Владимир Тольц: Сегодня очередная передача из цикла "Скорость стука. Доносы". И поговорим мы о своеобразной форме доноса, граничащего, правда, с документами совсем других жанров. В эпоху, о которой пойдет речь, именно такая метода поведения была не очень распространена, хотя и не нова. Зато позднее стала весьма популярной.
Ольга Эдельман: Мы снова пользуемся документами из архива Департамента полиции Российской империи. Особенность этой истории еще и в том, что петербургское начальство узнало о ней не из донесений подчиненных, а из газет.
"Биржевые Ведомости", 8 декабря 1909.
Тула. Я уже сообщал вам о побеге бывшего помощника пристава города Тулы князя П.В. Долгорукова, привлеченного к следствию о краже ценных вещественных доказательств, которые были затем обнаружены у его сожительницы - содержательницы публичного дома. Любопытны подробности этого побега.
Сначала, как только возникло дело, князь только бравировал и "возмущался". Затем стал грозить, но ничто не помогало. Следователь категорически заявил, что привлекает князя как обвиняемого. Тогда потерявший апломб сиятельный помощник пристава начал грозить, что покончит с собой самоубийством, а затем загадочно заявил:
- Я буду смотреть на этот процесс издалека.
Несколько времени спустя он обратился к начальнику сыскного отделения с просьбой разрешить ему поездку в Петербург по неотложному делу. Тот разрешил, взяв с князя Долгорукова честное слово, что он вернется и не подведет его. Спустя же несколько дней князь Долгоруков прислал в Тулу два письма: одно - на имя судебного следователя, переполненное дерзостями, другое - на имя начальника сыскного отделения, в котором кратко заявляет, что "родился князем и умрет князем". Письмо помечено штемпелем из Знаменки, Херсонской губернии".
"Биржевые Ведомости", 10 декабря 1909 года.
Тула, 9 декабря. Вместе с помощником пристава кн. Долгоруковым из Тулы бежала его сожительница, содержательница веселого дома, также привлеченная к суду за сокрытие похищенных в полицейском управлении вещественных доказательств. По слухам, Долгоруков бежал в Турцию".
Ольга Эдельман: Подругу князя Долгорукого звали Татьяна Трофимова Алифанова, она числилась крестьянкой. Полиция занималась розыском беглецов, но как-то, пожалуй, вяло. Через полгода поступили сведения, что Долгоруков и не в Херсонской губернии, и не в Турции, а в Париже. В связи с этим в конце июня 1910 года "судебным следователем 1-го участка города Тулы [было] возбуждено ходатайство о выдаче его русским властям".
Владимир Тольц: Оля, важно рассказать слушателям, и мы еще не сделали этого, историю с пропавшими ценными "вещественными доказательствами". Что это были за вещи?
Ольга Эдельман: Вот в каком виде эта история была представлена высокопоставленным чином министерства внутренних дел в министерство юстиции, это июль 1910 года, полгода после побега Долгорукова.
"В марте минувшего 1909 года судебным следователем 1-го участка города Тулы был доставлен в Тульское городское полицейское управление на хранение в качестве вещественного доказательства опечатанный деревянный ящик с разными ценными золотыми и серебряными вещами, каковой по проверки его содержания исправляющим должность полицмейстера, помощником его, был передан на хранение помощнику пристава Тульской городской полиции князю Долгорукову. Последний этот ящик поместил в один из шкафов полицейского управления, ключ от которого постоянно находился у него. По увольнении в августе месяце князя Долгорукова от должности, обнаружилось, что означенный ящик был взломан, находившиеся же в нем вещи похищены.
Произведенным расследованием выяснилось, что похищенные вещи, хранившиеся у князя Долгорукова, как это он сам признал, были сбыты разным лицам при соучастии сожительницы князя крестьянки Татьяны Алифановой, ввиду сего согласно постановления Тульского губернского правления от 31 октября того же 1909 года переписка по настоящему делу была передана на распоряжение прокурора Тульского окружного суда".
