Живые свидетельства месхетинцев я собирала и собираю по крупицам, многих людей разыскивала и расспрашивала сама, но двух этих людей я лично не знаю. Их подлинные воспоминания передали мне знакомые месхетинцы.
Возможно, этих ветеранов войны уже нет в живых.
Али Юсупов, 1925 года рождения:
«…Еще с детства помню, как чудесна наша земля – мы отправляли скот на летние пастбища. Такая красота и раздолье…
Окончив учебу в техникуме, в 18 лет я пошел в армию. Вначале попал в военное училище в Тбилиси, которое окончил успешно и стал связистом. Направили на 3-й Украинский фронт 53-й армии. Мы продвигались от Волчанска до Полтавы, затем дальше – до Кременчуга. Затем форсировали Днепр, так как мост был взорван. Меня назначили командиром пехотного взвода 1-й части.
В период подготовки к очередному наступлению, на рассвете, мы атаковали противника. Начались тяжелые бои. Под сильным натиском фашистов стали отходить. Я вернул бойцов и установил пулемет. И снова мы встретили гитлеровцев огнем. Тут меня тяжело ранило пулей навылет. Когда фашисты ходили и выискивали живых, я лежал, словно мертвый. Когда они удалились, я дополз до обрыва и скатился вниз. Не знаю, сколько пролежал, истекая кровью, в ожидании своих. Когда наши автоматчики перешли в атаку, меня отыскал санитар, и оттащил в траншею.
Сначала был харьковский госпиталь, потом – вологодский. А после излечения – опять на фронт. Так мы прошли Минск и границу Литвы. Форсировали Неман. За Неманом я снова был ранен, но легко: мне зашили ногу, и я вернулся в свою часть. Мы продвинулись до границ Восточной Пруссии. Я уже был в звании младшего лейтенанта. Снова ранение в ногу.
Это было в лесу под Габсбургом, ночью, когда при обходе часовых фашист из-за дерева почти в упор выстрелил мне в голову. Он даже не ожидал, что я смогу еще броситься на него. Но я был сильный, мне удалось повалить растерявшегося немца и выхватить у него пистолет. В этой схватке я победил, хотя сам едва выжил: кровь ручьем лилась из головы. На счастье, ранение оказалось легким, и в составе 376-го стрелкового полка 31-й армии я вышел к Балтийскому фронту.
До дня Победы я был ранен четыре раза. За взятие одного из прусских городов меня наградили орденом Красной Звезды.
После ранения 22 апреля 1945 года меня отправили в город Чкалов, где я находился в госпитале на излечении. Раньше получал письма из дома, но теперь они почему-то не доходили до меня. Мне дали месячный отпуск. Это уже было после Победы. С радостным настроением, что мы остались живы, что победили врага, я направился домой, в Грузию, по дороге купил кое-что из продуктов по талонам. Один майор, приметив меня на вокзале, спросил, куда я направляюсь, и в ответ рассказал, что наших всех выслали. На мой вопрос: «Как же так?» – он ничего не смог ответить.
Я добрался до села, где родился, но там уже никого не было. Встретили армяне из соседнего села. Побыл немного у гостеприимных людей, которые рассказали обо всем подробно.
В военкомате выдали направление в Среднюю Азию. Вернувшихся с фронта солдат собралось несколько. Мы отправились пароходом из Баку в Красноводск и дальше по пустыне. По дороге все время вспоминал, как пришел я в родное село и увидел дома, в которых жили другие люди. Как зашел в отчий дом, но долго находиться в нем не смог. Ночевал у соседей, армян.
Искал своих целый месяц. Из Ташкента поехал в Катта-Курган, где сказали, что мои родственники находятся в Метанском районе. Добрался до районного центра, где люди, заметив меня, одетого в военную форму, собрались целой толпой. Кто-то разыскал мою мать, отца, брата, вернувшегося с фронта инвалидом… Бабушка умерла по дороге в товарном вагоне и была второпях похоронена у железнодорожного полотна. Позднее мы безрезультатно искали эту могилу.
