Иван Толстой: О культуре на два голоса. Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Венецианский сборник о советских диссидентах.
Переслушивая Свободу: правозащитник Юрий Мальцев.
Капитулировал ли Сэлинджер перед Востоком? – эссе Бориса Парамонова.
Культурная панорама и новые музыкальные записи. Конферанс Ваш, Андрей.
Андрей Гаврилов: Ну, это не столько конферанс, сколько объявление. За то время, что мы с вами не “слышались”, Иван, я успел побывать в нашем с вами любимом городе Петербурге, конечно, порылся в магазинах компакт-дисков и, как всегда, нашел диски, которые почему-то не поступают в Москву и, могу предположить, не поступают ни в какие иные города, кроме Северной столицы. Вот некоторые из этих дисков мы и будем слушать. Они все принадлежат “перу” замечательного питерского музыканта Юрия Касьяника.
Иван Толстой: Культурная панорама. В Великобритании учреждена литературная премия имени Вальтера Скотта. Премией и денежным призом в размере 25 тысяч фунтов стерлингов будут награждаться авторы исторических романов. Одно из требований к авторам будет заключаться в том, что описываемые события должны отстоять от настоящего времени как минимум на 60 лет. За образец при оценке работ будет взят роман Вальтера Скотта "Уэверли, или Шестьдесят лет назад", изданный в 1814 году и считающийся первым британским историческим романом. Ну, собственно, и в России такой срок признан классическим: Лев Толстой взялся за “Войну и мир” как раз через 60 лет после описываемых событий 1805 года.
Первого лауреата новой премии назовут в июне 2010 года на книжном фестивале “Borders”, проходящем в поместье Вальтера Скотта Эбботсфорд, где сейчас располагается музей писателя.
А в Москве открылась выставка графики Вагрича Бахчаняна. Художник и литератор Вагрич Бахчанян эмигрировал в 1974 году, 35 лет прожил в Нью-Йорке и скончался в ноябре прошлого года. Организатор выставки - Фонд “Stella Art Foundation” привез восемьдесят графических листов из собственного собрания фонда привезены в Россию впервые. Помимо отдельных произведений на выставке представлены две большие серии - "Голая 'Правда'" (1974) и "Американцы глазами русских" (1983).
Если Вы, Андрей, не были еще на этой выставке, сходите на нее, пожалуйста, и расскажите потом нам всем, чтобы мы иззавидовались.
Андрей Гаврилов: С удовольствием! И я тут же хочу сказать, что в Москве в эти дни еще проходит, но нужно спешить, потому что заканчивается, замечательное еще одно культурное событие, на которое могут попасть наши слушатели. С 1 по 10 февраля в Московской Государственной консерватории проходит Первый международный конкурс клавесинистов имени князя Андрея Михайловича Волконского.
В жюри - признанные российские и европейские мастера клавирного исполнительства и педагогики: Зибе Хенстра (Нидерланды), Миклош Шпаньи (Венгрия-Финляндия), Кристина Шорнсхайм (Германия), Бландин Ранну (Франция), Ольга Мартынова и Иван Розанов. Председатель жюри – Народный артист России, профессор Алексей Любимов. В конкурсе принимают участие молодые музыканты из 16-ти стран. Всего было подано 46 заявок, до участия в первом туре, по итогам предварительного прослушивания, было допущено 27 человек. Прослушивание проходит в залах Московской консерватории и вход на все мероприятия, включая таки пафосные, в хорошем смысле слова, и праздничные, как открытие и заключительный концерт, - абсолютно бесплатны. В конкурсном прослушивании задействованы инструменты Московской консерватории, обслуживание и настройку которых в период работы конкурса проводит известный парижский мастер Райхард фон Нагель и сотрудники его мастерской. Инструменты подобраны в соответствии с исполняемым репертуаром и настроены в исторически корректных темперациях. Первый международный конкурс клавесинистов учрежден в честь и, к сожалению, в память Андрея Волконского - выдающегося русского композитора, органиста, клавесиниста, знатока и пропагандиста старинного и современного репертуара и основатель существующего и поныне ансамбля “Мадригал”. Напомню, что Андрей Волконский скончался в Экс-ан-Провансе в сентябре 2008 года. Поскольку организация такого масштабного мероприятия как международный конкурс занимает немало времени, то Андрей Волконский успел узнать об идее создания конкурса в его честь, и даже обратился с приветственным посланием. В мае 2008 года он писал: "Рад был узнать, что клавесин перестал считаться в России экзотикой и стал полноправным инструментом. Все большая тяга публики к музыке более дальних эпох не случайна. Очевидно, что у людей в наше беспокойное время есть потребность в некотором равновесии. Поскольку мне выпала честь возродить игру на этом инструменте в России, я приветствую создание международного конкурса клавесинистов в Москве".
10 февраля в Москве, в Рахманиновском зале Консерватории, продет конкурс лауреатов.
Иван Толстой: Продолжим культурную панораму.
Иран объявил о разрыве отношений с Британским музеем из-за конфликта по поводу передачи цилиндра Кира Великого - вавилонского документа, который называют "древнейшей декларацией прав человека". Британцы неоднократно обещали предоставить этот документ Национальному музею Ирана, однако каждый раз под разными предлогами откладывали соответствующее решение. Как сообщается, иранцы намерены обратиться в ЮНЕСКО с жалобой на Британский музей.
