Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Памяти Александра Пятигорского
Белый генерал Евгений Балабин из Моравской-Тршебовы
С легким паром – эссе Бориса Парамонова
И музыкальные записи – новые или просто неизвестные, Андрей?
Андрей Гаврилов: На этот раз - новые. Мы как-то говорили в одной из прошлых программ о том, что все прогрессивное человечество в эти дни праздновало 30-летие фирмы “Leo Records”, и даже ее основатель, неизменный директор, владелец и продюсер в одном лице Лео Фейгин приезжал в Москву. Так вот, сегодня мы представим один из его последних альбомов. Альбом называется “В поисках стандарта”, и записали его три замечательных российских музыканта – Вячеслав Гайворонский, Владимир Волков и Андрей Кондаков.
Иван Толстой: Начнем с печальной ноты. В Лондоне на 81-м году жизни скончался философ, востоковед, писатель Александр Моисеевич Пятигорский. Все, кому дорого это имя, вероятно, видели в последние два дня многочисленные некрологи. Радио Свобода также посвятило несколько сюжетов мемориальной теме. Для нашей программы мы выбрали очень личный рассказ журналиста, кинодраматурга, коллекционера Александра Шлепянова.
Александр Шлепянов: Сказать, что он был мудрец - этого мало, потому что старость вообще располагает к мудрости, мало ли на свете мудрых стариков. Но Сашина мудрость была особенной мудростью интеллигентного человека старой закваски. Она была настроена на тончайшем юморе, прежде всего, по отношению к самому себе и даже к своей философии, к своей литературе. И еще в Сашиной мудрости был очень обаятельный привкус той еврейской древней, многовековой терпимости и доброты к людям, что в последнее время, если вы заметили, встречается все реже и реже.
Эту доброту я ощутил на себе, когда двадцать с лишним лет тому назад очутился вдруг в Лондоне в положении эмигранта. А эмиграция тогда и теперь это совсем другое дело. За вами с грохотом захлопывалась дверь, казалось, навсегда, вы теряли семью, друзей, работу, дом и стояли в страшном холодном одиночестве, почти без языка, совсем без денег, открытый всем ветрам, и было такое чувство, что вы не нужны никому на свете.
И вот Саша, к тому времени уже бывалый эмигрант, все это прекрасно понимал и, хотя в Москве мы были просто знакомы, были общие друзья (Илья Авербах, режиссер, близкий нам обоим человек, Октябрина Волкова, замечательный востоковед, и другие), он взял меня под свое крыло, нашел мне дешевую комнату, знакомил меня с разными хорошими людьми, приходил ко мне по вечерам с выпивкой и закуской или звал меня к себе, в свой крошечный кабинет в университете, заставленный до потолка книгами. Словом, пустил меня в свою жизнь, где был и почти столетний папа, и целая толпа детей, и, не последнее дело, очаровательные Сашины студентки и аспирантки. В общем, он дал мне отдышаться, на первых порах отогрел меня, и довольно скоро Лондон уже не казался мне больше холодным и неприветливым, а стал, наоборот, милым и почти родным. И потом, уже в более благополучные годы, Сашино присутствие было очень важным, необходимым. Мы часто совершали, как Саша выражался, “кругосветные гастрономические путешествия” по Лондону - то в индийский, то в китайский, то в итальянский, то в турецкий или французский ресторанчик. А потом Саша, уже под конец жизни, стал очень много путешествовать вместе со своей милой молодой женой, уже по-настоящему. И никогда не забуду его упоительные рассказы то о Тибете, то о Бразилии. И часто эти рассказы сопровождались острыми экзотическими блюдами, которые Саша сам готовил. Он ведь был потрясающий повар, и трогательно гордился этим куда больше, чем своей философией.
Иван Толстой: Сегодня в нашей рубрике Переслушивая Свободу – голос Александра Пятигорского. Запись 1999 года.
Александр Моисеевич, оказаться в Англии было в первые дни, в первую неделю, в первый месяц трудно, страшно?