В комендатуре меня поставили на спецучет, ведь мы считались «спецконтингентом». Возмущаясь, я писал в Верховный Совет, в Москву, и очень был огорчен ответом. В нем говорилось, что будь я не просто офицер, а даже генерал, все равно я «турок» и поэтому должен оставаться на спецучете. Мы не имели права даже передвигаться по району. В противном случае грозило 25 лет каторжных работ.
Районные власти строго предупредили, чтобы я больше никуда не писал, и следили за мной.
Таким образом, я защитник Отечества, стал «преступником» вместе с тысячами своих соплеменников, вину которых до сих пор никто не может объяснить».
***
Кадим Мамедов, 1920 года рождения:
«Мы жили в Адигенском районе Грузии, в селе Зазало. 150 дворов села находились в таком прекрасном окружении – горы и лес… Мы пили чистую родниковую воду, земля давала хороший урожай. А какие были пастбища! Сейчас, говорят, там места мало. Как же так получается? С утра до вечера можно было гнать скот, и все равно не дойдешь до конца долины: такое было раздолье!
Почему я столько лет без Родины? Я ее защищал от фашистов. В 1941 году ушел на фронт. Воевал под городом Элиста, в Ставропольском крае, Краснодарском, освобождал Севастополь. В чем же я повинен? Сначала в одночасье вывезли из родных сел, потом выгнали из Ферганы, не дают жить в краях, где я когда-то проливал кровь. Мои дети часто спрашивают, может ли человек воевать за Родину, и в то же время ее не иметь? Мы тогда кричали: «Вперед! За Родину, за Сталина!» И я кричал, и бежал под пулями, несколько раз бывал ранен, отлеживался в медсанбатах и снова – вперед.
В Будапеште в январе 1945 года я получил осколочное ранение в плечо. Мы девять дней подряд не давали противнику спуску. Отправили меня санитарным поездом в Грузию. Везли 18 суток. После Тбилиси, от радости, что скоро увижу родные места, не спал всю ночь. Пытался угадать, куда пойдет поезд – в Кутаиси или в сторону Боржоми, от которого до родины рукой подать. Нас разместили в госпитале в Боржоми. Не выдержал я тогда и пошел на железнодорожную станцию. Смотрю, один человек подметает. Я спросил его – далеко ли до Ахалцихе и сколько километров до Адигени? Зачем тебе, спрашивает. Отвечаю, что родина там моя, дом мой, родные, близкие. А он мне говорит – нету там никого ваших – всех оттуда выслали.
Я не поверил его словам. Как это – нет? Подумал, что он обманул или просто пошутил. Вернулся в госпиталь, нашел ребят-грузин из соседнего села Арал, начал их расспрашивать. Они попросили, чтобы я не обижался на то, что они расскажут. И рассказали, как всех наших поголовно выслали в 1944 году в товарных вагонах. В госпитале я забыл о ноющих ранах, – так сразило меня известие о нашей высылке. Стал писать в военкомат, в райком партии. Ответ был коротким: «Ваших родственников выслали в Среднюю Азию». Без адреса.
Вылечили меня и отправили снова на фронт. Ежедневно политрук показывал нам на масштабной карте, как продвигались наши войска и освобождались от гитлеровцев города. И вот 9 мая 1945 года – долгожданная Победа! В 25 лет я был демобилизован, как имеющий три тяжелых ранения.
Приехал в Адигени, в родной район. В военкомате мне выдали направление в Ташкент. Там я должен был явиться в управление НКВД. Когда я приехал туда, мне велели писать заявление в колхоз. Я же просил разрешения найти семью, сказал, что уже 4 года не видел отца и мать. На меня прикрикнули: устраивайся на работу и не скандаль тут! Ваших искать – дело трудное, рассеяли их по 12 областям.
А вскоре я увидел, что таких, как я, демобилизованных, было немало – сотни наших, крымских татар, карачаевцев беспомощно бродили по улицам и базарам, разыскивая родных.