Владимир Тольц: Вот во время этого следствия, как мы знаем, Долгоруков и сбежал. И, в общем, ничего особенного не было бы в этой истории, кроме разве того, что вороватый полицейский носил княжеский титул. И происходил из древнего рода, некоторые представители которого оказывались в жесткой оппозиции власти, а то и в заграничном изгнании. Достаточен пример тезки нашего героя – князя Петра Владимировича Долгорукова (инициалы у них полностью совпадают), лишенного всех прав состояния и изгнанного из России, издателя эмиграционных листков, чье имя в 60-х годах XIX века часто упоминалось в одном ряду с Герценом. В общем, князья Долгоруковы имели богатый опыт общения с русской властью из-за рубежа. И вот примерно через год после бегства наш герой о себе напомнил.
"Из Департамента полиции - Тульскому губернатору, 4 декабря 1910 года.
Князем Долгоруковым прислано в Министерство внутренних дел заявление о разных неправильностях по службе действиях чинов названной полиции, причем на конверте, в коем поступило означенное заявление, имеется почтовый штемпель города Бухареста в Румынии".
Ольга Эдельман: Заявление Долгорукова, как водится, переслали тульскому губернатору, который должен был его вернуть с "надлежащими сведениями". То есть проверить факты и доложить.
Владимир Тольц: Ну и что же там, в этом заявлении, было?
Ольга Эдельман: Этого заявления, увы, в деле нет. Там подшито другое письмо Долгорукова в Министерство внутренних дел, но в нем никакой внятной информации, одни только напыщенные рассуждения. Единственное, что из этого письма можно почерпнуть, - это слова о том, что он-де не желает нести ответственность один и быть "козлом отпущения". И еще одно послание в министерство Долгоруков написал спустя еще год, в ноябре 1911 года, - возмущался, что по его доносам так и не приняты меры, требовал направить в Тулу специальную комиссию для расследования. Тон этих писем странный. Не зря, как отмечал корреспондент "Биржевых ведомостей", Долгоруков, когда попал под следствие, поначалу грозил, возмущался, потом угрожал самоубийством и вспоминал о своем княжеском достоинстве. Такое впечатление, что этот человек никак не мог определиться, кто он: вороватый полицейский средней руки, помощник городского пристава, или же персона титулованная и благородная.
Владимир Тольц: Занятное, действительно, раздвоение. Но, мне кажется, корни его я уже пояснил. Ну, предположим, Долгоруков был ни в чем не виноват, и напротив - был человеком бескомпромиссным и кристально чистым, а коррумпированные коллеги решили его подставить и сделать "козлом отпущения". Обдумав эту версию, следует признать ее слабое правдоподобие. Допуская, что ценные вещественные доказательства украл не он, мы не можем забывать, что пропавшие вещички нашлись-то у него и у его сожительницы! Но даже если мы умудримся и это обстоятельство оставить без внимания, невозможно упускать из виду еще одно обстоятельство: ответственным-то за хранение пропавших вещественных доказательств был именно Долгоруков, и как ни крути, а он и получается виноват.
Ольга Эдельман: Если бы князь последовательно придерживался дворянских традиций чести, ему бы не за границу бегать, а застрелиться, дабы изгладить позор.
Владимир Тольц: Ну, Оля, тут я снова напомню вам о князе Петре Владимировиче Долгорукове – уникальном знатоке дворянских генеалогий и запрещенных в его время страниц недавней русской истории. Он ведь стал "невозвращенцем" примерно в те же времена, что и Александр Герцен. Тульский Долгоруков, конечно, помельче фигура. Но и его разоблачения, к которым подходит наш разговор, весьма занимательны, думаю, наши слушатели с нами согласятся.