В Иранской организации по культурному наследию, ремеслам и туризму заявили, что британцы сначала обещали передать цилиндр в сентябре прошлого года, затем в ноябре, а потом в январе. Ожидая получения древнего документа, иранцы уже потратили 200 тысяч долларов на обеспечение дополнительных мер безопасности.
А вот говоря о причинах, по которым передача цилиндра откладывается, представители Британского музея ссылались на нестабильную политическую ситуацию и уличные беспорядки в Иране. Кроме того, в январе они заявили о необходимости дополнительного изучения документа в связи с неким научным открытием. Дело в том, что на двух вавилонских глиняных табличках из запасников музея были найдены надписи, похожие на клинопись с цилиндра. При этом британцы пообещали, что таблички впоследствии могут быть переданы Ирану вместе с самим цилиндром.
В интернете появилось и такое сообщение, в чем-то родственное предыдущему. За царский долг французы хотят забрать у России собор в Ницце. Потомки иностранных инвесторов, обманутых большевиками после революции 1917 года, решили добиться конфискации православного Свято-Николаевского собора в Ницце, решением французского суда переданного 20 января в собственность российского правительства. Об этом пишет газета “Le Figaro” и другие французские источники.
Чтобы получить собор, российским дипломатам пришлось заявить о преемственности с дореволюционной Россией, теперь ассоциация владельцев царских ценных бумаг AFIPER требует признать преемственность Российской Федерации не только в отношении собственности, но и в отношении долгов.
Ранее AFIPER пыталась арестовать российский парусник “Седов”, но судну удалось уйти из французского порта до прибытия судебных приставов, теперь держатели царских облигаций надеются, что собор от них никуда не уплывет. В отличие от парусника, отмечает корреспондент Ломбар-Латюн, Свято-Николаевский собор не может "отдать швартовы",
История этого вопроса вкратце такова. В 1865 году император Александр Второй купил в Ницце участок земли для постройки на нем некоего мавзолея памяти своего старшего сына, скончавшегося в юном возрасте в Ницце, - между прочим, будущего русского императора. Через некоторое время на этом участке вырос православный храм – центр русской жизни в Ницце, воспроизведенный на сотнях открыток и известный каждому русскому, приезжающему на Лазурный берег. После Октябрьской революции Советская Россия отказалась, как известно, стать правопреемницей царской России: она не хотела брать на себя обязательства по долгам прежней власти. Наоборот, захапала все, что только возможно от нее. Акционеры и держатели российских ценных бумаг (как государства, так и частные лица) остались с носом. Разумеется, СССР потерял тем самым ту недвижимость за границей, которой владела прежняя Россия. Поэтому большевики делали все возможное, давили на правительства всех стран, чтобы те ни за что не признавали юридического статуса русской эмиграции как единого целого, чтобы эмиграция не стала владелицей дореволюционной собственности в Европе, Америке, на Востоке и так далее. И во многих случаях Советский Союз этого добился – давлением, подкупом, предложением разнообразных льгот внутри СССР, дипломатическим шантажом и прочими хорошо теперь известными методами.
По этим же причинам новая Россия, возникшая на месте Советского Союза, объявила себя правопреемницей СССР, а не старой России: опять-таки, чтобы не платить по все тем же царским долгам и обязательствам. А в 1996-м году Россия заключила с Францией двусторонний договор, стирающий все государственные долги, - государственные, подчеркиваю, но не частные. Частные никто не отменял и не мог отменить, для этого владелец ценных бумаг прошлого должен отказаться от своих прав на них сам, персонально, за него это сделать нельзя. И в русских семьях по всему миру таких держателей документов на имущественные права пруд пруди. Старики давно померли, но остались их наследники. И эти наследники объединились в ассоциацию, названную AFIPER, (Международная федеративная ассоциация владельцев русских облигаций), и добиваются выплаты им (каждому в отдельности) законного долга, раз уж невозможно получить те самые предприятия, железные дороги и концессии, исчезнувшие почти сто лет назад.
Законны ли их требования? Абсолютно законны. Реально ли получение компенсации? Вопрос сложный, но для его решения есть определенные обстоятельства. Дело в том, что Франция согласилась признать в одном вопросе права сегодняшней России – в вопросе обладания собором в Ницце. В этом пункте французское государство признало сегодняшнюю Россию правопреемницей России императорской. Поэтому владельцы старых русских бумаг и говорят: нельзя быть немножко беременной. Признавайте не только права, но и обязанности. А обязанностей этих, между прочим, на 100 миллиардов евро в сегодняшнем исчислении. Таков долг России с набежавшими процентами.
