В гостях у Елены Фанайловой поэты-мужчины говорят о любви

Свобода в Клубе "Квартира 44", 3 марта 2010

Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Квартира 44». Поэты-мужчины о любви. За нашим столом – поэты Андрей Родионов, Вадим Месяц, Всеволод Емелин и Федор Сваровский.

Для начала попрошу каждого из вас прочесть по одному стихотворению.

Андрей Родионов:

Между ними прилавок: котлеты, лапша.

Быстро движется очередь, касса звенит.

Он тарелку борща не донес до стола,

Потому что рука от волненья дрожит.

А она все стоит, приоткрыв алый рот,

Сжав холодной рукой черпака рукоять,

Все куда-то спешат, только очередь ждет,

Потому что любовь поважнее, чем жрать.

Вадим Месяц: Я прочитаю стихотворение, которое написал, ожидая девушку из дальней поездки, она ехала откуда-то из Европы на машине, и в какое-то время исчезла, попала в «черную дыру». И за это время я беспокоился и сочинил это стихотворение. Именно к тому моменту, когда я его закончил, она позвонила. Стишок называется «Ожидание».

Я привез сюда твои лучшие платья

и теперь натыкаюсь на них, бормочу «извините»,

случайно раскрыв дверь платяного шкафа,

заглянув мимоходом в пустой футляр от гитары.

У вашего брата, о жестокие братья,

если была интуиция – то исчезла,

он больше не в силах узнать, где стоит ее поезд,

в какой непонятной стране, на какой таможне...

Похоже на то, что он стал безнадежно старый,

стыдится играть с собой в чародейского графа,

он ходит по кругу в самом ужасном виде,

и дымится в его руке кофейная джезва.

Когда это кончится? Кто-нибудь, помогите!

Только семь оборотов телефонного диска –

и жизнь его будет намного длинней и возможней,

тем более если ты окажешься близко.

Я действительно очень люблю тебя и беспокоюсь.

Всеволод Емелин: Последней жене посвящается.

Запомни мой оскал крысиный

И хрип раздувшейся аорты.

И от меня запахнет псиной,

И ты меня прогонишь к черту.

И я пойду к нему не глядя,

С тобой, чтоб рядом не вонять.

Любить так могут только .б..,

Да и кому нужна не б..?

Впервые лишь с тобою понял,

То, что всю жизнь мечтал бы быть я

Не богачом, героем, воином,

А механизмом для соитья.

Была ты всем в моей судьбе.

И, старый пес в облезлой шкуре,

Как будто Цезарю, тебе

Я салютую, моритури.

Ты не вернешься, ни фига,

Как не целуй следы ботинок.

В любви для всех закон-тайга

И прокурор здесь не Устинов.

Мне не помогут ни хрена

Стихослагательские лавры.

Не для меня придет весна,

А сердце лопнет от виагры.

И я окуклюсь в плотный кокон,

Как гусеница шелкопряда.

И в нем скукожусь кособоко

В смиренном ожиданье ада.

А ты с другим, родная женщина,

Сыграешь жертву униженья.

Ведь что за секс без достоевщины?

Простые, глупые движенья.

Собой ты будешь представлять

Объект для производства фрикций,

Чтоб деконструкциею снять

Конфликт бинарных оппозиций.

Ты помнишь члены, а не лица

Один добрей, другой построже,

А мой, как тютчевская птица,

Подняться хочет, но не может».

Елена Фанайлова: Я пытаюсь представить сложные чувства наших слушателей, которые, вероятно, думают, что стихи о любви – это нечто очень нежное и лирическое.

Федор Сваровский:

Скалли любит Малдера

Однозначно

смотрит, не может скрыть восхищения

еще: она больна раком

у нее будет ребенок - искусственный мальчик

и она пока не пришла в себя от недавнего похищения

он изучает слизь на краю воронки

от падения неизвестного тела

изо рта обгоревшей жертвы вынимает подозрительные коронки

кладет в пакет

он спрашивает ее: ты устала?

ты считаешь, что доказательств мало?

что объект земного происхождения?

мне важно знать твое мнение

она садится, закрывает глаза, отвечает:

нет

(на заднем плане ползет

незаметно для обоих агентов окровавленный урод)

надо же, уже 23-е

сегодня у нее день рождения.

Елена Фанайлова: Почему (не знаю, может быть, мне так кажется) о любви так трудно говорить? В прошлом году я собрала такую же передачу с девушками-поэтами, и девушки с удовольствием, как мне показалось, об этом говорили и читали, правда, при этом смущенно хихикали. А мужчинам трудно говорить о любви?

Вадим Месяц: Я не помню, когда я последний раз о любви говорил. Но ты права. Это связано не с какой-то стеснительностью, а я думаю, что, может быть, это с возрастом связано, может быть, с каким-то иным состоянием духа. Но вот все эти романтические страсти, которые когда-то обуревали, они сейчас стали чем-то другим. Может быть, потому, что у меня дети маленькие, и по-другому уже ко всему относишься. С какого-то момента я стал относиться к женщинам, в общем-то, как к детям. Не то чтобы с превосходством, а просто с интересом, любопытством, нежностью. Это что-то другое. Это не очень похоже на страсть Дон Жуана, что было, конечно, мне знакомо в свое время.