Ольга Эдельман: В конце 1909 года в Туле завели уголовное дело против бывшего помощника городского пристава князя Долгорукова: он похитил из участка вещественные доказательства из драгоценных металлов и продал с помощью своей любовницы, содержательницы публичного дома. Из-под следствия Долгоруков бежал, через полгода объявился за границей, а через год принялся слать в Министерство внутренних дел разоблачения против бывших своих коллег по тульской полиции. Мало того, он их и в газетах пропечатал.
"Киевская мысль", 30 мая 1910 года.
"Парижский Листок", издаваемый на русском языке, начал печатание воспоминаний бывшего полицейского чиновника князя П.Долгорукова. Вот что пишет, между прочим, князь (воспоминания относятся к 1905-06 годам): "Тула, с громадным оружейным заводом, с массой мелких фабрик оружия всех сортов и видов, издавна славится контрабандной торговлей оружием, и это обстоятельство не ускользнуло от внимания русской революции, а в особенности - агентов персидской и кавказской".
Ольга Эдельман: Я напомню, на Кавказе события 1905-1907 годов имели большой размах, действовало множество боевых дружин, принадлежавших к разным радикальным партиям, как общероссийским (эсеры, анархисты, социал-демократы), так и национальным. Когда русская революция была подавлена, начались выступления в Персии, в 1910-1911 годах туда отправились воевать многие кавказские боевики из России. Долгоруков говорит именно об этих событиях.
"И с известного времени в Туле стали появляться типичные восточные физиономии в компании со слесарями завода, владельцами оружейных фабричек и заводов. Физиономии эти уезжали, вновь появлялись, и тайная торговля оружием разрослась до невероятных размеров: указывают несколько местных жителей, приобретших до 80 тысяч рублей на этих делах. И немудрено: ствол винтовки ("палка" - на жаргоне) стоит максимум 4-8 рублей, восточный человек платит за него 25 рублей, коробки и прочая мелочь - 2,5 рубля, в продаже - 8 рублей. Воровство шло из арсеналов, из полков, из завода. На Кавказ везли и патроны, и револьверы. Револьвер на жаргоне - "кнут". Во время русской революции "Союз русского народа" был вооружен поголовно револьверами Нагана, которые раздавались по первому требованию главарей союза. После революции или даже через сутки, а то и в первый понедельник союзники продавали на базаре свое оружие, которое покупалось за 3-5 рублей, а сбывалось армянам за 16-18 рублей. В доказательство достоверности, что оружие раздавалось полицией, сошлюсь на предписание губернского правления от 1909 года с требованием указать, куда девало тульское городское полицейское управление револьверов Нагана на 12 тысяч руб. И в делах губернского правления должен быть мой рапорт, написанный моей рукой, что ввиду того, что на борьбу с революцией особых средств не отпускалось, револьверы на 12 тысяч рублей должны быть снесены в счет революции".
Владимир Тольц: Тула в ту эпоху действительно была крупнейшим центром оружейной промышленности. Хотя, впрочем, нелегальное оружие, имевшееся в Российской империи в значительных количествах, не только из Тулы происходило. Много закупали за границей, в Европе.
Ольга Эдельман: Существуют воспоминания даже и большевиков, занимавшихся закупками - они работали с солидными бельгийскими, французскими фирмами. Те, конечно же, понимали, с какими клиентами имеют дело, но бизнес…
Владимир Тольц: Кроме того, подторговывали оружием, особенно патронами, военные, даже гвардейцы. Но, конечно, то, что Долгоруков рассказывает о тульском черном рынке оружия, чрезвычайно интересно. И обратите внимание на его пассаж о членах "Союза русского народа", черносотенцах, вслух выставлявших себя наивернейшей опорой трона. Их публичная риторика - сплошной напыщенный патриотизм. А вот поди ж ты, - оружие, выданное им полицией на борьбу с революцией, тут же этой самой революции и загнали.