Наконец-то с трудом я разыскал свою семью – в колхозе Сталина Средне-Чирчикского района Ташкентской области. Оказалось, отец умер, а мать тяжело больна. В доме, где она лежала, не было дверей, и окон тоже. Мои дети угасали рядом с больной бабушкой. Жена полураздетая, в каком-то тряпье. После уборки рисового поля она собрала колоски. Больше в доме ничего съестного не было.
Теперь уже мы вместе с ней пытались выжить. За 12 километров ежедневно таскали на плечах камыш, и продавали его на базаре в городе Кулюке. На вырученные деньги покупали кукурузу. Заготовляли камыш по ночам, так как днем работали в колхозе. Находились мы под строгим комендантским надзором: попробуй совершить прогул. Работали от темна до темна. Кто не выполнял дневную норму, оставался работать ночью. Мы старались изо всех сил, чтобы успеть сбегать за камышом: нарезать его в снопы, принести и продать его на базаре до начала рабочего дня. За один трудодень колхоз платил один килограмм зерна – пшеницы, кукурузы или гороха, – что было на складе. Мы были рады и этому.
Но жена от тяжести труда стала нетрудоспособной, и из всей семьи в колхозе работал только я один. А труд в колхозе был тяжелый, в основном, ручной. Что только не приходилось делать, не покладая рук, работал на полях, очищал арыки и водосбросы. Домой на обед не ходил, так как еды на всех не хватало. Поэтому трудился без перерыва. Работали из последних сил, чтобы выжить. Выжили. В 60-е годы нажили дом. Это потому что ни от какой работы я не отказывался. Две зимы работал на тракторе почти босой. Днем и ночью трудился, налаживая поливные устройства. На родине нашей совсем другой климат, другая земля, от которой заслуженно пожинаешь плоды своего труда, а здесь и работа была не в радость.
Сколько слез и пота пролито. Если посчитать дни с того момента, как я ушел на фронт из родного села, то живу я без родины уже много лет. Все вокруг меняется как будто, а для нас жизнь остановилась в тот страшный 1944-й год».
Возможно, этих ветеранов войны уже нет в живых.
Али Юсупов, 1925 года рождения:
«…Еще с детства помню, как чудесна наша земля – мы отправляли скот на летние пастбища. Такая красота и раздолье…
Окончив учебу в техникуме, в 18 лет я пошел в армию. Вначале попал в военное училище в Тбилиси, которое окончил успешно и стал связистом. Направили на 3-й Украинский фронт 53-й армии. Мы продвигались от Волчанска до Полтавы, затем дальше – до Кременчуга. Затем форсировали Днепр, так как мост был взорван. Меня назначили командиром пехотного взвода 1-й части.
В период подготовки к очередному наступлению, на рассвете, мы атаковали противника. Начались тяжелые бои. Под сильным натиском фашистов стали отходить. Я вернул бойцов и установил пулемет. И снова мы встретили гитлеровцев огнем. Тут меня тяжело ранило пулей навылет. Когда фашисты ходили и выискивали живых, я лежал, словно мертвый. Когда они удалились, я дополз до обрыва и скатился вниз. Не знаю, сколько пролежал, истекая кровью, в ожидании своих. Когда наши автоматчики перешли в атаку, меня отыскал санитар, и оттащил в траншею.
Сначала был харьковский госпиталь, потом – вологодский. А после излечения – опять на фронт. Так мы прошли Минск и границу Литвы. Форсировали Неман. За Неманом я снова был ранен, но легко: мне зашили ногу, и я вернулся в свою часть. Мы продвинулись до границ Восточной Пруссии. Я уже был в звании младшего лейтенанта. Снова ранение в ногу.
Это было в лесу под Габсбургом, ночью, когда при обходе часовых фашист из-за дерева почти в упор выстрелил мне в голову. Он даже не ожидал, что я смогу еще броситься на него. Но я был сильный, мне удалось повалить растерявшегося немца и выхватить у него пистолет. В этой схватке я победил, хотя сам едва выжил: кровь ручьем лилась из головы. На счастье, ранение оказалось легким, и в составе 376-го стрелкового полка 31-й армии я вышел к Балтийскому фронту.
