Яков Кротов: Наш сегодняшний выпуск будет посвящен Рождеству, церковной жизни.
У нас в гостях - Архиепископ Московский, Владыка Рафаил Мотовилов, он же носит почетный титул Митрополита Всероссийского, староста его Московского храма на улице Радио Ольга Дмитриевна Загородняя и ее муж Александр Васильевич.
Рождество. Для большинства жителей России, я думаю, первый вопрос с Рождеством, который я и адресую Владыке, возглавляющему, напомню, Российскую Истинно-Православную Церковь… Ольга Дмитриевна, поправка?
Ольга Загородняя: Российская Истинно-Православная Церковь - насколько я знаю, это другая церковная организация.
Яков Кротов: Прошу прощения.
Ольга Загородняя: Просто Истинно-Православная Церковь.
Яков Кротов: Замечу в скобочках, что не так давно я узнал, что на украинском Истинная Церковь будет звучать как Правдивая Церковь, и мне это очень понравилось. Потому что «истинная» в русском языке, там нет такого оттенка, что это Церковь, которая говорит истину, а это Церковь, которая ее как бы хранит, и не более того. А Правдивая Церковь… Так что, друзья мои, на вас лежит особая ответственность, если вы назвались той Церковью, которая говорит истину.
Так вот, первый вопрос, который у большинства жителей России, мне кажется, возникает в связи с Рождеством: когда, наконец, будем в один день праздновать Рождество? Я напомню, что 25 декабря по новому стилю празднуют Рождество не только католики и протестанты в Америке и в Западной Европе, но и православные, большая часть православных Церквей мира празднуют 25 декабря. И сейчас уже у православных, вот у моих знакомых в Болгарии уже Богоявление, а у нас 7 января. И создается такой сдвиг. Имеет ли это значение? Точнее, значение, если люди спрашивают, значит, имеет. Как с этим быть, Владыка Рафаил?
Рафаил Мотовилов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Во-первых, позвольте вас поздравить с величайшим праздником нашей православной жизни, пожелать вам крепкого здоровья, молитвенного стояния, всего самого доброго! Потому что через эти обстоятельства только лишь мы можем и вернуться к вере, и быть с нею, и радоваться во Христе, как радовались сегодняшней ночью все православные люди.
Что касается моего отношения к совмещению праздника Рождества Христова, как и других праздников, относительно того, чтобы привести его к западной традиции, к новому стилю, мы не заостряли в нашей Церкви этого вопроса. И я буду очень даже неправ, если сейчас соглашусь, что тот разговор, который идет, верен. Мне кажется, что это менее всего церковный вопрос – перенесение даты. Мне кажется, было бы правильнее, и мы так думаем, оставить дату празднования Рождества Христова на тот день, в который мы празднуем его. Ведь все упирается в людей, в их маловерие, в их желание как-то не порадоваться, отнюдь нет, а забыв все православные традиции какие-то, удариться во все горькие и, пользуясь этим, веселиться, веселиться и веселиться. А это выпадает на дни как раз постные, дни Поста рождественского. И православные люди должны воздерживаться. Может быть, как раз и хорошо от неправославной радости воздержаться и перенести свои радости до Рождества Христова. То есть порадоваться мы успеем, как и сегодня радуемся. Ну а человеческое, может быть, не очень здорово православное да будет оставаться за рамками этого праздника. Я думаю, что, может быть, когда-то этот вопрос и встанет. Равно как вставал вопрос о праздновании Нового года ведь не однажды. Мы праздновали его и в сентябре, и в другие времена праздновали. Почему же связывать праздник Нового года с Рождеством Христовым? Отнюдь. Это во-первых.
Во-вторых, гораздо более сложный вопрос перехода Церкви на новый стиль. И вот в этом больше волнений не для нас, а для тех людей, которые желают, чтобы мы тоже встали на эти позиции. Наверное, больше все-таки преимуществ, я, во всяком случае, так думаю, у православных Церквей, которые остались на старых позициях. Я не вижу никаких других преимуществ у нового стиля. И более того, ведь это связано с Рождеством. Что ж мы будем дату переносить с одного числа на другое число? Рождество есть Рождество, равно как у каждого есть рождество, и мы празднуем его тогда, когда родились, а не тогда, когда нам советуют его праздновать. И радуемся тому, что мы имеем возможность в этот день возрадоваться. Да не будем в этой связи уж такими поспешливыми и осуждать никого не будем. Каждый выбирает то, что выбирает.
