Марина Тимашева: Известно, что Гран-при 21-го фестиваля “Кинотавр” завоевала картина Светланы Проскуриной “Перемирие”. В фильме перемирие между враждующими “комбинатскими” и “рудковскими” устанавливается по субботам, поскольку баня одна, а мыться хочется всем. Помните, как в “Маугли” во время засухи львы идут вместе с буйволами на водопой, и никто никого не ест. Александр Роднянский хотел превратить шесть дней фестиваля в тот самый день водопоя в засуху. Объявив “Кинотавр” территорией сотрудничества, он пригласил к участию в нем лидеров враждующих кинематографических группировок (следуя Франсуа Рабле, назовем их “никитоманы” и “никитофиги”) и попробовал наладить между ними диалог. Чтобы осознать тщетность его стараний, нужно было оказаться на круглом столе, который вел глава Фонда поддержки кинематографии Сергей Толстиков. Он еще не начал говорить, а в зале возникло (цитирую по Борису Гребенщикову) “поле такого напряга, где любое устройство сгорает на раз”. Значительная часть собравшихся сразу выразила Толстикову свое недоверие, причем, в крайней агрессивном взвинченном тоне. Он в долгу не остался и нагрубил в ответ. “Никитофиги” видят в Толстикове ставленника ненавистного Михалкова, и уже этого довольно, что встретить его в штыки. Теперь они уверены, что навели тень на плетень компании “Movie Research”, на исследования которой опирается Фонд, но это еще бабушка надвое сказала, а перемирия точно не вышло. Смешно описала обстановку Светлана Проскурина:
Светлана Проскурина: Битком набитый зал. Проблема, которая была заявлена, всех интересовала. Что случилось? Пришли все, сели, понимают, что ситуация тяжелая, настроение очень разное, у всех разные смыслы, и это очень опасная зона, нужно очень сосредоточится и быть в чрезвычайной зоне приязни, только тогда можно объяснится. Что началось? Человек сел и сказал: так, все замолчали, вы ничего не понимаете. И дальше, понятно, хоть ты тресни, говорит умные вещи, это уже роли никакой не играет.
Марина Тимашева: Франсуа Рабле было бы интересно поприсутствовать и на собрании Гильдии киноведов и кинокритиков, когда она определяла своего лауреата. По идее, каждый имеет право обосновать свой выбор. И что же? Как только мнение оратора не совпадало с точкой зрения большинства членов Гильдии, как в зале начинался кошачий концерт. Значит, и тут никакого перемирия.
Кино вообще поделили на фильмы для “чистых”, так называемое “арт-хаусное”, и для “нечистых” – зрительское. Призывали даже поделить фестиваль на две части: для авторского кинематографа и для коммерческого. Интересно, будет ли когда-нибудь фестиваль для нормального? Рассказывая о своем новом фильме, Дмитрий Месхиев произнес:
Дмитрий Месхиев: Потому что такого обычного кино, к сожалению, наверное, сейчас делается мало, вот и все. Это простое кино про хороших людей, не более того.
Марина Тимашева: Выслушав эту тираду, я пошутила: если коммерческое кино - простое кино про хороших людей, то “авторское” – сложное кино про плохих. Моя шутка имела успех и разошлась по Интернету. Пожалуй, поясню. На самом деле, арт-хаус не сложнее обычного кино, так же, как жаргон не сложнее литературного языка, а впечатление сложности возникает за счет того, что он оперирует условными знаками, понятными только самим создателям и фестивальным тусовщикам. Они его сами производят и сами же потребляют. Одни и те же люди словоблудят про авторское кино и одновременно продюсируют тупые сериалы, пишут к ним сценарии, их снимают. В большинстве своем работают на две конторы. Хотя контора, по оболваниванию и оскотиниванию людей, конечно, одна. В начале 80-х годов в самиздатовском журнале “Зеркало” была опубликована статья. В ней было сказано, что есть народное творчество и высокое искусство, а все остальное – суррогат, и существует он в двух видах: коммерческой жвачки и элитарного ритуала. Практически все фильмы конкурса “Кинотавра” принадлежат одному или другому виду суррогата. О них и поговорим.