Иван Толстой: Капитулировал ли Сэлинджер пред Востоком? Такой вопрос задал в своем эссе Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Смерть Джерома Дэвида Сэлинджера поставила не точку, как это обычно бывает со смертью человека, а некое очередное многоточие: теперь начинаются гадания, оставил ли он архив и что в этом архиве можно будет обнаружить, какие не обнародованные произведения писателя, молчавшего полстолетия. Обычно так и бывает: Лев Толстой, к примеру, вроде бы отказался от художественного творчества, но после его смерти издали два объемистых тома необнародованных сочинений, среди которых был такой шедевр, как “Хаджи Мурат”. Но мне почему-то кажется, что ничего Сэлинджер не написал, уйдя в свое отшельничество. Писать вообще не следует, если исповедуешь восточную религиозную философию, к которой так склонялся Сэлинджер, - и не в тайных своих глубинах, а на страницах своих книг, которые буквально перенасыщены всякого рода дзен-буддистскими философемами, или каянами, как это там называется. Самая ходовая, наиболее тиражная книга Сэлинджера “Девять рассказов” в качестве эпиграфа помещает такой каян: знаменитую загадку о хлопке одной рукой. Или другой пример: повесть “Выше стропила, плотники!” начинается с воспоминания рассказчика о том, как его старший брат читал расплакавшейся десятимесячной сестре из восточной книги – как великий знаток лошадей перепутал гнедую кобылу с вороным жеребцом, но это и оказалось высшей мудростью:
Диктор: “Неужели он и вправду достиг этого? Тогда он стоит десяти тысяч таких, как я. Я не осмелюсь сравнить себя с ним. Ибо Као проникает в строение духа. Постигая сущность, он забывает несущественные черты; прозревая внутренние достоинства, он теряет представление о внешнем. Он умеет видеть то, что нужно видеть, и не замечать ненужного. Он смотрит туда, куда следует смотреть, и пренебрегает тем, на что смотреть не стоит. Мудрость Као столь велика, что он мог бы судить и о более важных вещах, чем достоинства лошадей”.
Борис Парамонов: На более привычном нам языке европейской философии это можно назвать темой субстанции и акциденций. Акциденции – вторичные, несущественные признаки - не нужны. Детали сбивают с пути правды, дьявол в деталях (вопреки тому, что сказал Пастернак: “Великий бог любви, великий бог деталей”).
Тут еще очень важно у Сэлинджера, что эта восточная мудрость преподносится десятимесячному младенцу, и он понимает, и прекращает плакать. Мудростью мира обладают дети – вот основная тема и философия Сэлинджера. И когда ребенок, подрастая, вступает в мир взрослых, в отчуждающий мир культурных объективаций, - тогда и начинаются проблемы. Не только у подростка они начинаются – но в его адаптационных затруднениях обнажается неподлинность социально-культурного мира. Об этом – знаменитый роман “Над пропастью во ржи”. Из мира нужно уйти – в нирвану, в молчание. Что, собственно, Сэлинджер и сделал, спрятавшись в своем Нью-Хэмпшире. По всему смыслу его мировидения, по самой своей экзистенциальной складке он и не должен был больше писать.
Есть у Сэлинджера в том сборнике “Девять рассказов” один, не переводившийся в Советском Союзе (по крайней мере, при мне, может быть, потом и перевели). Он называется “Тэдди” - довольно большой рассказ, под пятьдесят страниц. Герой, вот этот Тэдди, - десятилетний мальчик-мудрец, которого интервьюирует и всячески исследует целый конклав ученых профессоров, а он всячески посрамляет их горацианскую мудрость, излагая всё тот же буддизм. Главная его мудрость: в мире нет вещей, четко определенных своими границами, эти границы, пределы, построяющие ощущаемый нами мир, - иллюзия, истина мира – целостность, неразличимость, то есть, в конечном счете, ничто. Этот десятилетний гуру даже предсказывает свою скорую смерть в качестве некоей гипотезы: что если сейчас в бассейне, куда он идет на урок плавания, спустили воду, а его шестилетняя сестра, расшалившись, столкнет его туда? В финале рассказа, как мы догадываемся, именно это и происходит.
По поводу этого Тэдди можно Платона вспомнить с его понятием материи: материя есть ничто, ибо она бесформенна, форму и конкретную расчлененность ей придают идеи, эйдосы, конструирующий дизайн божественного ума. Вот всё отличие Платона от Будды, Запада от Востока: для одних бесформенное ничто синонимично смерти, для других это и есть цель духовного стремления. Сэлинджер решительно выбирает Восток, буддистское ничто, нирвану. Вот он и пребывал в ней пятьдесят с чем-то лет. Это удивительно цельная жизнь: человек действительно жил по своим принципам, ушел из мира. Какие в мире высокие принципы? – только мелкие сделки.
Такая принципиальность вообще-то штука опасная. Она учит пренебрежению миром и людьми. В ней таится некий подрывающий основы бытия нигилизм. И ведь недаром Холден Колфилд, герой “Над пропастью во ржи”, - любимая, иконическая фигура всякого рода неуравновешенных молодых людей. Недаром ею вдохновлялся убийца Леннона Марк Чапман. И совсем недавний пример: скрывается сейчас в Сомали в аль-каидском подполье молодой американец, родившийся в самой что ни на есть американской глубинке от отца-сирийца и матери-христианки, – и он тоже называет “Над пропастью во ржи” своей излюбленной книгой.
