Ирина Лагунина: В четверг Русская служба Радио Свобода опубликовала письмо независимых исследователей Вадима Бирштейна и Сюзанны Бергер о качественно новом повороте в деле Рауля Валленберга. Сегодня Владимир Абаринов рассказывает дополнительные подробности и беседует с одним из авторов письма, Вадимом Бирштейном.
Владимир Абаринов: Шведский дипломат в Будапеште Рауль Валленберг в 1944 году спас жизнь десяткам тысяч венгерских евреев, выдавая им так называемые защитные паспорта подданных Швеции, ожидающих репатриации на родину. После взятия Будапешта советскими войсками он был арестован и препровожден в Москву, где содержался во внутренней тюрьме МГБ на Лубянке. Стокгольм многие годы безуспешно пытался выяснить судьбу арестованного. В феврале 1957 года Москва официально поставила в известность шведское правительство о том, что Валленберг скончался 17 июля 1947 года в камере лубянской тюрьмы от инфаркта миокарда. В подтверждение этой версии советская сторона представила документ – рапорт начальника санчасти внутренней тюрьмы МГБ Смольцова на имя министра внутренних дел Виктора Абакумова.
Эта версия не удовлетворила родственников Валленберга, занимающих высокое общественное положение в Швеции. В 1990 году Вадим Бирштейн и нынешний председатель общества «Мемориал» Арсений Рогинский добились доступа к некоторым архивным фондам МГБ-КГБ. В апреле 1991 года я в качестве редактора международного отдела «Независимой газеты» опубликовал статью Вадима Бирштейна «Тайна камеры номер семь», в которой были представлены предварительные итоги исследования и ставилась под сомнение официальная советская версия. Впоследствии Москва и Стокгольм договорились продолжить работу в рамках двусторонней комиссии. Однако в 2001 году комиссия пришла к выводу, что поиски зашли в тупик, и прекратила свое существование. Однако Вадим Бирштейн, переехавший с тех пор в Нью-Йорк, продолжал свои изыскания.
Вадим Бирштейн: Я не был членом шведской комиссии. Я был членом первой комиссии по исследованию судьбы Валленберга, которая была в 1990-91 году. Все кончилось тем, что когда я нашел документ о переводе Валленберга и опубликовал у вас статью, наша работа, моя и Рогинского, была закончена по требованию КГБ, и я не был приглашен во вторую комиссию. Но я оставался независимым исследователем, поскольку я работаю над книгой о СМЕРШе.
Владимир Абаринов: Прежде всего сомнения внушал рапорт Смольцова – в лубянском архиве не обнаружилось ни единого автографа начальника санчасти тюрьмы, с которым можно было бы сличить почерк.
Вадим Бирштейн: Он всегда считался подлинным документом. Я всегда считал, что не рапорт Смольцова сам по себе, а надпись на рапорте Смольцова о том, что доложено министру и приказано кремировать тело без вскрытия, мне казалась подозрительной. Но после этого были экспертизы - официальная шведская, и шведские специалисты пришли к заключению, что документ подлинный, а также была экспертиза «Мемориала»: Рогинскому и еще нескольким представителям продемонстрировали оригинал, и оказалось, что вот эта дополнительная надпись сделана карандашом, поэтому она выглядит иначе.
Владимир Абаринов: Однако в тюремном деле командующего Армией Крайовой генерала Окулицкого, скончавшегося на операционном столе в больнице Бутырской тюрьмы, мне удалось найти сразу несколько образцов подписи Смольцова.
Ну а подпись самого Смольцова? Вы же помните, что в деле Окулицкого есть документы. Подписанные Смольцовым – там рука совершенно другая.
Вадим Бирштейн: Что касается меня, то я сравнивал две подписи внутри документа. Мне казалось всегда и продолжает казаться, что они отличаются. Но очень трудно сказать что-либо, поскольку надо иметь подлинник.
Владимир Абаринов: Как развивались события после того, как самораспустилась двусторонняя комиссия?
