Ирина Лагунина: 24 марта исполнились 11 лет с начала воздушной операции НАТО против Союзной республики Югославии, состоявшей в то время из Сербии и Черногории. Эта операция была предпринята с целью остановить террор режима Слободана Милошевича, его войск и полиции, против албанцев в Косово, после краха мирных переговоров в Рамбуйе. Наш корреспондент в Белграде Айя Куге беседовала с белградцами о том, как сегодня воспоминают в Сербии 78 дней бомбардировок?
Айя Куге: Каждого 24 марта ровно в полдень в городах Сербии раздаётся сигнал отбоя воздушной тревоги, возлагаются венки у памятников и проводятся мероприятия в память жертв. Сколько человек в Сербии погибло в ходе натовских бомбардировок, официально не сообщалось. Считается, что число погибших примерно 3 тысячи, две трети из них - мирные граждане.
11 лет спустя кажется, что раны не полностью зажили, что отношение сербов к этим событиям остаётся очень эмоциональным. В национальной памяти, несомненно, осталась травма. Как это время помнят граждане Белграда? Какие выводы они сделали?
Я побеседовала со своими соседями. Первый из них - ветеринарный врач Дмитрий.
Дмитрий: Это было ненормальное время, в смысле - странное. Царило какое-то смешение патологической эйфории и страха. С одной стороны, люди полностью отдавали себе отчёт в том, что в любой момент на них может упасть бомба, а с другой – сидели в кафе и развлекались целыми днями. По сей день не могу объяснить состояние ума в течении тех пары месяцев. Всё как будто функционировало, а состояние было ненормальное. Мне кажется, если бы такое случилось где-то в Германии или в Америке, это выглядело бы совсем иначе. Помню, в тот день, перед Натовской операцией, никто не верил, что это может произойти. Мы были напуганы, но одновременно веселились – но не знали, из-за чего такое веселье. Порой кажется, что все это произошло не когда-то в далекое время, 11 лет назад, а только что, может быть, потому, что нам каждой весной освежают эти воспоминания. Да, главное, что сохранилось у меня в памяти – это именно те странные и противоречивые чувства. А когда бомбардировки закончились, было солнечное затмение, и это природное явление у нас было представлено как что-то страшное, опасное. Люди были так запуганы, что в тот день на улицу не выходили – мы как будто вернулись в 19 век! А и страх от резких громких звуков длился пару месяцев. Правда, мы в Белграде не так сильно почувствовали воздушные удары, но, например, в городе Ниш, народ сильно пострадал. Для нас, которые с этим напрямую не столкнулись, всё осталось в воспоминаниях как что-то ненормальное и не реальное.
Айя Куге: Гордана служащая в банке.
Гордана: Для меня бомбардировки были большим стрессом, хотя я лично их не воспринимала как прямую физическую угрозу. А теперь, когда вспоминаю, это на самом деле выглядит лишь кульминацией военного положения, в котором Сербия тогда находилась уже в течение 10 лет. Во мне преобладающим чувства тогда было чувство полного унижения. Ведь ты беспомощен, не знаешь точно ни что происходит, ни почему происходит. И сталкиваются личное отношение к происходящему и то, как мир на это смотрит. Это совершенно противоположные чувства, вызывающие подавленность. И не знаешь, как выйти из такой ситуации. Кстати, мы на самом деле и не преодолели её, а только оттеснили, поэтому то чувство унижения сохранились. Ведь мы были доведены или сами себя довели до такого положения. На самом деле: и нас довели, и мы себя довели... Я уже 20 лет мучаюсь этим неразрешённым конфликтом. Я понимаю, что в каком-то смысле это и исторический конфликт малых народов с великими, и конфликт разных интересов, но сложно, когда обычный человек, оказавшийся посреди всего этого, не имеет никакой силы и чувствует себя как обвиняемый, в которого тычут пальцем.
Айя Куге: Когда начались бомбардировки, Милошу было двенадцать лет.
Милош: В тот день моя мать сказала что-то вроде: «но разве это может случиться?» Мне не было ясно, что это такое, что «не может случиться». А вечер начался с этих отвратительными сигналами воздушной тревоги, которые нас потом преследовали месяцами. Впрочем, преследует и сейчас – не могу понять, почему мы их должны слушать каждой весной. Начиная с того 24 марта 99, в моей памяти чередуются какие-то картины и какие-то звуки. Начало главной информационной передачи на гостелевидении, где говорят «на нас под покровом ночи напали войска НАТО», потом постоянно эта песня « Мы любим тебя, наше отечество», по телевидению партизанские фильмы, народный фольклор и концерты на мостах.