Александр Пятигорский: Вы знаете, это было четверть века назад, и я чувствовал такое опьянение отъездом, мне было так хорошо, что я вообще ничего не замечал. Я не замечал Англии и не замечал себя. Я чувствовал только одно: что я нахожусь в каком-то безвоздушном пространстве, потому что я его не мог в себе реализовать, у меня были отключены чувства. То есть, если хотите, это было давно, и я сейчас нисколько не приукрашиваю, это было ощущение счастья потери и освобождения. Как вы понимаете, Иван Никитич, не может быть истинного счастья без потери. Реальное счастье оно всегда связано с какой-то, хотя бы временной, пустотой, которая потом будет определенным образом заполнена. И это может принести либо продолжение счастья, либо его окончание. Так что это была, если хотите, анестезия, и она продолжалась, по крайней мере, три месяца. Я еще ни в чем не мог разобраться.
Иван Толстой: Спрошу вас о потере. А что вы потеряли и зачем вы потеряли то, что было потеряно?
Александр Пятигорский: Вы знаете, когда человек что-то теряет, то первое ощущение это даже не ЧТО. Это выехать из места, где ты прожил 45 лет, и, хотя как бы ты знаешь, куда едешь, страна называется Англия, но это знание совершенно не реально по одной простой причине: потому что человек может что-то знать, что угодно, только зная при этом самого себя. А самого себя в это время я не знал совершенно, потому что я знал себя только прежнего, а следующеэтапно я еще не явился. Поэтому было полное невежество не только в отношении Англии, куда ты приехал, но и в отношении себя самого, кто приехал.
Иван Толстой: И вот проходит еще 25 лет и теперь вы знаете того, кого вы не знали. Не было ли совершено какой-либо ошибки где-то?
Александр Пятигорский: Огромное количество ошибок. Но вы понимаете, когда ты совершаешь ошибку на прежнем месте, эта ошибка как бы встраивается в свою жизнь, ты потом ей можешь найти место. На новом месте ошибка имеет совершенно другое значение. На новом месте ошибка это что-то эвентуальное, с другой стороны, это что-то, что настолько неизбежно, что, осознав эту неизбежность, ты даже получаешь удовольствие. Вот это то, что я объединяю одним словом для себя, я говорю только о себе, заметьте, это послеотъездная эйфория. У большинства моих коллег по эмиграции в то время был послеотъездный шок негативный, у меня этот шок был абсолютно позитивный. Что у многих окружающих русских эмигрантов вызывало крайнее раздражение: “Чему ты, дурак, радуешься? Ты смотри - еще ничего нет”. Я думаю, что я внутренне радовался больше всего именно этому - что еще ничего нет.
Иван Толстой: Потеряно, конечно, не только пространство, не только какие-то зрительные реалии биографии, но и интеллектуальные паутиночки, которые связывают человека. Расскажите, пожалуйста, о тех людях, которых жалко было потерять из виду, эмигрируя.
Александр Пятигорский: Мне было безумно жалко потерять своих друзей того времени, таких, в общем, замечательных людей, я не знаю, надо ли их перечислять, вы настаиваете, как радиожурналист. Как Юрий Михайлович Лотман, с которым мы очень дружили, как Иванов, как Топоров, как Левада. Как мои друзья по востоковедению, которых, конечно, знает гораздо меньше народа. Такой мой любимый друг Юрий Михайлович Парфенович, Октябрина Федоровна Волкова. Это, в общем, конечно, было все, в чем я жил и благодаря чему я жил, и без чего меня бы не было. Поэтому это была не только интеллектуальная связь, и не столько интеллектуальная связь, сколько очень глубокая эмоциональная связь. Я говорю о том, что было тогда.
Иван Толстой: Скажите, какой фермент отличает человека, способного к отъезду, от остающегося?