Что это значит? Надо ли считать сочинения Сэлинджера подрывным чтением? Конечно, нет: это всё равно, что называть Льва Толстого зеркалом русской революции, был ли он или не был глубинно связан с психологией русского крестьянства. Даже если и был – что с того? Толстой – гениальный писатель, прежде всего, а революцию к нему примыслил пресловутый Ильич – на тот же манер, как жалкий Чапман вдохновился Сэлинджером на убийство Джона Леннона. Ведь настоящий урок Сэлинджера – не побуждение к действию, а уход от него, уход от мира. И такой урок извлек для себя, прежде всего, сам автор, достигнув полной тождественности мировоззрения и жизненного поведения.
Поэтому если в архиве Сэлинджера всё-таки обнаружатся следы писания или тем более законченные произведения, это будет означать только то, что этот американец всё же остался американцем, а не капитулировал перед Востоком.
Впрочем, и Восток сейчас не такой, каким его создала в культурном воображении западных людей восточная философия. И если от этого Востока где и можно укрыться, то отнюдь не в нирване, а скорее всё-таки в американском штате Нью-Хэмпшир.
Иван Толстой: Продолжим культурную панораму?
Андрей Гаврилов: Давайте попробуем. Я хочу рассказать о книге, которая появилась в продаже в Москве и, надеюсь, не только в Москве. Ее выход был приурочен к одноименной выставке, и вот сейчас, если вы мне позволите, я два слова об этом скажу. Для меня выход этой книги очень интересен, потому что именно благодаря в свое время рекламному плакатику с названием этой книги, я и обратил внимание на интереснейшую серию книг, которую издает издательство “Интеррос” вместе с Благотворительным фондом Потанина. Я помню, что я уже уходил с одной из выставок Нон-фикшн, по-моему, это был 2008 год, как увидел, что рекламируется книга под названием “Небеса и окрестности Кенозерья”. Меня настолько удивило, что значит “небеса”, что я подошел и с удивлением узнал о том, что начала выходить замечательная серия книг, которая называется “Первая публикация”. Я напомню о проекте. Начиная с 2008 года выходят книги, это альбомы, но не только альбому, это еще и научные издания, в которых представлены впервые (почему и название - “Первая публикация”) те или иные, как правило, региональные музеи нашей страны. В 2008 году в рамках Программы “Первая публикация” вышли книги “Омская сенсация.
Серия акварелей Бёзана Хиросавы “Жизнь и обычаи айнов” из собрания Омского областного музея изобразительного искусства имени М.А. Врубеля” и “Егорьевские диковины. Сокровища, редкости, курьёзы и прочие замечательные вещи из коллекции
М.Н.Бардыгина, ныне собрания Егорьевского историко-художественного музея”. В 2009 году вышла третья книга проекта – “История русского балета, реальная и фантастическая в рисунках, мемуарах и фотографиях из архива Михаила Ларионова”. И вот этот год начался с того, что вышла четвертая книга серии, полное название которой звучит так: "Небеса и окрестности Кенозерья. Расписные потолки, иконы, деревянные часовни и церкви, составляющие историко-культурный ландшафт Национального парка "Кенозерский" (четвертое издание в рамках Программы "Первая публикация”). Строго говоря, и это видно по названию, эта книга не совсем отвечает требованиям серии “Первая публикация”, поскольку серия посвящена, в первую очередь, музейным собраниям, а большая часть из того, что вошло в книгу, это не музейные экспонаты. Но тем и интереснее: часовни и храмы, описание облика и внутреннее убранство которых помещено на страницах издания, не собраны в музеи. В каком-нибудь музее, знаете, “Русское зодчество под открытым небом”. Они все, иногда и с сохранившимися интерьерами, стоят там, где были когда-то срублены местными мастерами - в деревнях, по берегам озер.
“Проект посвящен деревянным часовням и храмам Кенозерского национального парка, в котором сохранился уникальный историко-культурный ландшафт Русского Севера. По числу дошедших до наших дней памятников культового деревянного зодчества, не
музеефицированных, а продолжающих жить там, где они были возведены в XVIII – XIX веках, Кенозерский парк не имеет аналогов”, - отмечает руководитель проекта Ирина Остаркова.
“Небеса”, или “небо”, – особый тип конструкции в деревянном храме, имеющий форму усечённой пирамиды и в большинстве случаев украшавшийся живописью. “Небеса” получили распространение в архитектуре Русского Севера с XVII века, причём это носило
локальный характер. Сегодня расписные “небеса” (в большинстве случаев фрагментарно) можно увидеть в музейных собраниях заповедника “Кижи”, Каргопольского историко-
художественного музея и Музея деревянной архитектуры “Малые Корелы” под Архангельском, куда они привезены из районов Онеги, изредка – в церквях и часовнях. В Кенозерском национальном парке сохранилось 15 комплексов расписных “небес”, причём, даже если в составе комплекса есть утраты, они не настолько значительны,
чтобы разрушить характер ансамбля. Количеством комплексов подобной полноты не может похвастаться ни одно другое собрание.
Уникальность кенозерских “небес” ещё и в том, что значительная часть их находится непосредственно в часовнях – то есть в тех пространствах, для которых они предназначались.