Яков Кротов: Спасибо. Владыка Рафаил сидит передо мною, муж вельми почтен возрастом, с предлинной, я бы сказал, дедморозовской (извините, Владыка) седовласою бородою. И трудно поверить, что этот человек еще два десятка лет назад был боевым офицером и сражался. И в этой связи, Владыка, я бы сказал так. Ведь люди спрашивают про единое время празднования Рождества, ну, наверное, кому-то хочется выпить в Новый год. Но у большинства это вопрос единства, что там, где вера в единого Бога, там проявление этой веры должно выражаться тоже в единстве обрядов, в единстве поведения. Мне так представляется, что стоит за этим беспокойством. Я не скажу, что я это разделяю, потому что исторический опыт показывает, что и в разнообразии обрядов все равно можно сохранять единство веры. Тем не менее, ваше положение как церковного деятеля, оно же вызывает огромную критику со стороны, скажем, многих православных из Московской патриархии: зачем уходить в особую Церковь? Для слушателей поясню, что у Владыки Рафаила в Москве всего-навсего один храм на улице Радио, около метро «Бауманская». Как вы относитесь к этой жажде единства? Я думаю, как бывшему военному вам это должно быть близко. Церковь воинствующая, она должна быть сплоченной. И как вы относитесь к этому страху разделения и раскола? Где здесь правда?
Рафаил Мотовилов: Любой раскол – это страшно. Любое неединство – это обстоятельство, которое не только не радует, а разделяющее всех нас, подводит нас к той черте, за которой невозможно уже продолжать быть православным человеком. Но существуют обстоятельства, которые заставляют нас смотреть на эти вещи по-другому. Ведь я был всегда верующим человеком, я родился в православной семье. Те традиции православных, которые были заложены мне моими родителями, моими дедами по роду, они остались и в моей памяти, и в воспитании. Не испортила этого даже та военная служба, которой я 28 лет отдал, нашему Отечеству, будем так говорить, в качестве военного человека. Но возникли обстоятельства, которые не позволили мне прийти, будучи уже военным человеком, по окончании военной службы, по сути дела, в нашу Церковь. Я приходил, я желал, я многое делал и много жертвовал, и трудился в храмах Московской патриархии, но не нашел там понимания. И более того, я вынужден был уйти по обстоятельствам совсем даже не религиозным, а внутричеловеческим. Не очень здорово, может быть, сказано – человеческим, а каким-то обстоятельствам, раздирающим людей, общину в храме. И по воле случая, а это не случай, наверное, а правда, я встретился с людьми Катакомбной Церкви. И здесь я нашел понимание, здесь мне были рады, здесь я нашел веру этих людей, здесь я нашел водительство меня как человека, вновь прибывшего во храм. И здесь я возродился как православный человек, уже став вначале священником, а затем и приняв сан епископский.
Но я сегодня уже не являюсь человеком, который желает, чтобы наши Церкви были разными, чтобы наши Церкви были разноместные, чтобы наши Церкви были разделены. И более того, я считаю, что Церковь православная обречена быть единой. И в этой связи моя задача как предстоятеля Истинно-Православной Церкви как раз заключается в том, чтобы, сохранив нашу Церковь, привести ее к единому православию. Другое дело, что каждый из нас, представители различных православных направлений должны думать так же. И если мы идем на сближение, а другие, мягко говоря, отворачиваются, то это единение не состоится, и наверное, будем в этом состоянии пребывать долго. Поэтому рассуждать только лишь о том, что мы жаждем быть едиными, ничего не делая все, это значит еще дальше уходить в разделение, еще дальше уходить друг от друга.
