Данила Гальперович: У нас в гостях – Армен Джигарханян, народный артист СССР, кавалер орденов, режиссер, актер. И радость моя, на самом деле, совершенно неизмерима по поводу того, что Армен Борисович в этой студии. Вопросы Армену Джигарханяну будут задавать мои коллеги – Ваге Аванесян, телекомпания «Шант» (Армения), и было бы странно не пригласить армянского журналиста, и Илья Рассолов, радио «София».
Но сначала я расскажу о биографии Армена Борисовича. Армен Борисович Джигарханян родился 3 октября 1935 года в Ереване. После окончания школы он уехал поступать в Москву в ГИТИС, но не поступил, вернулся в Ереван и устроился на киностудию «Арменфильм» помощником оператора. В 54-ом году поступил в Ереванский театрально-художественный институт. На сцену Армен Джигарханян впервые вышел уже в январе 55-го года, второкурсником, в спектакле по пьесе Гусева «Иван Рыбаков» Русского драматического театра имени Станиславского. В 67-ом году Анатолий Эфрос пригласил Армена Джигарханяна в Московский театр имени Ленинского комсомола, а в 69-ом Армен Джигарханян начал играть у Андрея Гончарова в Московском театре имени Маяковского, где практически 30 лет проработал, как говорят в театре, прослужил. Сыграл в «Маяковке» Стенли Ковальского в «Трамвае «Желание» и Большого Па в «Кошке на раскаленной крыше», Сократа в «Беседах с Сократом», генерала Хлудова в «Беге» Михаила Булгакова. И если театральные роли еще кое-как можно перечислить, то кинороли совершенно невозможно, потому что Армен Борисович вошел в Книгу рекордов Гиннеса как самый снимаемый российский и советский актер – более 250 киноролей. В 96-ом году на основе своего курса во ВГИКе Армен Борисович основал театр под своим руководством. И как я уже сказал, он кавалер орденов «За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней.
Ничего не переврал?
Армен Джигарханян: Нет, все очень достойно.
Данила Гальперович: Я думаю, что мы сегодня поговорим о самых разных аспектах российской жизни, жизни самого Армена Борисовича.
Ваге Аванесян: Армен Борисович, вас очень любят не только в Армении, но во всем Советском Союзе.
Армен Джигарханян: Спасибо.
Ваге Аванесян: В Армении особо тепло любят. И вас всегда воспринимают как настоящего ереванца. Живя в Москве, живя в Америке, вам не хватает Еревана?
Армен Джигарханян: Не хватает, если честно и откровенно. Не то что я сразу это понял. Я гораздо позже понял, что связь времен – вот это очень, может быть, из чувственных проблем. Никогда у меня нет нужды говорить по-армянски. Я говорю по-армянски, русский знаю хорошо и так далее. Но какая-то другая интонация, другой воздух – вот это вдруг становится очень важным. Я даже не знаю, как это называется: голос родины, голос народа. Во всяком случае, не вру, говорю вам правду, что нуждаюсь в этом.
Данила Гальперович: Кроме того, вы же все-таки начинали в театре и в кино именно в Ереване, потому что первый фильм, который сделал вас сразу известным, - «Здравствуй, это я!». И это был фильм «Арменфильма». И это совершенно удивительно, потому что там очень интернациональный состав - первая роль Маргариты Тереховой, там Ролан Быков фантастический и вы. И сразу - «Арменфильм», русская картина.
Я хотел бы спросить уже о каких-то нынешних российских реалиях. И в связи с этим я нашел в одной из ваших ролей вполне себе четкое высказывание о политике. Оказывается, даже в художественных фильмах вы четко говорили о всяких забавных политических моментах. Например...
Фрагмент из фильма: «Президенты менялись чаще, чем погода. Поэтому приход очередного правителя к власти отмечали с наименьшими затратами, экономили. Получалось забавно. Меняли весьма существенную деталь, а смысл оставался все тот же».