В книге впервые публикуются материалы о 40, в итоге, деревянных часовнях и церквях, а также о редких в этих местах каменных храмах. Для издания впервые проведена полномасштабная съемка памятников и составлены из научные описания. Вместе с Ириной Остарковой и со всеми будущими читателями этой книги, я хотел бы выразить особую благодарность фотографам Николаю Кулебякину и Юрию Пальмину. Николай Кулебякин впервые отснял все “небеса”, передвигаясь от часовни к часовне с переносным генератором для осветительных приборов, работая в столь невысоких помещениях, что снимать в них можно было только с самого пола. Часть съёмки проводилась в морозное время года в условиях, когда запотевал объектив, а пар от дыхания грозил попасть в кадр. Задачей Юрия Пальмина была фиксация всех кенозерских храмов. 25 километров он нёс оборудование, чтобы сфотографировать Георгиевскую церковь на Порженском озере, куда можно добраться только лесной тропой, и зимой пересёк парк в привязанных к снегоходу санях.
Как я уже сказал, параллельно с выходом книги или можно правильнее сказать, что выход книги был приурочен к выставке, которая в эти дни проходит в Москве в выставочных залах Всероссийского реставрационного научного центра имени Грабаря. На этой выставке представлена сама книга, представлены фотографии, представлен документальный фильм об этих небесах, но также и представлено отреставрированное небо из Никольской часовни деревни Усть-Поча. Это единственный известный на сегодняшний день пример комплекса с авторской подписью. Его в 1881 году выполнил Федор Захар Иок - такое полное имя этого иконописца. Вот теперь можно пока еще, практически целый месяц, в Москве походить, посмотреть, и полистать этот том. В общей сложности там примерно 560 страниц и, нельзя не сказать, что, как и все книги серии “Первая публикация”, он выполнен на высочайшем полиграфическом уровне.
Иван Толстой: В Италии только что вышел новый сборник, посвященный инакомыслию: “Диссидентство: критика и конец коммунизма”. Среди его участников – двое моих коллег: Владимир Тольц и Владимир Ясман. О новой книге рассказывает наш итальянский корреспондент историк Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Итак, еще одна итальянская книга о диссидентах. Мы уже рассказывали слушателям о предыдущей обширной монографии “Storia del dissenso sovietico” - “История советского диссидентства” Марко Клементи, римского историка, члена российского Общества “Мемориал”. Она вышла в Риме в 2007 году в издательстве “Odradek”. На эту фундаментальную книгу, понятно, есть ссылки и в новом издании, которое носит принципиально иной характер. Перед нами – сборник статей почти двадцати авторов, из них – четверо русских. Сборник не ограничен советскими границами. Внимание исследователей, по понятным причинам обращено на Советский Союз, тут есть тексты о ГДР, уже не существующей и КНР, еще как существующей.
Новый сборник “Il dissenso: critica e fine del comunismo”, то есть “Диссидентство: критика и конец коммунизма” вышел в конце прошлого года в венецианском издательстве “Marsilio”. Ему предшествовала конференция, прошедшая в 2007 году в городе Брешия.
Почему Брешия? Это город трудолюбивый, толерантный, католический. Эти особенности отражены в деятельности Фонда имени Луиджи Микелетти, который проводил конференцию.
Основатель фонда, который носит теперь его имя, лет двадцать тому назад учредил новый институт: идея была следующая дать трудящимся и предпринимателям Брешии культурное лицо, некую точку отсчета, позволяющую профессионально оценивать историю и политику производства. Изначально Фонд был необыкновенно внимателен к судьбе коммунистических теорий, которые, как известно, сыграли большую роль в новейшей истории Италии. Из деяний Фонда укажем на две других больших конференции. Одна прошла в 2003 году – на тему "Коммунизм в истории ХХ века". Вторая состоялась в ноябре прошлого года. Озаглавленная "От Ленина до Путина и далее. Россия между прошлым и настоящим" она шла под водительством ветерана русистики Витторио Страда.
Директор этого активного фонда, главный его мотор – Пьер Паоло Поджо. Он же является составителем нового сборника.
В числе авторов – многие мои знакомые. Назову в их числе чету Дель Аста – Адриано и его супругу Марту, деятельных сотрудников еще одного уважаемого ломбардского фонда “Христианская Россия”. Адриано Дель Аста, профессор католического университета Милана – один из ведущих в Европе специалистов по Владимиру Соловьеву. Он занимается в первую очередь русской религиозной философией, и именно с этой точкой зрения он представил роль литературы в критике тоталитаризма. Его тексты меня всегда восхищали – как и этот – могучим справочным аппаратом: почти половину каждой страницы занимают примечания, библиографические ссылки и прочее. Его супруга Марта Карлетти, в замужестве Дель Аста – главный редактор журнала на русском языке “Новая Европа”. Понятно, что ей близки издательские дела: в первую очередь свой очерк она посвятила общим размышлениям о тамиздате и частной, но значительной истории маленького “тамиздательства” - Жизнь с Богом.
Далее следует целая серия русских авторов. Ее открывает мой давний ломбардский знакомый Юрий Мальцев - литературовед и диссидент. После смерти Евгения Александровича Вагина он остался теперь в Италии единственным представителем диссидентства. Другой автор - Лидия Головкова, литератор и художник, она уже известна слушателям Радио Свобода – как исследователь истории страшного московского застенка Сухановка. В своей итальянской статье она размышляет о Памяти и забвении наших дней – так и назван ее очерк. Речь идет об истории – в том числе и самой современной – таких мест, как полигон Бутово и та же тюрьма Сухановка, ныне действующий Екатерининский монастырь.