Елена Фанайлова: Андрей, в вашем творчестве значительное место занимает любовная тема, или это какая-то обочина?

Андрей Родионов: Нет, в моем творчестве тема эта, наверное, занимает место основное. Другое дело, что она не часто бывает проявлена, и от того, кажется, что, вроде бы, я и не пишу о любви вовсе. Но это не так.

Всеволод Емелин: У меня почти все тексты о любви, кроме совсем злободневных, которыми я комментирую новости из телевизора. Но тут прав, по-моему, Вадим Месяц, о любви мужчинам трудно говорить, чем они старше: чем труднее ею заниматься, тем труднее и говорить. Вроде бы, должно быть наоборот, у многих пожилых людей, наоборот, занятие любовью переходит в разговоры, а поэты, ценя слово, видимо, начинают замолкать о любви с возрастом, теряя возможность ее делать.

Елена Фанайлова: Неужели любовь состоит только в «производстве фрикций», Всеволод?

Всеволод Емелин: Нет, но это же неотъемлемо все-таки. Допустим, полюбил девушку, а фрикций производить не можешь, ну и что?..

Елена Фанайлова: Пиши стихи.

Всеволод Емелин: Так вот и пишем. Только и остается.

Федор Сваровский: Мы сейчас обсуждаем: все-таки говорить о любви в стихах или...

Елена Фанайлова: В стихах.

Федор Сваровский: Ну, этого полно. Ровно такое же место, какое любовь занимает в жизни, и в стихах занимает, я думаю, у большинства авторов.

Елена Фанайлова: А вот я слышала от одной женщины-поэта, что поэзия без любви невозможна в принципе, что поэт – существо изначально в этом состоянии находящееся, и без любви ни одно стихотворение, даже стихотворение о ненависти и о политике, произведено быть не может.

Вадим Месяц: «Люблю» – это такое определение жизни, видимо. Ну да, люблю, существую. Скорее всего, это движет творчеством и всем прочим. Это, может быть, не настолько видно в стихах. И я себя еще на такой мысли ловлю, что все так называемые стихи о любви у нас чаще всего получаются о нас самих. То есть как бы мы передаем свои собственные переживания. Мне интересно было бы написать стихотворение о любви, где бы представить, насколько хороша моя любимая, как это делает Катулл или Элюар. Я боюсь, что у меня таких стихов очень немного. Нужно порыться и исследовать эту тему. В основном это передача своих каких-то страданий. Но это не очень правильно.

Елена Фанайлова: Любопытно, может быть, у кого-то из коллег есть стихи, которые описывали бы любимую девушку?. Андрей, есть у вас такие тексты?

Андрей Родионов: Есть. Ну, я слишком, наверное, легкомысленно сказал прямо, что есть. Возможно, все равно мое высказывание поэтическое будет несколько туманным, но я попробую.

Побеждает закон, скачет зайчик

стоят в тундре большие цеха заводов

тянутся к ним провода, вот сарайчик

среди талой воды, ветер дует на воду

при виде этого - с отвалившейся стеной

глядящегося в натаявшую лужищу

каплями по куртке погода весной

ласкает, любить меня - глупости, глупости

хищник с раненным кожаным крылом

глядится в сердце девочки тайное,

ее сердце – зеркало, неподвижный водоем,

все увеличивающийся от весеннего таяния

гнусный сарай с отвалившейся стеной

среди комбинатов и труб рев и визг

этот ковчег плохо строил Ной

этот ковчег для тебя, Норильск

этот демон - печальное зло,

некрашеный, возможно, неструганый

уже не определить, кто ранил кожаное крыло,

но серый взгляд у хищника испуганный

взгляд серых испуганных глаз

он все еще готов к действию

но бесполезно течет, как газ,

как электричество к сердцу девочки

это возмездие, написал бы Блок,

дух-изгнанник, написал бы Лермонтов

трубы, провода, газ, электрический ток,

комбинаты, заводы - развалюхе не соперники

полярного лета ему тревожен приход

его полярной для индустриальной местности внешности

а у вас тут на районе еще продают терпинкод?-

шепчет чудовище девочке с нежностью

старый сон ему приятнее новых красот,

но почему девочки нуждаются в хищниках

никто не объяснит, никто не поймет

тут что-то субъективное личное, личное

и нужен Пушкин, но Пушкина тут нет,

Пушкина с его в воздух выстрелом

все еще можно замерзнуть, если упасть в снег

все еще можно влюбиться, бессмысленно, бессмысленно».

Елена Фанайлова: Андрей Родионов: нежность и ужас, плохие мальчики и нежные девочки, - в стихах мужчин-поэтов.