"Пропавший без вести" (премия за “Дебют”). Это фильм о человеке средних лет, который, благодаря цепочке нелепых, как сначала кажется, случайностей постепенно теряет дом, друзей, семью, паспорт и, наконец, собственное имя. Сначала ситуация как будто из Кафки; затем – из Гоголя, Сухово-Кобылина.... Перечисление источников можно длить бесконечно, смысл высказывания становится ясен через 20 минут, но в финале дополнительно старательно разжеван: человек, не склонный серьезно относиться к жизни, к работе, к другим людям – и есть пропавший без вести. Пропащий. Фильм хочет казаться притчей, но изобразительно реалистичен. А в реалистических обстоятельствах ни один человек в здравом уме не станет совершать поступков, аналогичных тем, что совершает герой. Продюсер Андрей Сигле полагает, что это история вне времени, а режиссер Анна Фенченко считает ее современной.
Андрей Сигле: Эта история, на мой взгляд, все-таки вне времени, потому что всегда люди выпадали из некоего социума, всегда они попадали в ситуацию, которая шла вразрез с общепринятой. И хочу сказать, что это не только принадлежность нашей страны, я в Германии встречал таких людей, которые абсолютно выпадают из общего течения жизни, кочуют по Европе, абсолютно не имея ни паспортов, ни места жительства, даже имен не имея. Их депортируют из одной страны в другую, они добираются до самой последней точки, и потом их высылают вообще непонятно куда.
Анна Фенченко: Достаточно свойственная черта современному человеку - некий инфантилизм, нежелание брать на себя ответственность. Это именно черта сегодняшнего времени. И я вижу вокруг себя достаточно много инфантильных мужчин, которые живут по инерции, именно потому, что они не хотят быть ни за что ответственными.
Марина Тимашева: Картину "Золотое сечение" снял Сергей Дебижев. Сюжет: мир лишился гармонии, потому что потеряна религиозная святыня. Масонский орден пробует вернуть восвояси статую Золотого Будды. Ее ищут Ксения Раппопорт и Алексей Серебряков. Действие переносится из Москвы в Камбоджу, и разворачивается в разные исторические эпохи. Тому, кто увидит в этом пародию на приключенческое кино вроде "Индианы Джонса", сообщу, что “Индиана” сам по себе пародиен. Выходит масло масляное – взбитое из многих компонентов контркультуры, какой она выглядела в СССР в 80-е годы. Фильм чем-то похож на выступления "Поп-механики" Сергея Курехина, в которых соединялись все мыслимые музыкальные стили, а на сцене творилось нечто невообразимое. Только тогда это было ново, полно энергии, а теперь кажется искусственным и умозрительным. Впрочем, изощренный в монтаже и в сочетании различных жанровых элементов приключенческий боевик, так красиво снят, что напоминает современный репринт старинной книги с вензелями и золотым тиснением.
А вот, что говорит о кинематографе Сергей Дебижев
Сергей Дебижев: Рассуждать о том, что вообще у нас существует реальный художественный или культурный процесс, по-моему, наивно. По-моему, мы заблуждаемся в том, что наша культурная жизнь течет, как полноводная река. Мне представляется, что это такие выбросы гейзеров, иногда на большую высоту, иногда на маленькую, иногда целыми днями нет ничего, туристы стоят, ждут, а гейзер не работает. А иногда как шибанет, надежда просыпается, а он - раз, и все. Нет стимула для новых идей.
Марина Тимашева: Без стимулов обошелся Дмитрий Мамулия. Его дебютный фильм "Другое небо" - на мой взгляд, лучший в конкурсе, но он получил награду только за музыку. Медленное кино, в котором очень мало слов, и слова эти – на двух языках: на фарси и на русском. Сюжет прочитывается и без слов: таджик с маленьким сыном приезжает в город, чтобы разыскать сбежавшую жену. Работящий, сообразительный, хороший отец – таков наш герой. Иное дело, что обстоятельства сильнее, чем он. Он это осознает – и поэтому безропотен. Фильм невероятно достоверен в деталях: как волокут за шиворот бездомных, как оформляют квитанции, как сушат под вентиляторами выстиранную рубаху... Но в то же время в картине Мамулии нет ни грамма “ползучего реализма”. Вот покорная отара овец, а вот безмолвные люди. Вот гаражи, в которых живут гастарбайтеры, а неподалеку - клетки для бездомных собак. Вот реальная лесопилка, но машина, которая валит деревья, обдирает с них кору, пилит на куски, уничтожает живое, - это еще и сильная метафора. Точно так же какой-то иной, неназванный, механизм обходится с людьми.