Данила Гальперович: Вам не кажется, что в России через какое-то время, через 20 или 25 лет, как считать, политических перемен поменяли весьма существенную деталь, а некий смысл остался тот же?
Армен Джигарханян: Да, я придерживаюсь этого же мнения и по смыслу, и по содержанию. Мне кажется, мало что меняется. Когда встречаюсь с великой литературой, я понимаю, как мало меняется человек. Тысячелетия проходят, которые сильно меняют человека. Ну, чуть длиннее пальто, чуть короче – мы с вами знаем, это не суть. И мы всегда нуждаемся, потому что мы все равно рождаемся. А самое великое, что происходит в нашей жизни, - это рождение. Наверное, можно спросить у медиков сильных, мощных, умных. Я думаю, ничего не меняется.
Данила Гальперович: Вы очень много сыграли в советских фильмах ролей, причем самых разных. Были и герои-революционеры, и эсеры, и белогвардейцы. Для вас важно, чтобы что-то из советского времени в людях осталось, или все-таки существенно, чтобы люди как-то изменились? Потому что в советское время, может быть, был какой-то своеобразный уют, не было свободы, а сейчас есть свобода, и часто от нее людям холодно.
Армен Джигарханян: Я вам скажу свое некомпетентное мнение. Существует понятие «соцреализм». Могу сказать, что, может быть, я не очень понимаю соцреализм, может быть, надо покопаться. Но там была великая теория - не как есть, а как должно быть. И мы с вами знаем, что это может привести и к печальным результатам. Ницше сказал, что искусство нам дано, чтобы не умереть от истины. Вот видите, какая невероятно трудная вещь происходит с человеком, если он решил в этом разобраться. Например, я знаю, работал много и думал про это, что вот этот соцреализм, который мы придумали, нам был необходим, это время. Я никогда не думаю, что надо засучить рукава и все быстро менять. Так не бывает никогда и не будет, слава Богу. Но мне кажется, что соцреализм сегодня чуть подотстал, его надо чуть убрать назад или чуть подпустить вперед какие-то более сильные. Если говорить о реализмах, то какой-то другой реализм тоже есть.
Данила Гальперович: Пойдем, наверное, по итальянскому пути – выдумаем неореализм или постнеорелализм.
Илья Рассолов: Я хотел бы затронуть тему театра и спросить вас о том, как вы сегодня оцениваете современный театр. Сохраняется ли закон сохранения эмоций в театре? И как сегодня современному актеру? Есть ли дополнительный кислород у него, чтобы развиваться и каким-то образом делать что-то новое?
Армен Джигарханян: Ваш вопрос самый трудный. Вот хирурги сразу предлагают: это надо вырезать. Тот вопрос, о котором я вам говорю, как мне кажется, это сложно, это непросто. Мы пришли к великой литературе, мы пытаемся ее осмыслить, мы хотим понять, что нам рассказывал Чехов, а не то, что нам говорили, что надо играть. Это неверно, потому что это слишком большие величины для того, чтобы мы так быстро делали поправки. Но могу вам честно сказать о моем поколении, что мы не готовы к этой свободе. Нет, не к свободе, это – ответственность. Мне много лет уже, и я говорю вам честно, не стесняясь, я не готов к этим откровениям, потому что я всегда думаю: «Я же задену соседа, который, проходя мимо, это вдруг услышит». Мы с вами знаем это, и из литературы знаем, читали, но мы же с вами и знаем, что прийти к этому очень непросто.
Данила Гальперович: Правильно ли я вас сейчас понял в вашем ответе Илье, что театр стал, что ли, более открытым для вас и в то же самое время менее деликатным, и для вас он стал, возможно, слишком обнаженным, слишком показывающим то, что раньше было по умолчанию или по додумыванию зрителя? Так ли это?
