Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Московская международная книжная ярмарка: личные впечатления.
Переслушивая Свободу: Радиоглушение в интервью Александра Солженицына.
Право на Галича: мнение эксперта.
Зигмунд Фрейд на американском континенте: первые лекции и их последствия.
Культурная панорама и музыкальные записи.
Что вы принесли сегодня, Андрей?
Андрей Гаврилов: Сегодня мы действительно будем слушать новые записи, наконец-то, я оценил, Иван, что вы не употребили это слово, зная, что я часто приволакиваю какие-то архивные фрагменты. Но на этот раз это будет абсолютно новый альбом, который называется “Брильянтовый джаз”.
Иван Толстой: Может быть, с какой-нибудь музыкальной новости мы и начнем сегодня обсуждение нашей панорамы?
Андрей Гаврилов: Я могу только сказать, что на минувшем уик-энде я присутствовал на необычном и очень приятном концерте, это был джазовый концерт, где играли такие замечательные наши московские джазовые музыканты как Олег Степурко, Всеволод Данилочкин, Борис Кузнецов, Николай Головня, чуть позже к ним присоединился Михаил Куль, приехавший из Израиля на несколько дней в Москву, Лев Лебедев, Игорь Чертычный. Все это происходило в одном маленьком московском дворике в районе Хитровки, удивительно уютном, удивительно приятном и, боюсь, удивительно ископаемом. Наверняка таких двориков осталось очень немного. В толпе можно было заметить самых разных людей - просто любителей музыки, музыкантов, как, например, Александра Ростоцкого, Александра Кабакова, большого, как мы знаем, любителя джаза и руководителей и различных джазовых клубов.
А повод для этого действа был очень, очень приятный. Дело в том, что кандидату технических наук, кавалеру польского Ордена Культурной заслуги, Заслуженному деятелю искусств России, Почетному доктору Международного Восточно-Европейского университета, действительному члену Академии художественной критики, кавалеру Медали 200-летия США, медали ВДНХ за достигнутые успехи в развитии народного хозяйства СССР, московской медали "Ветеран труда", почетной награды Президента колледжа Куиннипиак (США) за выдающийся вклад в международный культурный обмен средствами музыки и искусства, Почетного знака Польского джазового объединения,
Медали Кшиштофа Комеды, памятной медали Международного фонда славянской письменности и культуры "За гражданское мужество", ученику академиков Ландау, Капицы, Сахарова по
специальностям химическая физика и радиотехника в Московском физико-техническом институте, кандидату в сборную СССР по плаванию на Олимпийские игры в Мельбурне, кларнетисту, вокалисту и саксофонисту-самоучке, участнику в 50-е годы эстрадного оркестра Николая Артамонова, джаз-оркестра МИСИ Виктора Зельченко, Джаз-квинтета Геннадия Гладкова, композитору - автору цикла "Английские песни на слова Маршака", а также нескольких пьес для джаз-оркестра и камерного джаз-ансамбля, автору невообразимого количества статей о джазе на польском, русском и английском языках, организатору в 1960 году в Москве первого Клуба любителей джазовой музыки в ДК
"Энергетик" на Раушской набережной, лектору о джазе в рамках Общества "Знание" в Большой аудитории Политехнического музея, преподавателю на Курсах повышения квалификации музыкантов в Московском объединении музыкальных ансамблей и в Джазовой
студии ДК "Москворечье", автору первой монографии "Советский джаз" (1972) по истории отечественного джаза, автору собственных учебных курсов: "История джаза", "Джазовая стилистика", "Теоретическая эстетика", а также "Всемирная история музыкальной импровизации", признанному просветителю, ведущему абонементного цикла "Джаз, фольклор и классика", автору идеи совместных выступлений фольклорных и джазовых коллективов, инициатору первого в мире Всемирного фестиваля джаза и фольклора в Абакане, ведущему джазовых концерты в Театре Эстрады, ЦДХ, в Доме Работников Искусств, в Колонном
Зале, в Концертном зале ДК ФЭИ (г. Обнинск), в Музее им. Глинки, джаз-фестивалей в Архангельске, Екатеринбурге, Челябинске, организатору и ведущему фестивалей джаза в
СССР и за рубежом: в Тарту и Таллинне, в Москве и в Ленинграде, первых фестивалей в Донецке, Воронеже, Новосибирске, Казани, Куйбышеве, Днепропетровске, Одессе - Алексею
Баташеву исполнилось 75 лет. В это невозможно поверить, но, тем не менее, мы его с этим поздравляем.