Александр Пятигорский: Вы знаете, об этих вещах можно говорить только задним числом. Поэтому, когда я думаю о всех своих высказываниях на эту тему, я просто вспоминаю, но, знаете поговорку “русский человек задним умом крепок”. Вот я был, конечно, очень крепок задним умом. Тогда я еще ничего не понимал. Не только потому, что ничего не знал, а, опять же, я возвращаюсь к тому, с чего я начал, я еще не осознавал четко самого себя. А вы не можете осознать себя в отношении к другим, пока вы просто не произвели в порядке интеллектуального производства, в порядке напряжения мысли себя самого в новой обстановке.
Иван Толстой: Культурные новости и события последних дней. Андрей, я собирался рассказать о книге "История "Русского балета", о мемуарах и фотографиях из архива Михаила Ларионова, который в течение многих лет в Париже планировал и, даже, кажется, создал такой оригинал-макет книги, которую он хотел бы издать, но не смог этого сделать из-за отсутствия денег, жил он вполне бедно. Но я вынужден, узнав, что книга находится в ваших, Андрей, а не в моих руках, уступить вам микрофон и возможность рассказать об этом, кажется, библиографическом уникуме.
Андрей Гаврилов: Я с удовольствием, Иван, не замечу нотки зависти в вашем голосе, зависть вполне оправдана. Действительно, сегодня, в середине дня, в Москве была представлена книга, полное название которой звучит так: “История “Русского балета”, реальная и фантастическая, в рисунках, мемуарах и фотографиях из архива Михаила Ларионова”. Книга сделана на основе коллекции Государственной Третьяковской галереи. Я не могу себя причислить к знатокам балета, и я подозреваю, что эта книга будет одной из первых, которые я прочту от корки до корки, потому что как только я взял ее в руки, я ощутил то очень редкое чувство, которое ты испытываешь при виде некоторых изданий, когда книгу хочется одновременно и изучать, и наслаждаться ею. Книга издана издательской программой “Интерроса”, и как все поселение издания этой программы, с моей точки зрения, с точки зрения дилетанта, издана абсолютно безукоризненно. Наверняка, специалисты найдут что-то, к чему можно или придраться, или что можно покритиковать. Я этого не вижу, я испытываю абсолютный щенячий восторг. Книга действительно очень интересная. В ней потрясающе отреставрированы и представлены фотографии, я сейчас говорю только о первом впечатлении, потому что только-только взял ее в руки, и еще не успел в нее погрузиться так, как она этого заслуживает. Книга очень необычной формы. Она, по замыслу издателей, и, по-моему, им это сделать удалось, представляет в раскрытом виде как бы театральные кулисы, откуда к нам, то ли читателям, то ли зрителям, выходят герои этого повествования, герои этого собрания. Потрясающе представлены фотографии. Я подозреваю, что работа реставраторов была очень кропотливой, поскольку они смотрят так, как будто сделаны были вчера, но только не на цифровую мыльницу, разумеется, а на какую-нибудь добротную и дорогую камеру.
Когда берешь эту книгу в руки, первое, что ощущаешь, как ни странно, это, простите меня за высокопарность, тактильное восхищение, потому что по обложке книги можно водить пальцами и изучать рисунки даже не глядя на этот переплет.
Но, это все мой восторг, а теперь несколько слов о том, что же это за издание. Вы совершенно правы, действительно, Ларионов хотел издать книгу о русском балете, сделать этого не смог, к сожалению, и вот теперь полностью оригинал-макет представлен в этом томе. Но, кроме этого, здесь публикуются и другие материалы из архива Михаила Ларионова. Архив является частью большого дара живописного, графического и документального наследия художника, который поступил в Государственную Третьяковскую галерею по завещанию вдовы Ларионова Томилиной в 1989 году. В архиве много материалов, посвященных именно “Русскому балету” и великому импрессарио, организатору “Русских сезонов” в Париже Сергею Дягилеву – статьи, заметки, переписка Ларионова, фотографии прима-балерин, танцовщиков, балетмейстеров, художников. Но мне представляется очень ценным то, что в книге представлены снимки, так сказать, быта балета - репетиций, гримерных, уборных, выездов на природу. Ларионов собирал эти фотографии на протяжении десятилетий. Поскольку это издание является частью грандиозного проекта “Ведение танца” к столетию “Русских балетов” Дягилева в Париже, я уверен, что будет очень много статей и о выставке, которая открылась сегодня в Третьяковской галерее, и об этом томе, и обо всем проекте, и о музеях, которые предоставили свои собрания, и о коллекционерах, которые раскрыли свои личные архивы.