Я всё ещё чувствую запах подвала, где мы вначале скрывались. Помню звук бьющихся от взрыва оконных стекол в комнате моей сестры. И мрак на улице. Город в темноте выглядел призрачным. Со всех сторон росли слухи, а мы дети это повторяли, что вот сейчас через горы и леса, приближаются орды бородатых албанцев, которые всех нас убьют. Последнее, что я помню из того периода: палатка в Македонии, в которой было объявлено, что война окончена, война, в которой мы, якобы, победили.
Сейчас, 11 лет спустя, мои ровесники, которым по 22-23-24 года, никогда не разговаривают ни о бомбардировках, ни о прошлом. Я думаю, что именно такую цель власти и ставили: чтобы огромное большинство из нас и понятия не имели ни о чём, чтобы лишь пережевали националистическое понимание истории Милошевича. Нам не дали ответа на вопрос, почему случились бомбардировки, нам неизвестно, что этому предшествовало, а они ведь были продолжением кровавой страницы сербской истории.
Айя Куге: Какие эмоции у вас преобладают, когда вы вспоминаете весну 1999 года? Это вопрос к преподавателю истории Николе.
Никола: Это очень личный вопрос, у которого одновременно есть и общественное звучание. К сожалению, этими личными чувствами даже через 11 лет после несчастных событий в обществе злоупотребляют. Это потребность политиков воспользоваться коллективным несчастьем.
Я в те дни больше боялся наших войск и полиции, чем сил НАТО. Во время бомбардировок во мне боролись противоречивые чувства: ужас от взбешенного режима Милошевича и от факта, что мы сами не в состоянии обеспечить себе свободу, человеческое равноправие, которые приблизили бы нас к цивилизации.
Айя Куге: Вы не в обиде на НАТО?
Никола: Конечно, все, кто в те три месяца находился в стране, были и мишенью, и жертвами бомбардировок. Однако, прежде всего, жертвами были те, кто потерял жизнь, кто был ранен, кто лишился своих любимых и близких. А нам остальным на самом деле не на что жаловаться, я считаю, что мы получили то, что заслужили. У меня впечатление, что наша сербская общественность к жертвам равнодушна – все сочувствуют лишь себе, сочувствуют своим личным эмоциям, с которыми тогда жили. А ведь ни у кого не было до этого сочувствия к гражданам городов бывшей Югославии, которые находились в такой же ситуации из-за агрессии из Белграда. Белград бомбардировки НАТО терпел три месяца, а Сараево сербские - более трёх лет. И в Сербии не было никаких чувств сострадания к людям, которые не только говорили на одним и том же языке, но и долго жили в одном государстве. Мы перенесли тяжесть бомбардировок как последствие определённых политических решений Милошевича и его правительства. А то, что мы всё ещё не чувствуем себя виновниками страдания, говорит о нашей политической незрелости, о политической культуре, которая и по прошествии стольких лет все еще не на высоком уровне.
Айя Куге: Конечно, разговоры с моими собеседниками – это не научный социологический анализ общества, с помощью которого можно определить мнение подавляющего большинства граждан Сербии – все они жители центра Белграда, образованные люди, которые к прошлому относятся критически. А какие настроения граждан Сербии по отношению к натовским бомбардировкам выявляют специалисты? С этим вопросом я обратилась к директору крупнейшего на Балканах агентства по исследованию общественного мнения «Стратеджик маркетинг», социологу Срджану Богосавлевичу. Глубока ли травма в сознании сербов?
Срджан Богосавлевич: Хотя это отношение явно очень эмоциональное, оно не такое уж подавленное. Дело в том, что когда в опросах упоминаются разные события прошлого, связанные с войнами, натовские бомбардировки как-то не высвечиваются как самое травмирующее событие прошлого. Однако если упомянуть отношение к НАТО, то это вдруг становится очень важно. У меня впечатление, что тот страх, который тогда присутствовал у многих людей, поблек. Даже разрушенные здания, которые кое-где по Белграду остались не восстановленными, в общественном мнении не вызывают серьёзных ассоциаций с бомбардировками. Но, тем не менее, присутствует обида. И эту обиду поддерживает злобная политическая риторика, которая преобладает именно по отношению к НАТО.
Бомбардировки принесли окончание эры Милошевича, они были началом конца его режима – а это определило путь Сербии. С другой стороны, окончание бомбардировок, оформленное подписанием Кумановского военно-технического соглашения, а не соглашением о капитуляции или победе, поставило Сербию и Косово в неразрешённую ситуацию. И это имеет страшные последствия для Сербии – она не может ни отказаться от Косово, ни иметь его.
Айя Куге: После 78 дней воздушной операции НАТО, в Македонии, у городка Куманово, было подписано военное соглашение между Сербией и Североатлантическим союзом. Режим Милошевича назвал это победой Сербии, утверждая, что Сербия сохранила Косово. Вскоре в Косово были введены миротворческие силы под командованием НАТО, а через девять лет Приштина провозгласила независимость края от Сербии.