Иван Толстой: Я хочу теперь и сам позавидовать, но несколько другому вашему личному впечатлению от Московской международной книжной ярмарки. Дело в том, что больше всего на свете я люблю ходить по книжным магазинам. Это одновременно и радость, и разочарование, потому что все равно всего не укупишь, особенно когда открывается книжная ярмарка, где столько нового, даже увидеть бывает не все возможно. И, тем не менее, я слышал, что вы там побывали. Ну, расскажите о самом сладком, ну вот несколько пирожных каких-нибудь подарите нам.
Андрей Гаврилов: Во-первых, в этом году книжная ярмарка, как вы понимаете, конечно, официальное название ММКВЯ - Московская международная книжная выставка-ярмарка - переехала в новый павильон. Меня это сразу насторожило, когда я это узнал, все-таки как-то привычно было ходить по тем коридорчикам, но я был совершенно не прав. Новый павильон пошел ей только на пользу. Она стала намного светлее, намного меньше было духоты, толчеи, стали шире коридоры, и это не маловажно, потому что когда много людей скопилось у какого-то стенда, то, как правило, протиснуться посмотреть или, даже, пройти дальше бывает очень трудно, и ты пропускаешь многое из того, что, наверное, хотел бы посмотреть. Еще одно забавное ощущение, может быть, от того, что стало просторнее и светлее, что исчезло какое-то ощущение рынка, рынка в смысле базара, что, в общем, присутствовало в последние годы. Всегда, когда ты подходил к какому-то интересному стенду, ты, прежде всего, натыкался не на тех людей, которые хотели посмотреть книги или посмотреть выставку, а на тех, кто уже посмотрел и теперь совершенно справедливо хочет нечто купить, и вот эта толчея как в магазине, как в троллейбусе, как в метро, не будем лукавить, конечно, раздражала. Здесь наверняка количество желающих купить было не меньше, но, повторяю, из-за того, что было больше возможности осмотреть стенды, как-то их присутствие не так ощущалось, хотя, в общем, ничего плохого о покупателях я сказать не хочу. Не было бы покупателей, не было бы издательств, не было бы этой книжной ярмарки. Еще одно ощущение, что растет количество издательств, которые издают все, что угодно, только не книги. Какое-то непомерное количество разных наклеечек, открыточек, плакатиков со всякими дурацкими текстами, от “Привет новобрачным” до “Меня зовут Вася”. Это, конечно, раздражает, все-таки книжная ярмарка это не советская Книжная палата, куда в обязательном порядке нужно было отправлять то ли три, то ли пять обязательных экземпляров. В общем, что делают издатели вот этих наклеек на книжной ярмарке я так до конца и не понял. Была еще одна вещь, которой я не понял. Очевидно для того, чтобы было легче ориентироваться, над проходами были повешены плакаты, на которых обозначалось название этого прохода. Названия были даны по именам великих писателей, как правило, лауреатов Нобелевской премии. Наверное, идея неплоха но, честно говоря, я несколько поеживался, когда покупал книгу о ГУЛАГе на проходе, который назывался “аллея Шолохова”. Я не понимаю, почему на соседнем проходе был портрет, предположим, Солженицына, а здесь - Шолохова. Я еще понимаю, что индийский павильон был на аллее (кстати, в английском варианте гордо - авеню) Тагора. Хорошо, с этим еще можно согласиться, но почему я должен ходить под пристальным оком человека, который в свое время публично выражал сожаление о том, что вынесенный судьями приговор другим писателям, по идее, его коллегам - Синявскому и Даниелю - слишком мягок и, вообще, призывал без суда с ними разобраться сообразно революционному сознанию - мне непонятно. Я думаю, что это не продумано до конца, меня, например, это честно оскорбило, я против того, чтобы раз прошло столько лет, то история все списала. Вот когда пройдет несколько веков, тогда на эту тему поговорим.