Ну, я думаю, что об этом будут говорить долго и много. Я только хочу только сказать, что впервые книга “История “Русского балета”, реальная и фантастическая, в рисунках, мемуарах и фотографиях из архива Михаила Ларионова” была представлена на Франкфуртской ярмарке, и вот сейчас с ней могут ознакомиться, восхититься, потрогать ее, полистать, почитать и наши читатели. Повторяю, с моей точки зрения, с точки зрения не специалиста, это абсолютно уникальное издание. Книга издана достаточно необычно, она очень необычной формы, издатели отошли от привычного нам прямоугольного параллелепипеда, в котором обычно книги издаются. Я надеюсь, Иван, что я в вас пробудил интерес и еще больше разжег зависть. Поверьте мне, книга этого заслуживает.
Иван Толстой: Вчера , 26 октября 2009 года, испанские археологи начали раскопки могилы Федерико Гарсиа Лорки, испанского поэта, убитого франкистами в самом начале Гражданской войны, в августе 1936-го. Лондонская газета “The Times” сообщает, что предполагаемые останки поэта будут эксгумированы, из них извлекут образцы ДНК для сравнения с ДНК его ныне живущих родственников, и, в случае положительной идентификации, кости Лорки перезахоронят с почестями.
Семья Лорки много лет сопротивлялась тому, чтобы останки поэта были потревожены. Однако после принятия в 2007 году в Испании закона "Об исторической памяти" родные других жертв франкистов, расстрелянных вместе с Лоркой, потребовали через суд права на эксгумацию и опознание тел. Суд согласился с этими требованиями, и родственники поэта, в конце концов, дали согласие на раскопки общих могил в окрестностях Гранады.
Другая интересная новость пришла из Италии.
Ценный архив выдающегося итальянского живописца эпохи Возрождения Джорджо Вазари, который был знаком с Микеланджело и переписывался с римскими папами, был продан какой-то российской компании за 150 миллионов евро. Имя компании пока в печати не сообщается. По законам сделки, архив, считающийся национальным достоянием и представляющий особую гордость города Ареццо, где он хранится, теперь должен покинуть страну. Итальянцы возмущены, заявляют о нарушениях и намерены добиваться пересмотра сделки.
После смерти Вазари в 1574 году его дом перешел к его наследникам и сохранился до наших дней вместе со всеми картинами, документами и некоторыми предметами обстановки. Архив содержит 31 папку с документами, автографами Вазари и ценными письмами.
В 1911 году государству удалось получить в собственность дом Вазари, но не его архив. Тогдашние собственники документов сумели отстоять свое право на них. Однако Инспекция по ценностям добилась принятия двух условий: государственные институты Италии получили преимущественное право на приобретение архива, во Франции действуют такие же законы, кстати, и второе - ценности не могут быть вывезены в какое-то другое место, страну.
На прошлой неделе стало известно, что последний владелец имущества дома Джованни Фестари, скончавшийся несколько дней назад, продал архив неизвестной российской компании за 150 миллионов евро. О переходе имущества к другому владельцу, согласно закону, дирекция по архивам Тосканы уведомила городской совет Ареццо.
Мэр Ареццо Джузеппе Фанфани обратился к государству с просьбой выкупить архив, но, понятно, что таких денег просто так не бывает ни у какого городского архива. Тем не менее, мэр подчеркнул, что город должен предотвратить такое развитие событий, при котором документы большой исторической и культурной важности покинут Италию.
В Праге состоялась презентация издающейся в России книжной серии “Россия забытая и неизвестная”. В Чехии к ней приковано особое внимание, так как некоторые тома посвящены чешско-русской истории. На вечере в Национальной библиотеке больше всего говорили о книге белого генерала Евгения Балабина, жившего в чешском городе Моравска-Тржебова. На презентации серии побывала наш корреспондент Александра Вагнер.