В Сербии же до сих пор не задаются вопросом, что на самом деле вызвало бомбардировки НАТО и можно ли было их избежать.
Айя Куге: Каждого 24 марта ровно в полдень в городах Сербии раздаётся сигнал отбоя воздушной тревоги, возлагаются венки у памятников и проводятся мероприятия в память жертв. Сколько человек в Сербии погибло в ходе натовских бомбардировок, официально не сообщалось. Считается, что число погибших примерно 3 тысячи, две трети из них - мирные граждане.
11 лет спустя кажется, что раны не полностью зажили, что отношение сербов к этим событиям остаётся очень эмоциональным. В национальной памяти, несомненно, осталась травма. Как это время помнят граждане Белграда? Какие выводы они сделали?
Я побеседовала со своими соседями. Первый из них - ветеринарный врач Дмитрий.
Дмитрий: Это было ненормальное время, в смысле - странное. Царило какое-то смешение патологической эйфории и страха. С одной стороны, люди полностью отдавали себе отчёт в том, что в любой момент на них может упасть бомба, а с другой – сидели в кафе и развлекались целыми днями. По сей день не могу объяснить состояние ума в течении тех пары месяцев. Всё как будто функционировало, а состояние было ненормальное. Мне кажется, если бы такое случилось где-то в Германии или в Америке, это выглядело бы совсем иначе. Помню, в тот день, перед Натовской операцией, никто не верил, что это может произойти. Мы были напуганы, но одновременно веселились – но не знали, из-за чего такое веселье. Порой кажется, что все это произошло не когда-то в далекое время, 11 лет назад, а только что, может быть, потому, что нам каждой весной освежают эти воспоминания. Да, главное, что сохранилось у меня в памяти – это именно те странные и противоречивые чувства. А когда бомбардировки закончились, было солнечное затмение, и это природное явление у нас было представлено как что-то страшное, опасное. Люди были так запуганы, что в тот день на улицу не выходили – мы как будто вернулись в 19 век! А и страх от резких громких звуков длился пару месяцев. Правда, мы в Белграде не так сильно почувствовали воздушные удары, но, например, в городе Ниш, народ сильно пострадал. Для нас, которые с этим напрямую не столкнулись, всё осталось в воспоминаниях как что-то ненормальное и не реальное.
Айя Куге: Гордана служащая в банке.
Гордана: Для меня бомбардировки были большим стрессом, хотя я лично их не воспринимала как прямую физическую угрозу. А теперь, когда вспоминаю, это на самом деле выглядит лишь кульминацией военного положения, в котором Сербия тогда находилась уже в течение 10 лет. Во мне преобладающим чувства тогда было чувство полного унижения. Ведь ты беспомощен, не знаешь точно ни что происходит, ни почему происходит. И сталкиваются личное отношение к происходящему и то, как мир на это смотрит. Это совершенно противоположные чувства, вызывающие подавленность. И не знаешь, как выйти из такой ситуации. Кстати, мы на самом деле и не преодолели её, а только оттеснили, поэтому то чувство унижения сохранились. Ведь мы были доведены или сами себя довели до такого положения. На самом деле: и нас довели, и мы себя довели... Я уже 20 лет мучаюсь этим неразрешённым конфликтом. Я понимаю, что в каком-то смысле это и исторический конфликт малых народов с великими, и конфликт разных интересов, но сложно, когда обычный человек, оказавшийся посреди всего этого, не имеет никакой силы и чувствует себя как обвиняемый, в которого тычут пальцем.
Айя Куге: Когда начались бомбардировки, Милошу было двенадцать лет.
Милош: В тот день моя мать сказала что-то вроде: «но разве это может случиться?» Мне не было ясно, что это такое, что «не может случиться». А вечер начался с этих отвратительными сигналами воздушной тревоги, которые нас потом преследовали месяцами. Впрочем, преследует и сейчас – не могу понять, почему мы их должны слушать каждой весной. Начиная с того 24 марта 99, в моей памяти чередуются какие-то картины и какие-то звуки. Начало главной информационной передачи на гостелевидении, где говорят «на нас под покровом ночи напали войска НАТО», потом постоянно эта песня « Мы любим тебя, наше отечество», по телевидению партизанские фильмы, народный фольклор и концерты на мостах.
Я всё ещё чувствую запах подвала, где мы вначале скрывались. Помню звук бьющихся от взрыва оконных стекол в комнате моей сестры. И мрак на улице. Город в темноте выглядел призрачным. Со всех сторон росли слухи, а мы дети это повторяли, что вот сейчас через горы и леса, приближаются орды бородатых албанцев, которые всех нас убьют. Последнее, что я помню из того периода: палатка в Македонии, в которой было объявлено, что война окончена, война, в которой мы, якобы, победили.