Вадим Месяц: Я прочитаю лирическое стихотворение, почти есенинское. В свое время мне сустав выбили в какой-то свалке. И я многие свои знакомства начинал с женщинами с того, что просил подарить мне нитку. Говорят, что если нитку повяжешь шерстяную, то вроде рука не будет болеть. И у меня и с нынешней женой так же началось знакомство. Нитку она мне подарила, но не шерстяную. И стишок этот я читал в разных местах до тех пор, пока мне нитку все-таки в Казани одна барышня не подарила, и именно шерстяную. Нитка теперь на стене у меня висит, как доказательство действенности поэзии. Оно и называется «Нитка».

Любимая, не пишите письмa.

Не посылайте курортную мне открытку.

Я жив и здоров. Не сошел с ума.

Пришлите короткую шерстяную нитку.

Я хочу повязать ее на левой руке.

Двадцать лет назад в суматошной драке

Я выбил сустав на Катунь-реке.

Завывали сирены, на горе брехали собаки.

Черт знает, в какой свалке, в стране какой

Рука моя в прорубь холодную окунулась.

Пощечин не бьют, родная, левой рукой,

Но ожидание затянулось.

Мне сказала гадалка двадцать лет назад:

Повяжи на запястье простую нитку.

И потом ты достроишь небесный град,

Развернешь его схему по древнему свитку.

Я просил о блажи этой, о чепухе

Многих женщин. Я лбом им стучал в калитку,

Но взамен получал любовь, от ее избытка

Готов на петушиной гадать требухе.

Любимая, пришлите мне шерстяную нитку.

Пожалуйста, обыкновенную нитку.

Повторяюсь, родная, всего лишь нитку.

Я на ней не повешусь. Я не умру в грехе.

Не вяжите мне шапок и пуховых рукавиц,

Не приучайте к колдовскому напитку.

Я хочу стать одной из окольцованных птиц,

Надевшей на лапу твою шерстяную нитку.

Любимая, мне больше не нужно ничего.

У меня слишком просто устроено счастье.

Подвенечная радуга, последнее торжество.

И красная нитка на левом моем запястье».

Всеволод Емелин: Посвящается широко известной Фаине Матвеевне Балаховской.

Елена Фанайлова: Фаина Матвеевна является искусствоведом.

Всеволод Емелин: Она является интересной женщиной прежде всего.

Елена Фанайлова: Слава Богу, что есть еще интересные женщины на свете, которые вдохновляют интересных мужчин на любопытные тексты.

Всеволод Емелин: Честное слово, это было давно, до моей свадьбы второй.

Раз вино налито,

Выпей прямо щас.

Придут ваххабиты,

Выльешь в унитаз.

На грудь наколи ты

«Не забуду мать».

Придут ваххабиты,

Будут обрезать.

Вот перед имамом

Закутан в паранджу,

Я под ятаганом

Связанный лежу.

Режьте, душегубы,

Режьте до корня.

Все равно не любит

Милая меня.

Каленым железом

На радость врагу

Вот и я обрезан

По самый немогу.

И теперь уж кукиш,

Через много лет

Ты меня полюбишь,

А я тебя нет.

Вот подкрался вечер,

Как карманный вор.

Любить тебя нечем,

Я уйду в террор.

У меня нет страха

Больше ни фига,

Я жених Аллаха,

Милая моя.

Я не ем свинину,

Водку я не пью,

Я зато задвину

Гуриям в раю.

Бороду не брею,

Хоть и не растет.

У меня к евреям

Свой особый счет.

Я тебя, сестричка,

Ни в чем не виню.

Дорого яичко

Ко Христову дню.

Есть в земле Давида

Черный минарет.

Там набью пластидом

Джинсовый жилет.

А в кармане спрячу

Карточку твою,

Выполню задачу

Поставленную.

Жизнь свою собачью

Вспомню наяву,

Возле Стены Плача

Я себя взорву.

На экранах мира,

Среди новостей

Покажет «Аль-Джазира»

Крошево костей.

Где кровью залитая,

Опалив края,

Кружит над убитыми

Карточка твоя.

А на старой даче

В северной стране

Ты о жертвах плачешь,

Но не обо мне.

Обо мне заплачет

Над рекой ветла…

Было б все иначе,

Если б ты дала.

Елена Фанайлова: Я призываю наших слушателей с некоторой иронией относиться к упомянутым ваххабитам и вообще к контексту межнационального конфликта этого стихотворения. А Фаине Матвеевне Балаховской я просто завидую. Если женщина может спровоцировать мужчину на такой текст, она не зря существовала на свете, то есть в каком-то смысле Фаина Матвеевна не хуже Лили Брик. А автор – молодец, потому что не стесняется называть имя своей возлюбленной, пусть и бывшей.

Федор Сваровский: Я выступлю тогда в том же жанре, отвечая на вопрос, заданный Андрею. Конечно, мне слабо писать как в «Песне песней». Я, например, считаю, что все, что говорит моя жена, это абсолютно прекрасно. Поэтому у меня есть стихотворение, которое целиком состоит из ее прямой речи. Называется «Хороший сон».