Самым большим шоком для меня было то, что я увидел книгу, которая вышла, судя по всему, только что, совсем недавно, я до этого о ней не слышал и ее не видел, очевидно, выход ее был приурочен к ярмарке. Это книга Святослава Рыбаса “Сталин”. В общем, ничего страшного нет, если какой-то писатель написал книгу о Сталине, и какое-то издательство ее выпустило, у меня нет никаких претензий к издательству, это его абсолютное право. Что меня покоробило, и я хотел бы сказать оскорбило, но, боюсь, что это не совсем правильно по отношению к этому издательству, это то, что книга вышла в серии “ЖЗЛ.” То есть, теперь на одном прилавке будут лежать биографии Булгакова, Булата Окуджавы, Николая Гумилева, Льва Гумилева, Бориса Пастернака, Даниила Хармса, Цветаевой, Ахматовой, а рядом с ними - биография человека, который, в общем, был их палачом. Пускай лежит биография, мы должны знать наших плачей, но я не согласен с тем, что это жизнь замечательного человека. Сразу оговорюсь, книгу я не читал, я не знаю, может быть, это на редкость удивительно проницательная, честная биография этого политического деятеля, я читал только рецензию, где написано, что перед читателем автор развернул “огромную панораму, в которой показаны повседневная практика государственного управления, борьба за лидерство в советской верхушке, природа побед и поражений СССР, влияние международного соперничества на внутреннюю политику, личная жизнь Сталина”. Я только никак не могу понять: миллионы убитых, миллионы погибших в результате правления этого тирана, они попали куда - в “борьбу за лидерство” или “повседневную практику государственного управления”? Но, конечно, это книга ни в коем случае не детище, не порождение ярмарки, ни в коем случае не бросает на него никакой тени, просто вы, Иван, спросили мои ощущения, и я не мог не поделиться. Хотя, с другой стороны, если вышли биографии в этой же серии Ленина, Чингисхана, Нерона, ну, почему не Сталин. Только давайте тогда сделаем следующий логический шаг и подождем, когда в серии “Жизнь замечательных людей” выйдет биография Адольфа Гитлера, вот тогда уже круг будет в чем-то замкнут.
Иван Толстой: Я хотел бы сделать свою реплику по ходу вашего рассказа. Вот тут я совершенно с вами согласен, потому что мне кажется, что все-таки чувство омерзения и гнева должно было удержать издателя от включения этого героя в эту серию. Помните, в прошлый раз мы с вами говорили о сталинской цитате на станции метро “Курская”? Там я был не против этой надписи, потому что там было воссоздание ее, то есть, как бы воссоздавалась история, пусть и страшная ее страница, а здесь это создание биографии в серии, где ее не было. Если, скажем, биография Ленина или Нерона публиковалась в прежнюю эпоху, особенно Ленина, в советскую эпоху избежать этого ужаса было нельзя, то сейчас, в относительно свободные времена, все-таки, по-моему, можно было ее издать под каким-то другим соусом, тем более, что, конечно, нужно было издавать книги о Сталине и подробные, и документальные, и какие угодно, но вот эта серия и, особенно, ее название “замечательные люди” все-таки предполагает, что это люди, грубо говоря, хорошие, так как все-таки понимаются не просто выдающиеся, знаменитые или оставившие по себе там огромную память, нестираемую, а вот именно что хорошие, так мы привыкли относиться. Так люди, чья жизнь вызывает здоровый интерес, а не священный ужас. Тут я с вами, Андрей, полностью соглашусь. Простите, что прервал вас.