Ольга Эдельман: Между прочим, во время революции 1905 года доставкой оружия для боевиков большевистских организаций Баку занимался, наряду с прочими, молодой Серго Орджоникидзе, тогда уже – верный соратник Кобы, еще не ставшего Сталиным. Ордожникидзе и арестован впервые был прямо с грузом, на берегу моря, когда выгружали привезенное контрабандой оружие. В 20-е годы об этом с гордостью писали партийные историки, в 30-е - перестали, перешли к обтекаемой формуле, что Серго был арестован за революционную деятельность. Я, конечно, не могу утверждать, что он ездил в Тулу, об этом никаких сведений, скорее, не ездил.
Владимир Тольц: Нелегальная торговля оружием – еще одна из вечных тем. Готовясь к сегодняшней передаче, я в одной из европейских стран разыскал по телефону бывшего уроженца Грозного, жившего в 1990-х годах неподалеку от тамошнего рынка оружия и бывшего в курсе торговых операций на этой "площадке". Вот что он рассказал мне.
- В общем-то, с приобретением Чечней независимости в 91-м году, как всем известно, большие арсеналы того советского оружия, которое оставили, они, в общем-то, достались даром. Рынок оружия появился чуть-чуть позже. Основной рынок оружия расцвел перед началом первой войны. То есть был осетино-ингушский конфликт, и тогда рынок оружия весьма активизировался, потому что спрос на оружие появился. Шли военные конфликты в Абхазии, в Южной Осетии. И оружие закупалось в Чечне, и приезжало много эмиссаров, которые его закупали, закупали массово. Цены на оружие были всегда, в общем-то, высокими. То есть все оружие заводского именно производства, не кустарного (а такого тоже было очень много), скажем так, пистолет Макарова стоил до 600 долларов, автоматы Калашникова стоили от 200 долларов до тысячи долларов, потому что цены варьировались от насыщенности рынка оружием и от времени, когда это происходило, то есть происходило ли это во время боевых действий, происходило это то до боевых действий, какие арсеналы попали в руки торговцам.
Владимир Тольц: Что вы можете сказать о тех, кто продавал оружие на черном рынке?
- Стороной, продававшей оружие… в общем-то, это так и осталось для большинства тайной. Естественно, большинство оружия попадало из рук военных. Это естественно, поскольку они им обладали. Кто-то, может быть, закупал оружие непосредственно на заводах-изготовителях, но таких были единицы, потому что все-таки доступ к этому был весьма ограниченный. Основным поставщиком были, так скажем, интенданты военные.
Владимир Тольц: Сколько они на этом зарабатывали?
- Зарабатывали довольного много, потому что цены на оружие, которое покупалось у военных, стоили довольно-таки дорого. Особенно цены взлетали в то время, когда... скажем, с 1994 по 1996 год оружие было очень дорогое, потому что шли боевые действия, торговля оружием была опасна, она шла, но она была очень рискованным бизнесом. Рисковали как те, кто его продавал, так и те, кто его покупал, со всех сторон.
Владимир Тольц: Известно ли вам что-нибудь о продаже оружия и ценах на него сейчас?
- Сейчас практически рынок оружия закрыт, существуют только продажи с рук. То есть тот, кто имел, тот пытается от него избавиться и его продает. Цены очень высокие. Потому что риск просто неимоверный, потому что это преследуется по закону как со стороны федеральных структур, так и со стороны местных силовиков. Это преследуется, и это очень жестоко карается. Поэтому цены… просто сейчас я не нахожусь там, и мне неизвестно, сколько сейчас стоит, но то, что я знаю - что практически купить невозможно. Только знакомый покупает у знакомого, люди, которые доверяют друг другу. В свободной продаже оружия нет.
Владимир Тольц: Вернемся однако к опубликованным в "Парижском листке" воспоминаниям князя Долгорукова.
