Марина Тимашева: Вот ученая литература о том, что мне знакомо не понаслышке. Про панков и панк-рок. Книга Ольги Аксютиной “Если я не могу танцевать, это не моя революция”, несмотря на легкомысленное название, имеет все признаки монографии и “утверждена к печати” солидным институтом - Институтом Африки Российской Академии наук. Наш рецензент является одним из героев книги – вот я открываю и читаю, что Илья Смирнов делал “какие-то концерты” (133). Так что у него и спросим: причем тут Африка?
Илья Смирнов: В Африке я концертов не делал. А параллели можно выстроить любые. В книге приводятся рассуждения современного панка про “Африку, Латинскую Америку и другие места, где еще сохранились племена, избежавшие влияния технического прогресса… Чем они более дикие, нежели мы? Тем, что живут в гармонии с природой…?” (281). Конечно, в первобытном племени никаких панков, хиппи, битников быть не может, ведь “гармония с природой” - это постоянная борьба за выживание. Но, в принципе, такой подход – явление в широкой исторической перспективе, от первобытных корешков до компьютерных вершков – можно только приветствовать. И исследование “панк– хардкор сцены в России” как раз начинается с сатурналий. Но дальше идут сюжеты, знакомые, действительно, не понаслышке. И приветствовать уже не хочется.
Читаю. “В советское время рок-музыка была под запретом” (28). Всесоюзный фестиваль “Весенние ритмы Тбилиси – 80”, видимо, происходил в Африке. Интересная мысль в книге для лучшего запоминания повторена дважды, причем второй раз – применительно, извините, к Прибалтике, где, оказывается, тоже “рок как таковой был запрещен” (157). Но в соседней главе – столь же решительное заявление уже в другую сторону: “В начале 1980-х по всей стране появились рок-клубы” (134).
Так все-таки: запрещали как таковой или повсеместно открывали?
Монография, как положено, начинается с источников и литературы. На самом деле первый опыт теоретического осмысления “Что такое панк и где его место в нашей жизни” появился в ленинградском самиздате году в 81-м, анонимно, естественно, но в анониме быстро опознали Бориса Гребенщикова. http://avtoud.webhost.ru/information/?roxy2 К сожалению, в нашем обзоре литературы как бы и нету такого. Из богатого наследия Троицкого выбран официально- перестроечный том “Рок в Союзе/, но не ранние самиздатовские публикации.
Вы скажете, самиздат труднодоступен. Но, простите, его потом переиздавали, воспроизводили в Сети. Целый ряд публикаций не только “крайне поверхностного, полуанекдотически-полуфантастического характера” (29), как здесь уничижительно припечатано, но вполне серьезных, и об отдельных группах, и о явлении в целом. Например, статья о панк-роке – сейчас можно открыть псевдонимы – Олега Ковриги в “Урлайте” - где сформулированы принципиальные вещи: “в рок-музыке, как и почти везде, стилистический подход совершенно неуместен и неверен: это, прежде всего, не стиль, а система ценностей" (Урлайт, # 4/22).
Ну, Бог с ними, то есть с нами, с историками, искусствоведами и прочими комментаторами. Но объясните мне, куда дели самих творцов. Панковские эксперименты АКВАРИУМА. Сергей Рыженко – музыкант, который сознательно разрабатывал русский “почвенный” эквивалент модному английскому поветрию. Петра Мамонова забыли.
Между тем, в песне, которая стала его визитной карточкой, очень ясно звучат древнегреческие кинические мотивы, характерные для панков.
(Звучит песня “Серый голубь”)
Так о чем же книга? Любимые герои автора – современные панки, которые, оказывается, давно уже не пьют – не курят. Это, опять же, можно было бы только приветствовать, хотя возникают сомнения, когда читаешь на соседней странице, что “приблизительный набросок будущего общества нам дают недавние опыты с наркотиками, сексом, коммунами, альтернативными формами сознания и индивидуальности” (97). Ладно, не будем придираться. Пусть не пьют. Но чем же эти непьющие “альтернативные индивидуальности” занимают своё время? Живя в “сквоте”, увлекаются “этическим шоп-лифтингом” (87, 116) По-русски это значит, как я понял из книги, подворовывать по мелочам, причем не от плохой жизни, а просто для развлечения. Сами они моются редко (88), но озабочены общей экологией, например, борьбой с атомными электростанциями (81). Очень вредная отрасль, особенно для конкурентов из нефтяного лобби. Работа, с точки зрения новых панков, “является злом” (89). Но денег им хватает не только на обычную еду, но даже на веганскую http://www.vita.org.ru/veg/veganstvo.htm. Это такое особо продвинутое вегетарианство, которое запрещает яйца и молоко, поскольку при доении коровы происходит ее эксплуатация. Интересно, долго ли проживет “в гармонии с природой” освобожденная от эксплуатации корова. Еще молодые люди борются с… язык сломаешь… со “спесиецизмом”, то есть с дискриминацией по виду, ведь “превосходство одного вида живых существ над другими” стоит “в одном ряду с проблемами расизма, сексизма, гомофобии” (213). Практические действия – охота на меховые шубы (очень актуально для нашей страны, для Якутии, например или Чукотки), блокада мясокомбината или просто “street parties”, то есть вечеринки посреди проезжей части (82). Это-то против кого направлено? Видимо, против шофёров.