Яков Кротов: Ольга Дмитриевна, вообще в день Рождества, конечно, мужчины должны молчать, а говорить должны женщины. Вот то, что говорил Владыка о единстве, есть вопрос единства общин, единства одной Церкви православной, второй. В России на сегодняшний день около пяти православных Церквей разных. Конечно, одна супербольшая, а остальные супермаленькие, но это следствие внешнего давления, а не какого-то внутреннего роста. Но ведь есть и проблема единства на уровне семьи, на уровне общины. И мне кажется, возвращаясь к проблеме единства, что в России преобладает модель единства соединений через вертикаль власти. И пропагандируется идея среди многих православных людей: вот есть ребенок, он должен слушаться маму (как у вас есть ребенок), мама слушается отца. Вот сидит ваш супруг, он вам, в случае чего, все скажет. Отец должен слушаться духовного наставника. Вот сидит Владыка Рафаил. Выстраивается такая замечательная вертикаль власти, как штатив, где каждое звено выдвигается из предшествующего. И это гарантирует единство. Вам нравится такое единство?
Ольга Загородняя: Да, нравится, конечно. Дело в том, что единство – это, конечно, я так понимаю, взаимопонимание. И ведь с точки зрения православной, вообще ведь люди, скажем, даже педагоги, они все знают, что есть такой документ или произведение литературное старое, которое называется Домострой. И там как раз изложены все основы, традиции православной семьи, и как именно это единство в православной семье должно выстраиваться. Кстати, интересно, что все эти поучения основаны на Священном Писании, как написано в Евангелии, в Библии и как это должно быть в жизни. И как раз там об этом и говорится, что глава семьи – мужчина, муж, отец, а задача женщины молиться за свою семью. Ну, конечно, работать по дому, воспитывать детей. А главная задача детей слушаться своих родителей.
Яков Кротов: Ольга Дмитриевна, я не скрою, вопрос был не то что с подвохом, он был ядовитым. Потому что у меня, например, как у мужчины, колоссальное нежелание быть частью вертикали власти как в качестве сына (Царство небесное моим родителям), так и в качестве отца или в качестве деда, или в качестве мужа. Потому что у меня перед глазами, собственно, одна-единственная семья, которая может и, наверное, должна быть идеалом – это семья, в которой отец семейства... Кто? Я не понимаю. Мать, я знаю – Пресвятая Богородица. Сын – Иисус. Что мы знаем об отношениях сына с матерью? Только одно – что в 13 лет он убежал от родителей и отправился в храм, где беседовал с мудрецами. Потом они его искали, сделали ему довольно строгий выговор. Но ведь убежал. И был ли Иосиф главой семьи? Я не знаю. Во всяком случае, Священное Писание на этом как-то акцента не делает.
А благо у нас есть ваш супруг в гостях, и я тогда спрошу. Александр Васильевич, как вы относитесь к вертикали власти как к основе единства? Или, может быть, горизонталь любви предпочтем? Это совместимо?
Александр Загородний: Скажем так, наиболее устойчивая система, будь то планетарного масштаба, будь то атомного масштаба, основывается на взаимном притяжении. То есть они равноправны в своих отношениях, но просто существуют силы, которые их сближают. И в этом плане, конечно, более устойчива система, которая основана не на вертикали власти, а основана на взаимном притяжении, будь то сына с отцом, будь то жены с мужем. И в этом плане, мне кажется, такие системы более устойчивые.
Яков Кротов: У нас есть звонок. Сергей Васильевич из Московской области, добрый вечер. С праздником!
Слушатель: Добрый вечер. И вас тоже с праздником! Вот у меня вопрос интересный. Ваш гость не марксист ли случайно, заявляя, что обстоятельства так расправляются с ним, что ему пришлось уйти в другую Церковь? Это марксистский лозунг, по-моему, когда бытие определило его сознание. Помните, да? И такой интересный вопрос. Что же Господь у нас такой единородный, что родил только одного сына? И почему все христиане все-таки, в конце концов, тоже называют себя детьми, а их пастыри называют себя отцами? Вот это обстоятельство меня совершенно выбивает, как говорится, из седла, когда мне представляют то одного Владыку, то другое Святейшество, то третьего Папу и так далее. Христианство разбито на всякие такие вещи. И сейчас говорить о единстве, надевая на себя вот такие одежды священства, и утверждать, что человек берется проповедовать языком истину, совершенно не осознавая, о чем идет речь, для меня это, по крайней мере, странно. Всего доброго! До свидания.
Яков Кротов: Спасибо, Сергей Васильевич.