Андрей Гаврилов: Да что здесь говорить, я просто хотел сказать, что я с таким удовольствием, несмотря на такие спотыкания о некоторые экспонаты, побродил по этой ярмарке, что, в общем, это значительно, может быть, даже сильнее, чем то, какие книги я там купил. Книг хороших было немало, к сожалению, как вы справедливо заметили, все не купишь, а если даже все и купишь, то все дома не расставишь, к сожалению, никто из нас не живет в доме Пашкова, никто из нас не может, как в прежние века, иметь отдельны залы под библиотеки, поэтому приходится всегда немножко выбирать. Но кое-что я выбрал. Я с большим удовольствием купил двухтомник Пу Сун Лина – “Лисьи чары и Странные истории” в переводе академика Алексеева, это Издательство восточной литературы 2007-2008 год. Здесь нет ничего нового, эти книги издавались и раньше, просто на этот раз они изданы очень приятно. Повторю, ничего особенного, никаких выкрутасов, все-таки это академическое издательство. Что-то бывает в книге такое, что ее приятно взять в руки и, несмотря на то, что Пу Сун Лин у меня дома есть и так, и в переводах выдающихся, того же Алексеева, я не мог отказать себе в таком удовольствии. Кроме того, я был очень доволен, что снова увидел одно из моих любимых издательств, это издательство “Возвращение”. В прошлые годы то ли как-то они мне не попались на глаза, то ли у них были финансовые трудности, и они не были представлены на некоторых ярмарках. Честно говоря, мне было жалко, что их нет. На этот раз они снова появились. Они, напомню, издают книги, большинство из которых посвящены истории России 20-го века и истории ГУЛАГа. Я купил с удовольствием сборник “Поэты - узники ГУЛАГа”, там представлены, в общем, все знакомые фамилии, но, тем не менее, они собраны очень удачно. Это и Варлам Шаламов, и Анатолий Жигулин, и Анна Баркова, и Александр Чижевский, здесь можно очень долго перечислять, и Юрий Домбровский, и Евгения Гинзбург, и Анастасия Цветаева. Да, конечно, выходило в других издательствах много сборников стихов подобного толка, вышел практически академический том “Поэты ГУЛАГа”, но он такой большой, что он, скорее, академический, его не будешь листать, сидя за столом, он очень большой, он, скорее, для работы, а это - небольшая изящная книга, которую просто приятно иметь дома. И с большим удовольствием я купил новую книгу Ксении Богемской “Наивные художники России”, это издательство “Алетейя”, Санкт-Петербург, 2009 год. У нее есть подзаголовок “Лексикон коллекционера”. Напомню, что Ксения Богемская - доктор искусствоведения, знаменитый коллекционер наивной живописи. И хотя это не альбом, хотя это даже не справочник, а вот именно, скорее, книга, адресованная коллекционерам, тем не менее, ее очень приятно полистать, очень приятно читать тем, кто интересуется вот этим родом живописи.
Иван Толстой: “Переслушивая Свободу”. Глушение западных станций. Сегодня мы предлагаем Вашему вниманию фрагмент из интервью Александра Солженицына, которое писатель дал корреспондентам газеты “Монд” и агентства “Ассошиэйтед Пресс” в 1973 году. Солженицын находился еще в Советском Союзе, и поэтому записи голоса его к тому времени на радио еще не было. Наш диктор читает перевод с французского текста, вышедшего в “Монде”. Запись 73-го года, эфирный повтор – 30-го августа 79-го.
Диктор: “Напрасно в прошлом году я пытался в моей Нобелевской лекции осторожно обратить внимание на два неравных масштаба оценки размаха и морального значения событий. Я пытался обратить внимание на то, как можно себе позволить называть “внутренними делами” события в тех странах, которые решают судьбы мира. Я также напрасно указывал на то, что глушение западных радиопередач в странах Востока создает атмосферу, похожую на обстановку накануне катастрофы, сводит на нет международные договоры и гарантии, которые таким образом не существуют в сознании половины человечества. Я думал, что положение преследуемого писателя, читающего лекцию не с прочной трибуны, а с тех самых скал, где образуются и откуда сползают мировые глетчеры, я думал, что его предупреждения хоть немного привлекут внимание рассеянного, безразличного мира. Я ошибся. То, что было сказано, как будто вообще не было сказано, и, может быть, бесполезно было бы это повторять теперь. Что означает глушение радиопередач нельзя объяснить тому, кто лично этого не испытал, кто годами этого не переживал. Это ежедневные плевки в уши и в глаза, это оскорбление и снижение человеческой личности до стояния робота, будь это глушение осуществлено способом полного молчания, путем глушащей пилы или путем дешевой музыки. Это принижение взрослого человека до состояния ребенка: ешь только мамину кашку. Москва и Ленинград, парадоксально сделались наименее осведомленными столицами мира, их жители стараются узнать новости у приезжающих из сельских областей. Там, из-за экономии (эти глушилки обходятся очень дорого нашему населению), глушение менее сильно, однако, по словам жителей разных районов, глушение за последние несколько месяцев распространилось на новые местности и усилилось. Вспоминается судьба Сергея Ханжонкова, который уже до 1973 года просидел 7 лет в тюрьме за то, что пытался или только намеревался взорвать глушительную установку в Минске. И, однако, если говорить о стремлениях, присущих каждому человеку, то нельзя считать преступлением то, что является актом борьбы за общий мир. Общую цель удушения мыслей в нашей стране можно было бы назвать “китаизацией”, то есть, осуществление китайского идеала, если бы этот идеал уже не воплотился у нас в 30-х годах.