Вадим Бирштейн: Последние три года Бергер и я занимались вот этой странной деятельностью. Бергер предложила мне написать вместе с нею письмо о моих сомнениях относительно документов, которые были представлены комиссии. Шведское посольство согласилось передать это письмо руководству архива ФСБ. Я писал о том, что казалось недоделанным и задавал вопросы, которые комиссия не задавала. Скажем, комиссия никогда не требовала оригиналов – она удовлетворялась даже не копиями, в копиями фрагментов документов, кусочком фразы или кусочком строки. Я потребовал для начала представить копии страниц. Потому что когда они говорят, что есть запись о Валленберге, но она вымарана черной тушью, то на ксерокопии был представлен только этот вымаранный фрагмент, восстановленный с помощью инфракрасных лучей или каким-то другим способом. Я потребовал, чтобы эта строка была представлена хотя бы составе страницы – так, чтобы можно было судить о ее положении на странице, чтобы были видны номера записей и так далее. Ну вот шаг за шагом вся эта документация была представлена, и я продолжаю их запрашивать, потому что даже последнюю запись, которую они передали, они не представили никакую копию, ни в каком виде.
Владимир Абаринов: Вместе с Валленбергом в лубянской тюрьме содержался и его водитель Вильмош Лангфельдер.
В чем состоит открытие Бирштейна и Бергер?
Вадим Бирштейн: В ночь с 22 на 23 июля все сокамерники Валленберга и Лангфельдера были вызваны не некое собеседование или допрос. В показаниях, которые они дали в 1956 году, - те, кто выжил – они утверждали, что разговор шел о Валленберге, и им было приказано не упоминать это имя. Когда в 1990 году я и Рогинский начали наше исследование, мы особенно пытались найти сведения об этом допросе. И в нескольких случаях факт допроса подтвердился. С тех пор стоял вопрос, что же все-таки произошло.
Владимир Абаринов: Оказалось, что на допрос или беседу вызывался и некий безымянный узник.
Вадим Бирштейн: Все следственные дела в системе СМЕРШ-МГБ за этот период недоступны. Поэтому я задавал много вопросов о следственных делах тех лиц, которыми мы интересовались. И ФСБ, ознакомившись с делами, отвечала на наши вопросы. Они проверили, кого еще допрашивали этой ночью, и обнаружили, что были допрошены еще некоторые лица, о которых я не знал. И в результате этой, можно, сказать совместной работы, получилась схема, которая представлена в нашем сообщении. Получается, что помимо сокамерников Лангфельбера и его предполагаемого сокамерника Катоны еще был в то же время допрошен некий таинственный заключенный номер семь. Что реально происходило на этих допросах или беседах, неизвестно, потому что они не записывались. Если заключенный номер семь был Валленбергом, то это означает, что Валленберг был жив по меньшей мере в течение нескольких последующих дней. Что касается меня, то я полагаю, что после этого допроса он был убит, о чем существуют формальные данные, но они опять же требуют уточнения, потому что ФСБ представляла очень нечеткие документальные сведения об этом.
Владимир Абаринов: Вадим, получается, следователи приказывали другим заключенным молчать, когда Валленберг еще был жив.
Вадим Бирштейн: Да. Да.
Владимир Абаринов: То есть получается, что никакой это не инфаркт миокарда, не случайная смерть, а что они готовились его убить – так, что ли?
Вадим Бирштейн: Да. Существует запись регистрации письма Абакумова Молотову, посланного 17 июля. Само письмо никогда не было представлено – ни КГБ, ни ФСБ, ни МИДом, никем. Эта запись раньше рассматривалась как подтверждение того, что Абакумов сообщил Молотову, что Валленберга нет, что он умер. Теперь же получается, если рассматривать письмо в новой системе временных координат, что Абакумов сообщал Молотову план того, что должно произойти с Валленбергом. Тут параллель возникает с делом Исая Оггиса. Я сразу вспоминаю письмо Абакумова руководству государства, которое содержало план политического убийства. По-видимому, этот способ достаточно широко применялся, поскольку Судоплатов упоминает четыре таких убийства. Он сам участвовал, в частности, в убийстве Оггинса. Но совершенно очевидно, что их было и планировалось гораздо больше.
Владимир Абаринов: Генерал-лейтенант Павел Судоплатов – начальник специального отдела МГБ, занимавшегося после войны ликвидацией врагов советской власти с санкции высшего руководства страны. Исай Оггинс – гражданин США, завербованный ОГПУ и впоследствии арестованный. В связи с настойчивыми попытками Вашингтона выяснить судьбу Оггинса Абакумов в мае 1947 года направил Сталину и Молотову совершенно секретную записку, в которой предлагал:
«МГБ СССР считает необходимым: Оггинс Исая ликвидировать, сообщив американцам, что Оггинс после свидания с представителями американского посольства в июне 1943 года был возвращен к месту отбытия срока наказания в Норильск и там, в 1946 году, умер в больнице в результате обострения туберкулеза позвоночника».