Все вышеперечисленное описано с нескрываемым одобрением, переходящим в умиление. Вот одна из героинь : “Датчанка И. – отнюдь не бедный человек, бабушка оставила ей наследство…. Приезжает автостопом в Берлин, чтобы повидать своего мексиканского друга…, чем она занимается в жизни? В тот момент, когда я ее встретила, она писала книгу о трансгендере” (91). “Сегодня человек живет в одной стране, завтра в другой… из Латинской Америки в Россию… из Франции посмотреть на озеро Байкал, по ходу движения решает поехать вместо Байкала в лагерь радикальных экологов под Самарой, которые борются с заводом по переплавке алюминия” (95).
Называя вещи своими именами, перед нами международная тусовка “отнюдь не бедных” бездельников, которые могут свободно разъезжать по миру и соревноваться со светскими миллионершами в изобретении вычурных диет. Хотя в книге все время склоняется слово “творчество”, искусством они тоже всерьез не занимаются, ведь всякая специализация тоже является злом, а “массовая” аудитория” (“массовая” в уничижительных кавычках (76) их не интересует. Еще любимая тема – “сопротивление”, “протест”. Но куражатся-то они над кем? Над простыми людьми, над работягами на том же мясокомбинате. А в политических лозунгах “панк-хардкор-сопротивления” зачастую просто воспроизводятся штампы официальной пропаганды той самой, якобы враждебной, капиталистической “Системы” (256).
Получается - вроде движения “Наши” при Европарламенте.
В ответ мне могут сказать: ты в молодости сам организовывал хулиганские концерты, а теперь оханжел и стал осуждать других. Я не собираюсь идеализировать старое рок-подполье. За некоторые песни, статьи и карикатуры в журнале "Урлайт” стыдно до сих пор. Готов признать, что именно в “кулуарах подполья” начало образовываться, капелька за капелькой, то, что в 90-е годы растеклось зловонным болотом. Да, нам доводилось организовывать, среди прочих, и концерты первого советского панка Андрея Панова по кличке “Свинья”. Но мы-то видели в нем не бледную копию Джонни Роттена, а прежде всего одаренного артиста. И надеялись на то, что по мере взросления его группа АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ будет перестраиваться с подражания на самобытное городское скоморошество ХХ века. Ожидания эти, в общем, не оправдались, но, по крайней мере, одна песня из репертуара УДОВЛЕТВОРИТЕЛЕЙ – “Батька атаман” – ушла в народ как натуральный фольклор.
Интересно, что исторический водораздел – век нынешний и век минувший - зафиксирован и в самой книге, там, где советский самиздат сопоставляется с нынешними “фэнзинами”, субкультурными журналами для “фанов”. Старый самиздат был – цитирую – “неким самобытным явлением отечественной контркультуры, как и панк-рок в 80-е…” А “фэнзины изначально создавались по международному образцу” (180). По мнению автора, здесь налицо некий этап развития, “новый тип контркультуры”. На самом деле – возвращение назад, к тому этапу, когда на танцах по всей Руси великой играли новую модную композицию “Ком чугеза”, а о качестве группы судили как раз по тому, насколько точно она воспроизводит “международный образец”.
И здесь мы подходим к ответу на вопрос, почему современную «культурно-антропологическую» науку не заинтересовали Гребенщиков и Рыженко.
(Звучит песня “Шла Маша по лесу”)
Мы прослушали вариации на тему Красной шапочки Сергея Рыженко– он же озвучивает всех персонажей – с подпольного концерта, состоявшегося в год смерти Брежнева. Но автору книги такой панк-рок не нужен. Не заинтересовали Гребенщиков и Рыженко, не заинтересовали и Ваши, Марина, статьи про Яну Дягилеву http://yanka.lenin.ru/stat/rokada.htm и про Петю Мамонова. Потому что эта традиция – со всеми ее недостатками, заблуждениями и с ее, в конечном итоге, печальным финалом – она изначально все-таки предполагала выход из субкультурного лягушатника на широкий оперативный простор. Пафос той книги, с которой нас ознакомили институт Африки и издательство “Нота –Р” - прямо противоположный. Запихнуть юных вольноумцев в лягушатник, живущий по принципу “для своих сойдет”, “я не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин”.
Вообще-то в определенном возрасте это естественно – самоутверждаться через субкультуру, эпатаж, преувеличенное представление о всемирно-историческом значении какой-нибудь глупости, которую ты намалевал на заборе. Неестественно, если взрослые люди культивируют подростковый инфантилизм. Да еще под вывеской науки.
Зачем это делается? Догадайтесь сами. Кому это выгодно - чтобы борьба против фашизма ставилась в один ряд, через запятую с каким-нибудь “трансгендером” и с освобождением лабораторных мышей из застенков биофака?
Кто отгадку нам озвучит, больше грантов не получит.
(Звучит песня Бориса Гребенщикова “Немое кино”)