Иван Толстой: Андрей, мы с вами уже не первую программу обсуждаем проблему вокруг права размещать те или иные тексты как в книгах, так и, прежде всего, на интернет сайтах, и много говорили об этом в связи с конфликтом вокруг Александра Галича, вокруг наследия Галича. Наши слушатели, я думаю, в курсе этого, а те, которые хотят получить какие-то подробности, могут обратиться и к звуковому архиву нашего радио на нашем сайте, и к полемике в интернете на наших страницах.
Вчера я получил конверт из Франции. Ко мне обращался Институт славяноведения, находящийся в Париже. Это почтенное академическое заведение вот уже много десятилетий издает свои ученые “Записки”. Я имею честь быть автором нескольких статей в этом узкоспециальном издании. Сейчас всем понятно, что без распространения информации в интернете ты остаешься на культурной обочине. И институт Славяноведения решил выложить материалы своих “Записок” на сайт. То есть сделать то, что сделал портал Рутения с Галичем. И вот давайте посмотрим, как это делается в Париже. В письме, которое я получил, у меня просят разрешения поместить мои статьи в интернете. Уже давно напечатанные статьи, уже, казалось бы, похороненные самим временем, прошедшим с тех пор. Казалось бы, по логике некоторых наших слушателей и читателей, я должен был бы радоваться: мне предлагается шанс снова быть кем прочитанным, замеченным. Да-да, и я радуюсь. Еще и как! Я просто в восхищении! Шер ами! Печатайте-печатайте! Только вот какая деталь: Париж спрашивает меня: соизволю ли я радоваться? Без моего согласия они ни одной моей статьи воспроизвести не могут. Это называется соблюдение копирайта, уважение моих авторских прав.
И чтобы дискуссию о Галиче поставить на серьезные, а не обывательские рельсы, я попросил ответить на мои вопросы эксперта. Андрей Рихтер – директор Института проблем информационного права, специалист по интеллектуальному праву, включая авторское право. А также - профессор Московского университета на кафедре журналистики.
Андрей Георгиевич, как же относится наука к ситуации, сложившейся вокруг публикации наследия Александра Галича?
Андрей Рихтер: В данном случае, я бы говорил не об отношении науки, а об отношении права и права, которое представлено, в данном случае, Гражданским кодексом Российской Федерации четко устанавливает, что у создателя любых произведений в области литературы, искусства, музыки, и так далее существуют авторские права, которые действуют в течение всей его жизни, а также 70 лет после его смерти. Что означает, что в этот период использование этих произведений возможно только с разрешения автора, либо его наследников, и с выплатой авторского гонорара.
А представление о том, почему произведения Галича не защищаются авторским правом, и это представление существует в определенной среде, видимо, связны с тем, что песни Галича многими, особенно исполнителями и любителями этих песен, воспринимаются как часть некоего русского фольклора, который, кстати, как народное произведение не защищается авторским правом, и народные песни и частушки, если у них нет конкретного автора, а таких произведений довольно много, которые передаются из поколения в поколение, действительно, авторским правом не защищаются. Но произведения Галича отличаются от фольклора именно тем, что это произведения конкретного человека, который существовал в истории, все знают как он выглядел, все знают его фамилию и имя, у него есть наследники и, стало быть, его произведения не могут быть отнесены к подобного рода исключениям.
