Ирина Лагунина: 29 августа исполняется 60 лет со дня испытания первой советской атомной бомбы. Наш корреспондент в Вашингтоне Владимир Абаринов взял по случаю этой даты интервью у авторов книги «Шпионы: взлет и падение КГБ в Америке». Книга вышла в свет в мае этого года и произвела сенсацию. Она написана на основе архивных документов, предоставленных Службой внешней разведки России журналисту Александру Васильеву, который в прошлом сам служил в разведке. В настоящее время Александр Васильев живет в Великобритании. Книга написана им в соавторстве с американскими историками Джоном Хэйнсом и Харви Клэром. Сегодня первая часть рассказа «Бомба для Сталина».
Владимир Абаринов: 24 июля 1945 года после пленарного заседания Потсдамской конференции Большой Тройки президент США Гарри Трумэн отвел в сторонку Сталина и сообщил ему: «У нас есть новое оружие необычайной разрушительной силы». По словам Трумэна, Сталин сказал в ответ, что рад за американцев и надеется, что они найдут своему новому оружию «хорошее применение в войне с японцами». Переводчик Сталина Виктор Павлов утверждает, что Сталин в ответ лишь кивнул головой, не сказав ни слова. Оба мемуариста сходятся в том, что реакция Сталина была удивительно спокойной. Это подтверждает внимательно наблюдавший сцену Черчилль. Обсуждая невозмутимость советского вождя, Трумэн и Черчилль пришли к выводу, что он не понял значения сказанного ему. На самом деле Сталин узнал об американском атомном проекте гораздо раньше, чем Трумэн. Но спокойствие его было притворным – своей бомбы у Советского Союза еще не было.
В книге «Шпионы» советскому атомному шпионажу посвящено немало ярких страниц. Документы, с которыми работал один из авторов, Александр Васильев, раскрывают множество ранее неизвестных фактов, имен, подробностей. С чего начался советский атомный шпионаж? Рассказывает Харви Клэр, профессор истории Университета Эмори в Атланте, Джорджия.
Харви Клэр: Довольно рано, в 40-41-м годах, начала поступать информация от источников в Великобритании. Это были данные о предварительных исследованиях и дискуссиях о возможности создания атомной бомбы. Когда британцы приняли решение начать осуществление проекта, русские были информированы об этом сразу же, потому что Джон Кернкросс, который был завербован на студенческой скамье в Кембридже, состоял секретарем члена кабинета, отвечавшего за эти вопросы. В досье Александра Васильева есть донесение нью-йоркской резидентуры от 41-года о том, что несколько американских физиков ездили в Англию. А от Кернкросса Москва получила сообщение о том, что они ездили для обсуждения хода атомных исследований. Так что советская разведка уже на ранней стадии знала, что Соединенные Штаты и Великобритания работают над этой проблемой. Существует документ, в котором говорится, что это информация представляет большую ценность и необходимо срочно заняться получением данным по этому проекту.
Владимир Абаринов: Джон Кернкросс, псевдоним «Мольер», был завербован в 1937 году. В 41-м он работал личным секретарем председателя Британского комитета по науке лорда Мориса Хэнки.
В истории советской разведки есть некоторый парадокс. С одной стороны, Москва в значительной мере в своих технологических достижениях, да и в политике опиралась на разведданные. С другой – паранойя и шпиономания Сталина заставляла его относиться к донесениям разведки с крайней подозрительностью. Как совмещались эти две особенности? Харви Клэр.
Харви Клэр: Да, вы правы. И это довольно интересно. Как вы сказали, советское руководство в очень значительной степени опиралось на данные разведки в своих технологических и военно-технических разработках. Вполне очевидно, что советская атомная бомба была точной копией американской и стала результатом шпионажа. Но и другие военные технологии тоже стали достоянием Советского Союза благодаря разведке. В то же время, как вы сказали, Сталин питал глубокую подозрительность к разведке. В этом заключалась одна из причин, почему Советы стремились иметь параллельные источники информации. Прежде всего это касается атомной бомбы – как свидетельствуют документы, которые мы видели, одни и те же сведения поступали от двух и более источников. И это было более или менее надежной гарантией, что это не дезинформация. Но паранойя оставила свой след, например, в конце 30-х годов, когда чистка в рядах разведки достигла апогея. Сотрудники резидентур на территории Соединенных Штатов слали в Москву донесения о том, что главы резидентур – на самом деле троцкисты и работают на ФБР.
Владимир Абаринов: Рассказ о начальном периоде советского атомного шпионажа дополняет Александр Васильев.
Александр Васильев: Все начинается с Англии, с агента Берта Брода. И все начинается с Владимира Барковского. В молодости он был слесарем, затем закончил Московский станкоинструментальный институт в 39-м году. В том же году его призвали в органы госбезопасности, отправили на несколько месяцев в школу особого назначения и в том же году отправили в Лондон. Он потом вспоминал, что когда Брода появился на их горизонте, а появился он по каналам английской компартии, он не знал ничего про атомную энергию. Он в Лондоне достал какой-то учебник по ядерной физике и просто прочитал его. Он специалистом не был. Вообще очень важно, кстати, вот если мы посмотрим на биографии оперработников, мы везде увидим 38-39 год - это год, когда они закончили институт, были призваны в НКВД и начали работать в разведке. Почему? Потому что из-за сталинских репрессий аппарат разведки и в Москве, и в резидентурах в западных странах был уничтожен.
Владимир Абаринов: Энгельберт или Берти Брода – новое имя в истории разведки. Его роль впервые раскрыта в книге «Шпионы». Молодой блестящий австрийский ученый, выходец из аристократической семьи, коммунист, он эмигрировал в 1938 году в Англию и был привлечен к работе над британским атомным проектом.
