На Украине завершилась презентация вышедшей на украинском языке книги обозревателя Радио Свобода Игоря Померанцева "КГБ и другие...". Игорь провел свое детство и студенческие годы в Черновцах, позже работал переводчиком в Киеве, оттуда в конце 70-х эмигрировал в Германию. "КГБ и другие…" - первое издание на Украине литературного перевода нового цикла стихотворений и эссе Игоря Померанцева. О своей поездке по Украине Игорь Померанцев рассказал в эфире Радио Свобода.
- Писатели - люди с обостренным зрением…
- У меня скорее обостренный слух. Главное то, что я услышал - я услышал украинскую свободную речь. Она звучит. Она звучит совершенно естественно. Меня лично это радует. Честно говоря, все эти разговоры о дискриминации русского языка... Я потрясен как раз лингвистической терпимостью украинского государства. Я потрясен тем, что государственные деятели, депутаты парламента позволяют себе в эфире говорить не на государственном языке. Я не говорю про простых людей - вольному воля. Но профессиональные политики, говорящие не на государственном языке - неслыханно! Я даже не знаю, чем это объяснить. Спесь, лень, глупость?
- Это хорошо или плохо?
- Спесь - плохо, лень - плохо, глупость - тоже плохо.
- Вы сказали о лингвистической свободе. Вы вкладываете в это определение только язык?
- Я писатель. Поэтому для меня язык - это очень важно. Без языка не будет народа, без языка не будет нации. Я написал книгу о 70-х годах. В Украине, в отличие от России, они касались, прежде всего, культуры, деятелей культуры. Почему? Потому что культура артикулирует нацию. В Украине арестовывались, преследовались крупнейшие писатели, крупнейшие поэты, у которых теперь репутация классиков. Я назову хотя бы одно имя - это поэт Василь Стус. Моей книге как раз предпослан эпиграф из Василя Стуса - стихи, написанные в лагерном карцере.
Моя книга - это книга памяти. Моя книга посвящена черной дыре - 70-е годы. Мы знаем страшные времена в истории России, Украины. Это время ГУЛАГа, время Голодомора, время Холокоста. Но, по-моему, самые постыдные времена - это 70-е годы. Это время тотального конформизма, тотального оппортунизма, приспособленчества.
Есть такое громкое слово - покаяние. Конечно, в этом процессе государство должно играть важную роль, но вообще покаяние начинается с отношений между людьми в семье. Родители - мамы и папы, которым сейчас 60 лет, не говорят правды о 70-х детям. Это относится отчасти к Украине, но в большей мере к России. У меня такое впечатление, что молодежь в России (это мой личный опыт) находится в состоянии какой-то социально-политической шизофрении. Им чего-то не сказали. Они нервничают. Россия отполировала свою память. Это память в латах, это величественная память народа-героя. Украина ищет свою концепцию памяти. Это мучительный поиск. У каждого государства, у каждой нации должны быть свои мифы, свои герои. Без этого не обойтись. Украина оглядывается на 40-е годы. Речь идет, прежде всего, об Украинской повстанческой армии. Но это люди трагической судьбы, оказавшиеся между молотом и свастикой. У них не было выборы. Их судьба трагична, но я боюсь, что на роль героев они не подходят. А вот как раз на роль героев подходят те, о ком не очень любят говорить - это шестидесятники, это люди, которые провели 10-15 лет в мордовских лагерях на Урале только за то, то они говорили по-украински, любили украинскую речь, писали по-украински и мыслили по-украински.
- Когда я бываю в Киеве, мне кажется трагичной эта ситуация: столица страны с населением в 50 миллионов человек наполовину не говорит на родном языке. Я понимаю, что нынешний период, который страна переживает, это опыт новой культурной идентификации - понимание себя как украинцев. Насколько успешно проходит этот процесс, на ваш взгляд?
- По-разному. Что-то получается. Например, за эти 20 лет появилась первоклассная украинская городская проза. Прежде она не могла возникнуть, потому что литературный язык был на периферии, в селе. Появилась украинская речь в городах. Существует такой литературный феномен - ивано-франковская писательская школа. Там живут и работают выдающиеся писатели. Появилась молодежная проза, герои которой говорят по-украински. Главным образом она пишется в Западной Украине. Есть действительно признаки и свидетельства того, что что-то происходит. Джойс любил эту фразу: "Строительство идет". Мы не знаем, чем оно кончится.
- Вы посетили в ходе своего турне по Украине город своей юности Черновцы - после многих лет отсутствия. Как там?
- Сначала у меня была защитная эмоциональная реакция. Я ничего не чувствовал. Потом как-то себя так ущипнул - и пришел в себя. Я приехал на такси с вокзала на улицу, которую я хорошо знал. Там был мой любимый кинотеатр, куда я с мальчишками залезал через окно уборной смотреть фильмы, французские кинокомедии. Эта улица называлась "улица Щорса". Она теперь не называется "улица Щорса". Я сразу как-то обрадовался, потому что Щорс - это какая-то мифическая фигура из советского иконостаса. По-моему, он был создан как художественный образ, чтобы появился какой-то украинский аналог Чапаева. Теперь эта улица называется "улица митрополита Шептицкого". Для меня это, кстати, национальный герой Украины. Это уже реальность. Это не просто топография города - изменяется сама топография памяти, топография культуры. Это очень важно - на какой улице будут расти черновицкие мальчики: на улице Ленина или на улице Шептицкого.
- У нас в редакции приняты нормы общеупотребительного русского языка. Мы произносим "на Украине"; вы писатель, вы говорите "в Украине". Почему вам ближе эта языковая норма?
