Дмитрий Волчек: Вышел новый роман австралийского писателя Томаса Кенилли “Народный поезд” (“The People’s Train”). Прототип его главного героя - большевик Федор Сергеев, известный в партии как “товарищ Артем”, близкий друг Сталина и Кирова, погибший в 1921 году. Томас Кенилли в 1982 году он был удостоен Букеровской премии за роман “Ковчег Шиндлера”, послуживший литературной основой знаменитого фильма Стивена Спилберга “Список Шиндлера”.
С Томасом Кенилли беседует наш корреспондент Наталья Голицына.
Наталья Голицына: Действие романа “Народный поезд” происходит в десятые годы ХХ века в австралийском городе Брисбене. Центральный персонаж романа Артем Самсуров – российский революционер-большевик, бежавший в 1911 году из сибирской ссылки через Японию и Китай в Австралию и безуспешно пытающийся с несколькими соратниками спровоцировать на новой родине пролетарскую революцию. Автор романа Томас Кенилли заимствовал основные вехи биографии своего героя у известного российского революционера Артема Сергеева, основателя Донецко-Криворожской республики, а после революции – члена ЦК и секретаря московского комитета большевистской партии, близкого друга и соратника Сталина. После трагической гибели в 1921 году товарища Артема, как его звали в партии, в железнодорожной катастрофе, Сталин усыновил его годовалого сына, ставшего впоследствии генералом советской армии.
В романе Кенилли Артем Самсуров, которого австралийские друзья зовут Томом, влюбляется в австралийскую журналистку, чей образ навеян второй женой Александра Керенского, родившейся в Брисбене. В интервью Радио Свобода Томас Кенилли объясняет, как возник замысел романа о российском революционере.
Томас Кенилли: Всё началось с того, что я заинтересовался биографией второй жены Александра Керенского австралийской журналистки Лидии Триттон, которая была родом из Брисбена. Я выяснил, что этот город был в начале прошлого века своего рода гнездом русских революционеров, бежавших из царских тюрем и ссылок через Шанхай, Харбин и Японию. Брисбен – место, где вы меньше всего ожидали бы их встретить. Это находящийся в субтропиках спокойный город, синее море, голубое небо, прекрасные пейзажи, казалось бы, полнейший антипод России. Меня очень удивило, что в этом тихом провинциальном городке образовалась община абсолютно чуждых ему пришельцев, озабоченных российскими и австралийскими проблемами и находившихся в конфронтации с полицией штата Квинсленд. Меня захватила странность этой ситуации, когда я обнаружил, что в девятисотые годы эти люди жили в месте, где вы никогда не ожидали бы их встретить.
Наталья Голицына: Почему вы выбрали для своего романа метафорическое название “Народный поезд”?
Томас Кенилли: Название это навеяно сравнением бежавшего из царской ссылки Артема Самсурова с идущим в будущее поездом. Жившие в Брисбене русские революционеры не могли предвидеть сталинщину и даже жестокости начала 20-х годов. В тот исторический период они представляли себе человечество, находящимся в некоем метафорическом поезде, несущимся по направлению к всеобщему равенству и свободе, не подозревая, что это завершится катастрофическим сталинским финалом.
Наталья Голицына: Почему вы не проследили за судьбой своего героя после революции в России, ограничившись лишь его австралийским периодом?