Катя рассказывает

что сегодня приснился сон

- мы идем с Димой-доктором по природе

горы ущелья

и вдруг за деревом стоит

такой весь шерстяной с яйцеобразной головой

и туловище все как яйцо

и думает что прячется

но он такой толстый

что всего видно

невысокий такой бегемот

а может и не бегемот

и даже хочется сказать что диплодок

и вдруг шерстяной видит

что пришли мы

и быстро направляется к нам

я подхожу

шерсть светлая

мягкая

я его глажу

и вдруг он открывает пасть

и затягивает мою руку себе в пасть по локоть

быстро но не больно

и такой он дурацкий

и тогда уже ты приходишь

и тебе он тоже руку засасывает

и смотрит

и ты в восторге и начинаешь его фотографировать

а справа в песке сидел громадный острый

огромный паук с фиолетовым зонтиком

а еще правее вылезли из песка

хищные огромные муравьи

и ты их тоже сфотографировал

а диплодок был добрый

хоть и засасывал

вот

впервые за 30 лет приснилось

хоть что-то приятное

а то все какие-то ужасы снятся

например

неделю назад приснилось

что я выиграла в лотерею два синтезатора

сразу два

и так я была рада

проснулась

и вообще ни одного синтезатора».

Елена Фанайлова: Слушаю вас и думаю: кем женщины, кем ваши возлюбленные для вас являются прежде всего. Это друг, партнер, человек, с которым можно обсуждать свои сны, или это соперник, какой-то вызов жизненный, на который нужно отвечать?

Вадим Месяц: В течение жизни своей я старался считать, что женщина – это соратник, единомышленник. Так у меня и получалось. И собеседник, советчик. В последнее время это не так, и я думаю, что эта ситуация тоже нормальная. Возникают какие-то варианты, когда женщина становится музой, но вот в настоящий момент для меня женщина – это какой-то параллельный мир, за которым я поглядываю, наблюдаю, но особенно в него углубляться не хочу. Есть фраза про любовь у одного индуса-философа. Он говорит: все чувства перечислите, которые вы знаете – привязанность, дружба, симпатия, ненависть, все, что только можете ощущать, а то, что останется, - это и есть любовь. Вот такой индуистский подход мне понятен. А сейчас женщина для меня – это мать моих детей.

Елена Фанайлова: Андрей, а чувства сложные, как ненависть, проест, соперничество, в любви возможны, приемлемы они для вас?

Андрей Родионов: Нет. Если перечислять чувства, то я бы упомянул нежность, доброту...

Елена Фанайлова: Мы заговорили о превратностях любви, так сказать. И в перерыве мужчины даже вспомнили сербский фольклор, где неверных жен убивают, с ними жестоко обращаются. То есть в любви есть не только прекрасные, чудесные и нежные моменты...

Вадим Месяц: Страсть – это всегда хорошо, по-моему. И ужасы.

Елена Фанайлова: Страсть и ужасы - давайте, может быть, мы об эой стороне любви попробуем поговорить.

Федор Сваровский: У меня, наверное, есть какие-то страсти, но они какие-то заурядные. Я уже 13 лет женат, и так мне моя жена и нравится до сих пор очень сильно.

Елена Фанайлова: А если говорить о поэзии? Все-таки личная жизнь и поэзия – это немножко разные вещи, хотя многие читатели думают, что биография поэта и биография его лирического героя – это одно и то же. Федор, у вас в стихах действуют роботы, фантастические герои разнообразные, они попадают в разные тяжелые ситуации, между ними вспыхивают страсти, к примеру. Вы можете нам что-нибудь прочесть?

Федор Сваровский: Называется «В лифте».

Петя застрял в лифте

на собственном 18-м этаже

этого-то и боялся

нервы на взводе

и воздух, как ему кажется, совсем уже

на исходе

а аварийная не приходит

15 минут дозванивался жене

ну - говорит - я попал

чувствую себя как на войне

в горящем танке

в затонувшей подводной лодке

по которой при этом стреляют прямой наводкой

и какие-то артефактные ощущения

бегают по животу, затылку, спине

наконец подруга вышла

на лестницу

да - говорит - действительно ты застрял

а у меня там радио играет, и ничего не слышно

он говорит: задыхаюсь

давай скорей

что-нибудь тут раздвинем

засунули толстую палку между дверей

а у него с собой в покупках был сухой мартини

выпил пол-литра

сильно не помогло

но по крайней мере немного обогатилась палитра

цветов окружающего серо-белого лифта «Отис»

а она еще наливает ему коньяк

передает в узком стакане по вставленной между створок доске

вот как

человек напивается

в предсмертной своей тоске

смотрит на себя в лифтовое зеркало

бледный

под глазом сам собой

образовался

голубой

синяк

жена смотрит в щель

говорит ему: бедный, бедный

пошла

привела собаку

принесла себе табуретку

села

смотрит на него через щель

говорит: не бойся

и успокойся

сейчас уже кто-то приедет

Петя слышит:

на площадку выходят обеспокоенные соседи

Тульчинские, Марковы там, Пановы

громко что-то спрашивает одна психованная с восьмого

и тут пошла истерика у него по новой

думает, молится громко вслух:

Господи, помоги

Все

конец наступает

лопнет сейчас голова и потекут мозги

пот шквальным образом распространяется по спине

срывает с себя футболку

спокойнее и прохладнее не становится

никакого толку

жмет кнопку диспетчерской:

предупреждаю

еще 5 минут и я двери эти

раздвину и разломаю

в ответ: аварийная едет

а он уже

бьется

бьется

скоро сердце не выдержит

мозг сдается

лает собака

напряженно переговариваются жильцы

в близлежащих квартирах пугаются дети

двери на лестничную клетку поочередно открываются

то те

то эти

вдруг

звонит мобильный

по голосу вроде жена его в телефоне:

это 26-й?