Сейчас, 11 лет спустя, мои ровесники, которым по 22-23-24 года, никогда не разговаривают ни о бомбардировках, ни о прошлом. Я думаю, что именно такую цель власти и ставили: чтобы огромное большинство из нас и понятия не имели ни о чём, чтобы лишь пережевали националистическое понимание истории Милошевича. Нам не дали ответа на вопрос, почему случились бомбардировки, нам неизвестно, что этому предшествовало, а они ведь были продолжением кровавой страницы сербской истории.
Айя Куге: Какие эмоции у вас преобладают, когда вы вспоминаете весну 1999 года? Это вопрос к преподавателю истории Николе.
Никола: Это очень личный вопрос, у которого одновременно есть и общественное звучание. К сожалению, этими личными чувствами даже через 11 лет после несчастных событий в обществе злоупотребляют. Это потребность политиков воспользоваться коллективным несчастьем.
Я в те дни больше боялся наших войск и полиции, чем сил НАТО. Во время бомбардировок во мне боролись противоречивые чувства: ужас от взбешенного режима Милошевича и от факта, что мы сами не в состоянии обеспечить себе свободу, человеческое равноправие, которые приблизили бы нас к цивилизации.
Айя Куге: Вы не в обиде на НАТО?
Никола: Конечно, все, кто в те три месяца находился в стране, были и мишенью, и жертвами бомбардировок. Однако, прежде всего, жертвами были те, кто потерял жизнь, кто был ранен, кто лишился своих любимых и близких. А нам остальным на самом деле не на что жаловаться, я считаю, что мы получили то, что заслужили. У меня впечатление, что наша сербская общественность к жертвам равнодушна – все сочувствуют лишь себе, сочувствуют своим личным эмоциям, с которыми тогда жили. А ведь ни у кого не было до этого сочувствия к гражданам городов бывшей Югославии, которые находились в такой же ситуации из-за агрессии из Белграда. Белград бомбардировки НАТО терпел три месяца, а Сараево сербские - более трёх лет. И в Сербии не было никаких чувств сострадания к людям, которые не только говорили на одним и том же языке, но и долго жили в одном государстве. Мы перенесли тяжесть бомбардировок как последствие определённых политических решений Милошевича и его правительства. А то, что мы всё ещё не чувствуем себя виновниками страдания, говорит о нашей политической незрелости, о политической культуре, которая и по прошествии стольких лет все еще не на высоком уровне.
Айя Куге: Конечно, разговоры с моими собеседниками – это не научный социологический анализ общества, с помощью которого можно определить мнение подавляющего большинства граждан Сербии – все они жители центра Белграда, образованные люди, которые к прошлому относятся критически. А какие настроения граждан Сербии по отношению к натовским бомбардировкам выявляют специалисты? С этим вопросом я обратилась к директору крупнейшего на Балканах агентства по исследованию общественного мнения «Стратеджик маркетинг», социологу Срджану Богосавлевичу. Глубока ли травма в сознании сербов?
Срджан Богосавлевич: Хотя это отношение явно очень эмоциональное, оно не такое уж подавленное. Дело в том, что когда в опросах упоминаются разные события прошлого, связанные с войнами, натовские бомбардировки как-то не высвечиваются как самое травмирующее событие прошлого. Однако если упомянуть отношение к НАТО, то это вдруг становится очень важно. У меня впечатление, что тот страх, который тогда присутствовал у многих людей, поблек. Даже разрушенные здания, которые кое-где по Белграду остались не восстановленными, в общественном мнении не вызывают серьёзных ассоциаций с бомбардировками. Но, тем не менее, присутствует обида. И эту обиду поддерживает злобная политическая риторика, которая преобладает именно по отношению к НАТО.
Бомбардировки принесли окончание эры Милошевича, они были началом конца его режима – а это определило путь Сербии. С другой стороны, окончание бомбардировок, оформленное подписанием Кумановского военно-технического соглашения, а не соглашением о капитуляции или победе, поставило Сербию и Косово в неразрешённую ситуацию. И это имеет страшные последствия для Сербии – она не может ни отказаться от Косово, ни иметь его.
Айя Куге: После 78 дней воздушной операции НАТО, в Македонии, у городка Куманово, было подписано военное соглашение между Сербией и Североатлантическим союзом. Режим Милошевича назвал это победой Сербии, утверждая, что Сербия сохранила Косово. Вскоре в Косово были введены миротворческие силы под командованием НАТО, а через девять лет Приштина провозгласила независимость края от Сербии.
В Сербии же до сих пор не задаются вопросом, что на самом деле вызвало бомбардировки НАТО и можно ли было их избежать.