Томас Кенилли: Книга завершается днем, последовавшим после взятия Зимнего дворца. Я прервался на этом потому, что мне не совсем ясно, что произошло бы с прототипом моего главного персонажа после его возвращения в Россию. Когда Артем Сергеев жил в Австралии, он был озабочен благосостоянием русских людей, независимо от их местожительства. В Брисбене он построил Русский дом - общежитие для русских, основал русскую газету и русскую библиотеку. В то время у него были широкие гуманистические взгляды. Но мы знаем, что он прошел жесточайшую гражданскую войну. Советская власть официально провозгласила независимость народов России. Башкиры, к примеру, могли основать независимую республику. Но известно, что Ленин использовал товарища Артема, в частности, на Украине для подавления сепаратистских движений. Независимость национальных республик была лишь номинальной. Историки оставили мало свидетельств того, как эта жестокая и кровопролитная гражданская война (причем невероятно жестокая с обеих сторон) повлияла психологически на ее участников. Мне кажется, что до сих пор это остается во многом тайной. Об этом мало пишут, возможно, из-за невиданной жестокости и невероятного варварства тех событий и жутких страданий простых людей. Мне показалось трудным, невозможным совместить на тех же страницах мир гражданской войны и мир Квинсленда. Я знаю, как войны меняют людей, и уверен, что Артем очень изменился по мере развития революции.
Наталья Голицына: Одному из рецензентов вашей книги показалось, что вы сочувствуете большевикам и их идеям. Он даже назвал ваш роман образчиком социалистического реализма...
Томас Кенилли: Думаю, что он не понял романа. Вплоть до 1917 года было нетрудно понять, почему многие верили в правоту марксизма. У них еще не было знания о последствиях реализации ленинизма, сталинизма и всех этих идеологических доктрин, об их ужасном влиянии на человеческую жизнь. В девятисотые годы марксизм выглядел своего рода религией, следуя которой люди могли прийти к подлинной революции в умах. Они не могли всего предвидеть. Как наивно говорит один из моих героев, Пэдди Дайкс, люди вступают в революцию со всеми своими недостатками, и революция меняет их к лучшему. Артем работал на революцию, но и он не предвидел всех ее ужасов. Я показываю человека в этой ситуации со стороны, не позволяя себе никаких идеологических комментариев. Я просто описываю человека, верящего в революцию и ее благо. Здесь нет различия между мной и, к примеру, писателем, описывающим убийцу. От того, что писатель пишет об убийце, он не становится его соучастником. И если я пишу об убежденном большевике девятисотых годов, это не означает, что я сам убежденный большевик. Мне просто интересно было проследить происхождение этого революционного движения, понять, почему люди жертвуют жизнью, платят такую цену за свои убеждения. Надо сказать, что я интересовался и другими революциями, скажем, революцией в Эритрее, когда она восстала против режима Менгисту в Эфиопии. Разразившаяся гражданская война стоила невероятных жертв. После победы этой революции в 1991 году глава революционеров возглавил правительство. Однако новый режим не оправдал чаяний эритрейцев, превратившись в разновидность диктатуры. Это урок многих революций: люди жертвуют собой ради высоких целей, ради создания демократического государства, и, в результате, как мы видим на примере Эритреи, несмотря на все эти жертвы, эти цели оказываются недостижимыми. Уверен, что в десятые годы прошлого века революционеры следовали заветам марксизма, не понимая, чем они чреваты. Люди шли за это в царские тюрьмы, которые в то время казались самыми ужасными в мире, поскольку тогда никто и представить не мог ужасов ГУЛАГа. Так что я просто писал о людях, которые жертвуют собой во имя революции, не зная, чем эта революция в действительности обернется.
Наталья Голицына: Что привлекало русских революционеров в Австралию? Почему они туда бежали?
Томас Кенилли: В начале ХХ века Австралия представлялась русским раем для рабочего класса. В то время у нас существовала Лейбористская партия, и ее руководители были у власти. Было это задолго до того, как это произошло в Британии. Были сильные профсоюзы, лейбористы заседали в штатных и федеральных органах власти. Думаю, что это представление о “пролетарском рае” и привлекало бежавших в Австралию русских революционеров. Однако, когда они добирались сюда, их ждало разочарование. Их не устраивало политическое сознание австралийцев. Они негодовали, видя, что австралийцы склонны к компромиссам, предпочитают вести мирные переговоры об улучшении условий жизни и труда, и вовсе не стремятся менять всю политическую систему. У прибывших русских быстро исчезали иллюзии на этот счет, и они считали, что у австралийского рабочего класса отсутствует классовое сознание. Однако история свидетельствует, что австралийский подход к решению социальных проблем оказался намного эффективнее, чем результаты катастрофической российской революции 1917 года, породившей голод, жесточайшие репрессии и бессмысленные жертвы. Обе страны оказались не только географическими, но и политическими антиподами. Как заметил один французский историк, Австралия построила социализм без социалистических идей. В стране возникла бесплатная медицина, общественные школы, государственные банки и предприятия связи. С американской точки зрения, это выглядит как социалистическая система.
