Ирина Лагунина: Радио Свобода в эти дни посвятило немало очерков, репортажей и рассказов – второй мировой войне. Мы повторяем сегодня уникальный исторический материал - фрагмент программы Владимира Тольца "Разница во времени" – Испытание победой. О своей войне рассказывает ее участник, кавалер ордена Отечественной войны и боевых медалей Михаил Иванович Суханов.
Владимир Тольц: В конце 1942-го, по окончании аэродромно-строительного факультета, Михаил Иванович попал на фронт.
Михаил Суханов: И началась моя служба. Вот Орел, вот этот вот участок. В общем, я попал в БАО – это называется батальон аэродромного обслуживания. А наша рота называлась АТР – аэродромно-строительная рота. По существу, в общем, тыловая, конечно, часть, в боях мы не были. Но я однажды был в бою настоящем.
Владимир Тольц: Где же это было и как?
Михаил Суханов: Это было в Белоруссии. Я был заместитель командира роты, моего командира послали в длительную командировку, и я, значит, оказался командир роты. Это было уже, когда мы вошли в Западную Белоруссию. Аэродром наш располагался около села, - не помню, какое село, - а тут лес был, граничил с аэродромом. И вот я в самом благодушном настроении распределил всех на работу, мои солдатики там выравнивают взлетно-посадочную полосу. И я в самом благодушном состоянии, помню еще капитана, который босиком сидел там, вхожу в свою хату, тоже разулся, думаю: вот сейчас порисую, свободное время. И вдруг прибегает солдат и говорит: "Товарищ старший лейтенант, нас сейчас чуть не обезоружили. Вышли из леса ребята с автоматами, винтовки были у нас тут, мы были совершенно не подготовлены. Они взяли наши винтовки. Но потом мы с ними поговорили, и они отдали наши винтовки и ушли в лес".
Я сразу звоню в роту и говорю: вот такой случай. Сразу из роты машину выслали, мы садимся в эту машину, едем на это место. Только подъезжаем – тра-та-та-та-та из автомата. Вылезли из машины – та-та-та из леса, отсюда. Что делать? Входим в лес – оттуда очередь из автомата. И вот тут я первый раз вынул свой наган, и все мы пошли в лес. Лес незнакомый, то тут стреляют, то тут стреляют. Как-то мы, в общем, и не знали, что делать. Вышли как-то, и тут такая просека была, полянка. Поостереглись идти в лес дальше, незнакомый лес, тем более с разных сторон все время строчат автоматы. И вот это первый раз, когда я с наганом в руке, с солдатами был в бою. И вдруг видим – по полянке бежит человек. И мои солдаты сразу винтовки, значит, раз – падает человек. Подходим к нему - убили его. Это был, значит, белорусский партизан. Его опознали жители соседней деревни.
Ну, тут, кстати, опять такая реалистическая деталька. Лежит, значит, человек убитый, мой солдат говорит: "Я его убил". Действительно, наверное, он и убил. Хорошие ботинки. Что делать? Сразу подходят, для солдата ботинки – первое дело, снимают ботинки. А тут, значит, из батальона парторг, парторг батальона был, значит, мы с ним были командиры этой операции, и он на это внимания не обратил. Я думаю: что мне делать? Как офицер, вроде бы я ему должен сделать замечание: ну, что ты с трупа снимаешь ботинки? Не знал, как себя вести. И так как-то, в общем, от этого отошел. Потом он эти ботинки в котомке носил очень долгое время, это моя солдат…
Владимир Тольц: Всю войну Михаил Иванович Суханов строил так называемые "аэродромы подскока" – это в 5-10 км от линии фронта.
Михаил Суханов: Ну, и вот был случай. Когда наступление, то тут не поймешь. Это уже потом на картах прочитывается линия фронта, а тут, в общем, не поймешь. И как-то мы поехали и въехали вот на ничейную полосу на машине. Тут, значит, разрываются снаряды уже около, тут какие-то связисты тянут связь. И нам, значит: "Куда вы заехали?! Вот немцы тут!" Мы как-то вывернули, место незнакомое, ну, и хорошо. А то могли бы и к немцам заехать…
Владимир Тольц: Из Западной Белоруссии часть Суханова двинулась в Польшу, а затем резко повернула к Кенигсбергу. Последнюю военную зиму рота Михаила Ивановича провела "прямо в поле у аэродрома".