Александра Вагнер: Серия “Россия забытая и неизвестная” уже насчитывает 84 тома и издается 9 лет. Практически с самого ее появления книги из этой серии начала собирать пражская Cлавянская библиотека. Недостающие библиотеке тома и привезли в Прагу из России. После Чехии недавно изданные выпуски отправятся еще и в Вену. О том, почему эта книжная серия так популярна в Европе, рассказывает Валентина Благово - один из ее создателей и редакторов.
Валентина Благово: Многие страницы российской истории или забыты, вычеркнуты сознательного, просто фигуры умолчания часто стоят, или излагались очень примитивно, на основе очень маленького, ограниченного набора примитивных штампов. Вот разрушить эти представления, вернуть народу знание о послевоенной истории, потому что нельзя быть патриотом, не зная собственной истории. Иначе можно быть неосознанным или примитивным патриотом. Нужно быть знающим патриотом. Это взгляд на историю на основе документов, основанный не на каких-то идеологических клише, а на стремлении рассказать правдиво о происходивших событиях. Ведь многие фигуры прошлого просто испачканы были в советское время дегтем, однозначно черной краской.
Александра Вагнер: По словам Валентины Благово, сначала авторы серии задумали издавать научно-просветительские книги для детей, но во время подготовки издания поняли, что об истории надо рассказывать взрослым. Так появились основанные на архивных документах книги о российском образе жизни, о военной службе, о переломных моментах истории, и о менее изученных событиях – Белом движении. Именно Белому движению посвящено уже более 20-ти томов и, в основном, они составлены на основе рассказов самих участников - от зарождения первых полков Добровольческой армии, до выезда членов движения за пределы России. Одной из таких книг стали воспоминания донского казака, генерал-лейтенанта Белой гвардии Евгения Ивановича Балабина под названием “Далекое и близкое, старое и новое”. О ней говорит Валентина Благово.
Валентина Благово: Книга “Далекое и близкое, старое и новое”, исправленная и дополненная, попала к нам в руки через кандидата исторических наук, предки которого тоже были здесь, в эмиграции, Владимира Григорьевича Чичерюкина-Мейнгардт. Наверное, те, кто живет здесь, знают такую фамилию. Книга, отпечатанная руками самого Евгения Ивановича, переплетенная, с вклеенными им фотографиями, с подписями, попала в наши руки от внучки.
Александра Вагнер: Расскажите, пожалуйста, подробнее о самом авторе.
Валентина Благово: Евгений Иванович Балабин - из дворянского рода старинного, из старой казачьей семьи, выслужившей дворянство. Семья военная была. Родился на Маноче, есть такая река Маноч и Маночская впадина. То есть, он, как он сам себя называл, “степняк”, он любил степи российские. Прошел прекрасную военную подготовку. Сначала закончил Кадетский корпус имени Александра Третьего, потом привилегированное Николаевское кавалерийское училище в Петербурге, служил в казачьем полку. Он рассказывает все этапы, которые я назвала сейчас, в этой книге, рассказывает обо всем, что помнит, и о быте этого степного дворянства, о коннозаводстве, поскольку занимались этим и он прекрасно этим владел. Это, в общем, его кормило в будущем, когда случились все катаклизмы. Затем, в годы войны, он был атаманом Общеказачьего объединения здесь, а это было объединение нескольких стран, протекторат - Словакия, Чехия, и так далее. И вот он, разумеется, сотрудничал активно с генералом Власовым, с фигурой неоднозначной, достойной и уважения и, может быть, сожаления, и еще каких-то иных чувств. Вот книга, кстати, раскрывает эти отношения и взгляд Евгения Ивановича на генерала Власова, на все события. Здесь есть и общение с ним, и переписка. То есть, это очень важное свидетельство человека, близко общавшегося, составившего определенное представление, и передающего нам свои представления и портрет.
Александра Вагнер: Серия основана, в основном, на архивных документах. Какие прилагаются к этой книге?