Дмитрий Мамулия: Название на самом деле возникло из одной цитаты Мераба Мамардашвили, где он говорит о другой земле и другом небе, как некоем мираже. Когда раньше корабли уходили в море и заблуждались, когда капитан не знал, что делать, он направлял корабль на Северную звезду. То есть, чтобы что-то понять, нужно очень сильно потеряться в жизни.
Марина Тимашева: В "Другом небе" нет натурализма, истерической взвинченности, никто не навязывает нам картины мира, в котором правят бал вурдалаки. Нет и кромешной тоски, потому что человек в этом фильме остается человеком, а финал трагичен, но не безысходен. В общем, в этом фильме есть действительно какое-то другое – не такое, как в большинстве российских картин – небо.
Конкурсная лента "Кто я" - детектив. Сюжетная завязка часто используется американским кино: человек теряет память, и с ним происходят загадочные вещи. Режиссер Клим Шипенко:
Клим Шипенко: Люди, которые делают детектив, так или иначе должны считаться с тем, что был Хичкок. Но в данном случае я на все смотрел и старался делать лучше и по-своему.
Марина Тимашева: Крепкий детектив строится, в основном, на закономерностях, а в фильме “Кто я?” большую роль играют случайности. Есть здесь, как обычно, некоторые логические сбои, но на другой чаше весов - увлекательная интрига, непредсказуемый финал, хорошие актерские работы Анатолия Белого, Александра Яценко и Сергея Газарова. Смысл тоже имеется: что может произойти с человеком, который подменил реальную жизнь вымышленной, поверил, как герой песни “Наутилуса Помпилиуса”, в то, что “любовь это только лицо на стене, любовь это взгляд с экрана”.
"Сатисфакция" Анны Матисон – тоже мелодрама по сценарию Евгения Гришковца (он же - исполнитель главной роли). Как часто бывает в пьесах Гришковца, мужской монолог разложен на два голоса. Предлагаемые обстоятельства (мужчины в борьбе за женщину устраивают оригинальную дуэль: кто первым напьется, тот и проиграл) кажутся чрезмерно условными, но диалоги живые и смешные, а Гришковец обаятелен. Хотя на первых порах, после армии, жизни в Кемерово и Калининграде, общения с разными людьми человеческий опыт Гришковца был богаче. Видимо, теперь он общается со светской тусовкой, ее представители - герои его фильма, а рассказать про них, в сущности, нечего. Сам Гришковец, впрочем, утверждает:
Евгений Гришковец: Помимо всяких художественных задач мне еще очень хотелось высказаться о том поколении, которое я знаю лучше, чем вы (я просто из него), и которое я не люблю. Которое, в основном, сейчас обладает теми самыми капиталами и деньгами, и которое в 90-е годы все на свете пропустило: от понимания, как воспитывать детей, до того, как любить женщину. Да и пить они не очень умеют.
Марина Тимашева: За “Сатисфакцией” последовало "Перемирие". Хотя сценарий написал Дмитрий Соболев, вышло похоже на Луцика и Саморядова. Главный герой (за эту роль приз получил Иван Добронравов) охотно участвует во всяческих бесчинствах, нисколько не задумываясь о том, куда собственно влечет его течение, и нисколько не меняясь.
Светлана Проскурина: Основная тема это перемирие, как избыток мира для каждого из нас, когда мы немножко дети перед миром, не в смысле простодушия и нежности, а в смысле нежелания ни в чем разобраться.