В какой момент атомный проект стал приоритетной задачей для советской разведки в Америке? По словам Александра Васильева, переломным был август 1943 года, когда глава внешней разведки НКВД Павел Фитин направил записку своему непосредственному начальству с обобщением всех данных по ядерным исследованиям.
Александр Васильев: Это очень интересный документ. В этом документе Фитин делает очень важный и смелый шаг: он предлагает сосредоточить атомный шпионаж в руках НКВД, чтобы не распылять силы. Потому что атомным шпионажем занималось и разведуправление НКВД, которое Фитин возглавлял, и Главное разведуправление Красной Армии. И Фитин пишет: мы распыляем силы, мы гоняемся за одними и теми же людьми, одними и теми же секретами, и это может повлечь за собой очень серьезные ошибки и провалы. Я все время думаю: какой надо было обладать смелостью, чтобы решиться на такой шаг и так подставиться. Потому что в 43-м году совершенно было неочевидно, что вся эта работа увенчается успехом и что удастся собрать такой объем информации, который позволит создать атомную бомбу. И мне трудно себе представить, что Сталин сделал бы с человеком, который сначала вот так вот вызвался и не смог достичь этой цели.
Владимир Абаринов: Действия НКВД в Америке далеко не сразу принесли успех. Харви Клэр.
Харви Клэр: Одна из интересных особенностей досье Васильева заключается в том, что из него следует, что в течение нескольких лет резидентура в Америке отнюдь не преуспевала. Бόльшая часть информации, которой располагала Москва, была получена в Великобритании. Нью-йоркская резидентура неоднократно и очень сурово критиковалась Москвой за неспособность найти источники по американской атомной программе - проекту Манхэттен. У них был длинный список лиц, с которыми они пытались вступить в контакт и не могли. И так продолжалось до 43-го года, когда они добились некоторого успеха. Прежде всего, Джулиус Розенберг завербовал Рассела Макнатта, который был его другом и работал в национальной лаборатории Окридж. Потом в Соединенных Штатах появился Фукс. Затем свои услуги предложил Тед Холл. И наконец, Джулиус Розенберг завербовал своего шурина Дэвида Грингласса, который был механиком в лаборатории в Лос-Áламосе. Так что НКВД в Америке получило источники по Манхэттенскому проекту довольно поздно, хотя несколько лет пыталось обзавестись ими.
Владимир Абаринов: Национальная лаборатория Окридж в штате Теннеси – штаб-квартира Манхэттенского проекта и его крупнейший промышленный объект. Александр Васильев - о том, кто такой Тед Холл и как стал сотрудничать с советской разведкой.
Александр Васильев: Юноша-вундеркинд, в 18 лет он закончил Гарвард. Его призвали в армию как рядового и отправили в Лос-Аламос делать бомбу. Тогда призыв был очень удобным инструментом для американского правительства, чтобы держать людей там, где они нужны были, и Тед Холл, насколько я понимаю, был не единственным физиком, призванным в армию. Он был членом американского комсомола. И в один из своих отпусков он приехал в Нью-Йорк и вышел на советских представителей по своей личной инициативе. Он вступил в контакт с человеком по имени Сергей Курнаков. Это был агент нью-йоркской резидентуры, американец русского происхождения, журналист, который специализировался на военной тематике. Тед Холл пришел к нему, принес бумагу, в которой он написал детали того, что происходит в Лос-Аламосе. Они долго разговаривали, час-полтора. Курнаков спросил Холла: «Вы вообще понимаете, чем вы рискуете? Почему вы это делаете?» Ну а Тед Холл сказал, что это такое страшное оружие, что только Советскому Союзу можно его доверить, но раз и другие страны могут его создать, в частности Соединенные Штаты, то пусть хотя бы Советский Союз будет в равном положении с остальными. Потому что Советский Союз – это как бы единственная надежда человечества.
Владимир Абаринов: Важнейшим источником советской разведки стал Клаус Фукс – немецкий физик-эмигрант, привлеченный к проекту «Манхэттен». В Англии он по собственной инициативе вступил в контакт с советской разведкой. Работал с Главным разведуправлением Красной Армии, но после записки Фитина, о которой мы говорили, был передан нью-йоркской резидентуре НКВД.
Александр Васильев: Условия связи были такие. На определенном месте два раза в месяц в определенный час должен был появляться Клаус Фукс, который держал в руках зеленую книгу и теннисный мяч. Оперработник, который к нему должен был подойти, на руках должен был иметь перчатки, а третью перчатку держать в руке. То есть представь себе, как это выглядит: стоит в центре Нью-Йорка человек с книжкой и мячиком и к нему подходит другой в перчатках и с третьей перчаткой в руке. А пароль был такой: «Как пройти в Чайнатаун?» Ответ: «Чайнатаун в это время уже закрыт». То есть в плохих шпионских фильмах не бывает таких условий связи. Но дело в том, что Фукс договорился о таких условиях с ГРУ и уехал в США – передоговориться с ним было невозможно. И пришлось выходить на связь с Фуксом... вот Гарри Голд и пошел в перчатках, у Фукса была зеленая книжка и теннисный мячик. Они встретились, и работа началась. Потом его, правда, потеряли и нашли через сестру Фукса, которая жила в Бостоне.
Владимир Абаринов: Потерялся Фукс потому, что его отправили в Лос-Аламос для работы над проектом «Манхэттен», и он не успел сообщить об этом. Гарри Голд, он же уроженец России Генрих Гольдоницкий, был связным нью-йоркской резидентуры. Поиски Фукса привели в конечном счете к раскрытию сети советского атомного шпионажа: в переписке резидентуры с Центром его сестра, не имевшая оперативного псевдонима, была названа настоящим именем. Именно эта деталь помогла американцам взломать шифр.