Михаил Суханов: По-моему, 16 апреля 1945 года началась Одерская операция. И в это время меня забросили в глубокий-глубокий польский тыл. Была такая станция польская – Гонсоцин, это недалеко от Варшавы, где кончался наш путь и начинался немецкий путь или бывший польский, - разница в колее. В это время, значит, к этой станции подходили наши эшелоны с горючим, а тут подходили эшелоны по этой колее, и переливали или как-то там они иногда ставили на ту колею. И, значит, вот меня послали с группой солдат обслуживать эту станцию. И конец войны я и провел в глубоком польском тылу.
Владимир Тольц: А про победу и конец войны как узнали?
Михаил Суханов: 8 мая прибегает радист и говорит: "Очевидно, чего-то такое, ведутся переговоры. Я по радио сейчас поймал что-то такое. Похоже, война кончается". А потом уже по радио сказали, что вот капитуляция Германии.
Владимир Тольц: Как отметили-то?
Михаил Суханов: Знаете, в общем, мы никак не отмечали. Ну, так – вышли, несколько выстрелов сделали. Но ликование, конечно, было общее. Конечно, большая гора с плеч, и мысли такие: ну, все… У меня в голове, думаю: сейчас, значит, демобилизуюсь, поеду учиться. Я хотел продолжать там архитектурное образование, уже к этому времени я был внутреннее художник, думаю: надо пойти в художественный. А потом начался для меня лично период кошмарный.
Владимир Тольц: Да что ж произошло-то?
Михаил Суханов: Я вернулся в свою часть, у меня командир был – очень приличный человек, армянин, инженер, пожилой. И так, в общем, не было такого, что он командир, а я там подчиненный, как-то отношения были довольно мягкие, человеческие. Встречает меня и говорит: "А у нас полроты заболело венерической болезнью". У нас была какая-то повариха, которая, в общем, вот так сумела заразить полроты. Но поскольку война кончилась, было настроение такое, раньше бы это была страшная вещь, и командир, наверное, потерпел очень от этого, но тут уже началась демобилизации, и наш батальон – скоро началась демобилизация.
Владимир Тольц: Но самому старлею Суханову в демобилизации отказали.
Михаил Суханов: Молодой. Потом посчитали, что у меня вроде бы высшее военное образование. Я туда пишу, сюда. Наконец, приходит из армии: "Старшему лейтенанту Суханову… Решение Верховного командование фронта: в демобилизации отказать".
Владимир Тольц: В конце 1942-го, по окончании аэродромно-строительного факультета, Михаил Иванович попал на фронт.
Михаил Суханов: И началась моя служба. Вот Орел, вот этот вот участок. В общем, я попал в БАО – это называется батальон аэродромного обслуживания. А наша рота называлась АТР – аэродромно-строительная рота. По существу, в общем, тыловая, конечно, часть, в боях мы не были. Но я однажды был в бою настоящем.
Владимир Тольц: Где же это было и как?
Михаил Суханов: Это было в Белоруссии. Я был заместитель командира роты, моего командира послали в длительную командировку, и я, значит, оказался командир роты. Это было уже, когда мы вошли в Западную Белоруссию. Аэродром наш располагался около села, - не помню, какое село, - а тут лес был, граничил с аэродромом. И вот я в самом благодушном настроении распределил всех на работу, мои солдатики там выравнивают взлетно-посадочную полосу. И я в самом благодушном состоянии, помню еще капитана, который босиком сидел там, вхожу в свою хату, тоже разулся, думаю: вот сейчас порисую, свободное время. И вдруг прибегает солдат и говорит: "Товарищ старший лейтенант, нас сейчас чуть не обезоружили. Вышли из леса ребята с автоматами, винтовки были у нас тут, мы были совершенно не подготовлены. Они взяли наши винтовки. Но потом мы с ними поговорили, и они отдали наши винтовки и ушли в лес".
Я сразу звоню в роту и говорю: вот такой случай. Сразу из роты машину выслали, мы садимся в эту машину, едем на это место. Только подъезжаем – тра-та-та-та-та из автомата. Вылезли из машины – та-та-та из леса, отсюда. Что делать? Входим в лес – оттуда очередь из автомата. И вот тут я первый раз вынул свой наган, и все мы пошли в лес. Лес незнакомый, то тут стреляют, то тут стреляют. Как-то мы, в общем, и не знали, что делать. Вышли как-то, и тут такая просека была, полянка. Поостереглись идти в лес дальше, незнакомый лес, тем более с разных сторон все время строчат автоматы. И вот это первый раз, когда я с наганом в руке, с солдатами был в бою. И вдруг видим – по полянке бежит человек. И мои солдаты сразу винтовки, значит, раз – падает человек. Подходим к нему - убили его. Это был, значит, белорусский партизан. Его опознали жители соседней деревни.