Про марксизм я, наверное, возьму на себя, потому что марксизм – это, прежде всего, партийность, это как раз тогда, когда человек от обстоятельств абстрагируется, и он лоялен партии. Вот что партия скажет, то марксист и сделает. Вот он, марксизм, во всяком случае, в его российском варианте. Что до обстоятельств, то это как раз антимарксизм, потому что обстоятельствами верующий человек называет всего-навсего волю Божью, которая открывается в происшествиях, в каких-то событиях его жизни. И верующий напряженно вслушивается и всматривается. И не потому, что считает, что обстоятельства его определяют, а потому что считает, что Бог определяет обстоятельства.
А что до титулов, ведь это опять вопросы вертикали власти. Вам не доверяют, Владыка, именно потому, что вы называетесь Владыка. Что ответите?
Рафаил Мотовилов: Люди выбрали меня на эту должность, может быть, на эту обязанность больше всего, я считаю. И я могу только лишь исполнить те обязанности, которые на себя взял. И в этой связи мне бы хотелось поговорить как раз не о единстве сына, а как раз о том обстоятельстве, о котором Господь сам говорил, об известном месте в евангелиевском чтении. Мы об этом говорили, и еще раз хочу напомнить, когда Господь сказал: «Иду к отцу моему и отцу вашему, иду к Богу моему и Богу вашему», - где он назвал себя не только приверженцем, а исходящим от Бога. И это ваше не только право, это ваше обстоятельство. Ну, о Боге – потом. А об отцовстве. Господь сказал: «Иду к отцу моему и отцу вашему». И назвал всех людей, и нас в том числе, сынами Бога. И мы являемся именно его сынами.
И еще мне хотелось бы сказать о свободе, той свободе, которую Господь даровал нам. Мы часто забываем это, ведь свобода заключается не в том, чтобы разрушать, свобода заключается не в том, чтобы ненавидеть, свобода заключается не в том, чтобы быть в крайнем состоянии и этим довольствоваться, а свобода заключается в любви, в вере, в истинности.
Яков Кротов: Мы говорили в первой части нашей передачи о том, что христианская вера подталкивает человека к единству, она, может быть, из этого и исходит. В поисках единства мира и любви человек стремится к высшему, соединиться через центр. И на этом пути, к сожалению, вновь и вновь срывы. Срывы не в том, мне кажется, что Церковь приходит в состояние разъединения, а в том, что появляется ненависть и появляется господство, вопреки тому, что говорил Спаситель на Тайной вечери: кто хочет быть первым, тот должен служить.
И Сергей Васильевич звонил в нашу программу и говорил: «Что вы называетесь отцами?». Ну, что ответить?.. Наверное, это не по Евангелию - нарушать прямые слова Спасителя: не называйте себе никого отцами, один у вас отец – на небе. Но я в наше православное извинение скажу так. Слова обладают свойством обесцениваться от частого употребления. Можно насчитать, что в слове «Высокопреосвященнейший Владыка» примерно 8 превосходных степеней. Но я вас уверяю, когда это слово произносит православный человек, он его произносит такой скороговоркой, настолько ничего в это не вкладывая, что у него с этим Высокопреосвященнейшим Владыкой могут быть очень братские или дружеские отношения. Так что не бойтесь слов, бойтесь того, что за словами и часто прячется в словах «брат», «сестра». Иногда лучше уж прямо – отец, Высокопреосвященнейший. А иногда скажут так «брат», что упаси Господи.
Владыка, девиз Рождества, можно сказать, - это слова из Евангелия от Луки, из песнопения ангелов: «На земли мир, в человецех благоволение. Слава в вышних Богу». Вот это на Земле мир. Вы в первой части нашей программы, говоря о своей твердости в православной вере, обмолвили замечательное выражение, что это не испортила даже военная служба. Каким образом военная служба может нанести порчу православной вере? Спрашиваю не без подковырки (ну, такая моя функция), потому что, например, в конце прошлого года одно из событий, взволновавших российское общественное мнение, - это то, что Министерство обороны, наконец, постановило выделять бюджетные деньги на оплату труда военных православных священников. Пока в указе министра в основном сказано о направлении такого духовенства в заграничные гарнизоны Министерства обороны. На ваш взгляд, это разумная мера? Хотели бы вы, чтобы священники вашей Церкви тоже несли службу в армии? И почему вы все-таки сказали насчет того, что могла испортить военная служба веру?