Армен Джигарханян: Думаю, что да. Это какой-то процесс, в моем представлении, сложный, запутанный и не очень человеческий. Его придумали, его определили: «Отсюда мы чуть вниз, а потом направо». А особенно, когда вопрос касается творчества, то я думаю, что здесь рискованные и хулиганствующие в искусстве люди были и будут. Мы их будем бояться, мы их будем подводить к какому-то лоску, все равно. Но вот это имеет очень большое... И я это особенно понимаю, когда вдруг мы начинаем понимать подтекст, мы понимаем, откуда все это, почему у нас вдруг стало больно или почему у нас навернулись слезы. Потому что, оказывается, мы не все легкие включали в дыхание. А вот дыхнули – и вроде нормально. Но выясняется, что надо глубоко дыхнуть – и тогда, может быть, обнаружится... и так далее. Я говорю вам честно и откровенно, потому что я это вижу по своему здоровью. Врачи всегда вас слушают и говорят: «Глубже надо дышать». Вот эта способность пропустить и снова загрузиться – очень трудно. Особенно, если не готов организм к этому, не очень готов, не научен. Заменители всегда есть, и их много на свете. И мы этими заменителями очень ловко пользуемся и даже благородно.
Данила Гальперович: А зачем глубоко дышать? Можно другого попросить.
Ваге Аванесян: Армен Борисович, вы сыграли огромное количество ролей, вы в театре, в кино общались со многими людьми выдающимися, талантливыми, гениальными. Насколько я понимаю, вижу в ваших интервью, в наших личных интервью с вами, вы всегда избегаете давать характеристики людям, стараетесь этого не делать. Почему?
Армен Джигарханян: Не знаю. Не боюсь. Я работаю сейчас художественным руководителем театра, что мне работа не очень удобная, потому что я по своей сути клоун, который должен забавлять, вести и так далее. Но все равно это меня учит тому, что надо сказать: вот это плохо, на мой вкус, это не очень хорошо. Я, например, научен, что если я делаю замечание в актерском деле, первое же, что мне просится: «А ты вот так сыграй, покажи, как ты советуешь». Так меня учили. «Ты много рассказываешь. А ну-ка покажи сам». И мне кажется, это вещь важная в той профессии, которой я занимаюсь. Наверное, это очень хорошая вещь – сито. Поэтому мы перед тем, как рассуждать, мы это проведем, а потом посмотрим, что село, что осталось.
Данила Гальперович: Я как раз хотел спросить Армена Борисовича о существовании его театра, в том числе о существовании жизни этого театра экономической. И перед этим я напомню, что и по экономике Армен Борисович высказывался в своих фильмах, в частности, в одном из них он даже учил экономике Валентина Гафта.
Фрагмент из фильма:
- Хорошо, я помогу тебе выпутаться из этой истории. Но при условии, что ты больше не будешь самовольничать.
- Ты что, может создать спрос?
- Ты ничего не смыслишь в политической экономии. Спрос создать нельзя. Но можно создать условия, которые вызовут спрос.
- Что ты хочешь этим сказать?
- То, что сказал.
Данила Гальперович: Армен Борисович, тяжело экономически вашему театру? Что, вы выживаете, живете, существуете? У вас есть спонсоры? Вы зарабатываете? Как это – руководить театральным коллективом?
Армен Джигарханян: Я должен сказать правду. Тяжело. Сегодня театру тяжело. И все анекдоты, рассказы... наверное, люди умные, сильные выдумывают какую-то версию. Но сегодня театру трудно живется. Я говорю как говорю, поэтому думаю, что если кого-то обижу, попрошу извинения. Если бы у нас не был Лужков (я имею в виду московскую власть), то театру было бы труднее, хуже, тяжелее.
Данила Гальперович: Я правильно понимаю, это означает, что Москва помогает вашему театру?
Армен Джигарханян: Думаю, важно и существенно. Театр – странное учреждение. Театр я могу сравнивать только с роддомом. Потому что мы туда пришли, собрались: вот этот кусок масла надо брать, а это не надо, потому что это надо порезать вот столько. Если там что-то ущербное должно появиться – это плохо, когда разговор идет о деторождаемости, с чего наша с вами жизнь начинается.
Данила Гальперович: Но, на самом деле, в роддомах-то вполне уже научились смешивать коммерцию, там даже есть взаимозависимость.