Марина Тимашева: Роль второго плана в этом фильме исполнил Сергей Шнуров, и все то время, что ему в фильме отведено, от экрана невозможно оторвать глаз. Он играет доморощенного философа, мечтающего о судьбе лихого разбойника. На вопрос, зачем живет, ответа не знает, а потому пишет книгу “Тоска Генки Собакина”. В принципе, так можно было назвать и сам фильм, только Генкина тоска бесшабашная, веселая, митьковская, а тоска наших режиссеров противная, зеленая. Она же заела героя фильма “Явление природы”. Снято оно фотоаппаратом (за что оператор получил награду фестиваля). Глеб Подгородинский играет очередную вариацию на тему лишнего человека. К сожалению, понять, что за среда его так заела, и за что заела, чем отличается он от своего друга-доктора, почему не дорожит женой – умницей и красавицей (Ксения Кутепова) решительно невозможно. Вот в мелодраме “Слон” Владимира Карабанова слон мается в кабине большегрузной машины, и сразу понятно, отчего он страдает. А метания людей в большинстве конкурсных фильмов ничем не обусловлены. История в “Слоне” такая: цирковая девушка Боня ( Анастасия Багрова) и водитель фуры Зарезин везут усыплять заболевшее животное. Выбирая имена персонажам, авторы, должно быть, намекали на Бонни и Клайда, хотя наша Боня – девушка миролюбивая. Еще режиссер посылал разные весточки Феллини, мол, “Ау, Федерико, мы здесь, мы любим твои фильмы”. Но все эти намеки считываются незначительной частью аудитории, да и не к лицу мелодраме. Фильм славно начинался, потом стал топтаться на одном месте, чтобы закончиться идиотской погоней и сантиментами отвратительно розового цвета. Роль Зарезина, кстати, опять играет Сергей Шнуров. А Слона, как следует из титров, играли две слонихи. Молодцы-девочки.
Переходим к “Гастарбайтеру” Юсупа Разыкова. Старый узбек отправляется в Москву на поиски пропавшего внука.
Юсуп Разыков: Я, когда пытался понять, что гастарбайтеры здесь делают, я понял, что они какую-то мнимую свободу для себя здесь нашли, помимо того, что они какой-то хлеб здесь пытаются заработать.
Марина Тимашева: Картина традиционная по форме, гуманистическая по содержанию, с совершенно неестественным финалом, в ней говорят на пяти языках (русском, таджикском, молдавском, киргизском и узбекском), люди в ней грешат, но почти все искренне .
Юсуп Разыков: Вы знаете, я оптимистичный пессимист, я бы сказал так.
Марина Тимашева: "Человек у окна" Дмитрия Месхиева - тоже мелодрама. В ней комик Юрий Стоянов замечательно сыграл лирико-драматическую роль актера-неудачника. Сценарий хромает на обе ноги. Однако, это единственный конкурсный фильм, которому долго аплодировал зал Сочинского зимнего театра.
Совершенно справедливо удостоено премии за лучший сценарий "Обратное движение" Андрея Стемпковского, хотя я непременно отметила бы еще изумительную работу Ольги Демидовой. Жанр – психологическая драма с элементами боевика. Сюжет: молодой герой возвращается из горячей точки, а его мать, совершенно уверенная в том, что сын погиб, взяла в дом таджикского мальчика. Говорит исполнитель главной мужской роли Владислав Абашин:
Владислав Абашин: Большая часть моего класса, большая часть моей группы, с который я учился в ПТУ - воевали, и они все вернулись. И то, что они были преданы государством, брошены и, в конце концов, все спились - для меня это было главное. Дань моему году, который на мясо отправили. Вообще, астафьевская тема: почему такие же смертные люди, как этот солдат, посылают себе подобных на убой.
Марина Тимашева: Как и в “Другом небе”, в “Обратном движении” ощутимо влияние братьев Дарденнов. Ольга Демидова оправдывает эту эстетику так:
Ольга Демидова: Когда у человека очень большое горе, оно тихое и это намного сильнее, чем все диалоги. Если бы мы много говорили, если бы мы играли страсти, это было бы не так сильно. Тишина выше боли.
Марина Тимашева: Картина Стемпковского немногословна, сосредоточена не столько на событиях, сколько на том, как люди на них реагируют, эмоции сглажены, многое сыграно в паузах, при этом, мотивация поведения абсолютно прозрачна. Фильм достоверен и в бытовых подробностях, и в том, что касается человеческих характеров и отношений. Здесь действительно есть обратное движение - к нормальной системе ценностей и моральных оценок, почти утерянной современным российским кино.
Чего не скажешь о фильме “Жить” Юрия Быкова. Волею обстоятельств один человек оказывается заложником другого, сильного и опасного. Увы, не прояснено, что именно заставляет крепыша-обывателя неотступно следовать за своим мучителем (раза три точно мог бы сбежать), но зрителя фильм держит в напряжении.
