Почему с первых дней на Радио Свобода коллеги распознали в Петре Вайле сержанта - отца солдатам, настоящего реального командира? Как появился знаменитый литературный тандем Вайль-Генис? Об ушедшем Петре Вайле - обозреватели РС Александр Генис и Борис Парамонов.
Петр Вайль - русский литератор из Нью-Йорка. В Нью-Йорк Петр Вайль приехал двадцативосьмилетним человеком без какого-либо литературного багажа. Здесь, на географической чужбине, произошло чудесное превращение иммигранта из советской Латвии в известного русского литератора. Впрочем, сначала американский русскоязычный читатель узнал двуликого автора: познакомился с литературным тандемом Вайль-Генис, чьи книги вскоре стали популярны и в России.
Как возникло это крайне необычное явление - формирование сразу двух русских писателей за границей? Об этом - Александр Генис, старинный друг и соавтор Петра Вайля:
- Самым главным для Пети и для меня были наши предшественники. Мы хотели продолжать ту линию литературы, которой в России не было места. Это литература третьего рода - не диссидентская и не советская, не антисоветская и не просоветская. Это литература эстетическая, литература, которая начиналась в 20-е годы. Та, которую представляли Довлатов и Бродский. Это был тот момент, которого в эмиграции не хватало: она была заражена той же звериной серьезностью, что и советская литература. Именно поэтому читатели так отзывчиво отреагировали на появление свободного, вольного слова - и, я бы сказал, интимного общения. Мы с читателем общались так же, как мы общались друг с другом.
- Для многих знавших вас, русских американцев, стало потрясением, что литературное существо Вайль-Генис вдруг исчезло, разделилось...
- Знаете, литературное творчество - столь интимное дело, что я не могу ничего сказать по этому поводу. Знаю только, что в определенный момент мы почувствовали - каждый из нас - что мы преодолели эту, я бы сказал, игривость ума и поведения. Я даже знаю, с чего это началось. Мы приехали в Россию и увидели, как нашу книжку "Родная речь" продают в России тиражом 100 тысяч экземпляров; уже как бы взрослая серьезная литература. Эта ситуация изменила и нашу ситуацию. Я думаю, что мы просто выросли, и КВН закончился.
- Интересно, а было ли в этих тесных творческих отношениях с Петром место чувству зависти с вашей стороны?
- Да, конечно! Например, память. Он мог часами читать наизусть стихи. У него вообще был необычайно легкий интеллект - легкий и быстрый. Он схватывал с пол-оборота все, что угодно. Всегда меня обгонял. С ним невозможно было разгадывать кроссворды. С ним невозможно было играть в буриме. Во всех интеллектуальных забавах Петька всегда обходил на полголовы каждого, потому что у него были огромные способности от природы. Он никогда в своей жизни не получал двойки. Он никогда не учился - и всегда все знал.
Главной чертой Петиной жизни была любознательность. Он хотел знать, попробовать, увидеть. Ему было интересно жить. Он страстно мечтал познать этот мир. Это далеко не так часто встречается, в том числе и среди писателей. Потому что писатель - человек, который погружен, в первую очередь, в себя. А Петя был открыт всем впечатлениям мира. Именно поэтому он так богато и ярко прожил свою слишком короткую жизнь.
- Ваши с Петром Вайлем имена стоят на обложках шести книг. Шесть книг на двоих. Теперь вы один, что называется, отвечаете за них. Меняет ли это ваше отношение к ним?
- Да, шесть книг. Мы еще вместе с ним решили, что три из них стоит переиздавать, а три неважные. Первые три - это "Русская кухня в изгнании", которую переиздают в любом случае, хотим мы того или нет; это "Родная речь", которую тоже переиздают. Но давным-давно не выходили "Шестидесятые". Я хочу, чтобы эта книга вышла, потому что в нее мы вложили больше всего сил.
Мне очень нравится вспоминать о том, как мы писали эту книгу. Дело в том, что нас тогда выгнали со всякой работы. Мы получали пособие по безработице. И вместо того чтобы искать работу, мы шесть месяцев сидели в библиотеке на 42-й улице и сочиняли книгу "Шестидесятые". Это был такой дружный и веселый труд. Я с наслаждением вспоминаю об этих временах. Мне кажется, выпустить заново эту книгу - это будет хорошая память о том, как мы работали вместе. Это был 1984 год! Страшно представить - 25 лет назад!
* * *
Борис Парамонов хорошо был знаком с Петром Вайлем по работе в нью-йоркской редакции Радио Свобода:
- Петра Вайля я знал с первых же дней эмиграции, где мы оказались почти одновременно, в конце 70-х годов. Но настоящее знакомство началось несколько позднее, с середины 80-х - когда Вайль и его тогдашний соавтор Генис начали работать на Радио Свобода, куда они пошли не без моего настояния. Я помню один из шедевров его повседневной работы. Отмечалась годовщина Перл-Харбора. Петр нашел в архиве РС газеты от 7 декабря 1941 года - и на этот бытовой американский фон спроецировал трагическое событие новой американской истории.