Армен Джигарханян: Жалко, если обучились этому. Потому что там - чистое сливочное масло.
Данила Гальперович: А вообще театром можно заработать деньги?
Армен Джигарханян: Нет, невозможно. И даже не входите туда. Это невозможно и не нужно. Мы с вами все можем, я помогу вам - немножко грима вытянем оттуда и понесем домой. Ничего больше.
Данила Гальперович: Да, грим – это не нефть.
Илья Рассолов: Я хотел бы от театра перейти к вашим ощущениям. Вот вы говорили про клоуна. Как вы себя ощущаете, все-таки этот клоун одинокий? Одна из книжек Армена Борисовича как раз так и называется.
Данила Гальперович: Более того, в одном из других произведений он сказал: «Лучше быть одноногим, чем быть одиноким».
Армен Джигарханян: Да, это очень хорошая позиция. Я, например, очень рассчитываю на себя в самую, может быть, трудную, самую важную минуту. Если бы я занимался этим делом, я бы попытался научить этому людей. Надо, чтобы я понимал, что это я сделал. И вот это я сделал, потому что я понимал, что так надо. И я пойду туда, потому что я беру на себя эту ответственность. Может быть, моя профессия меня научила этому, потому что если зал замолчал, если зал смеется, если (что еще страшнее) зал плачет, - это я, это наши взаимоотношения. И это все родилось в результате наших откровений, а не потому, что так написано, что надо в это время. Это неправда. Я думаю, это важная неправда.
Данила Гальперович: Я очень надеюсь, что следующая часть разговора будет еще более личной, чем первая. Потому что возможность спросить вас о том, что вы думаете о жизни, об отношении к счастью, об отношении к тому, как его добиваются, для нас является ценной, и для наших слушателей тоже. В одном из своих произведений ваш герой говорит о счастье с очень молодой девушкой, которой этот герой, видимо, жутко нравится.
Фрагмент из фильма:
- Нет общего счастья, каждый ищет свое.
- А в чем ваше счастье?
- Я пытаюсь в последние моменты играть с судьбой в «орлянку». Считай, что я пройдоха.
- Вы не пройдоха!
- Пройдоха, пройдоха.
- Нет, вы не пройдоха! Потому что мне с вами хорошо. Вы не можете быть пройдохой.
- Откуда ты знаешь?
- А самая образованная девушка в Анчурии.
Данила Гальперович: «Самая образованная девушка в Анчурии» спрашивала вас о том, что такое счастье. И я тоже хочу вас об этом спросить. Что это такое?
Армен Джигарханян: Гласности боюсь в этом вопросе. Как-то выработались с годами какие-то вещи, которые я могу даже перетасовать. Но думаю, может быть, всем не понятно и не будет понятно, и хорошо, что не понятно. Вы учтите, что у меня профессия такая, что я клоун, потому что я должен схватить вас за нос, потрепать, повести и так далее. И думаю, что это хороший способ общения. А вот когда уже надо совершить поступок – вот тут, наверное, не очень просто.
Данила Гальперович: Есть ли у вас какое-то собственное ощущение, не рецепт, но ощущение, после чего и как, в результате какой суммы, может быть, чего-то вы чувствуете себя счастливым?
Армен Джигарханян: Нет, не знаю. Я вам скажу просто и как я думаю. Я уже сказал, что театру живется непросто. И мы с этими людьми соединились, пришли, договорились о чем-то, позвали друг друга. И я их в чем-то, наверное, убедил, они меня в чем-то убедили. А потом вдруг какой-то флюс появился. И нам говорят: «Ребята, этот флюс надо убирать, потому что это закончится печально». Но вместе с этим флюсом мы убираем и людей. Меня, например, учат, как это делать, хотя я приблизительно догадываюсь, как это можно сделать. Грубый пример. В Москве много бездомных собак. Но я не убежден, что отстреливание – это единственный способ. У меня ощущение, что, да, мы «отстреливаем» своих ребят. Для меня это очень трудно, говорю вам честно. Вот мне в театре чего-то не хватает, надо успеть сделать это. Вот эти три человека лишние, поэтому давайте их устроим напротив. Ну и все.