Юрий Быков: Американцы делают огромное количество качественного кино разного уровня, а мы качественного кино, хотя бы с жанровыми элементами, крепкого, внятного, практически не делаем. И поэтому каждый раз, когда пытаешься или, слава Богу, делаешь внятный, четкий по структуре и архитектуре емкий фильм, то сразу говорят: “Вы знаете, это недостаточно тонко”. Я абсолютно убежден, что сценарий должен строиться на какой-то очень внятной и темпоритмичной, динамичной структуре. И в него абсолютно спокойно, без зазрения совести, можно вносить идеологию, философию, что угодно, но сценарий должен быть историей от начала до конца, которую интересно смотреть чисто физически, наблюдать за человеком, что он делает, как он делает, какие эмоции он испытывает. Потому что все время сидеть в кадре, рассуждать о том, почему в России то или другое, Бог есть или Бога нет, и видеть зрителя: “Да, да, я понимаю…”. И уснул. Мне этого не хочется. Для меня эталоном являются режиссеры, я не буду их перечислять, которые, вероятно, никогда не получат никаких призов, кроме “Оскара”.
Марина Тимашева: Тут я с режиссером согласна, но, с одним уточнением. В американских фильмах такого рода всегда, даже при трагическом финале, торжествует справедливость. А в фильме “Жить” зло и добро меняются местами, и мораль всей басни – лучше быть волком, чем овцой. Осмелюсь предположить, что именно эта разница приводит к тому, что люди охотно смотрят американское, а не российское кино. Режиссер отвечал:
Юрий Быков: Мать все время говорила мне, что всегда будет существовать 10 процентов хороших людей, способных в любую минуту на серьезный поступок, 10 процентов злых, озлобленных, плохих людей, и 80 процентов людей, которые в пограничной ситуации могут туда перейти, а могут сюда перейти. То есть основная масса людей в зависимости от ситуации начинает адаптироваться, начинает приспосабливаться к тем обстоятельствам, которые существуют. И, конечно же, не пассионарность этой массы, это самое страшное. Страх, прежде всего, и заключается в том, что Михаил это человек положительный во всех отношениях и старается, даже заставляет себя, быть положительным человеком. То есть, когда ему опасность в данный момент не угрожает. Но если она ему сейчас и здесь угрожает, все - это мой мир, колбаса, крыша, тёща, и так далее, до свидания. И в этом основная мысль фильма, что процесс разложения нации в том и заключается, что мы прячемся за, казалось бы, замечательными, простыми вещами, как дом, семья, но, прячась за этим, мы перестаем иметь свою собственную гражданскую позицию и достоинство. И это парадокс. То есть вещи, которые мы обязаны пропагандировать, которыми мы обязаны восхищаться - институт семьи, детей, и так далее - они превращаются в нашу клетку, в тюрьму, в тюрьму духа человеческого. Я именно про это кино и снимал. Я не обвиняю, а констатирую. Я для себя в молодом возрасте обнаруживаю такую ситуацию, и что с ней делать, я не знаю.
Марина Тимашева: Лучшим режиссером “Кинотавр” признал Сергея Лозницу. Его картина “Счастье мое” - очередная инсталляция, от Дэвида Линча (“Шоссе в никуда”) до Балабанова (“Груз-200”), Серебренникова (“Изображая жертву” и “Юрьев день”), даже Гай Германики ( “Все умрут, а я останусь”). Сергей Лозница – сам автор сценария - так и не решил, что именно снимает – страшилку по мотивам русских народных сказок или псевдодокументальное кино, обличающее нравы современной России. Сказочная часть придумана хорошо, но быстро заканчивается. А за нею следуют сцены насилия и убийств, каждую из которых можно изъять из фильма безо всякого для него ущерба.
В России ничего не меняется, это топь и гиблое место, где с любым человеком можно сделать все, что угодно. Ужасно оригинальное высказывание, не правда ли? А люди выглядят так, что о них и не пожалеешь: нелочеловеки, вырожденцы. Вот я задаю вопросы, а Лозница отвечает.
Это фильм о России или нет?