Впрочем, в деле Оггинса тоже хватает темных мест. Архивисты ФСБ и в этом случае не торопятся пролить свет на запутанную историю.
Владимир Абаринов: Шведский дипломат в Будапеште Рауль Валленберг в 1944 году спас жизнь десяткам тысяч венгерских евреев, выдавая им так называемые защитные паспорта подданных Швеции, ожидающих репатриации на родину. После взятия Будапешта советскими войсками он был арестован и препровожден в Москву, где содержался во внутренней тюрьме МГБ на Лубянке. Стокгольм многие годы безуспешно пытался выяснить судьбу арестованного. В феврале 1957 года Москва официально поставила в известность шведское правительство о том, что Валленберг скончался 17 июля 1947 года в камере лубянской тюрьмы от инфаркта миокарда. В подтверждение этой версии советская сторона представила документ – рапорт начальника санчасти внутренней тюрьмы МГБ Смольцова на имя министра внутренних дел Виктора Абакумова.
Эта версия не удовлетворила родственников Валленберга, занимающих высокое общественное положение в Швеции. В 1990 году Вадим Бирштейн и нынешний председатель общества «Мемориал» Арсений Рогинский добились доступа к некоторым архивным фондам МГБ-КГБ. В апреле 1991 года я в качестве редактора международного отдела «Независимой газеты» опубликовал статью Вадима Бирштейна «Тайна камеры номер семь», в которой были представлены предварительные итоги исследования и ставилась под сомнение официальная советская версия. Впоследствии Москва и Стокгольм договорились продолжить работу в рамках двусторонней комиссии. Однако в 2001 году комиссия пришла к выводу, что поиски зашли в тупик, и прекратила свое существование. Однако Вадим Бирштейн, переехавший с тех пор в Нью-Йорк, продолжал свои изыскания.
Вадим Бирштейн: Я не был членом шведской комиссии. Я был членом первой комиссии по исследованию судьбы Валленберга, которая была в 1990-91 году. Все кончилось тем, что когда я нашел документ о переводе Валленберга и опубликовал у вас статью, наша работа, моя и Рогинского, была закончена по требованию КГБ, и я не был приглашен во вторую комиссию. Но я оставался независимым исследователем, поскольку я работаю над книгой о СМЕРШе.
Владимир Абаринов: Прежде всего сомнения внушал рапорт Смольцова – в лубянском архиве не обнаружилось ни единого автографа начальника санчасти тюрьмы, с которым можно было бы сличить почерк.
Вадим Бирштейн: Он всегда считался подлинным документом. Я всегда считал, что не рапорт Смольцова сам по себе, а надпись на рапорте Смольцова о том, что доложено министру и приказано кремировать тело без вскрытия, мне казалась подозрительной. Но после этого были экспертизы - официальная шведская, и шведские специалисты пришли к заключению, что документ подлинный, а также была экспертиза «Мемориала»: Рогинскому и еще нескольким представителям продемонстрировали оригинал, и оказалось, что вот эта дополнительная надпись сделана карандашом, поэтому она выглядит иначе.
Владимир Абаринов: Однако в тюремном деле командующего Армией Крайовой генерала Окулицкого, скончавшегося на операционном столе в больнице Бутырской тюрьмы, мне удалось найти сразу несколько образцов подписи Смольцова.
Ну а подпись самого Смольцова? Вы же помните, что в деле Окулицкого есть документы. Подписанные Смольцовым – там рука совершенно другая.
Вадим Бирштейн: Что касается меня, то я сравнивал две подписи внутри документа. Мне казалось всегда и продолжает казаться, что они отличаются. Но очень трудно сказать что-либо, поскольку надо иметь подлинник.
Владимир Абаринов: Как развивались события после того, как самораспустилась двусторонняя комиссия?
Вадим Бирштейн: Последние три года Бергер и я занимались вот этой странной деятельностью. Бергер предложила мне написать вместе с нею письмо о моих сомнениях относительно документов, которые были представлены комиссии. Шведское посольство согласилось передать это письмо руководству архива ФСБ. Я писал о том, что казалось недоделанным и задавал вопросы, которые комиссия не задавала. Скажем, комиссия никогда не требовала оригиналов – она удовлетворялась даже не копиями, в копиями фрагментов документов, кусочком фразы или кусочком строки. Я потребовал для начала представить копии страниц. Потому что когда они говорят, что есть запись о Валленберге, но она вымарана черной тушью, то на ксерокопии был представлен только этот вымаранный фрагмент, восстановленный с помощью инфракрасных лучей или каким-то другим способом. Я потребовал, чтобы эта строка была представлена хотя бы составе страницы – так, чтобы можно было судить о ее положении на странице, чтобы были видны номера записей и так далее. Ну вот шаг за шагом вся эта документация была представлена, и я продолжаю их запрашивать, потому что даже последнюю запись, которую они передали, они не представили никакую копию, ни в каком виде.