- Для украинцев это принципиальный вопрос. Они не хотят быть периферией, поскольку "на Украине" - значит "на окраине". Естественно, по-русски "на Украине". Но почему не проявить лингвистическое великодушие?!
- Писатели - люди с обостренным зрением…
- У меня скорее обостренный слух. Главное то, что я услышал - я услышал украинскую свободную речь. Она звучит. Она звучит совершенно естественно. Меня лично это радует. Честно говоря, все эти разговоры о дискриминации русского языка... Я потрясен как раз лингвистической терпимостью украинского государства. Я потрясен тем, что государственные деятели, депутаты парламента позволяют себе в эфире говорить не на государственном языке. Я не говорю про простых людей - вольному воля. Но профессиональные политики, говорящие не на государственном языке - неслыханно! Я даже не знаю, чем это объяснить. Спесь, лень, глупость?
- Это хорошо или плохо?
- Спесь - плохо, лень - плохо, глупость - тоже плохо.
- Вы сказали о лингвистической свободе. Вы вкладываете в это определение только язык?
- Я писатель. Поэтому для меня язык - это очень важно. Без языка не будет народа, без языка не будет нации. Я написал книгу о 70-х годах. В Украине, в отличие от России, они касались, прежде всего, культуры, деятелей культуры. Почему? Потому что культура артикулирует нацию. В Украине арестовывались, преследовались крупнейшие писатели, крупнейшие поэты, у которых теперь репутация классиков. Я назову хотя бы одно имя - это поэт Василь Стус. Моей книге как раз предпослан эпиграф из Василя Стуса - стихи, написанные в лагерном карцере.
Моя книга - это книга памяти. Моя книга посвящена черной дыре - 70-е годы. Мы знаем страшные времена в истории России, Украины. Это время ГУЛАГа, время Голодомора, время Холокоста. Но, по-моему, самые постыдные времена - это 70-е годы. Это время тотального конформизма, тотального оппортунизма, приспособленчества.
Россия отполировала свою память. Это память в латах, это величественная память народа-героя. Украина ищет свою концепцию памяти
Есть такое громкое слово - покаяние. Конечно, в этом процессе государство должно играть важную роль, но вообще покаяние начинается с отношений между людьми в семье. Родители - мамы и папы, которым сейчас 60 лет, не говорят правды о 70-х детям. Это относится отчасти к Украине, но в большей мере к России. У меня такое впечатление, что молодежь в России (это мой личный опыт) находится в состоянии какой-то социально-политической шизофрении. Им чего-то не сказали. Они нервничают. Россия отполировала свою память. Это память в латах, это величественная память народа-героя. Украина ищет свою концепцию памяти. Это мучительный поиск. У каждого государства, у каждой нации должны быть свои мифы, свои герои. Без этого не обойтись. Украина оглядывается на 40-е годы. Речь идет, прежде всего, об Украинской повстанческой армии. Но это люди трагической судьбы, оказавшиеся между молотом и свастикой. У них не было выборы. Их судьба трагична, но я боюсь, что на роль героев они не подходят. А вот как раз на роль героев подходят те, о ком не очень любят говорить - это шестидесятники, это люди, которые провели 10-15 лет в мордовских лагерях на Урале только за то, то они говорили по-украински, любили украинскую речь, писали по-украински и мыслили по-украински.
- Когда я бываю в Киеве, мне кажется трагичной эта ситуация: столица страны с населением в 50 миллионов человек наполовину не говорит на родном языке. Я понимаю, что нынешний период, который страна переживает, это опыт новой культурной идентификации - понимание себя как украинцев. Насколько успешно проходит этот процесс, на ваш взгляд?
- По-разному. Что-то получается. Например, за эти 20 лет появилась первоклассная украинская городская проза. Прежде она не могла возникнуть, потому что литературный язык был на периферии, в селе. Появилась украинская речь в городах. Существует такой литературный феномен - ивано-франковская писательская школа. Там живут и работают выдающиеся писатели. Появилась молодежная проза, герои которой говорят по-украински. Главным образом она пишется в Западной Украине. Есть действительно признаки и свидетельства того, что что-то происходит. Джойс любил эту фразу: "Строительство идет". Мы не знаем, чем оно кончится.
- Вы посетили в ходе своего турне по Украине город своей юности Черновцы - после многих лет отсутствия. Как там?
- Сначала у меня была защитная эмоциональная реакция. Я ничего не чувствовал. Потом как-то себя так ущипнул - и пришел в себя. Я приехал на такси с вокзала на улицу, которую я хорошо знал. Там был мой любимый кинотеатр, куда я с мальчишками залезал через окно уборной смотреть фильмы, французские кинокомедии. Эта улица называлась "улица Щорса". Она теперь не называется "улица Щорса". Я сразу как-то обрадовался, потому что Щорс - это какая-то мифическая фигура из советского иконостаса. По-моему, он был создан как художественный образ, чтобы появился какой-то украинский аналог Чапаева. Теперь эта улица называется "улица митрополита Шептицкого". Для меня это, кстати, национальный герой Украины. Это уже реальность. Это не просто топография города - изменяется сама топография памяти, топография культуры. Это очень важно - на какой улице будут расти черновицкие мальчики: на улице Ленина или на улице Шептицкого.
- У нас в редакции приняты нормы общеупотребительного русского языка. Мы произносим "на Украине"; вы писатель, вы говорите "в Украине". Почему вам ближе эта языковая норма?
- Для украинцев это принципиальный вопрос. Они не хотят быть периферией, поскольку "на Украине" - значит "на окраине". Естественно, по-русски "на Украине". Но почему не проявить лингвистическое великодушие?!