Еще один автор – Владимир Тольц, которого слушателям Радио Свобода нет нужды представлять. Его статья “Власть и инакомыслие” это резюме-размышление на тему взаимоотношений власти в России и тех, кто с нею не согласен – от физического и морального уничтожения до политически выгодного заигрывания в последние времена.
Надо сказать, что сотрудники Радио Свобода вообще отлично представлены в новой итальянской книге. За Владимиром Тольцем идет другой радиообозреватель Виктор Ясман. Его материал – “Силовики в правительстве Путина” - дает понять, что и сегодня инакомыслящим в России есть над чем поразмышлять. Она выводит читателя за хронологические советские рамки, оправдывая компонент названия книги о “конце коммунизма”.
Конечно, собственно итальянским читателям наиболее интересна та часть книги, которая посвящена судьбе советского диссидентства на итальянской почве, то есть местной реакции на эпохальные события прошлого века. Она была крайне сложной, учитывая устойчивый позитивный миф о Советском Союзе. Этот миф разоблачает профессор университета города Брешия Сандро Фонтана. Разоблачение мифов – его специализация. Только что вышла его собственная книга “Le grandi menzogne della storia contemporanea”, то есть “Великая ложь в современной истории”. Слово “ложь”, в оригинале, правда стоит во множественном числе – великие лжи, так что это не только Великий Октябрь, но и многое другое. Завершает книгу эссе “За нашу и вашу свободу” Серджо Рапетти, блестящий переводчик, в том числе Шаламова, внук итальянца, репрессированного в Советском Союзе. ГУЛАГ в его семье был известен не только по литературе. Рапетти, кстати, несколько лет тому назад организовал в Милане конференцию, посвященную истории ГУЛАГа.
Иван Толстой: В репортаже Михаила Талалая прозвучало имя ветерана правозащитного движения Юрия Мальцева, вот уже 35 лет живущего в Италии. В 1976 году, через два года после эмиграции, Юрий Владимирович Мальцев побывал в мюнхенской студии Радио Свобода и рассказал историю своей борьбы за выезд из СССР. Вел беседу с ним Виктор Федосеев.
Виктор Федосеев: Юрий Владимирович, ведь в 1964 году, в декабре, вскоре после того, как сняли Хрущева, написать открытое заявление в Верховный Совет СССР об отказе от советского гражданства, знаете, это как-то очень трудно укладывается в голове простого советского человека. Скажите, пожалуйста, что вас побудило это сделать?
Юрий Мальцев: На этот вопрос мне приходилось отвечать много раз и следователям КГБ, и психиатрам, которые меня допрашивали в психушке, и теперь мне приходится отвечать на этот вопрос вам, и каждый раз приходится подыскивать какие-то слова, чтобы объяснить это наиболее простым способом.
Виктор Федосеев: В вашей первой фразе вы сразу выдали много информации. На это вам пришлось отвечать и следователям КГБ, и в психушке. Давайте начнем с начала. По профессии, как я понимаю, вы филолог, вы знаете итальянский язык, вы занимались множеством переводов, у вас много опубликованных вещей в советских журналах, в советской прессе, даже некоторое время, с 1956 по 1962 год, вы работали в качестве переводчика, сопровождали приезжающие в СССР итальянские делегации, деятелей итальянской культуры. Когда у вас возникло желание выехать из Советского Союза и почему у вас возникло желание выехать из Советского Союза?
Юрий Мальцев: Я, как вы сказали, по профессии филолог, и для такого человека, как я жизнь в стране, где, как я написал в своем письме, марксизм признается единственно верным и научным мировоззрением, обязательным для всех, и где целью общества является построение коммунизма, тоже цель обязательная для всех, для человека, который себя не считает и не чувствует марксистом, который не разделяет всей этой идеологии, для него жизнь в этой стране становится невыносимой и невозможной. И именно вот эта невозможность, несовместимость моего мировоззрения, моего мироощущения, всей моей личности и окружающей атмосферы привела к этому конфликту, невозможность продолжать жить в этой стране, продолжать лгать, скрываться, заниматься не тем, чем ты хочешь, говорить не то, что ты думаешь, и так далее. Это был именно 1964 год, и нужно вспомнить атмосферу того времени. Еще была хрущевская эпоха, еще не начали так откровенно сажать за антисоветскую агитацию.
Виктор Федосеев: Еще не было суда над Синявским и Даниелем.
Юрий Мальцев: Да, вы вспомните ту атмосферу - в то время еще не было понятно, за что будут сажать, а за что – нет.
Виктор Федосеев: Но люди уже ощущали закат тенденции к либерализации.