Ну, тут, кстати, опять такая реалистическая деталька. Лежит, значит, человек убитый, мой солдат говорит: "Я его убил". Действительно, наверное, он и убил. Хорошие ботинки. Что делать? Сразу подходят, для солдата ботинки – первое дело, снимают ботинки. А тут, значит, из батальона парторг, парторг батальона был, значит, мы с ним были командиры этой операции, и он на это внимания не обратил. Я думаю: что мне делать? Как офицер, вроде бы я ему должен сделать замечание: ну, что ты с трупа снимаешь ботинки? Не знал, как себя вести. И так как-то, в общем, от этого отошел. Потом он эти ботинки в котомке носил очень долгое время, это моя солдат…
Владимир Тольц: Всю войну Михаил Иванович Суханов строил так называемые "аэродромы подскока" – это в 5-10 км от линии фронта.
Михаил Суханов: Ну, и вот был случай. Когда наступление, то тут не поймешь. Это уже потом на картах прочитывается линия фронта, а тут, в общем, не поймешь. И как-то мы поехали и въехали вот на ничейную полосу на машине. Тут, значит, разрываются снаряды уже около, тут какие-то связисты тянут связь. И нам, значит: "Куда вы заехали?! Вот немцы тут!" Мы как-то вывернули, место незнакомое, ну, и хорошо. А то могли бы и к немцам заехать…
Владимир Тольц: Из Западной Белоруссии часть Суханова двинулась в Польшу, а затем резко повернула к Кенигсбергу. Последнюю военную зиму рота Михаила Ивановича провела "прямо в поле у аэродрома".
Михаил Суханов: По-моему, 16 апреля 1945 года началась Одерская операция. И в это время меня забросили в глубокий-глубокий польский тыл. Была такая станция польская – Гонсоцин, это недалеко от Варшавы, где кончался наш путь и начинался немецкий путь или бывший польский, - разница в колее. В это время, значит, к этой станции подходили наши эшелоны с горючим, а тут подходили эшелоны по этой колее, и переливали или как-то там они иногда ставили на ту колею. И, значит, вот меня послали с группой солдат обслуживать эту станцию. И конец войны я и провел в глубоком польском тылу.
Владимир Тольц: А про победу и конец войны как узнали?
Михаил Суханов: 8 мая прибегает радист и говорит: "Очевидно, чего-то такое, ведутся переговоры. Я по радио сейчас поймал что-то такое. Похоже, война кончается". А потом уже по радио сказали, что вот капитуляция Германии.
Владимир Тольц: Как отметили-то?
Михаил Суханов: Знаете, в общем, мы никак не отмечали. Ну, так – вышли, несколько выстрелов сделали. Но ликование, конечно, было общее. Конечно, большая гора с плеч, и мысли такие: ну, все… У меня в голове, думаю: сейчас, значит, демобилизуюсь, поеду учиться. Я хотел продолжать там архитектурное образование, уже к этому времени я был внутреннее художник, думаю: надо пойти в художественный. А потом начался для меня лично период кошмарный.
Владимир Тольц: Да что ж произошло-то?
Михаил Суханов: Я вернулся в свою часть, у меня командир был – очень приличный человек, армянин, инженер, пожилой. И так, в общем, не было такого, что он командир, а я там подчиненный, как-то отношения были довольно мягкие, человеческие. Встречает меня и говорит: "А у нас полроты заболело венерической болезнью". У нас была какая-то повариха, которая, в общем, вот так сумела заразить полроты. Но поскольку война кончилась, было настроение такое, раньше бы это была страшная вещь, и командир, наверное, потерпел очень от этого, но тут уже началась демобилизации, и наш батальон – скоро началась демобилизация.
Владимир Тольц: Но самому старлею Суханову в демобилизации отказали.
Михаил Суханов: Молодой. Потом посчитали, что у меня вроде бы высшее военное образование. Я туда пишу, сюда. Наконец, приходит из армии: "Старшему лейтенанту Суханову… Решение Верховного командование фронта: в демобилизации отказать".