Иван Толстой: А как же справиться с таким противоречием: произведения, которые распространялись прежде бесплатно, и не просто распространялись, но как бы сам автор способствовал их распространению, как можно более широкому, автор чуть ли не жизнь готов был положить, а, может быть, и буквально, на то, чтобы его стихи, его песни были всенародно известны, и который не хотел сознательно получать ни одной копейки за исполнение, переиздание и копирование своих произведений, вдруг теперь обретают некоего законного наследника. Вот как же эту зубную пасту назад засунуть в тюбик? - Вот чему, собственно говоря, изумляются и возмущаются наши слушатели и наши читатели, во всяком случае, многие из них.
Андрей Рихтер: Как вы знаете, зубную пасту обратно засунуть в тюбик невозможно, но в данном случае я бы не сравнивал ситуацию с зубной пастой, потому что существуют инструменты защиты прав и главный инструмент это суд, безусловно. И даже если автор не хотел получать плату за исполнение своих произведений, за их публикацию, и так далее, это вовсе не означает, что наследники должны следовать подобного рода желаниям автора, за исключением такой ситуации, когда он специально это оговорил в своем завещании. Если же это специально не оговорено в завещании, то наследники, безусловно, имеют право, и это не является исключением, а является правилом, требовать компенсации и выплаты авторского гонорара за любое использование произведений в любой форме и в любом месте.
Иван Толстой: Но мне видится, по крайней мере, по-обывательски, противоречие вот в чем. Я на своем сайте, предположим, публикую стихи или много стихов Галича и говорю, что я взял эти стихи из доступного мне источника, скажем, из самиздата, то есть в ту пору, когда Галич распространял свои тексты бесплатно, и я их публикую не на основании того, что у кого-то теперь объявилось какое-то его законное право разрешить или не разрешить эти стихи публиковать, а обращаюсь к более раннему этапу, когда эти стихи распространялись, и вот на основании этого, то есть никем не оспариваемого права я их и публикую. Разве не может быть такой аргумент?
Андрей Рихтер: Нет, не может быть такого аргумента, потому что желание автора этих произведений действовало только в тот период, пока автор этого желал и, очевидно, что со смертью, повторяю, если это не оговорено в завещании, это желание исчезает, и апелляция к тому, что вы копируете это из тех произведений, которые были опубликованы по тем условиям, но публикуете их сегодня, ничего не означает, это все равно что говорить, что я услышал эту песню, от кого - не помню, теперь ее буду сам исполнять, и теперь это моя песня или еще какие-нибудь похожие слова. Это не аргумент в праве, и не может быть аргументом.
Иван Толстой: Тогда вопрос о финансовом ущербе, о коммерческой стороне дела. РАО - Российское Авторское Общество - утверждает, что наследница понесла ущерб, материальный ущерб от того, что бесплатно распространяются стихи ее отца через интернет. Как в таком случае вообще определяется этот ущерб и можно ли его подсчитать? Ведь влияние бесплатных интернет копий на количество экземпляров изданной издательством книги есть вещь очень труднодоказуемая и утрясаемая между собою, не так ли?
Андрей Рихтер: Действительно, это сложно, но, тем не менее, грамотный адвокат, защищающий интересы наследников, вы на это указали сами, может сказать, что если наследница эксплуатирует права, которые ей достались от отца, путем издания книги, то, очевидно, что каждая книга стоит определенную сумму денег и количество проданных экземпляров книги напрямую зависит от возможности потенциальных читателей получить доступ к тем же текстам, но бесплатно. И хотя нет прямой связи между количеством читателей, которые получили доступ к бесплатным текстам и количеством тех из них, кто готов раскошелиться на покупку книги, тем не менее, прямой связи нет, но косвенная связь, безусловно, есть. И поэтому широкое распространение произведения в бесплатном виде в сети, безусловно, наносит конкретный вред автору и наследникам произведения.