Наталья Голицына: Развиваете ли вы в своем романе какие-либо политические или исторические концепции? В чем его идейная основа?
Томас Кенилли: Меня всегда интересовал феномен безоглядной человеческой веры – неважно, во что люди веруют: в религиозные догматы, политические идеи, расовое превосходство, избранную национальную судьбу. Такая фанатичная вера всегда доминирует над реальными представлениями. Описываемые мной русские революционеры, мужчины и женщины, обречены на трагическую жизнь, поскольку искренне верят в свои бессмысленные догмы о классовом сознании и необходимости коренной ломки политической системы и ее замене на новый строй. В этом они чем-то похожи на христианских или мусульманских фундаменталистов – их реальная жизнь подменена иллюзорными представлениями. Это очень интересный феномен, который характеризует Артема Самсурова и его соратников в моей книге. Я пытаюсь показать, что такая слепая вера всегда ввергает людей в катастрофу. Меня очень занимает это как романиста. Из такой веры обычно вытекает, что несогласный с ней менее человечен, чем верующий. В основе своей это расистский подход. Эта навязчивая идея требует осуждения инакомыслящего как враждебного и неполноценного существа. И если вы столь же глубоко верующий марксист как Артем, вы никогда не сможете простить австралийцам их соглашательство с властями, их прагматизм, их тред-юнионизм, отсутствие у них доктринёрства. Это серьезный и драматический конфликт, существующий в современном мире. Катастрофа происходит тогда, когда эта тотальная вера начинает доминировать, когда она выходит на передний план жизни. В такой ситуации нередко возникает такая философия: “ну уничтожим мы еще пару миллионов, зато построим идеальное общество”. Черчилль пишет, что Сталин признался ему, что жертвами сплошной коллективизации стали десять миллионов человек. На вопрос, зачем он это сделали, Сталин ответил, что надо было избавить страну от периодически происходившего голода. И это тот эффект, к которому приводит слепая вера в догму, тотальная вера, которая меня интересует. Моя книга именно об этом. В ней есть и другие сюжетные линии: убийство, любовная связь, торговля оружием. Но, главная тема книги - описание абсолютной веры, независимо от того, что она собой представляет.
Наталья Голицына: Приходилось ли вам бывать в России?
Томас Кенилли: Несколько лет назад я побывал в Сибири. Кроме того, я плавал с русскими на ледоколе вдоль сибирского побережья, а также на российском исследовательском судне. У меня возникло определенное чувство братства с русскими. Я всегда помню, что им пришлось пережить в ХХ веке. Конечно, и сейчас их жизнь не усыпана розами. Но я побывал в местах, где когда-то были лагеря ГУЛАГа, которые привели меня в ужас. Не думаю, что я бы выдержал там даже две недели. До сих пор для меня остается загадкой, как русским удалось пережить в ХХ веке Первую мировую войну, затем
жесточайшую гражданскую, массовый голод в России и на Украине в начале 30-х годов, тотальную вторую мировую войну с неисчислимыми жертвами, ужасы ГУЛАГа, сталинские репрессии. К счастью, за всем этим последовала победа демократии, но и она обернулась невиданной коррупцией, безработицей и преступностью. Надеюсь, что ХХI век окажется более милостивым к русским, чем век ХХ-й. Меня захватили эти очень интересные и одновременно трагические события. Ужасы, через которые пришлось пройти этому народу, не могут не захватить стороннего наблюдателя.