“Рождественская мистерия” в Петербурге




Марина Тимашева: В январе в Петербурге прошел VIII вертепный фестиваль, точнее, собрание театров “Рождественская мистерия”. Рассказывает Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: Вертеп - старинная рождественская затея, проникшая в Россию с Запада, из Польши, и пользовавшаяся в давние времена неизменным успехом в деревнях, да и в городах тоже - снова приходит к нам. Несколько январских дней в Этнографическом музее происходят чудеса: загорается Вифлеемская звезда, появляются ангелы, к ветхому убежищу Марии и Иосифа приходят пастухи и волхвы, блеют овцы, злой царь Ирод не щадит несчастную Рахиль, отдавая на заклание ее малое чадо, но зато, в конце, за ним приходит смерть и радостные черти утаскивают бессердечного царя в преисподнюю. Сюжет - один, но вертеп у каждого свой, да и колядки и песнопения звучат по-разному.

(Звучит песня)


Это был отрывок из вертепного действа “Смерть царя Ирода” (фольклорный коллектив “Шох-Ворох” из Великого Новгорода), точнее, зачин спектакля, представляющий собой настоящие святочные игры, как полагается - с припевками, с ряжеными, козой и медведем, с прибаутками, швыряемыми в публику, как горох. Говорит научный сотрудник Российского этнографического музея, художественный руководитель фестиваля Василий Пушкарев.

Василий Пушкарев: Сейчас фестиваль находится на подъеме, все больше становится профессиональных коллективов, более крепкие, интересные программы, расширяется национальный состав. Вот сегодня мы можем познакомиться не только с творчеством литовского народа, но была представлена молодежь польской общины Санкт-Петербурга. Мы не проводим никакого рейтинга, не устраиваем конкурс, но дело в том, что это же особый театр - как можно оценивать людей, у которых радость на сердце и они этой радостью делятся с другими? Мне кажется, что наша цель в другом - не оценить коллектив, а создать общность, радость Рождества.

Татьяна Вольтская: Что привлекает больше всего людей - и участников, и зрителей - это люди верующие или это люди, интересующиеся культурой, христианской или народной?

Василий Пушкарев: Мне кажется, что привлекает, в первую очередь, человеческая общность - то, чего не хватает. Город ведь это холодная социальная среда, где каждый сам по себе. Изначально ведь люди жили в общности - в родовой, в племенной, в семейной. Хочется поговорить, не увидеть чужой разговор по телевидению, а самому поучаствовать, вернуться снова к формам нормального человеческого диалога. А тема христианства это, так скажем, хороший повод для того, чтобы почувствовать себя равным среди равных, потому что нас всех объединяет именно идея Рождества Христова. Мне очень понравился коллектив из далекого Тобольска. Это профессиональный Театр имени Ершова, очень интересная интерпретация вертепного действа: и современно, и понятно, и профессионально, и публика с восторгом встречала. Очень понравились музыкальные коллективы: детский коллектив хоровой студии “Искорка” Красногвардейского района, Ансамбль древнерусского певческого искусства “Ключ разумения” старообрядческие песнопения нам показал.

Татьяна Вольтская: Мне запомнился вертепный спектакль профессионального театра “КуКартель”, в том числе, замечательным вертепом величиной с небольшой шкаф, с дверцами и окнами для дел земных и небесных. Вот Ирод засыпает после своего злодеяния - избиения младенцев.

(Звучит фрагмент спектакля)

Это уже не совсем вертепное действо, не фольклор. Что же это такое и кто научил артистов-кукольников петь - объясняет художественный руководитель “КуКартели” Александр Ставиский.

Александр Ставиский: У нас две девочки с музыкальным образованием, во-первых. Они и ребят учили, и помогали распеваться, и изучать эту партитуру. Это такая достаточно сложная партитура Дмитрия Ростовского, это песнопения 18-го века, вообще-то. Сама “Рождественская драма” необъятна у Дмитрия Ростовского. Это митрополит Ростовский, один из современников Петра Первого. Но мы взяли какую-то часть и постарались скомпилировать с традиционным вертепом. Не хотелось уж совсем делать такую музейную архаику, хотелось cделать что-то свое, не нарушая при этом традиций. Это такая все-таки серьезная работа души. Все-таки современному человеку надо серьезно соответствовать этому материалу, несмотря на весь его примитив и наивность, надо какую-то в себе внутреннюю работу делать, чтобы лишние фоны ушли. Каждый человек просто стремится говорить о высоком. Это такая потребность онтологическая, я бы сказал. Это ничем не задавить. Вообще неверующих практически нет, есть люди, которые декларируют, что они неверующие. Специально строем мы, конечно, никуда ребят не водили, но мне кажется, что просто совпало, возникла потребность делать именно такую работу. У нас биография недолгая, в самом начале нас любезно приютил Музей истории религии, они просто открыли нам двери и сказали: “Вот вам крыша над головой и, пожалуйста, делайте то, что вы хотите, если это соответствует направленности музея”. И мы сразу предложили вертеп, потому что нам давно хотелось это сделать. И там просто отрыли нам объятия, и до сих пор мы пользуемся их гостеприимством и любовью.

Татьяна Вольтская: О своем участии в спектакле говорит Елена Трофименко - она еще студентка Академии театрального искусства.

Елена Трофименко: Мы отыграли 25 спектаклей в эти новогодние праздники, и ты чувствуешь, что ты до такой степени очистился. Звонит мне мама, она попадает, положим, после вертепа, и говорит: “Лена, что ты такая спокойная, что случилось?”. Потому что на самом деле так успокаивается все внутри - пение помогает, и сама тема, наверное, само рождение Христа, эта история, верит человек в бога или не верит, но она все равно как-то резонирует.

Татьяна Вольтская: Оценка маленького зрителя, шестилетнего Симы, совпала с моей.

Сима: Мне тут понравился больше всего этот спектакль в большом вертепе.

Татьяна Вольтская: Что-то отличалось от других вертепных спектаклей, которые ты видел?

Сима: Волхвы везде только на верблюдах. А здесь один - на слоне, другой - на коне, и только один - на верблюде. И еще отличается тем, что черти смешные немножко.

Татьяна Вольтская: А когда пламя из преисподней поднялось, ты испугался?

Сима: Да.