Рафаил Мотовилов: Во-первых, хотелось бы сказать, что при всех разностях, которые существуют, отношений военных людей и церковных, я имею в виду воцерковленных людей, существует единство – это единство дисциплины. Только они, имея одинаковый корень, тем не менее, разнятся по предназначению. Дисциплина военная – это дисциплина внешняя – это боязнь ослушаться начальника, боязнь не выполнить приказа, желание исполнить свой собственный долг, исходя из той присяги, которую человек принимал в свое время. Дисциплина же церковная – это дисциплина внутренняя, исходящая из сердец наших. Она ни в коей мере не похожа на дисциплину военную или армейскую дисциплину. Это люди Христа ради и ради своих собственных внутренних убеждений трудятся, работают, веруют, превозносят, делают достойные их поступки по отношению к ближним своим, и не только ближним, но и к другим людям. И поэтому, имея один корень – дисциплину, по-разному люди решают вопросы ее.
Я много служил, около 30 лет был армейским офицером, занимал интересные, с точки зрения военного человека, должности. Единственное, что я могу сказать, мне помогла армия вот в чем. Будучи в гуще событий, семейных обстоятельств, жизни воинских коллективов, я, если уж не научился, то, во всяком случае, приблизился к тому, чтобы видеть корень зла, корень проблем в семейной жизни, корень проблем и неудач в воинских коллективах. И вот это обстоятельство помогло мне, будучи уже священнослужителем и предстоятелем Церкви, может быть, с большей, если уж не легкостью, но с большим пониманием помогать людям, общинам, епархиям нашим в ликвидации конфликтных ситуаций. Будем говорить прямо, они и у нас существуют. Помогать людям семейным уложить свои страсти, помогать людям несемейным найти самого себя, может быть, в семье, а может быть, его правда заключается как раз в служении Богу, может быть, в монашеском подвиге. И вот в этой связи те годы, которые были в армии, они укрепили меня как раз в необходимости заботы о людях, в необходимости ради них делать все возможное и невозможное. И я продолжаю это делать сегодня.
Яков Кротов: Владыка, а вам не кажется, что вы обижаете Ольгу Дмитриевну, когда противопоставляете монашество как служению Богу семейной жизни?
Рафаил Мотовилов: Нет, ни в коем случае. Я не считаю, что монашество – это единственный способ служения Богу. Равно как и семейная жизнь – это единственный способ исполнения воли Творца.
Яков Кротов: У нас звонок из Москвы. Леонид Владимирович, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. С праздником! Я не могу отказать себе в удовольствии констатировать, что многие запутанные высказывания рукоположных отцов вы удивительно по-доброму, так сказать, разруливаете. Вот сегодня то, что вы сказали о Марксе, очень точно сказали, что Маркс применим и к России, и это не тот Маркс, который существует вообще и которым пользуется рыночная экономика. А я хочу сказать вот о чем. Отец и сын у нас, у меня сложилась уверенность, в большинстве своем воспринимаются как высший по чину и низший по чину. А отсюда такая вот духовная инфантильность, отсутствие личной ответственности помимо отца, который нас, как говорится, пасет, личная ответственность перед Господом. Вот это состояние духовной зрелости, духовной ответственности, помимо отца, который оказался между верующим и Богом единым, - вот эта проблема действительно, мне кажется, одна из основных проблем, неразрешение которой не делает человека самостоятельным, то есть стоящим самому со своей ответственностью перед семьей, собой и Господом, и в конце концов, перед обществом и государством.
Яков Кротов: Спасибо, Леонид Владимирович. Только я бы все-таки общество и государство отнес из конца концов куда-нибудь в серединку, а в конец все-таки поставил бы Творца. Но, видите ли, все здесь сидящие в студии имеют сыновей, так исторически сложилось. У Владыки двое. И так далее. И если говорить о Рождестве и его значении, кстати, для культуры российской и европейской, то именно Православная Церковь учит о том, что сын Божий равночестен отцу, тут нет высшего и низшего, тут нет иерархии, вот того, что вы говорили, что это отношение власти. И может быть, именно эта борьба за Иисуса, как кого-то, кто равен отцу, и есть то зерно, из которого в православии вырастает вера и, что еще важнее, жизнь по этой вере, когда отношения человека с Богом тоже равночестные. Хотя, конечно, это все не так в лоб.