"Так вот, на борьбу с тайной продажей оружия одно время полиция обратила особенное внимание, уже очень нахально и открыто стали действовать армяне, персы и грузины. И сыщику Б. было обещано полицмейстером Хлебниковым 100 рублей, если он укажет и "провалит" хоть один транспорт. Б. взялся и исчез. Через несколько времени он явился ко мне с требованием дать ему "на время" 4000 рублей, которые он должен показать одному фабриканту оружия в удостоверение того, что он действительно скупщик с Кавказа, а не агент полиции. Я доложил полицмейстеру; тот, конечно, безусловно, в деньгах отказал, но придумал другой способ. У одного директора банка он взял чековую книжку с фиктивным № и с пометкой, что по этой книжке Б. внес в банк 4000 рублей на текущий счет. Книжка была вручена Б., который сделал на ней хорошую аферу. Он нашел какую-то простушку-барыньку, у которой имелось несколько тысяч рублей, и выпросил их, гарантируя заем своей книжкой. После он открыл торговое дело, которое у него не пошло. Но, получив к своим 4000 рублей настоящие 4000, он принес мне чековую книжку обратно, говоря, что дело, которое ему поручено, очень опасное и он от него отказывается".
Владимир Тольц: Должен заметить, что это агентурное мероприятие выглядит весьма наивно. Уж очень примитивно сыщик Б. обманул полицейское управление. Но давайте поговорим об этом со знатоком агентурной работы - криминальным репортером Сергей Канев.
Скажите, Сергей, в нынешние времена и не в детективных романах и телесериалах, а в повседневной милицейской реальности работа с агентурой выглядит столь же незамысловато, или все-таки налицо прогресс?
Сергей Канев: Вы знаете, бывает по-всякому. Смотря какие взаимоотношения между оперативником и его агентурой. Бывает и так, и этак. Но вот, слушая вас, мне хотелось бы сказать, что у меня такое ощущение, что времена вообще не изменились. Вот как были чиновники и менты козлами, так они и остались. И, как бы, советская власть не виновата совершенно. Ничего не меняется. Хочу добавить, что я недавно делал целое журналистское расследование, сколько ходит сейчас у нас оружия по стране. Я насчитал 170 тысяч пистолетов, автоматов и пулеметов. Точно так же они продаются военными, милицией, их теряют. Исчезают целые партии оружия – не по одному, не по два, а тысячи стволов уходят со складов. И в этом, конечно, замешаны как работники складов, так и коррумпированные силовики.
Ольга Эдельман: Знаете, в разоблачениях князя Долгорукова есть одно место, которое не столько само по себе вызывает сомнения, сколько позволяет с долей критики отнестись к тому, как этот князь-полицейский описывал реальность. Описав безнаказанно функционирующий в Туле черный рынок оружия, Долгоруков перешел к взяточничеству полиции.
"Никогда, ни раньше, ни после ... я не встречал такого состава служащих, как в тульском городском полицейском управлении, - такой нищеты, такой забитости, такого отсутствия образования и человеческого достоинства. В полицейском управлении пять или шесть помощников пристава, получающих по 60 рублей жалованья в месяц - оклад совершенно невозможный при теперешних ценах в России. В каждом столе у столоначальника по два писаря, получающих по 10-15 рублей, - вся эта свора вечно голодная, так и смотрит в руку пришедшему обывателю, и благодарность в 25 копеек считается уже довольно высокой. Платят и дороже: всякому дорого время".
Ольга Эдельман: Далее шло несколько невнятное пояснение, при чем тут время, которое дорого: полиция под разными предлогами могла затягивать с выдачей разрешений на торговую деятельность, купцам, конечно, выгоднее было дать взятку.
Владимир Тольц: Ну, а что у вас, Оля, вызывает сомнения?
Ольга Эдельман: Цены. Помощник пристава, как мы помним, - это должность самого Долгорукова. Он заявляет, что 60 рублей в месяц - "оклад совершенно невозможный". Но я сравнивала, по тем временам это были приличные деньги. Не то чтобы много, много в России чиновникам никогда не платили. Но не так уж мало.