Валентина Благово: Мы, в связи с тем, что упоминается Власов, приводим Манифест КОНР – Комитета Освобождения Народов России - для того, чтобы люди могли понять, что же руководило Власовским движением, Освободительной армией. И вчера мы на Ольшанском кладбище видели могилы, мемориал маленький, и, конечно же, поклонились памяти этих людей, которые верно служили своим идеалам и пытались, пусть в сомнительное союзничество вступить, но в надежде освободить Россию от большевизма
Александра Вагнер: В книге опубликована брошюра, посвященная Русской гимназии в Моравской-Тршебове, где Евгений Балабин преподавал 16 лет. Это довольно долгий срок. Есть в его воспоминаниях и рассказ о процессе обучения.
Валентина Благово: Когда мы узнали об этой брошюре, почему нам хотелось ее приложить? Во-первых, это библиографическая редкость, во-вторых, это детальное описание жизни гимназии современником и профессором этой гимназии. Фотографии здесь очень много, и все желающие могут посмотреть список окончивших Русскую гимназию за 10 лет, по годам, начиная с 1921 года. Здесь есть скорбная страница, кого потеряли за это время, содержание организации жизни, и здесь, к сожалению, нет, она не окончила школу, но училась в этой гимназии, Ариадна, дочь Марины Цветаевой. Они жили здесь, это известно, и она ходила в эту школу. Но, к сожалению, в записных книжках остались не самые лучшие отзывы о том, что это за школа. Вот директор думает о коровах, и так далее. Но жить-то как-то нужно было, и директору, действительно, приходилось думать и об этой стороне жизни. Но организация была очень любопытная. И, кроме предметного обучения, девочки рассказывают, там есть воспоминания дочери, как все строилось, как они танцевали, это начало 20-го столетия, что им позволялось, какую обувь носили - прюнелевые туфельки или “туфельки от Бати”. Пришлось проводить исследование, что это такое. Оказалось, что это имя человека, давшего название фирме обувной. Или какие-то игры, что разрешалось, что не разрешалось, как профессор ругал воспитанниц, если видел, что стрижка появилась. Причем, достаточно строгие были нравы.
Иван Толстой: Андрей, все ли культурные новости мы обсудили, заслуживающие внимания, или у вас что-нибудь еще осталось?
Андрей Гаврилов: Ну что вы, Иван, культурных новостей так много, что даже если нам дадут 24 часа, вряд ли мы сможем их все назвать или перечислить. Меня особенно заинтересовала новость о том, что англо-греческая экспедиция, состоящая из географов и спелеологов, исследовала древнюю подземную каменоломню на острове Крит. В итоге исследователи утверждают, что они обнаружили описанный в античности лабиринт - место, где скрывался Минотавр, получеловек-полубык. Согласно распространенной с начала 20-го века точки зрения, лабиринт - это Кносский дворец, раскопанный и реконструированный британским археологом сэром Артуром Эвансом. Тем не менее, есть точка зрения о том, что заброшенная каменоломня, представляющая собой сеть разветвленных подземных тоннелей, расположенная в окрестностях Гортины, древнего города, в римскую эпоху бывшего столицей Крита, и является подлинным лабиринтом. Меня эта история заинтересовала потому, что я был в окрестностях Гортины, и это одно из самых сильных впечатлений, которые я испытал на острове Крит. С одной стороны дороги ты видишь музей, восстановленный дворец, статуи, с другой стороны дороги, небольшой дороги, буквально двухрядной сельской дороги, ты видишь поле. И если ты идешь гулять по этому полю, ты там видишь валяющиеся, или все-таки, прошу прощения, лежащие те же самые или такие же статуи, на восстановление, реконструкцию, реставрацию которых нет пока ни времени, ни денег. И вот когда ты видишь, как они лежат на поле в окружении каких-то простых, а, может, и не простых камней, как они постепенно зарастают, я не знаю чем, злаками или чем-то еще, что на этом поле росло, ты вдруг понимаешь, что критская земля, говоря красивым языком, действительно хранит в себе столько, и столько еще не найдено, не опознано, не восстановлено, не описано, что, например, меня абсолютно не удивляет то, что в районе этого городка обнаружен подземный лабиринт. Вот принадлежал он Минотавру или нет – это, конечно, пускай выясняют ученые. Но, поверьте мне, Гортина и прогулки в окрестностях Гортины - это совершенно отдельное приключение, которое ждет любого, кто побывает на этом чудесном греческом острове.