А вот я спрошу тогда, пожалуй, Александра Васильевича. У вас с сыном, который, как я понимаю, сейчас в возрасте Христа, отношения равночестные или иерархические?
Александр Загородний: Скажем так, с возрастом все более и более равночестные. Конечно, когда он был маленьким, это были другие отношения, в любом случае. Но сейчас только за счет того, что у меня, наверное, побольше опыта в некоторых житейских вопросах, я пытаюсь ему подсказывать, но, в любом случае, решает все сам. То есть свобода выбора у него есть. И здесь у меня только авторитет как более старшего, более умудренного, более зрелого мужчины.
Яков Кротов: Ольга Дмитриевна ссылалась на Домострой. Историки предполагают, что Домострой был написан протоиереем Сильвестром, настоятелем Архангельского собора. Но я подозреваю, что судя по тому, как сегодня говорят наши гости, Домострой писала жена отца Сильвестра, а он рассуждал как Александр Васильевич: Домострой исходит от женщин, они ставят мужчину как бы во главе, и под этой вывеской, на самом деле, гнут свою диктаторскую линию. А, Ольга Дмитриевна?
Ольга Загородняя: Да, это проблема. У всех моих знакомых, и даже в нашей семье, я не отрицаю и в себе таких качеств, когда женщины действительно очень любят покомандовать.
Яков Кротов: Причем из-за закулисы мировой.
Ольга Загородняя: Потому что они, наверное, лишены другой возможности, кроме как дома покомандовать.
Яков Кротов: У нас есть звонок. О, опять женское начало. Из Москвы Наталья, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. У меня вопрос к отцу Якову. Отец Яков, очень странно, что вы не представили ваших гостей. Собственно, не понятно, что такое Истинно-Православная Церковь, к каким она восходит иерархам, каким образом сейчас там поддерживается иерархия. То есть разговор идет о свободе, о Григорианском и Юлианском календаре, об отце и сыне божественных. Но мы не знаем, с кем мы говорим.
Яков Кротов: Понятно. Даю справку. Все архиереи, которые сегодня есть хоть на территории Украины, хоть на территории России, все по рукоположению восходят к одному-единственному Восточному патриарху, который приезжал в Россию в 1913 году, когда праздновалось 300-летие дома Романовых. Поскольку он был патриархом, а в России тогда патриарха не было, именно этот архиерей рукоположил в Новгороде сразу несколько молодых архиереев. Они-то при советской власти и стали костяком возрождающейся после гонений Русской православной церкви. И в Катакомбной Церкви, и в Истинно-Православной Церкви это все архиереи, восходящие вот к этому поставлению. Как поддерживается связь? Это называется апостольское преемство, обряд, восходящий к еврейскому обыкновению благословлять, возлагая руку на голову. Точно так же при рукоположении священника или архиерея ему возлагают на голову руку в знак передачи призывания божественной благодати. Проблема для многих людей в России заключается в том, что благодать благодатью, но хорошо бы и справку с печатью. И часто эта справка и эта круглая, большая печать приобретают более важное значение.
Владыка, вы ведь не только военный, вы еще и врач. Причем, насколько я понимаю, ваш переход к церковному служению был связан с переходом из армии, я понимаю, административный опыт и так далее, но все-таки армия – это, конечно, забота о людях, но забота о людях, которые готовятся убивать и убивают. Став церковнослужителем и священнослужителем, впоследствии вы стали еще и врачом, и до сих пор продолжаете лечить. Вот у Апостола Павла есть сравнение христиан с борцами, со спортсменами. С армией сравнивали Церкви в России в XVI веке. Есть такая икона «Церковь воинствующая». Но значительно чаще, каждый день, когда человек приходит в храм на исповедь, ему священник, молясь, напоминает о том, что Церковь – это врачебница, то есть больница. Вам что ближе? Я спрашиваю в связи с тем, что спросила Наталья. Ведь когда речь идет о медицине, большинство людей, в том числе и в России, как раз казенному врачу предпочтут не доверять, пойдут куда-то, услышав от человека хорошую рекомендацию, и больше доверяют частному врачу. В религиозной сфере все наоборот: «Вот у Катакомбной Церкви нет государственной печати, пойду-ка я в государственную Церковь». На ваш взгляд, как тут вообще быть-то? На что больше похожа Церковь – на больницу или все-таки на армию?