Владимир Тольц: То есть из этого вы заключаете, что Долгоруков местами сгущал краски?
Ольга Эдельман: И был претенциозен. Тем более, сравните с им же упомянутыми писарями с окладом в 10-15 рублей. Это, действительно, мало - в первые годы ХХ века столько получал неквалифицированный рабочий, квалифицированный - уже 20-25 рублей.
Владимир Тольц: Ну, мы уже отметили, кажется, мучившее Долгорукова противоречие между статусом полицейского и родовитого князя. Может, потому и жалованье свое он считал ничтожным, что хотел "жить по-княжески", по-настоящему.
Ольга Эдельман: А вот интересно, а на что он жил за границей?
Владимир Тольц: Можно предположить, что сочинение и печатание в газетах скандальных воспоминаний было одним из источников его доходов. Я обращаюсь к нашему гостю Сергею Каневу. Бывший полицейский чин, уличенный в краже, бежит за границу, принимается громогласно разоблачать режим, причем предает гласности нелегальный сбыт оружия кавказским боевикам. Вам это ничего не напоминает из времен и событий более близких нам? До смешного ведь все это знакомо, правда?
Сергей Канев: Один в один, вот один в один. Несколько раз я был участником событий, когда милиционер находился в бегах и присылал мне какие-то сведения. Типа: я честный, меня подставили. И вот он мне излагал: а вот тот-то брал, этот брал, мой начальник брал. А я всегда говорю: "А ты-то чего раньше ко мне не пришел, когда ты был еще при должности?" – "Ну, я человек системы, я не мог. А теперь вот у меня совесть заиграла". Вот как будто, еще раз хочу подчеркнуть, ничего не изменилось совершенно. Я просто удручен.
Ольга Эдельман: Скажите, Сергей, но, может быть, какие-то детали в истории Долгорукова существуют, которые вот сейчас совсем невозможны?
Сергей Канев: Я не нахожу. Что у нас милиционеры любят девочек легкого поведения – это встречается сплошь и рядом, даже женятся на них. Что торгуют оружием, что берут взятки – ну, все то же. А что может быть? Ну, может быть, одежда только другая и курс доллара другой.
Ольга Эдельман: А вот то, что Долгорукова из Тулы отпустили под честное слово, которое он нарушил, - это проявление все той же неясности: князь он или вороватый полицейский? Или ему таким образом помогли сбежать? Что вам подсказывает ваш профессиональный опыт?
Сергей Канев: Может быть и так, и так. То есть, может быть, предварительно был какой-то разговор где-то Долгорукова с его начальником, и Долгоруков сказал: "Если ты меня не отпустишь, я тебя заложу вместе с потрохами". И вот ему дали уйти. Во-вторых, он человек системы, той еще, а система не любит свидетелей. Может быть, ему сделали поблажку: давай, вали отсюда.
Владимир Тольц: Мы сегодняшнюю передачу включили в цикл о доносах и доносчиках. У слушателей может возникнуть вопрос: а чем, собственно, князь Долгоруков отличается от множества перебежчиков и невозвращенцев, выступавших с публичным разоблачением режима? Отвечу: от большинства беглых обличителей тем, что прежде обличений в прессе начал писать во власть – в Министерство внутренних дел. В остальном придется констатировать, что грань между персонажами вроде Долгорукова и политическими оппонентами, критикующими режим с безопасного расстояния, - грань эта весьма тонкая. Чем персонажи, подобные беглому тульскому полицейскому приставу, и пользуются, выдавая себя за неподкупных и непримиримых критиков "проклятого режима". Надо сказать, что иногда они достигают в этом впечатляющего успеха.
Вы слушали "Документы прошлого". В передаче участвовали криминальный репортер Сергей Канев и знаток современного рынка оружия на Северном Кавказе, предпочитающий оставаться неназванным.