Владимир Абаринов: Вместе с Валленбергом в лубянской тюрьме содержался и его водитель Вильмош Лангфельдер.
В чем состоит открытие Бирштейна и Бергер?
Вадим Бирштейн: В ночь с 22 на 23 июля все сокамерники Валленберга и Лангфельдера были вызваны не некое собеседование или допрос. В показаниях, которые они дали в 1956 году, - те, кто выжил – они утверждали, что разговор шел о Валленберге, и им было приказано не упоминать это имя. Когда в 1990 году я и Рогинский начали наше исследование, мы особенно пытались найти сведения об этом допросе. И в нескольких случаях факт допроса подтвердился. С тех пор стоял вопрос, что же все-таки произошло.
Владимир Абаринов: Оказалось, что на допрос или беседу вызывался и некий безымянный узник.
Вадим Бирштейн: Все следственные дела в системе СМЕРШ-МГБ за этот период недоступны. Поэтому я задавал много вопросов о следственных делах тех лиц, которыми мы интересовались. И ФСБ, ознакомившись с делами, отвечала на наши вопросы. Они проверили, кого еще допрашивали этой ночью, и обнаружили, что были допрошены еще некоторые лица, о которых я не знал. И в результате этой, можно, сказать совместной работы, получилась схема, которая представлена в нашем сообщении. Получается, что помимо сокамерников Лангфельбера и его предполагаемого сокамерника Катоны еще был в то же время допрошен некий таинственный заключенный номер семь. Что реально происходило на этих допросах или беседах, неизвестно, потому что они не записывались. Если заключенный номер семь был Валленбергом, то это означает, что Валленберг был жив по меньшей мере в течение нескольких последующих дней. Что касается меня, то я полагаю, что после этого допроса он был убит, о чем существуют формальные данные, но они опять же требуют уточнения, потому что ФСБ представляла очень нечеткие документальные сведения об этом.
Владимир Абаринов: Вадим, получается, следователи приказывали другим заключенным молчать, когда Валленберг еще был жив.
Вадим Бирштейн: Да. Да.
Владимир Абаринов: То есть получается, что никакой это не инфаркт миокарда, не случайная смерть, а что они готовились его убить – так, что ли?
Вадим Бирштейн: Да. Существует запись регистрации письма Абакумова Молотову, посланного 17 июля. Само письмо никогда не было представлено – ни КГБ, ни ФСБ, ни МИДом, никем. Эта запись раньше рассматривалась как подтверждение того, что Абакумов сообщил Молотову, что Валленберга нет, что он умер. Теперь же получается, если рассматривать письмо в новой системе временных координат, что Абакумов сообщал Молотову план того, что должно произойти с Валленбергом. Тут параллель возникает с делом Исая Оггиса. Я сразу вспоминаю письмо Абакумова руководству государства, которое содержало план политического убийства. По-видимому, этот способ достаточно широко применялся, поскольку Судоплатов упоминает четыре таких убийства. Он сам участвовал, в частности, в убийстве Оггинса. Но совершенно очевидно, что их было и планировалось гораздо больше.
Владимир Абаринов: Генерал-лейтенант Павел Судоплатов – начальник специального отдела МГБ, занимавшегося после войны ликвидацией врагов советской власти с санкции высшего руководства страны. Исай Оггинс – гражданин США, завербованный ОГПУ и впоследствии арестованный. В связи с настойчивыми попытками Вашингтона выяснить судьбу Оггинса Абакумов в мае 1947 года направил Сталину и Молотову совершенно секретную записку, в которой предлагал:
«МГБ СССР считает необходимым: Оггинс Исая ликвидировать, сообщив американцам, что Оггинс после свидания с представителями американского посольства в июне 1943 года был возвращен к месту отбытия срока наказания в Норильск и там, в 1946 году, умер в больнице в результате обострения туберкулеза позвоночника».
Впрочем, в деле Оггинса тоже хватает темных мест. Архивисты ФСБ и в этом случае не торопятся пролить свет на запутанную историю.