с вами говорит Шуримфрея Дильзоне

аварийный штурман 16-го квадрата

вы находитесь в охраняемой нами зоне

ваш корабль расстрелян

и он горит

но с лунной базы уже вышла спасательная эскадра

ничего не бойтесь

отряд спешит

расслабьтесь и успокойтесь

с вами весь флот Его Величества Императора Хайруруману Хлугга

говорит ему: также

с Титана передают

то есть с базы по кодированной

вас сильно любят

как мужа, боевого товарища

просто друга

держат кулаки

и за Ваше здоровье все время пьют

да вот и монтеры

уже

в подъезде

они

идут.

Елена Фанайлова: Федор Сваровский: мужчина и женщина в экстремальных ситуациях.

Всеволод Емелин: Я бы хотел поговорить об ужасах любви. Мне как раз, в отличие от остальных поэтов, эта тема чрезвычайно близка. И я скажу почему. Они мужчины такие фактурные, а мне Бог красоты не дал. У меня как раз всегда женщина была вызовом, и всегда это происходило совершенно четко. Больших любовей можно пересчитать по пальцам на одной руке, как, наверное, у каждого из нас, мелкие эпизоды трогать не будем. Я влюбляюсь по уши, она свободна, но она видит, что человек попал, и радостно за все свои прошлые неудачи в личной жизни на мне, который в это время беспомощен и несчастен, отыгрывается. Но она не понимает, что она роет себе яму на будущее. То есть когда я добьюсь взаимности и когда у нас пойдет какой-то определенный период счастливой жизни, я этого не забуду. Это же страшная война полов, я вам скажу. Для меня любовь – это бой, ужас, кровь, месть.

Елена Фанайлова: А стихи прочтете?

Всеволод Емелин: Я в основном в последнее время на заказ пишу. Мне платят за четверостишье, поэтому я их делаю длинными. Ко Дню Святого Валентина. «Датская» поэзия, как в советское время называлось. День всех влюбленных.

Елена Фанайлова: Повезло нам и нашим слушателям – мы бесплатно услышим.

Всеволод Емелин:

Если вам за сорок лет,

В жизни нет совсем интима,

Есть один в тоннеле свет -

День святого Валентина.

Плачет, глядя в монитор,

Всеми брошенный мужчина,

У него один партнер -

Сетевая паутина.

Вот февральской ночью злой

Он сидит на шатком стуле

И дрожащею рукой

Шарит по клавиатуре.

Под остатками волос

Он сидит в несвежей майке,

И плывут сквозь призму слез

На экране порносайты.

Не напрасно смотрит он

Разноцветную мозаику,

Он мучительно влюблен

В девушку из порносайта.

Тихо смотрит на нее,

Словно снайпер в крест прицела,

На красивое белье,

На ухоженное тело.

Столько лет совсем один,

Подлой жизнью загнан в угол.

«День святого Валентина»

Забивает в поиск «Гугл».

Он хотел узнать в ту ночь

Всех влюбленных на планете,

Кто бы мог ему помочь

Эту девушку вдруг встретить.

И в ответ на свой вопрос

Узнает из «Википедии» -

Так издревле повелось,

Это римское наследие.

Был там праздник неприличный,

Назывался Луперкалии, -

По семи холмам столичным

Бабы голые скакали.

Было столько голых тел,

Что не надо интернета…

Только он спросить хотел

Не про это, не про это.

И еще во тьме времен,

В третьем веке нашей эры,

Там священник был казнен

За любовь свою и веру.

Палачи швырнули прах

Под античные колонны,

Он с тех пор на небесах

Покровитель всех влюбленных.

В трудный двадцать первый век

Средь компьютерного блуда

Одинокий человек

Попросил у неба чуда.

Он собрал остатки сил,

Стул свой шаткий опрокинул

И молитву обратил

Ко святому Валентину.

«Я подлее всех скотин, -

Восклицал он исступленно, -

Помоги мне, Валентин,

Покровитель всех влюбленных».

Вдруг сверкнул нездешний свет,

Ожила его картина,

Знать преград на свете нет

Для святого Валентина.

В середине февраля

Может он раздвинуть горы,

Может осушить моря,

Лопнул пластик монитора.

И, рассеивая тьму,

Безо всякого обмана

Вышла девушка к нему

Из разбитого экрана.

Не смолкал всю ночь их крик,

Шли любовные утехи,

Он не знал ее язык,

В этом не было помехи.

Будто снова двадцать лет,

Снова Сочи или Гагры,

Был он бронзовый атлет

Без виагры, без виагры.

Поменяли сотни поз,

Как он счастлив был, о боже,

Лепестками белых роз

Было устлано их ложе.