До дня Победы я был ранен четыре раза. За взятие одного из прусских городов меня наградили орденом Красной Звезды.
После ранения 22 апреля 1945 года меня отправили в город Чкалов, где я находился в госпитале на излечении. Раньше получал письма из дома, но теперь они почему-то не доходили до меня. Мне дали месячный отпуск. Это уже было после Победы. С радостным настроением, что мы остались живы, что победили врага, я направился домой, в Грузию, по дороге купил кое-что из продуктов по талонам. Один майор, приметив меня на вокзале, спросил, куда я направляюсь, и в ответ рассказал, что наших всех выслали. На мой вопрос: «Как же так?» – он ничего не смог ответить.
Я добрался до села, где родился, но там уже никого не было. Встретили армяне из соседнего села. Побыл немного у гостеприимных людей, которые рассказали обо всем подробно.
В военкомате выдали направление в Среднюю Азию. Вернувшихся с фронта солдат собралось несколько. Мы отправились пароходом из Баку в Красноводск и дальше по пустыне. По дороге все время вспоминал, как пришел я в родное село и увидел дома, в которых жили другие люди. Как зашел в отчий дом, но долго находиться в нем не смог. Ночевал у соседей, армян.
Искал своих целый месяц. Из Ташкента поехал в Катта-Курган, где сказали, что мои родственники находятся в Метанском районе. Добрался до районного центра, где люди, заметив меня, одетого в военную форму, собрались целой толпой. Кто-то разыскал мою мать, отца, брата, вернувшегося с фронта инвалидом… Бабушка умерла по дороге в товарном вагоне и была второпях похоронена у железнодорожного полотна. Позднее мы безрезультатно искали эту могилу.
В комендатуре меня поставили на спецучет, ведь мы считались «спецконтингентом». Возмущаясь, я писал в Верховный Совет, в Москву, и очень был огорчен ответом. В нем говорилось, что будь я не просто офицер, а даже генерал, все равно я «турок» и поэтому должен оставаться на спецучете. Мы не имели права даже передвигаться по району. В противном случае грозило 25 лет каторжных работ.
Районные власти строго предупредили, чтобы я больше никуда не писал, и следили за мной.
Таким образом, я защитник Отечества, стал «преступником» вместе с тысячами своих соплеменников, вину которых до сих пор никто не может объяснить».
***
Кадим Мамедов, 1920 года рождения:
«Мы жили в Адигенском районе Грузии, в селе Зазало. 150 дворов села находились в таком прекрасном окружении – горы и лес… Мы пили чистую родниковую воду, земля давала хороший урожай. А какие были пастбища! Сейчас, говорят, там места мало. Как же так получается? С утра до вечера можно было гнать скот, и все равно не дойдешь до конца долины: такое было раздолье!
Почему я столько лет без Родины? Я ее защищал от фашистов. В 1941 году ушел на фронт. Воевал под городом Элиста, в Ставропольском крае, Краснодарском, освобождал Севастополь. В чем же я повинен? Сначала в одночасье вывезли из родных сел, потом выгнали из Ферганы, не дают жить в краях, где я когда-то проливал кровь. Мои дети часто спрашивают, может ли человек воевать за Родину, и в то же время ее не иметь? Мы тогда кричали: «Вперед! За Родину, за Сталина!» И я кричал, и бежал под пулями, несколько раз бывал ранен, отлеживался в медсанбатах и снова – вперед.