Юрий Мальцев: Это - один момент. Значит, в тот год это не казалось таким безумием, как это, может быть, показалось бы два, три или четыре года спустя. В тот момент еще никто не мог сказать, что тебя за это завтра же посадят, завтра посадят в сумасшедший дом, а все как-то смущенно улыбаясь говорили: “Ну что, рискни”. В общем, не было понятно. Определяющим было то, что я пришел в какой-то момент своей жизни, этот момент наступил именно в 1964 году, к такой ситуации своей внутренней, когда я понял, что я именно задыхаюсь, больше не могу. Хорошо, сажайте меня, но я должен сказать, что я думаю, я должен встать во весь рост, чтобы уважать самого себя.
Вы спрашиваете, на что вы опирались, делая такой рискованный и отважный шаг? Я опирался на уважение к самому себе и на мою человеческую совесть. Сначала меня пытались посадить как тунеядца, то есть меня лишили возможности работать, я был уволен с работы, не мог найти другой работы. Это - обычный путь.
Виктор Федосеев: Это после того, как вы заявили о своем желании?
Юрий Мальцев: Это обычный прием. Явился участковый милиционер, предъявил мне Закон о тунеядцах, сказал, что дает мне две недели или месяц сроку на трудоустройство. Но мне удалось уйти от этой угрозы и удалось устроиться разносчиком телеграмм на Московском Центральном телеграфе.
Виктор Федосеев: Это с высшим-то образованием?
Юрий Мальцев: Да. Не знаю, как сейчас, но в мое время платили 29 копеек в час, и понятно, что на такую нищенскую оплату никто не шел. А телеграммы идут каждый день на Московский телеграф, сотни телеграмм, разносить их кто-то должен, люди нужны. И берут кого попало. Приходят пьянчужки какие-то, бродяги, не знаю, кто, не смотрят особенно в трудовую книжку, не заглядывают, одним словом. И взяли меня на эту работу, 29 копеек в час. Таким образом, я перестал быть тунеядцем. Потом были всяческие неприятности по разным линиям, допросы в КГБ, в конце концов, меня посадили в сумасшедший дом или в психиатрическую больницу, скажем мягче.
Виктор Федосеев: Как вот, любопытно, врачи, которые, в общем-то, не являются частью карательных органов, зная, за что вы привлечены (привлечены – хороший глагол) в психиатрическую больницу, как они ведут себя по отношению к вам: сочувствуют или они придерживаются абсолютно нейтральной позиции, как врачи, или же они ведут себя как часть карательной власти, пытаясь внушить вам…?
Юрий Мальцев: Есть разные типы врачей и, в зависимости от характера или мировоззрения человека, он ведет себя по-разному. Я бы сказал, что есть все три типа врачей, которые вы назвали. Я могу сказать о том враче, который имел дело лично со мной. Этот человек исходил из такой как бы парадоксальной позиции. То есть, он как бы признавал, что то, что я говорю, - правда, что жить у нас плохо, что человек должен иметь право уехать. Но в то же время, признавая, что я прав, он считал меня ненормальным в том смысле, что, как вы сказали, это безумие бороться с такой всесильной властью, идти на такой риск. То есть как бы принимая антисоветскую позицию, он меня же и судил как антисоветчика, потому что я нарушал правила игры нормальных людей. Все остальные люди не протестуют, живут, а ты не смирился, значит, ты ненормален, значит, тебя можно рассматривать как элемент патологический. То есть, он в каком-то смысле, может быть, даже искренен.
Иван Толстой: Юрий Мальцев в мюнхенской студии Свободы. Запись 20 июля 76 года.
Иван Толстой: Прошло почти 35 лет, и мы звоним Юрию Мальцеву в Италию. Юрий Владимирович, как вы сегодня оцениваете правозащитное движение?
Юрий Мальцев: Я думаю, понять, что такое было диссидентство людям нового поколения сегодня очень трудно, потому что тот, кто не жил в то время, может с трудом себе вообразить ту атмосферу, тот мрак и ту безысходность. Когда говорят и пишут о диссидентстве, как здесь, на Западе, так и в России, ошибаются в оценке характера. Вынужденный условиями тоталитарного общества характер принимают за принцип. Вынужденной тактикой движения, вызванной абсолютной невозможностью пользоваться традиционными методами оппозиции в тоталитарном государстве, жестоко каравшем любые действия независимого политического характера, было то, что пришлось прибегать к самым общим и абстрактным призывам - соблюдать права человека и элементарные свободы - в форме коллективных писем протеста. Некоторые объявляют этот характер даже оригинальным и новым путем, имеющим значение для других стран, путем не узкой политической борьбы, а более широкого движения морального характера, тогда как этот характер на самом деле не позволил диссидентству организоваться в подлинную оппозицию и сыграть важную роль в обществе. Потом диссидентство рассматривают как малочисленную группу протестантов, не оставившую после себя следа, забывая, что объявить себя диссидентом означало погубить не только свою жизнь, но и жизнь близких людей. На такой крайний шаг решались немногие, но за спиной каждого явного диссидента стояли тысячи скрытых, думавших точно так же. Главным выражением диссидентства считают эти письма протеста, тогда как самым главным его выражением была мощная литература самиздата и тамиздата. До того как были открыты секретные советские архивы, главным источником для исследователей, историков, социологов, политологов, старавшихся понять суть тоталитаризма, были труды Солженицына, Шаламова, Сахарова, Гроссмана, Синявского, Буковского, Некрича, Геллера. Значение же непреходящее диссидентства было не в конкретных результатах, а в некоем идеальном плане, в том, что оно утвердило оптимистический взгляд на природу человека. Человек инстинктивно ищет правды и никогда не сгибается до конца под гнетом даже самой мощной оболванивающей пропаганды. Самое тоталитарное государство в мире оказалось бессильно и не смогло помешать зарождению альтернативной культуры внутри самого этого общества. Диссидентство было моральным и интеллектуальным отказом от коммунизма, от его практики и его теории. Уверенности вождей, что с человеком все можно сделать был нанесен удар - оказалось, что с человеком не все можно сделать. Победил не марксистский тезис “бытие определяет сознание”, а евангельский - “дух дышит, где хочет”.