Должен сказать, что среди новых сотрудников РС - людей из так называемой третьей волны эмиграции - только мы с Вайлем имели опыт армейской службы в Советском Союзе. Наметанным глазом я сразу угадал в Вайле не просто бывшего солдата, но и увидел еще один немаловажный оттенок его армейской биографии. "Петр, - сказал я ему, - а ведь вы были в армии сержантом". Я не говорю о нынешних временах дедовщины, но в наше время сержант тоже был для солдата главным лицом в армии. Сержант - настоящий, реальный командир, всё свое время проводящий с солдатами и, значит, всё время командующий. Одним словом, сержант должен обладать качествами начальника - элементарными, но тем более необходимыми. Сержант - быстро соображающий, расторопный и способный на инициативу служащий. Вот эта расторопность и быстрота соображения в высшей степени были присущи Петру.
Но в этом разговоре был интересный нюанс. Вайль сказал, что был сержантом дважды - и оба раза был разжалован. То есть, при всей своей способности к службе и командованию, Петр оставался человеком до конца вольным, раскованным, веселым. Это не мешало ему управляться с солдатиками, но вызвало в конце концов недовольство начальства.
Эти же качества - расторопность, быстрота соображения, легкость и ловкость обращения с материалом и обстоятельствами медиаслужбы - на сугубо гражданской работе журналиста подняли Вайля на высоту радиокарьеры. В конце концов, он стал главным редактором Русской службы РС - и был здесь максимально на месте. Уметь организовать работу других куда сложнее, чем самому хорошо работать. Отвечать за других, использовать до конца способности, а если угодно, и недостатки подчиненных, приспособить к делу даже эти недостатки - всеми этими качествами Петр Вайль обладал сполна.
Нельзя не сказать еще об одном. Вайль, уже занимая крупный пост на радио, не потерял чисто журналистской хватки и интереса к самому живому, горячему материалу. Он дважды побывал на воюющем Кавказе - исполнил службу, которой от него никто не требовал. Это была добровольная миссия. Или, по-другому сказать, это был поступок.
Неудивительно, что с расширением живых контактов с Россией Вайль в новом своем качестве стал живой частью российского культурного пейзажа, являя собой одну из колоритнейших его фигур. Вайля знали и любили все. Его нельзя было не любить.
Петр Вайль - русский литератор из Нью-Йорка. В Нью-Йорк Петр Вайль приехал двадцативосьмилетним человеком без какого-либо литературного багажа. Здесь, на географической чужбине, произошло чудесное превращение иммигранта из советской Латвии в известного русского литератора. Впрочем, сначала американский русскоязычный читатель узнал двуликого автора: познакомился с литературным тандемом Вайль-Генис, чьи книги вскоре стали популярны и в России.
Как возникло это крайне необычное явление - формирование сразу двух русских писателей за границей? Об этом - Александр Генис, старинный друг и соавтор Петра Вайля:
- Самым главным для Пети и для меня были наши предшественники. Мы хотели продолжать ту линию литературы, которой в России не было места. Это литература третьего рода - не диссидентская и не советская, не антисоветская и не просоветская. Это литература эстетическая, литература, которая начиналась в 20-е годы. Та, которую представляли Довлатов и Бродский. Это был тот момент, которого в эмиграции не хватало: она была заражена той же звериной серьезностью, что и советская литература. Именно поэтому читатели так отзывчиво отреагировали на появление свободного, вольного слова - и, я бы сказал, интимного общения. Мы с читателем общались так же, как мы общались друг с другом.
- Для многих знавших вас, русских американцев, стало потрясением, что литературное существо Вайль-Генис вдруг исчезло, разделилось...
- Знаете, литературное творчество - столь интимное дело, что я не могу ничего сказать по этому поводу. Знаю только, что в определенный момент мы почувствовали - каждый из нас - что мы преодолели эту, я бы сказал, игривость ума и поведения. Я даже знаю, с чего это началось. Мы приехали в Россию и увидели, как нашу книжку "Родная речь" продают в России тиражом 100 тысяч экземпляров; уже как бы взрослая серьезная литература. Эта ситуация изменила и нашу ситуацию. Я думаю, что мы просто выросли, и КВН закончился.
- Интересно, а было ли в этих тесных творческих отношениях с Петром место чувству зависти с вашей стороны?
Он мог часами читать наизусть стихи. У него вообще был необычайно легкий интеллект - легкий и быстрый. Он схватывал с пол-оборота все, что угодно
- Да, конечно! Например, память. Он мог часами читать наизусть стихи. У него вообще был необычайно легкий интеллект - легкий и быстрый. Он схватывал с пол-оборота все, что угодно. Всегда меня обгонял. С ним невозможно было разгадывать кроссворды. С ним невозможно было играть в буриме. Во всех интеллектуальных забавах Петька всегда обходил на полголовы каждого, потому что у него были огромные способности от природы. Он никогда в своей жизни не получал двойки. Он никогда не учился - и всегда все знал.