В Будапеште в январе 1945 года я получил осколочное ранение в плечо. Мы девять дней подряд не давали противнику спуску. Отправили меня санитарным поездом в Грузию. Везли 18 суток. После Тбилиси, от радости, что скоро увижу родные места, не спал всю ночь. Пытался угадать, куда пойдет поезд – в Кутаиси или в сторону Боржоми, от которого до родины рукой подать. Нас разместили в госпитале в Боржоми. Не выдержал я тогда и пошел на железнодорожную станцию. Смотрю, один человек подметает. Я спросил его – далеко ли до Ахалцихе и сколько километров до Адигени? Зачем тебе, спрашивает. Отвечаю, что родина там моя, дом мой, родные, близкие. А он мне говорит – нету там никого ваших – всех оттуда выслали.
Я не поверил его словам. Как это – нет? Подумал, что он обманул или просто пошутил. Вернулся в госпиталь, нашел ребят-грузин из соседнего села Арал, начал их расспрашивать. Они попросили, чтобы я не обижался на то, что они расскажут. И рассказали, как всех наших поголовно выслали в 1944 году в товарных вагонах. В госпитале я забыл о ноющих ранах, – так сразило меня известие о нашей высылке. Стал писать в военкомат, в райком партии. Ответ был коротким: «Ваших родственников выслали в Среднюю Азию». Без адреса.
Вылечили меня и отправили снова на фронт. Ежедневно политрук показывал нам на масштабной карте, как продвигались наши войска и освобождались от гитлеровцев города. И вот 9 мая 1945 года – долгожданная Победа! В 25 лет я был демобилизован, как имеющий три тяжелых ранения.
Приехал в Адигени, в родной район. В военкомате мне выдали направление в Ташкент. Там я должен был явиться в управление НКВД. Когда я приехал туда, мне велели писать заявление в колхоз. Я же просил разрешения найти семью, сказал, что уже 4 года не видел отца и мать. На меня прикрикнули: устраивайся на работу и не скандаль тут! Ваших искать – дело трудное, рассеяли их по 12 областям.
А вскоре я увидел, что таких, как я, демобилизованных, было немало – сотни наших, крымских татар, карачаевцев беспомощно бродили по улицам и базарам, разыскивая родных.
Наконец-то с трудом я разыскал свою семью – в колхозе Сталина Средне-Чирчикского района Ташкентской области. Оказалось, отец умер, а мать тяжело больна. В доме, где она лежала, не было дверей, и окон тоже. Мои дети угасали рядом с больной бабушкой. Жена полураздетая, в каком-то тряпье. После уборки рисового поля она собрала колоски. Больше в доме ничего съестного не было.
Теперь уже мы вместе с ней пытались выжить. За 12 километров ежедневно таскали на плечах камыш, и продавали его на базаре в городе Кулюке. На вырученные деньги покупали кукурузу. Заготовляли камыш по ночам, так как днем работали в колхозе. Находились мы под строгим комендантским надзором: попробуй совершить прогул. Работали от темна до темна. Кто не выполнял дневную норму, оставался работать ночью. Мы старались изо всех сил, чтобы успеть сбегать за камышом: нарезать его в снопы, принести и продать его на базаре до начала рабочего дня. За один трудодень колхоз платил один килограмм зерна – пшеницы, кукурузы или гороха, – что было на складе. Мы были рады и этому.
Но жена от тяжести труда стала нетрудоспособной, и из всей семьи в колхозе работал только я один. А труд в колхозе был тяжелый, в основном, ручной. Что только не приходилось делать, не покладая рук, работал на полях, очищал арыки и водосбросы. Домой на обед не ходил, так как еды на всех не хватало. Поэтому трудился без перерыва. Работали из последних сил, чтобы выжить. Выжили. В 60-е годы нажили дом. Это потому что ни от какой работы я не отказывался. Две зимы работал на тракторе почти босой. Днем и ночью трудился, налаживая поливные устройства. На родине нашей совсем другой климат, другая земля, от которой заслуженно пожинаешь плоды своего труда, а здесь и работа была не в радость.
Сколько слез и пота пролито. Если посчитать дни с того момента, как я ушел на фронт из родного села, то живу я без родины уже много лет. Все вокруг меняется как будто, а для нас жизнь остановилась в тот страшный 1944-й год».