Иван Толстой: Андрей Георгиевич, скажите, пожалуйста, какова должна была бы быть, очень схематично, та цепочка, которая не обидела бы никого и которая была бы признана правовой: что должен был бы делать сайт “Рутения”, вокруг которого, собственно, и ведется этот спор, как он должен был поступать, чтобы комар носа не подточил?
Андрей Рихтер: Дело в том, что законодательство об авторском праве, четвертая часть Гражданского Кодекса, предусматривает довольно серьезные наказания за нарушение авторского права. И первоочередным желанием любого публикатора должно быть, конечно же, попытаться избежать подобного рода наказаний. И самый простой способ избежать наказания - это, безусловно, связаться с наследниками автора, получить от них разрешение на размещение тех или иных произведений в сети. И это вовсе не означает, что наследникам нужно платить какие-то заоблачные суммы. В большинстве случаев наследники готовы поделиться своими правами за весьма скромные суммы, иногда и бесплатно. Поэтому, конечно же, нужно было связаться с наследниками и попытаться решить это, не нарушая закон и не доводя это дело до судебного спора.
Иван Толстой: Сумма, в которую Российское Авторское Общество оценило ущерб за каждое опубликованное на сайте “Рутения” стихотворение, - 10 тысяч рублей. Это не чрезмерная сумма?
Андрей Рихтер: На мой взгляд, чрезмерная сумма, на мой взгляд, эта сумма превышает те объемы, которые требуются в случаях с подобного рода произведениями, но я хочу сказать, что окончательную сумму устанавливает суд, и суд уже определит, насколько эта сумма была справедлива.
Иван Толстой: Зигмунд Фрейд на американском континенте. Первые лекции и их последствия. Радиоэссе Бориса Парменова
Борис Парамонов: Недавно состоялся своеобразный юбилей психоанализа. 29 августа, ровно сто лет назад, в Америку прибыл Зигмунд Фрейд, приглашенный прочитать курс лекций в так называемый Университет Кларка, находящийся в Ворчестере, штат Массачусетс. Приглашение исходило от ректора университета Стэнли Холла.
Фрейд прочел пять лекций, относившихся к различным аспектам разработанного им нового учения: истерия и психоаналитическое ее лечение; характер душевных заболеваний в связи с детскими травмами пациента; сновидения и их роль в этиологии, симптоматике и лечении психоневрозов; инфантильная сексуальность и феномен трансфера.
Можно легко представить, какой сенсацией прозвучали выступления заезжего венского врача. На лекциях Фрейда в Университете Кларка сидели люди, представлявшие цвет тогдашней психиатрии и невропатологии. Присутствовал, например, Вильям Джеймс, сейчас более известный как философ, один из отцов американского прагматизма, но в то время считавшийся столпом научной психологии; был на лекциях Фрейда Адольф Мейер – тоже видный психолог того времени (между прочим, на его работы ссылается Гершензон в своей книге об Иване Киреевском, когда речь заходит о славянофильской гипотезе некоего сверхсознания, выходящего за узкие границы рацио). Был еще среди слушателей Фрейда Джеймс Джексон Путнам – профессор неврологии Гарвардского университета, из присутствовавших – наиболее авторитетная фигура и некий бастион, на который, собственно, и вел свои подкопы Фрейд. Душевные заболевания, всякого рода психоневрозы считались тогда болезнями нервной системы, следствием некоего патологического перерождения нервных и мозговых тканей. И вот у громадного большинства соответствующих больных никак не могли обнаружить какой-либо соматической патологии, отчего бытовало представление о нервнобольных как чуть ли не симулянтах, в основном капризных дамочках. Революция Фрейда в том и состояла, что он предложил искать ментальные, а не физические причины нервных заболеваний, и разработал методику такого поиска.
Ну и нельзя к слову не указать еще на одного слушателя, вернее слушательницу тогдашних Фрейдовых лекций: это была Эмма Голдман, в скором времени снискавшая шумную славу лидера американских анархистов. Эта гиперактивная женщина с первыми вестями о революции в России сразу же отправилась в Москву, на родину революционного пролетариата, но недолго там пребывала – большевики ее выслали. Всю последующую свою жизнь Эмма Голдман посвятила разоблачению русских предателей святого революционного дела.