Данила Гальперович: Я правильно понимаю, что ощущению вашего счастья очень часто мешает ощущение чужого несчастья или возможности?
Армен Джигарханян: Да, наверное, так. Я вообще придерживаюсь того мнения, что надо не бояться, я должен в это вмешаться и даже немножко боль принести для того, чтобы вот этого вывести из этого состояния. Не бывает такого детского сада, где взялись за ручки и побежали. Этого нет и не будет. И чем страшнее и суровее жизнь, тем мы к этому привыкаем. Более того, как я, например, вижу, я опытный, уже много лет в театре, и я вижу, что по ошибке вот этот артист (или артистка) пришел в театр, это ошибочно. Вот что ему (или ей) сказать? Что, сказать: «Ребята, давайте другой театр организуем напротив»? Думаю, что мы будем все время лазить в какую-то ерунду. Это неправда. Я всегда говорил и буду говорить, когда мне с зубами надо что-то сделать: «Будет болеть?». «Будет болеть. Потерпи». Вот я благодарен этому врачу, который говорит: «Будет болеть. Потерпи».
Ваге Аванесян: Армен Борисович, на днях мой брат из Штатов приехал ко мне в гости в Москву, и я показал ему Москву. Многое его удивляет, раздражает. И он спрашивает постоянно: «Неужели это до сих пор так?!». Вот жизненные неудобства, нелогичные вещи, которые до сих пор остаются в жизни московской, в российской действительности, это вас раздражает?
Армен Джигарханян: Раздражает. Мы уже давно знаем, что в футбол должны играть те, которые умеют играть, или быть тренерами, которые умеют это делать, а не те, которые поставлены. Мы давно уже в этом убедились, но мы всегда боимся вдруг ошибиться. Надо понимать, что этот не может сделать. Вот я об этом вам сейчас рассказываю. Мучительно говорю, честно, не потому, что я такой святой, но я всегда вижу - вот актриса, вот актер, и я вижу, что они сегодня театру не нужны. А где им жить? Еще прибавляйте, что у них есть обязанность за что-то. И я не знаю, как ему (или ей) помочь. И нас Иисус Христос (не знаю кто) куда-то отправляет. Я человек не очень верующий, но я потрясен, когда Иисус говорит: «Если тебе трудно, иди ко мне, иди со мной, я тебе покажу, куда идти, но не оглядывайся», - сказал великий, гуманный человек. Мы очень часто, я думаю, здесь совершаем ошибки.
Илья Рассолов: Все-таки об ощущении счастья и несчастья человеческого. Мы сегодня, так или иначе, говорим об ощущениях. Сократ, Диоген говорили очень интересные и важные вещи примерно об одном и том же. Когда Диоген шел по рынку, он говорил, покупая продукты: «Диогену этого не нужно». Ощущаете ли вы с этим возрастом, что вам многое уже не нужно?
Армен Джигарханян: Молодец! Очень хорошо! Мой самый любимый тезис Сократа о том, как много на свете вещей, которые мне не нужны. Если я дойду до этого состояния, говорю вам ответственно и честно, я был бы, может быть, самым счастливым человеком. Потому что тогда поры откроются, как я дышать буду, иначе буду жить и приносить то, что я могу дать другим, - вот это будет самое главное. А не это: «Подожди, я ему это дал. Я что, сам это доем? Или не хватит?». Это очень трудно. И потрясающе, как много вещей на свете, которые мне не нужны.
Илья Рассолов: А что все-таки не нужно? Или это еще более сложный вопрос?