Для влюбленных двух сердец

Не хватило «Камасутры»,

Он забылся наконец

И проснулся ранним утром.

В окна мутные его

Смотрят снежные просторы,

А в квартире никого,

Лишь осколки монитора.

И с тех пор, который год,

Сгорбившись, как старый ворон,

Он ее ночами ждет

Над разбитым монитором.

Вспоминает до зари

Он любимую картинку.

Подари мне, подари,

Подари мне валентинку.

Елена Фанайлова: Всеволод Емелин: грустные стихи о любви.

Вадим Месяц: Я бы хотел такой вопрос всем задать. Совершенно ясно, что Песню песней мы не сочиняем. Но когда стихи появляются на свет, у нас есть задача понравиться девушкам? Вы думаете об этом или нет? Я себе пытаюсь честно ответить. Видимо, да, остается.

Андрей Родионов: У меня нет задачи понравиться девушкам, когда я сочиняю.

Федор Сваровский: Нет, никогда не пробовал.

Вадим Месяц: Но, наверное, такая задача должна существовать.

Всеволод Емелин: А у меня есть, но мне жена не разрешает.

Вадим Месяц: Это, наверное, естественный мужской ход: как-то себя проявить, показать, понравиться. Давайте я спою песню о превратностях любви. Она получилась фольклорная, хотя этого мотива я не знал. Выяснилось потом, что он в славянском фольклоре присутствует. Называется «Брат женился на сестре».

Брат женился на сестре,

Ее на руки поднял,

Но на свадьбе у него,

ах – никто не погулял.

А на свадьбе у него

Вовсе не было родни.

Порешили, что оне

век останутся одни.

Век останутся во тьме

в неприкаянном дому,

птицы-голуби в тюрьме

по согласью своему.

Угощения всего

ковш воды да черствый жмых.

Счастью нужно одного –

чтобы не было чужих.

Брат женился на сестре,

протянул сестре кольцо,

но он глаз поднять не смог

на покорное лицо.

Вот печальный разговор

про сиротскую любовь...

Несмываемый позор.

Неразбавленная кровь.

Елена Фанайлова: Печальная история о превратностях и сложностях любви, и о том, что она не имеет границ.

Андрей Родионов:

Большая серебристая рыба

лежит на девятиэтажек крышах

и на пятиэтажках низких

белая полночь Норильска

ларьки Норильска не закрыты

из них выходят молодые девочки и парни

большая серебристая рыба

лежит на крыше случайного бара

над улицей пустой Норильска

распласталась серебристая селедка

рыба большая с чешуей серебристой

отлично подходит к водке

словно я в голой тундре,

девятнадцатого века в сердце

в первое полярное утро

нежным торчу заусенцем

она красила металлоконструкции

во дворе конторы черной нитрой

предварительно выслушав инструкции

начальников - двух Лжедмитриев

остались непрокрашенные места

после которых появилась

ржавчина - это красота,

наказание - немецкая вилка

когда одновременно два Лжедимы

один едет, другой попутчик,

два толстых стремных типа

сказали: Теперь получше

ее муж фотографирует облака

возбуждаясь все больше и больше

после автокатастрофы голова –

это ночь полярного дня –

день, но без солнца

селедочные головы серебристых рыб

лежащих на зданиях, на улицах, на лицах

и мечтает сфотографировать ядерный гриб

над ужасно мешающим ему Норильском

когда она появилась в баре,

уборщицы терли пол активно,

одна - муж искал над горизонтом в белом паре

очертания апокалипсиса в своем объективе

я заказал две рюмки и еще две

а после решили идти пешком,

гребаное небо в серебристой чешуе

осыпалось вниз ледяным порошком

да, небо было как большая серебристая рыба,

пока мы с ней шли до ларька,

пока мы все еще не сдохли от свиного гриппа,

пока ее муж не сфотографировал все облака.

Елена Фанайлова: Андрей Родионов: стихи о превратностях любви.

Федор Сваровский: Вот я как раз не о любви, а об ужасах женской жизни.

женщина мечется по пляжу

-где мои вчерашние две шпалы

где моя чугунная

украденная у пограничников решетка?

где наши тщательно собранные сухие ветки

выброшенные морем

где сухие

водоросли седые

на растопку?

как теперь мы будем

жарить мидии

овощи

или может быть даже крабов?

что мы положим

сверху раскаленной ямы

с сияющими углями?

все блин пропало

все исчезло со вчерашнего дня

как будто слизало море

где моя жизнь

мои творческие успехи

где волшебный всадник

и его заколдованные доспехи?

и главное –

где мои шпалы из кедра и певга

и красного дерева и драгоценного эбена?

где плоды с волшебных моих деревьев

парчовые персики

светящиеся изумрудные яблоки

сапфирные нежные перцы

из садов потайных изнемогающего моего сердца?

