорит: “Пройдут года, и вы обо мне напишете”. Гофманическая ситуация, путешествие во времени. И вот мы долго говорили на эту тему и, действительно, я думаю, что книга эта - явление, потому что подобного анализа, расширенного, углубленного, настолько тонко чувствующего, откуда я двигаюсь, кто были мои учителя-вдохновители, в чем была моя цель в тех или иных работах, я думаю, никто, кроме Володи, не мог так тонко прочувствовать и так великолепно донести на бумаге до читателя. Книгу читать сложно, до сих пор ее читаю медленно, как пью хорошее вино. Я думаю, что эта книга сыграет большую роль в сознании многих искусствоведов и художников.
Татьяна Вольтская: Владимиру Иванову тоже есть, что вспомнить о первом времени знакомства с Шемякиным.
Владимир Иванов: Наверное, в первый год нашего общения, я прихожу на Загородный проспект, Михаил Михайлович возлежит по античному обычаю, но не потому, что он подражал древним грекам, а потому что он был полуголодный. Было очень трудное время для него и для всех нас. Тем не менее, они хотели послушать мои опусы. И вот я прочитал несколько фраз и, вдруг, с этого одра поднимается изможденный лик, потрясает пальцем: “Володенька, слово “трамвай” употреблять нельзя”. И все. У меня был переворот в жизни, действительно, я понял, что нужно создавать сферу отрешенности. Я вот писал свои книге, что трамвай не ходит в графике Шемякина, и одна из идей книги - показать, что наряду с эмпирической личностью есть еще в нас высший человек. И в первой главе я перечисляю возможные модели описания таких явлений, потому что одно дело описать творческий путь человека - родился, учился, женился, выставился, а другое дело - увидеть, как в этом эмпирическом человеке отражается трансцендентальный человек. Его можно по-разному обозначаеть. И вот, пожалуй, для меня это общение с Михаилом Михайловичем имело огромный исцеляющий эффект.
Татьяна Вольтская: В своей книге “Петербургский метафизик” Владимир Иванов пишет о выборе между диссидентством и уходом в себя, в область тайной свободы, который неизбежно вставал перед талантливой и думающей молодежью 60-х. И еще об одном пути – пути разрушения культурных форм.
“Идя по нему, - пишет Иванов, - лишь немногие представители альтернативной культуры избежали настроений, приводивших к засилью деструктивных начал в жизни, которые, под предлогом противостояния внешним формам быта, на самом деле оказывались всего-навсего их дальнейшей и малоприглядной метаморфозой. Особенно опасный вид деформации творческого осознания был следствием полного отрыва от реальной жизни, что приводило к тяжелым психическим заболеваниям или стремлению оглушить себя любым способом, провоцирующим окончательный распад личности. Условия тогдашней питерской жизни содействовали развитию биографий по этому мрачному сценарию. Шемякину удалось избегнуть опасности - бросаются в глаза его постоянные поиски равновесия между очищением творчества от злобы дня, в уединении собственной мастерской, и импульсами, направленными на гармонизацию братства единомышленников”.
Это очень важное замечание для биографии художника, и оно подводит к необходимости сказать о Теории метафизического синтетизма появившейся в те годы.
Михаил Шемякин: Я - соавтор Теории метафизического синтетизма. В основном писалось отцом Владимиром. Когда мы говорим о метафизическом синтетизме, в мозгу неискушенного зрителя или любителя искусств возникает нечто такое страшное, очень громоздкое, расплывчатое, грозное и прочее. На самом деле, это очень все просто, потому что то, чем занималась наша немногочленная группа в те годы, это было исследование общности корней в религиозных искусствах, в культовых. Мы изучали искусство африканских племен, племен Океании, преисторическое искусство, Месопотамию… То есть знаковая такая система, из которой мы старались делать вытяжки тех форм и линий, которые были близки каждому члену нашей группы. Поэтому это своеобразный синтез из религиозных искусств, культовых, а поскольку все, что относится к религии, обозначается, и по сегодняшний день, областью метафизики, так и получилось - выдержки из религиозных искусств, то есть, метафизический синтетизм. Мне очень интересно, в последние годы особенно, увидеть, что наши поиски, в принципе, происходили во всем мире. Вот совсем недавно мне принесли замечательных два тома скульптора Цилина. И вот мы с отцом Владимиром рассматривали эти два замечательных тома, и просто были поражены, насколько этот человек, хочет или не хочет, но он метафизик, то есть, его замечательные скульпторы, в основном, выполненные в небольших форматах, это керамика, но это те же самые ходы - от архаического искусства Греции, от шумер. Подобных скульпторов, графиков, живописцев я находил и нахожу по сегодняшний день во всем мире. Я сделал 21 фильм по 40 минут с каналом “Культура” - “Воображаемый музей Михаила Шемякина” - и думаю, что опять один из фильмов будет посвящен данной теме.
Возвращаясь к книге, почему она названа не биографией, а “фрагментами биографии”?
Владимир Иванов: Во-первых, наш любимый писатель - Гофман, последний его замечательный роман “Фрагмент жизни капельмейстера Крейслера”. Так как мы были все пропитаны гофманианством или гофманизмом, то это была тоже аллюзия на это произведение Гофмана. В философском смысле я исходил из очень глубокой мысли Шиллинга, что любое произведение искусства это фрагмент, потому что настоящее произведение искусства свидетельствует об абсолютном. Но абсолютное, трансцендентное, не может проявиться в этом мире во всей полноте. Поэтому, даже при всем совершенстве, мы всегда будем иметь дело с фрагментами.
Татьяна Вольтская: Но эти фрагменты дорогого стоит. А заканчивается книга Владимира Иванова так:
“Истинный облик Михаила Шемякина - облик мастера, взыскующего новых метафизических синтезов. Уединенная позиция художника, плывущего против течения, не должна вводить в заблуждение. Шемякинское творчество дает импульс для поиска духовных альтернатив путям, ведущим в бездну пост-культуры”.