Иван Толстой: Продолжаем нашу программу. “С легким паром” – так назвал свое эссе Борис Парамонов, наш нью-йоркский автор.
.
Борис Парамонов: Зощенко писал: “Говорят, в Америке бани хорошие”. Не везде, отнюдь не везде.
В Америке произошла и продолжает развиваться очень странная история. Дикая история, откровенно говоря. Происшествие имело место в городке Седона, штат Аризона, недалеко от крупного города Феникс. Эта Седона – очень тонное место, многие богачи держат там дома на предмет отдыха среди гольфовых полей и теннисных кортов. Но там обосновались и другого сорта люди – всякого рода искатели истины, духовные пилигриммы, в основном из пресловутых групп “Новый Век”. И вот эти ньюэджеры очень нехорошо нашумели.
Среди их, как теперь говорят, “практик” (непременно во множественном числе) – всякого рода физические упражения, долженствующие не столько развивать тело, сколько при помощи этих ухваток достигать духовного просветления. Прообраз этой моды, понятно, Индия, йога, которая ведь не сводится к гимнастике и акробатике, а ведет, по слухам, к вершинам духа. Общая идея: человек, умеющий управлять телом, управляет и духом. И вот появился в упомянутой Седоне некий Джэймс Артур Рэй, бывший крупного ранга функционер компании Эй Ти энд Ти. Он организовал комбинированный банно-духовный бизнес. Самые настоящие парные, в которых люди, потея, предполагаемо приобщаются к духовным вершинам. Непременный элемент этих спиритуально-телесных экзерциций – коллективность, причем экстремальная. В помещение размером 415 квадратных футов и высотой в центре 53, а по углам 30 дюймов он запускал 55 – 65 человек, и вот, значит, они там потели. В более понятных русским единицах измерения это примерно двадцатипятиметровая комната высотой от полутора до трех четвертей метра. Тесновато, конечно, - то ли соборность, то ли коммунальность, то ли сауна, то ли хлыстовское радение; впрочем, последнее сравнение хромает: не покружишься, сидя на корточках, а иначе такой толпе на таком пространстве и не разместиться. Короче говоря, на одном сеансе два человека – Кирби Браун 39 лет и сорокалетний Джэймс Шор умерли, а 19 других были доставлены в больницу. Через неделю умерла еще одна женщина – сорокадевятилетняя Лиз Нойман.
Стоила эта пыточная процедура – девять тысяч долларов с носа. Хорошо зарабатывал Джэймс Артур Рэй, но на адвокатов ему придется потратить еще больше. Он, конечно, конченый человек, и больше сказать о нем нечего.
Говорить нужно об американцах, подвергавших себя таким смертельным рискам (опять множественное число), да еще плативших за это. Простота этих людей отнюдь не умиляет, а вызывает более сложные чувства. Тут мы имеем дело с очень известным американским феноменом, который называется “калифорнийская религиозность”. Правда, Седона в Аризоне, но это недалеко, и тут мы имеем дело с тем же явлением. Я, помнится, впервые услышал этот термин сразу по приезде в Америку, когда произошло громкое массовое самоубийство в новогвинейском Джорджтауне – 800 человек во главе с пастором Джонсом совершили суицид. Калифорния – естественная граница американского континента; землепроходцы шли-шли, осваивали и обживали обширные пространства – да и уперлись в край. Это, считается, вызвало некоторую фрустрацию и способствовало всякого рода душевным чудачествам. Пресловутый Нью Эйдж – той же породы: кипит и бурлит не использованная до конца энергия землепроходцев, суровых странников, завоевателей американского фронтира. Вот она и сублимируется подобным образом, - если такие номера, как седонская баня, можно назвать сублимацией.