знаю

бьются где-то на открытом просторе

ударяются о весло

равнодушного рыбака-румына

вращаются в волнах изорванных

под низким

подобным котлу

клокочущим небом

совершенно одни

как мои неяркие дни

и только

проносятся над ними бакланы и чайки

рядом же с плодами над бездной качаются эти стволы

златоносные два –

мои припасенные шпалы

но не шпалы это уже, а только руины

шпал

но решетку-то

точно унесли вчера

когда опустился на берег вечер

это человеческий фактор

какие-то туристы-уроды

разве

решетка железная сама по себе отчаливает и уплывет

сама бороздит океан и пересекает экватор?

больше решетки такой

я в жизни нигде не встречу

цельную и надежную

затянула мою решетку мутная тьма

окружающей жизни

опускается решетка на дно

в темноту

все что было

окончательно забывает

делать нечего

успокаивается и обессиленная

женщина расстилает

на песке покрывало

и предлагает

друзьям бутерброды

и овощные консервы –

лечо.

Елена Фанайлова: Федор Сваровский: стихотворение о превратностях женской жизни. Но, между прочим, в этом стихотворении прозвучал мотив из Песни песней, как заказывали.

Я слышала в ваших стихах и мотив Пастернака, и мотивы Маяковского. Вадим упоминал Катулла и Элюара, и конечно, Пушкина. А как по-вашему, кто из поэтов лучше всего писал о любви, ваш личный список?

Вадим Месяц: Катулл, наверное. Мне нравится античная поэзия, там это было откровеннее, меньше личностного, что называется, сантиментов поменьше, и меня это в большей степени устраивало. В то время лирики как жанра просто не существовало, или он только зарождался.

Андрей Родионов: Я не делю поэзию по гендерному принципу, но мне кажется, что мужчины пишут в основном о любви плотской, а о возвышенных чувствах не то что не получается, но не вызывает у меня ответного трепета. Я бы назвал, конечно, раннего Маяковского. Но список можно бесконечно продолжать. Есть Пушкин, Чарльз Буковски. Много кто есть, кто писал о любви, и каждый по-своему. Но в основном это, конечно, именно подразумевание физической близости, в любом случае, я так считаю.

Вадим Месяц: «Говорит о мирах, половой истекая истомою». Так, что ли?

Елена Фанайлова: Я не очень согласна, потому что есть поздняя лирика Тютчева и Пушкина, не имеющая к плотскому отношения, а имеющая отношение к чему-то другому.

Федор Сваровский: Я знаю, что существует такое тематическое деление: стихи о любви, о войне и прочее. Но как-то для себя я никогда не делил.

Вадим Месяц: Любовная лирика – жанр такой существует.

Федор Сваровский: Есть, да. Но почему-то для себя я не разделял специально. Не было такого, чтобы я взял томик или сборник любовной лирики какой-нибудь. Но я согласен насчет раннего Маяковского. Но уже названо, по-моему, главное произведение – это Песнь песней, действительно, это совершенное произведение.

Всеволод Емелин: Опять же в голову приходит Маяковский. Но я бы добавил: и ранний, и поздний. Если Вадим сказал, что Катулл был «до лирики», то Маяковский был уже после лирики, я бы сказал, что очень важно.

Вадим Месяц: Из современной поэзии вы могли бы собрать какую-то антологию любовной лирики?

Всеволод Емелин: Могли бы, наверняка. И только из мужчин могли.

А плюс к Маяковскому я бы еще Эдгара По назвал.

Елена Фанайлова: Давайте стихи почитаем.

Всеволод Емелин: Это уже конкретно к 8 Марта. Я еще раз говорю, поэт я «датский», как это в советское время называлось, к дате и должен быть стих.

У каждого собственный творческий метод,

И я свой долго искал

Пока не понял, задача поэта –

Возведение женщины на пьедестал.

От грозной Родины матери

До той, с кем в кустах переспал,

Я всех возвожу старательно

На бронзовый пьедестал.

Эту свою программу

Я выполнять не устал.

Дама, кончайте мыть раму,

Пожалте на пьедестал.

Ведь женщина - это не способ

Доведения до оргазма,

Это синтез, как скажет философ,

Любви, красоты и разума.

Она - то глубокая бездна,

А то - заоблачный взлет,

Она то хохочет резво,

То дает, а то не дает.

То играет, то не играет,

То ластится, чисто котенок,

То вдруг уедет в Израиль,

То вдруг скажет, что будет ребенок,

Она то тонко чувствующая,

То вдруг делит имущество,

Бывает женщина пьющая,

А бывает непьющая.

Она имеет харизму

И над мужиками власть,

Как увидит горящую избу,

Так в нее сразу шасть.

И, благодаря всему этому,

Дамы по ряду причин

Являются главным предметом

Поэзии у мужчин.

И вы уж меня извините,

Я тупой натурал,

Хочу женщину отлить в граните

И воздвигнуть на пьедестал.

Бродский, антинародный

По своему существу,

Писал по стиху ежегодно

К католическому Рождеству.

А я сын трудового народа

Заветы отцов храню

И пишу сладкозвучные оды

К международному женскому дню.

Русскоязычный автор

Парень с родного завода

Всегда выпьет восьмого марта

И бабам напишет оду.

Помню, молод и жарок

По Москве сквозь морозы

Нес я Зине в подарок

Желтенькую мимозу.