Армен Джигарханян: Это сложно. Я не знаю. Я должен все-таки раскопать себя. Потому что: «Одну минуточку! Там же «Мерседес»! А ты говоришь, что не нужно». А потом я думаю: «Да мне действительно не нужно». Насколько это меня прибавит как то, что я делаю в жизни, насколько я выйду или расскажу? Я должен рассказать вам. У нас был спектакль «Красная Шапочка». И я однажды иду, а перед входом в зал ребенок плачет. Я говорю: «Что, обидели ребенка?». Говорят: «Нет, он испугался волка». И мы потом уже собрались и начали думать, как мы должны сделать, чтобы он не плакал: «Давайте волка замажем чем-нибудь хорошим, вкусным». Я думаю, это важно. Потому что очень важно, в какой среде мы живем. Нас учили: в доме повешенного о веревке не говорить. Нам надо учитывать, что мы ставим.
Данила Гальперович: Надо сказать, что Армен Борисович еще довольно давно учил, как с легкостью избавляться от некоторых привязанностей.
Фрагмент из фильма: «Если вы на женщин слишком падки, в прелестях ищите недостатки - станет сразу все намного проще. Девушка стройна, мы скажем «мощи». Умницу мы наречем уродкой, добрую объявим сумасбродкой, ласковая – стало быть, липучка, держит себя строго – значит, злючка».
Данила Гальперович: Там еще большое перечисление способов, как именно избавляться от привязанностей. Но если говорить не о привязанностях, а о более глубоких вещах. Я мало знаю актеров, у которых есть приемные дети. У вас есть приемный сын. Вообще отношение к тому, как это все: надо – не надо, готов – не готов. Почему вы в свое время решили это сделать?
Армен Джигарханян: Для меня это сложный вопрос. Там есть очень серьезная опасность. Когда я играю Сократа или Гамлета: а ну-ка, становись Гамлетом. Думаю, что это трудная правда, очень трудная. Даже есть какая-то серьезная боль в человеке, если он занимается творчеством. Я всегда думаю, что это очень простая, вроде бы, формула, но это меня потрясает. История, когда кто-то пришел к Бальзаку и увидел, что он плачет. И его спросили: «А чего вы плачете?». Он сказал: «Отец с горя умер». Вот при всей вроде смешноватой истории, там есть страшная боль.
Данила Гальперович: У Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь», - это же о том самом.
Армен Джигарханян: Абсолютно. Эта вещь не так проста, как мы думаем, она очень серьезная. И родиться могут плохие чувства. Я это видел и встречал, когда я пошел, я хочу помочь, а потом это оказалось не в моей компетенции, и как я начинаю злиться и начинаю мстить им за то, что я не смог их... и так далее. Это непростая вещь, требующая то ли мужества... Даже не знаю чего.
Ваге Аванесян: Дата 24 апреля – день скорбный для всех армян. И параллельно идет процесс сближения с турками. Я думаю, что это интересная тема и для российских слушателей.
Армен Джигарханян: Да, очень важная.
Ваге Аванесян: Началась дискуссия в армянском обществе, не только в самой Армении, но и во всем мире: нужно ли оставить этот вопрос для будущих поколений или нужно добиваться справедливости сейчас, требовать признания геноцида?
Армен Джигарханян: Буду груб. Надо помочь и армянам, и туркам жить, не мстить. Мы вспомним, мы найдем для этого особые даты или скорби, или встанем на правое колено, на левое, без иронии говорю. Но я думаю, нам гораздо важнее, чтобы мы жили. И Армения, и армянский народ мой, и турки нуждаются в этом. Их не упрекнуть. Я очень наивный человек, и когда взрывают московское метро, я думаю: «Причем эти люди, которые утром шли на работу?..». Может быть, этот вопрос задать другим, сказать: «Давайте это выясним». Но так жестоко сводить счеты - думаю, это вещь нехорошая. И это очень серьезная вещь, на мой взгляд. Я глубоко за то, что Армения и турки должны дружить. Не просто работать, жить, ходить, а дружить, нуждаться друг в друге. И если у нас будет совесть спокойная, то мы обязательно выясним, кто приказал, почему это сделали и что в результате произошло, и что нам не делать. Я думаю, это очень важно. Мне мой брат, который живет в Ереване, утром очень рано позвонил и говорит: «Я тебя поздравляю – сегодня турки и армяне подписали соглашение!». Мое убеждение, что это очень нужно. Это два государства, два народа, живущие рядом, они прожили вместе, они песни поют одинаковые, они знают друг друга. Почти все армяне знают турецкий язык. И когда я оказался в Турции, то увидел, что половина турков знают армянский язык. Это мое убеждение. Потому что если ты считаешь, что надо поговорить, - ради Бога, нет проблем.