Так что на лекциях Фрейда в аудитории Университета Кларка собралась всякая публика, были неординарные у этих лекций слушатели. Но наиболее неординарным был, конечно, сам лектор. У Фрейда есть сочинение “К истории психоанализа”, там он подробно вспоминает эту американскую поездку, бывшую по существу первым его выходом в широкий научный мир, и где к его ошеломляюще новому учению отнеслись с пониманием, с соблюдением строгой научной корректности. Хотя, конечно, нельзя сказать, что этой поездкой Фрейд победил сомневающийся научный мир. До этого было еще далеко, но всё же Фрейд остался доволен кларковыми лекциями: во всяком случае, его не посчитали шарлатаном, как было в родной Вене. Хотя как раз Вильям Джеймс, проведший наедине час в беседе с Фрейдом, потом говорил: “Кое-какой свет его идеи способны пролить, но он сам показался мне одержимым своими идеями”.
Фрейд, однако, победил, и Америка если не в ту поездку, то позднее сама стала бастионом психоанализа. Победа была одержана в размерах, способных взволновать самого учителя. В Соединенных Штатах их психоаналитиков сделали что-то вроде домашних врачей, вездесущих консультантов, бригады аварийного психоремонта. А это очень неправильно, это искажает смысл психоанализа, можно даже сказать, проституирует его. Интеллигентные нью-йоркские невротики только и делают, что ходят по психоаналитикам, это нынче неотъемлемый элемент американской человеческой комедии. Достаточно посмотреть фильма Вуди Аллена. Между тем смысл лечения психоанализом в том, чтобы сделать пациента, прошедшего определенную стадию психоаналитического прозрения, сделать его способным к самостоятельным решениям, к самодеятельной жизни. Американские же психоаналитики присасываются к состоятельным невротикам на манер неких пожизненных паразитов.
Сейчас, правда, ситуация во многом изменилась благодаря успехам биомедицинской фармакологии. Разработана широкая гамма психотропных средств, способных вернуть пациенту душевное равновесие и психический комфорт. За Зигмундом Фрейдом остается слава мага и волшебника, гуманитарного колдуна 20-го века. Люди, когда-то его познавшие, его не забудут и ему не изменят.
Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики. Расскажите, пожалуйста, о сегодняшней музыке поподробнее.
Андрей Гаврилов: Я с удовольствием представляю альбом, который пока что вышел чисто коллекционным тиражом в 100 экземпляров - для участников проекта и для виновника проекта - и который массово выйдет в октябре и появится на прилавках магазинов в более расширенном виде. Это альбом, который называется “Брильянтовый джаз” и который посвящен 65-летию со дня рождения Игоря Бриля. Я пытался, не знаю, насколько мне это удалось, все время подчеркивать, что он называется именно “брильянтовый”, а не “бриллиантовый” джаз. На этом альбоме несколько современных музыкантов, среди которых такие известные как Евгений Лебедев, Алексей Иванников, Алексей Чернаков. Я не буду всех перечислять не потому, что кто-то известнее или лучше другого, а просто потому, что это невозможно. Так вот все эти музыканты играют произведения маэстро Игоря Бриля. Они записали этот альбом как дань уважения, как поздравление Игорю Брилю. Напомню, что Игорь Бриль родился в 1944 году и скоро будет 45 лет с того момента, как впервые он стал известен как джазовый музыкант. В 1965 году Игорь Бриль выступил на Втором московском джазовом фестивале. И альбом был составлен, повторяю, этими музыкантами, которые отнеслись с огромным энтузиазмом, насколько мне известно, к предложению продюсера альбома Николая Богайчука, по инициативе которого этот альбом и выходит в свет. А начинается альбом с пьесы в исполнении самого Игоря Бриля, это единственная пьеса на альбоме, которую играет сам маэстро, все остальные исполняют современные молодые музыканты. Вот эту первую пьесу мы сейчас и послушаем. “И настанет день”, Игорь Бриль, альбом “Брильянтовый джаз”.