Марина Тимашева: Мы продолжаем рассказ о спектаклях Международного фестиваля имени Чехова, начатый нами в прошлом выпуске Поверх барьеров. Самый экзотичный спектакль Московского чеховского фестиваля, несомненно, привез японский театр кукол Бунраку. Классическую пьесу 18-го века “Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки” смотрела Лиля Пальвелева.
Лиля Пальвелева: У Бориса Акунина в романе “Алмазная колесница” есть характерный эпизод. Японский юноша вешает на стену рядом два портрета – Пушкина и самурая, совершившего – чтобы не оказаться в бесчестном плену - самоубийство. Пушкин кажется герою не менее доблестным человеком. “Красиво умер”, - говорит он. А русский дипломат поясняет изумленному Фандорину, который только что приехал в страну и еще не знаком с местными нравами: “Японцев хлебом не корми, только бы кто-нибудь красиво умер”.
В японской и европейской культурных традициях отношение к смерти и – особенно - к самоубийству отличаются радикально. Если об этой особенности помнить, то не покажется, по крайней мере, странной такая вот фраза из спектакля театра Бунраку: “Они любуются друг другом. Рады, что отправляются на смерть”. Эти слова, как, впрочем, и весь текст представления, нараспев произносит особый человек. Куклы здесь молчаливы. Повествование ведется сказителем, или по-японски “таю”. Его место на особом помосте, рядом с музыкантом, играющем на сямисэне.
Спектакль “Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки” в равной мере замешан на реалистических подробностях и условных элементах. Так уж сложилась традиция старинного театра Бунраку, которой здесь неуклонно придерживаются. Начнем с того, что в основу пьесы Тикамацу Мондзаэмона легли подлинные события 1703 года – потрясший жителей Осаки добровольный уход из жизни двух возлюбленных, которым обстоятельства не позволяли сочетаться браком. Пьесу сыграли спустя месяц, то есть на тот момент она была злободневной. Спектакль идет в жизнеподобных декорациях, где с несколько наивной тщательностью воспроизведен чайный домик, а на заднике написаны деревья, озеро и горы. При этом, когда нужно переменить элементы декораций, никакие высокотехнологические чудеса не происходят. Прогресс прогрессом, но робототехника и прочие японские достижения – это для другой жизни. А в Бунраку все просто и по старинке: занавес опускается и в зрительном зале слышно, как довольно долго стучат за полосатым полотнищем молотками. Ну а самое главное в театре Бунраку – его знаменитые куклы. Большие, в две трети человеческого роста и тщательно выполненные. Каждая голова такой куклы – произведение искусства. Свет и тени делают эти лица живыми. Костюмы шьются многослойными, и цвету кимоно уделяется не меньше внимания, чем крою. Дальше начинаются сплошные условности. Всякий второстепенный персонаж главному проигрывает - его водит один человек. Зато основных героев – сразу по три актера. Один отвечает только за движения ног. Другой – головы и правой руки. Третий - за левую руку. В результате шлифуемой долгими годами слаженности движений кукловодов – на сцене появляется совершенно живое существо.
При этом никому из зрителей – ни японских, ни московских - не мешает то обстоятельство, что актеры не прячутся за ширмой. Одетые в одинаковые черные униформы, они ведут кукол открытым способом. Уже много десятилетий назад российский театр воспринял эту восточную традицию. Здесь такой метод давно кажется своим собственным