Иван Толстой: Юрий Владимирович, что такое итальянский аспект советского правозащитного движения, как из Италии виделось раньше и видится сегодня диссидентство советское?
Юрий Мальцев: Это очень интересный аспект. Можно сказать, что для Италии наше диссидентство оказалось не менее важным, чем для России. Когда я приехал в Италию, меня непрерывно приглашали выступать повсюду. Меня и всех других диссидентов, оказавшихся на Западе. Особенно часто выступали в Италии Синявский, Горбаневская, Буковский, Максимов. Мы выступали в огромных залах, переполненных народом, люди очень хотели знать, что же на самом деле происходит там, за железным занавесом, что там за жизнь, что такое эта страна социализма, заявлявшая о себе как о светлом пути для всего человечества. Италия была единственной страной Западной Европы, которая была готова уже вот-вот стать новой коммунистической страной. Коммунисты получали на выборах более 30 процентов голосов. Диссидентство, рассказав правду о коммунизме, нанесло сокрушающий удар по Итальянской компартии, которая прекратила свой существование. Сегодня правоверные коммунисты получают в Италии всего лишь около 3-х процентов голосов, и бывшие коммунисты переходят в христианство, в либерализм или просто в аполитичную меценатскую деятельность.
Иван Толстой: Андрей, а теперь время перейти к вашей персональной рубрике. Расскажите, пожалуйста, о наших сегодняшних музыкантах подробнее.
Андрей Гаврилов: Подробнее я расскажу о том, что я после долгого перерыва, непростительно долгого, попал в Петербург, наш с вами любимый город, по-моему, я около пяти лет не был в Питере, это совершенно непростительно учитывая, что это час перелета или ночь в поезде, и одна из целей моих, конечно, не самая главная, но, тем не менее, конечно, было посмотреть на репертуар местных магазинов компакт-дисков, посмотреть отличается ли он от московского, что есть интересного, тем более, что есть диски некоторых питерских музыкантов, которые мне так и не удавалось до сих пор найти. Да, кончено, сразу отвечаю на вопрос, репертуар немного отличается, в том числе и в том, что касается так называемой серьезной музыки. Понятно, что в каждом городе больше представлены свои группы, свои поп исполнители, но, как правило, в городах более или менее одинаков серьезный срез. Грубо говоря, Темирканова вы можете купить и в Москве, и в Питере, и диски Гараняна, о котором мы недавно говорили, хоть редко, но попадаются и там, и там. Но вот мне повезло: в магазине “Плей”, который находится на Караванной улице, я нашел диски Юрия Касьяника, очень интересного питерского музыканта, достаточно сказать, что его самый первый компакт-диск был выпущен с помощью Михаила Шемякина в Штатах достаточно давно. После этого я знал, что выходили диски в Питере, но в Москву они не попадали, хоть убейте. И вот мне повезло, я нашел целую пачку дисков этого интереснейшего музыканта.
Юрий Касьяник начал сочинять музыку с 10 лет, к 13 годам считается, что у него образование уже можно было сравнить с консерваторским. В 14 лет он начал играть в профессиональный оркестрах, и к 18-ти играл на нескольких инструментах, сочинял и занимался аранжировкой. Юрий Касьяник - основоположник нового жанра в музыке, который называется “Импрофония” - импровизационная симфония. Весной 1990 года, перед своей первой поездкой в США, Юрий Касьяник решил установить рекорд Гинесса по продолжительности спонтанного сочинения музыки. Это информация просто любопытная, конечно, не имеющая, как информация, никакого большого значения, просто забавная деталь. Тем более, что потом на компакт-диске вышла программа под названием “Первый час Гинесса”. Это был первый час его длительной импровизации. Всего он тогда наиграл 24 часа 20 минут в режиме практически нон-стоп, но так как документы не были оформлены надлежащим образом, этот рекорд до сих пор считается не официальным. Это, как я уже говорил, скорее любопытная информация, курьез, к музыке непосредственного отношения не имеющая. А вот что имеет непосредственное отношение к музыке, это его сольный концерт 5 декабря 2007 года, который состоялся в питерском клубе “JFC”, в этом концерте ему помогал замечательный питерский же саксофонист Леонид Сендерский - представитель более молодого поколения петербургских джазовых музыкантов. Мы слушали фрагмент этого альбома, а сейчас, если нам хватит времени, послушаем пьесу целиком, которая называется “Любовь - это самое лучшее!”. Юрий Касьяник, и ему помогает Леонид Сендерский.