Сергей Лозница: Это фильм, который принадлежит русской культуре, безусловно. Место действия - Россия и, безусловно, о России, с одной стороны. Но, как вы понимаете, язык описывает сам себя и говорит о себе. В этом парадокс языка. Фильм в данном случае описывает и меня, в том числе. То есть, и об этом тоже. Когда вы так именно ставите вопрос, вы сразу же отрезаете очень большой пласт ответов. То есть сразу же проблему сужаете, а она шире гораздо. Этот фильм, в том числе, когда его смотрите вы, он и о вас вместе этим фильмом.
Марина Тимашева: Скажите, в этом фильме, с вашей точки зрения, есть, скажем, симпатичный вам персонаж?
Сергей Лозница: В смысле “симпатичным”?
Марина Тимашева: Ну, человек, который вам нравится.
Сергей Лозница: Ну, конечно, есть. Все персонажи симпатичны…. Но я не понимаю… есть просто персонажи, которые близки, есть, которые чуть дальше. Но они симпатичные, даже эти два гаишника – они просто великолепны.
Марина Тимашева: Симпатичные гаишники зверски избивают и убивают ни в чем не повинного человека. При этом, в фильме, действие которого происходит то в наше время, то в дни войны, все же появляется один милый персонаж – бывший учитель, всю войну отсиживающийся в глухом селе в ожидании той минуты, когда немцы победят и установят порядок. За эти рассуждения его убивают вышедшие из окружения солдаты. Эта история скрепляет части разваливающегося сценария и снята она в совершенно особой манере и цветовой гамме. Появление учителя, его чистого дома, его ангелоподобного сынишки воспринимается белым светом на черном фоне основной части фильма. Изобразительно все подается так, что кажется ясным: вот где было счастье, вот за каким человеком была правда. Ну что ж, давайте вместе пожалеем о том, что мечты милого учителя не сбылись, Гитлер проиграл войну, а то было бы и в России чисто да уютно.
Сергей Лозница: А очень просто понимаете эту новеллу. Это один из очень важных эпизодов в фильме, это эпизод о толерантности. Есть столкновение мнений, а есть столкновение действий в жизни. Я не на стороне ни учителя, ни окруженцев, камера стоит в стороне вообще-то. И, с точки зрения столкновения мнений, каждый может быть прав или не прав. Но столкновение в жизни, правота и не правота - вполне определена, и этот эпизод намеренно снят в романтическом ключе, это тоже ирония. И этот эпизод очень важен, это ключ к пониманию картины, на мой взгляд. В этом-то есть проблема, в том, что готовы убивать, ради идеи.
Марина Тимашева: Выслушав рассуждения Сергея Лозницы, из которых, помимо прочего, вытекает, что камера как-то сама собой стоит и снимает, без оператора, без режиссера, или – вторая версия, что режиссер может быть так же бездушен, как камера, перейдем к некоторым обобщениям. Фильмов, которые с равным интересом могли бы смотреть профессионалы и зрители, то есть граждане, которые оплачивают кинопроцесс, если не в кассе кинотеатра, то своими налогами, таких фильмов очень мало. Зрители скучают по историям про обычных людей и с ясной моралью. Обитатели арт-хауса им в этом отказывают: они считают, что этическим категориям вообще не место в искусстве, главное, чтобы картинка была пооригинальнее, хотя, на самом деле, в ней тоже нет ничего особенного, ее, без зазрения совести, заимствуют друг у друга. Зрителям важно, чтобы герои вызывали сочувствие, но в большинстве фильмов людей не жалко совсем, сострадать можно только животным, если они болеют или погибают. На молодое российское кино сильно повлиял кинематограф братьев Дарденнов, отсюда – замедленность темпа, стертость эмоциональных реакций, некий аутизм персонажей. А на сценаристов сильнейшее воздействие оказали Луцик и Саморядов. Начиная с прямого заимствования драматургических ходов, заканчивая мифологическим образом России как “дикого поля”, или, как это было у Егора Летова, “русского поля экспериментов”. Но в сочинениях Луцика и Саморядова много воздуха, юмора, объемных характеров. Их эпигоны предпочитают концепции, умозрительные схемы, сконструированные обстоятельства, действовать в которых могут только функции, маски, марионетки, карикатуры. Снимают они холодные, лабораторные по преимуществу, фильмы. Клонированный, штампованный, неживородящий кинематограф.
Фото: Мумин Шакиров