Главной чертой Петиной жизни была любознательность. Он хотел знать, попробовать, увидеть. Ему было интересно жить. Он страстно мечтал познать этот мир. Это далеко не так часто встречается, в том числе и среди писателей. Потому что писатель - человек, который погружен, в первую очередь, в себя. А Петя был открыт всем впечатлениям мира. Именно поэтому он так богато и ярко прожил свою слишком короткую жизнь.
- Ваши с Петром Вайлем имена стоят на обложках шести книг. Шесть книг на двоих. Теперь вы один, что называется, отвечаете за них. Меняет ли это ваше отношение к ним?
- Да, шесть книг. Мы еще вместе с ним решили, что три из них стоит переиздавать, а три неважные. Первые три - это "Русская кухня в изгнании", которую переиздают в любом случае, хотим мы того или нет; это "Родная речь", которую тоже переиздают. Но давным-давно не выходили "Шестидесятые". Я хочу, чтобы эта книга вышла, потому что в нее мы вложили больше всего сил.
Мне очень нравится вспоминать о том, как мы писали эту книгу. Дело в том, что нас тогда выгнали со всякой работы. Мы получали пособие по безработице. И вместо того чтобы искать работу, мы шесть месяцев сидели в библиотеке на 42-й улице и сочиняли книгу "Шестидесятые". Это был такой дружный и веселый труд. Я с наслаждением вспоминаю об этих временах. Мне кажется, выпустить заново эту книгу - это будет хорошая память о том, как мы работали вместе. Это был 1984 год! Страшно представить - 25 лет назад!
* * *
Борис Парамонов хорошо был знаком с Петром Вайлем по работе в нью-йоркской редакции Радио Свобода:
- Петра Вайля я знал с первых же дней эмиграции, где мы оказались почти одновременно, в конце 70-х годов. Но настоящее знакомство началось несколько позднее, с середины 80-х - когда Вайль и его тогдашний соавтор Генис начали работать на Радио Свобода, куда они пошли не без моего настояния. Я помню один из шедевров его повседневной работы. Отмечалась годовщина Перл-Харбора. Петр нашел в архиве РС газеты от 7 декабря 1941 года - и на этот бытовой американский фон спроецировал трагическое событие новой американской истории.
Должен сказать, что среди новых сотрудников РС - людей из так называемой третьей волны эмиграции - только мы с Вайлем имели опыт армейской службы в Советском Союзе. Наметанным глазом я сразу угадал в Вайле не просто бывшего солдата, но и увидел еще один немаловажный оттенок его армейской биографии. "Петр, - сказал я ему, - а ведь вы были в армии сержантом". Я не говорю о нынешних временах дедовщины, но в наше время сержант тоже был для солдата главным лицом в армии. Сержант - настоящий, реальный командир, всё свое время проводящий с солдатами и, значит, всё время командующий. Одним словом, сержант должен обладать качествами начальника - элементарными, но тем более необходимыми. Сержант - быстро соображающий, расторопный и способный на инициативу служащий. Вот эта расторопность и быстрота соображения в высшей степени были присущи Петру.
Вайль сказал, что был сержантом дважды - и оба раза был разжалован
Но в этом разговоре был интересный нюанс. Вайль сказал, что был сержантом дважды - и оба раза был разжалован. То есть, при всей своей способности к службе и командованию, Петр оставался человеком до конца вольным, раскованным, веселым. Это не мешало ему управляться с солдатиками, но вызвало в конце концов недовольство начальства.
Эти же качества - расторопность, быстрота соображения, легкость и ловкость обращения с материалом и обстоятельствами медиаслужбы - на сугубо гражданской работе журналиста подняли Вайля на высоту радиокарьеры. В конце концов, он стал главным редактором Русской службы РС - и был здесь максимально на месте. Уметь организовать работу других куда сложнее, чем самому хорошо работать. Отвечать за других, использовать до конца способности, а если угодно, и недостатки подчиненных, приспособить к делу даже эти недостатки - всеми этими качествами Петр Вайль обладал сполна.
Нельзя не сказать еще об одном. Вайль, уже занимая крупный пост на радио, не потерял чисто журналистской хватки и интереса к самому живому, горячему материалу. Он дважды побывал на воюющем Кавказе - исполнил службу, которой от него никто не требовал. Это была добровольная миссия. Или, по-другому сказать, это был поступок.
Неудивительно, что с расширением живых контактов с Россией Вайль в новом своем качестве стал живой частью российского культурного пейзажа, являя собой одну из колоритнейших его фигур. Вайля знали и любили все. Его нельзя было не любить.