Между тем баня – это баня, и никаких духовных поисков с ней связывать не стоит. Это хорошо знают русские, когда-то бывшие преимущественно банным народом. Об этом есть замечательный текст у Розанова – процитируем немного, то место, где Василий Васильевич проводит одно интересное сравнение:
Обычай бани есть гораздо более замечательное явление, нежели английская конституция. Во-первых, баня архаичнее, то есть с точки зрения самих англичан - почтеннее: она более, нежели конституция историческое комильфо; во-вторых, она - демократичнее, то есть более отвечает духу новых и особенно ожидаемых времен. Идея равенства удивительно в ней выражена. Наконец, английская конституция для самых первых мыслителей Европы имеет спорные в себе стороны; баня никаких таких сторон не имеет. Но самое главное: в то время как конституция доставляет удовлетворение нескольким сотням тысяч и много-много нескольким миллионам англичан, то есть включая сюда всех избирателей, - баня доставляет наслаждение положительно каждому русскому, всей сплошной массе населения. Наконец, она повторяется каждые две недели, тогда как наслаждение парламентских выборов, проходящих живительной "баней" по народу, получается несравненно реже. Мы уже не говорим о том, что выборы - суета, грязь, нечистота, во всяком случае тревога и беспокойство для всех участвующих; баня для всех же - чистота и успокоение.
В случае Кирби Браун, Джеймса Шора и Лиз Нойман это успокоение оказалось, увы, последним.
Конечно, русские тут ни при чем, у седонских бань своя родословная: сейчас пишут, что инициатива расторопного Рэя опиралась на дурно понятую и плохо воспроизведенную традицию американских индейцев. Так что тут не только психология фронтира с калифорнийской религиозностью, но и наимоднейший мультикультурализм.
Всё же американцам лучше не забывать свои английские корни и держаться английской традиции: конституции и парламента. Это у них много лучше получается, чем имитация нравов запредельного мира. А в банях пущай русские развлекаются. По пословице: что русскому здорово, то немцу смерть. С другой стороны, похоже, русским парламент столь же вреден, сколь американцам баня.
Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики, и вы можете рассказать о петербургском трио поподробнее.
Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушаем музыку питерского трио в составе Вячеслав Гайворонский, Андрей Кондаков и Владимир Волков. В наших программах мы представляли каждого из этих музыкантов, поскольку каждый из них играет в совершенно разных коллективах, выступает соло, в дуэтах, в трио, в квартетах. Музыканты очень активные, очень разноплановые, и вот в последние несколько лет они часто записываются и приезжают на гастроли именно в составе такого трио. Самое интересное в этой записи, кроме музыки, естественно, это не то, что они объединились в такой коллектив, а то, что это 544-й выпуск лондонской в прошлом, а ныне просто английской фирмы “Leo Records”, 30-летие которой не так давно мы все праздновали. “Мы”, я имею в виду любителей современного джаза. Когда Лео Фейгин, он же Алексей Леонидов, начал свою деятельность на ниве грамзаписи и выпустил первые, еще виниловые, пластинки Сергея Курихина, Трио Ганелина, других, никому не ведомых за пределами СССР музыкантов, он, наверное, не мог предположить, что в 2009 году уже пойдет середина шестой сотни его релизов. Лео Фейгин не ограничивается только русской музыкой, более того, он каждый год говорит, что, все, он больше не будет выпускать российских музыкантов, что это сложно, у него слишком много других проектов, а сил слишком мало, и, тем не менее, каждый год он продолжает выпускать все новые и новые интереснейшие альбомы музыкантов из России. И вот один из этих альбомов, вышедший совсем недавно, это альбом питерского трио Гайворонский, Кондаков, Волков, который называется “В поисках стандарта”. Именно этот альбом я в сегодня вам представлял, Иван, вам и нашим слушателям. Давайте послушаем оттуда одну пьесу, которая называется просто и незатейливо - “Стандарт”.