Данила Гальперович: Особенно мне нравится разбирательство: что появилось раньше – дудук или зурна? Это примерно из той же серии. Ведь действительно соседей не выбирают. Насколько я знаю, Армен Борисович вообще человек, который склонен к миротворчеству, сдержанности. Я помню одну из ваших историй, когда вы сидели с каким-то очень серьезным криминальным человеком, к вам подошла молодежь и попросила в довольно невежливом тоне покинуть помещение, потому что, мол, они тут развлекаются. Как отреагировал человек, который с вами сидел?
Армен Джигарханян: Это очень забавная история. Мы встали и ушли, мы сдались. Они сказали: «Деды, ну, иди...». И этот большой «авторитет», с которым я встречался, потому что мне нужно было, чтобы он помог, он бы мог вообще весь район стереть в порошок... И я подумал, какой же он мудрый. Он мне сказал: «Идем, потом чай выпьем». И я за это абсолютно. Сколько это стоит, сколько мы на это потратим, чего мы добиваемся – вот это важно.
И для меня тоже очень важная вещь, о чем мы говорим, насчет примирения. Я понимаю, это непростая вещь. Найдутся люди, которые попытаются этим спекулировать, перекрутить. Их полно. Но мы с тобой должны быть очень честны в этом желании. Мы соседи. Да, было несчастье, война была. Рядом немцы. Ну, давайте будем дальше стрелять. Думаю, это неверно, неумно.
Илья Рассолов: Раз пошла такая геополитическая тема. Вы сказали, что должно пройти тысячелетие, чтобы человек менялся. Человек не меняется. Но все-таки это информационный век, все-таки это новые технологии. Не происходит ли унификации, в том числе и культурной унификации? Одно из ваших выражений: «Театр сегодня должен играть все». Не есть ли вот этот «культурный сэндвич» или какой-то коктейль единый везде – в Армении, во Франции, в России и так далее?
Армен Джигарханян: Это очень важно и очень непросто. Мы же с вами знаем, что поначалу идет суррогат, идет заменитель. Вот я сейчас с заменителем сахара пью чай – это хуже, сахар лучше. Поэтому если у нас есть возможность не нанести вред, я думаю, это очень важно. Может быть, я уже старый. Все эти вопросы 10-20 лет тому назад, я думал, в минуту решатся. В минуту не решается ничего.
Данила Гальперович: Я переформулирую вопрос. Вот эта унификация. Не получается ли, что культура приходит к совершенно одинаковым способам выражения всего, теряется то, за что мы любили театр, в частности, отдельное лицо и отдельный способ? Или ничего, пусть?
Армен Джигарханян: Надо оставить, надо дать выбрать. Извините за грубость, дворняжка тоже живет. Дворняжка бывает иногда даже очень благородной, гораздо благороднее, чем «афганка». Я очень люблю собак.
Данила Гальперович: Фантастика! А есть самые любимые роли? У вас их такое количество!.. Вот то, что осталось внутри.
Армен Джигарханян: У меня нет такой проблемы. Актеры наши молодые и немолодые репетируют, и я иду к ним на репетицию, сажусь – вот это мои роли, это моя жизнь. И когда с ними чего-то происходит, я также думаю, что мне сделали этот замечательный подарок. Или у них огорчение, значит, огорчение надо перетянуть сюда, потому что иначе мы будем... Это работа, скажу пафосно, души и сердца ежедневная, нон-стоп.
Данила Гальперович: Армен Борисович, огромное спасибо за то, что пришли!