Помню, тащил я Римке

Осыпающиеся тюльпаны,

Их на Центральном рынке

Продавали азербайджаны.

Помню, смертельно влюблен

В праздник красавице Вике

Дарил духи «Белый лен»,

Сам их потом и выпил.

Где вы теперь, неизвестно

В какие сгинули дали?

Но всем вам нашлося место

У поэта на пьедестале.

Короче, 8-е марта

Имеет в народе традиции,

Но всякие фальсификаторы

Опять нам мешают напиться.

Мол, придумали праздник евреи

Нигилистки - бесстыжие девки

Какие-то Нью-Йоркские швеи

И известная Клара Цеткин.

Что же вы, безобразники,

Отбираете праздники наши?

У вас, что ни день то праздник

А мы как скотина пашем.

И что прикажете делать

Раз придумали праздник евреи?

А против бесстыжих девок

Я вообще ничего не имею.

Хватит умничать, наливай,

Выпьем за баб интересных.

За огнедышащую Коллонтай

И за Ларису Рейснер.

Выпьем по сто и еще повторим,

Жаль нам уже за сорок,

И пусть говорят, что это Пурим

День еврейских разборок.

Что ж нам теперь содрогаться в слезах,

Что резали из-за бабы

Евреи три тысячи лет назад

Персов или арабов?

Что был там какой-то великий визирь...

Кому это интересно?

А вот как представлю на ложе Эсфирь,

Завидую Артаксерксу!

Цеткин, не Цеткин, Пурим не Пурим,

Не надо нам тень на плетень.

Мы этот праздник не отдадим.

Да здравствует женский день!

И я поднимаю свой бокал

За наших прекрасных дам.

И возвожу их на пьедестал,

Чего желаю и вам».

Вадим Месяц: Я в последнее время пишу стихи в основном про некоего царя Хельвига – самовыдуманная мифология. Стихотворение, которое я прочитаю, тоже имеет отношение к любви и к рождению моего мифологического царя. Оно называется «Наследник».

Чтобы ты родила

разграбили десять гробниц,

сожгли разноцветные косы

великих блудниц,

заключили временный мир с силами зла.

Мы сделали все,

чтобы ты родила.

В последнем кургане

был найден наш первый царь,

в ладье обгорелой

стоял вожделенный ларь,

в нем государев пояс с остатком тепла.

Мы сделали все,

чтобы ты родила.

Это наша земля,

и на этой промерзлой земле

мы охватили два мира

в священной петле,

смешались ржаная мука и сырая зола.

Мы сделали все,

чтобы ты родила.

И в ночь, когда

оголтело поют соловьи,

мы поясом медным

опутали бедра твои,

одеждою бога, сожженного нами дотла.

Мы сделали все,

чтобы ты родила.

Один за другим,

в обряде длинных ножей,

в шатер твой вошли

вереницы лучших мужей,

чтобы их сосчитать нет на свете числа.

Мы сделали все,

чтобы ты родила.

Народ беспощадный,

кто же теперь мой отец,

ты, или в шапке собольей

звездный мертвец?

Земля стала плоской, а раньше была кругла.

Она сделала все,

чтобы ты родила.

Андрей Родионов:

Много кто хочет повелевать земным шариком,

стать князем или царем этого всего

но мало кто знает - такою шнягою

может владеть лишь полное чмо

циничный этот король будущего

властелин всей планеты давным-давно зимой

запил, превратился в овощ пукающий,

который бегать поливать в континент седьмой

и девочка бегала эмушка славная

но недели через две взроптала - и запой

остановился, но выпить – главное

выпить и чтобы с седьмого на восьмой

у беленькой пятиэтажечки блочной

которая с кривоногенькими березками сливается

его останки нашли только

четырнадцать лет спустя в канализации

сливается

куда вода из-под роз и другой контент

в люке забытом посреди забытой улицы

он ушел за водкой в седьмой континент

его опознали по серебряным пуговицам

до того как привезли останки в морг,

представь моя милая, как ты спишь,

его лицо в хороводе кривляющихся морд

«мне пора на погост, малыш»

«малыш» - его обычное ласковое обращение,

когда останки похоронили, ночью заснула она лишь,

он подошел к ней и сказал со смущением

«у меня мерзнут ноги, малыш»

она этот сон смотрела несколько раз внимательно,

после - решила поискать еще в канализации,

когда это место обыскали более тщательно

нашли еще кости, которые когда-то

были ног пальцами

она их тоже похоронила,

снов больше не было, эмушка, мышь,

стоят пятиэтажечки белянки милые

черные тополи выше их крыш

в коричневых листьях вязнут прохожих ботинки

идущих мимо заборов с выдранными глазницами лиц с афиш

теперь прошепчу из-под холмика могилки

«мои ноги больше не мерзнут, малыш»

никаких удовольствий, ни больших ни малых

ни гашиш не мил, ни филе-о-фиш

то что тень моя на прощание прошептала

означает - теперь все в порядке, малыш.

Елена Фанайлова: Андрей Родионов: стихи о том, как любовь побеждает смерть.