Рафаил Мотовилов: Нет, Церковь – это все-таки организм, который призван лечить духовно людей. Я даже могу сказать, что все мы, члены Церкви, подразделяемся на больных, то есть людей, которые проходят курс лечения, и на людей исцелившихся, их можно назвать святыми. А отсюда и богословие, равно как и богослужение, носит характер борьбы подобно военному делу или медицине. А борьба невозможна без дисциплины. Однако в армии она внешняя, как я уже говорил, а в Церкви внутренняя дисциплина. И вот в этой связи мне бы хотелось сказать, продолжая вашу мысль, дорогой отец, что каждый священнослужитель априори должен быть врачевателем. Врачевателем не телесным, а врачевателем душ человеческих. И все это врачевание происходит и через исповедь, через приобщение к таинствам церковным, в различных молебнах, которые по правилу, по уставу Православной Церкви проводятся. Но смысл всех служб, которые проводятся, заключается в одном – помочь человеку встать перед Господом и перестать быть разрушителем самого себя, перестать быть разрушителем правды Господней, перестать быть разрушителем и поносителем слова Божьего. И вот когда мы перестаем быть таковыми, мы становимся излеченными духовно. Когда та преграда, которую мы сами выстроили перед Господом стеной, будет разрушена, в том числе и с помощью священнослужителя, как первого советника для приходящего человека, и через это разрушение собственных неправд человек приблизится к Господу. А сам он не в состоянии, наверняка, это дело сделать. Во всяком случае – пока. В том состоянии, в котором он пребывает. Наверное, попозже он и рад бы и может это дело сделать, но сегодня он этого сделать не может. И поэтому сегодня священник должен ему помогать.
Яков Кротов: У нас звонок из Москвы. Олег, добрый вечер.
Слушатель: С праздником вас! Вы говорите о единстве. Единство, конечно, это хорошо, но оно, очевидно... По крайней мере, ведь было же время, когда реально некрещеных людей просили удалиться с определенного момента богослужений. И в связи с этим у меня возник вопрос по поводу (и на вашей радиостанции тоже в сводке «Новостей» это передавалось) того, что на богослужении присутствовал президент. Я вот не очень понимаю, грамотно ли так сказать, что человек присутствовал на богослужении.
Яков Кротов: Спасибо, Олег. Что до грамотности, то это грамотно. И я бы даже сказал, это очень набожно, и вот по какой причине. Потому что, конечно, на богослужении надо не присутствовать, в нем надо участвовать. Но когда человек скажет: «О, я был на рождественской службе, я в ней участвовал!», - такого человека надо сразу выгонять их храма, потому что это какая-то сатанинская гордыня. Наше участие в божественной жизни – это как в анекдоте про милиционера, извините, гибддэшника. Ему говорят: «Сержант, гляньте, «мигалка» работает?». «Работает. Нет, не работает. Нет, работает». Так и наша христианская жизнь: вот сейчас я христианин, а через секунду ругаюсь – и уже нехристь, а потом опять христианин, а потом опять не христианин. Так что все мы присутствуем. А так, чтобы участвовать, даже если это по благодати когда-то происходит, ну, это слава Богу, но я думаю, что в сводках радио надо честно говорить: «Мы присутствуем. А вот Господь участвует».
У нас звонок из Москвы. Александр, добрый вечер.
Слушатель: Добрый вечер. Поздравляю вас с праздником! Лет шесть тому назад, когда Владыка Кирилл еще не был архиереем всея Руси, он, выступая по радио, ответил на вопрос радиослушательницы, когда же на самом деле родился Иисус Христос, в декабре или в январе. На этот вопрос он так ответил, что не известно, когда он родился. А римляне, когда приняли христианство, у них в этот день - 25 декабря - был праздник какого-то языческого бога. И чтобы не лишать праздника, решили в этот день обозначить рождение Иисуса Христа. Поэтому у меня возник вопрос. Раз не известно, когда он родился, может быть, образ Иисуса Христа – это образ собирательный тех проповедников, которые в те времена ходили с религией? Вот как наши народники в XIX веке ходили, их ловили, распяли. Может быть, это действительно собирательный образ Иисуса Христа?
Яков Кротов: Понятно. Александр, поскольку времени мало, я отвечаю на ваш вопрос кратко. От того, что не известна дата рождения, не означает, что человек не родился. Это все равно, что сказать, что не было князя Владимира, не было Юлия Цезаря. Большинства персонажей, которые жили 2 тысячи лет назад, мы даты рождения не знаем. Жизнь Спасителя задокументирована четырьмя биографиями. Это бесконечно больше даже, чем жизнь Александра Македонского. Поэтому исторически существование Христа сомнению подвергнуть практически невозможно. Что до точной даты рождения, то в Евангелии указано, что пастухи были в поле, а это значит, что это уже был не ноябрь и не декабрь, не январь и не февраль, когда скот находится на домашнем содержании. Но дата, как вы правильно поняли, связана с римским праздником День Солнца, и я думаю, что ничего страшного в этом нет. А если уж традиция состоялась, то состоялась.
Все-таки, Владыка Рафаил, прошедший год ознаменовался конфискацией - примерно 17 церквей отобрали у Русской православной свободной церкви в Суздале и вокруг Суздаля. Причем три из них под новый год уже были переданы Московской патриархии довольно откровенно. Вы не боитесь, что с вами произойдет то же самое?
Рафаил Мотовилов: Мы живем в том государстве, когда предугадать или предусмотреть невозможно ничего, тем более эти обстоятельства. Мы тоже лишились ряда храмов – и в Смолдиярово, в Татарстане, и в поселках Пензенской области. Но я считаю, что в этой связи больше наша недоработка, нежели успех тех властей, которые этого добились, будем так говорить. Нераспорядительность, медлительность в решении вопросов, которые были. Может быть, малая забота о тех храмах, которые были, привела как раз к этому. Но мы сейчас пошли по другому пути. Мы ни в коей мере не цепляемся, если можно так выразиться, за те храмы, на которые претендует Московская патриархия. Ради Бога! Мы занимаемся строительством своих собственных храмов, своих собственных монастырей. И они у нас находятся в собственности по законам нашего государства и нашего времени. Поэтому беспокойства на сегодняшний день у нас на этот счет нет. Хотя то, что делается, делается безобразно, делается неправильно и делается вопреки воле, чаяниям и пожеланиям тех людей, которые в эти храмы приходят, тех людей, которые эти храмы восстановили, тех людей, которые заботились об этих храмах, об их благолепии. И вот их просто взять и выбросить, и может быть, радоваться по этому поводу нельзя.
Яков Кротов: А Ольге Дмитриевне, которая староста, ей-то ведь все эти вопросы не кажутся хозяйственными. Вот под новый год премьер подарил Русской православной церкви Московского патриархата Новодевичий монастырь. Так и сказал, что получите. Что теперь будет с музеем? Конец прошлого года был ознаменован трагедией с погибающей, в сущности, погибшей Боголюбской иконой. Все это трагедия для культуры и трагедия для Церкви. Вот вам, как старосте, сказали бы: «Давайте эту Церковь само собой, дарим вам Новодевичий монастырь», - вы бы взяли?
Ольга Загородняя: Конечно. Почему бы и нет? Взяла бы.
Яков Кротов: И взяли бы, скажем, Владимировскую из Третьяковки?
Ольга Загородняя: Нет. Не в прямом смысле вот я бы взяла, но если дают, как говорят, бери.
Рафаил Мотовилов: Потенциал возможностей в Церкви есть, конечно, не такой степени, как здесь заявляется, но, тем не менее, мы готовы взять, если нам дадут.
Яков Кротов: Владыка, а хорошо ли это с нравственной точки зрения?
Рафаил Мотовилов: Мы говорим не о том, что мы будем их просить, мы говорим, что если нам будут давать, то мы возьмем. Потому что те, может быть, силы, потенциальные возможности, которые существуют, они же небезграничны. А могли бы пару храмов восстановить и пользоваться ими.
Яков Кротов: Значит, у людей есть силы, и будем надеяться, что благодаря этому жизнь Православной Церкви в России продолжится.