Этот разговор я записал в 1996 году. С тех пор русский Лондон радикально изменился. Русских в британской столице теперь куда больше: то ли 300 тысяч, то ли 350. Но почему-то мало кто из них готов публично рассказать о себе и о том, почему они предпочли Лондон Москве или другим городам России. (Слушать)
УЧАСТНИКИ РАЗГОВОРА: Сева Новгородцев (сотрудник Би-Би-Си), А. Шлепянов (бизнесмен), О. Гордиевский (разведчик, двойной агент), Зиновий Зиник (писатель), А. Пятигорский (философ, 1929-2009гг.)
Речь пойдет о Лондоне, каким его видят русские лондонцы. Не туристы, не заезжие бизнесмены, а русские, долгие годы жившие в столице Соединенного Королевства. У каждого из них свой Лондон. Но сначала два эпиграфа.
"Кто скажет вам "Шумный Лондон!", тот, будьте уверены, никогда не видал его. Многолюден, правда, но тих удивительным образом... Кажется, будто здесь люди или со сна не разгулялись или чрезмерно устали от деятельности и спешат отдыхать. Женщины в Лондоне очень хороши. Одеваются просто и мило: все без пудры, без румян, в шляпках, выдуманных грациями."
Н.М. Карамзин "Письма русского путешественника", 1790 год.
"Нет города в мире, который больше бы отучал от людей, и больше бы приучал к одиночеству, как Лондон. Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки".
А.И. Герцен
"Былое и думы", 1864 год
Метафизика Лондона - тема нашего разговора с профессором Лондонского университета, философом Александром Пятигорским.
Философская идея города так же стара, как и сам город. Уже в текстах ранних эпох Двуречья, относящихся к началу второго тысячелетия до нашей эры, город принимается как какая-то абсолютная данность. Город называют скоплением башен и оград. Он уже тогда представлял собой нечто совершенно особое, особый вид человеческого обитания, не связанный с количеством людей. Мы знаем, что в те времена были сёла или деревни с большим населением, чем город. Но это были совершенно разные вещи. Город - это не скопление населения, город - это, как говорил когда-то замечательный американский исследователь и историк города Луис Манфорд, это особый духовный человеческий феномен. Лондон поначалу привлёк меня похожестью на Москву. Как Москва, Лондон строился стихийно. Самое главное, что есть в Лондоне - это его территория, это его горизонтальная расположенность. Большой Лондон в полтора раза больше Большой Москвы, а по населению в полтора раза меньше. Это один из самых просторных городов в мире. Лондон - это город, в котором чужой человек, а я чужой человек, может пропасть. Нигде ты не будешь так блаженно одинок, как в Лондоне. Всё зависит от твоего выбора. Ты можешь иметь знакомых, можешь не иметь знакомых. Можешь иметь соседей очень хороших, а можешь не иметь соседей вовсе. Я не знаю города, который бы давал такую автономность пространства. Вот эта горизонтальность Лондона, эти десятки тысяч, может, даже сотни тысяч небольших домов, они по-прежнему определяют его характер. Ни в одном вертикальном городе небоскрёбов, замков, башен ты так не затеряешься. Сама идея вертикальности очень суживает твое потенциальное место. Вертикальность - это знак иерархичности, из неё следует гораздо большая приуроченность, чем из горизонтальности. В Лондоне, при желании, ты можешь жить анонимно всю жизнь. Это та степень пространственной свободы, которая во Флоренции невозможна, в Риме трудна... в Москве, по-видимому, когда-то было что-то очень похожее... в Петербурге тоже невозможна. Он, Лондон, не только горизонтален, он ещё и полицентричен. В Лондоне, по крайней мере, пять центров. Я уже не говорю о том, что есть два Лондона: это Сити- Лондон и Сити-Вестминстер. Сама идея власти в Лондоне была идеей, по меньшей мере, двоевластия. Королевский административный Вестминстер и автономный купеческий Сити - самые прекрасные кварталы, они радиально отходят от своих центров. Я ощущаю, ну, как человек, в общем, помешанный на архитектуре, я всё время ощущаю возможность перехода из одной архитектурной среды в другую. В Париже это невозможно. В Париже ты сконцентрирован. В Париже ты нацелен. В Париже ты всегда ощущаешь свое место в возможных уровнях иерархий.
Есть ли у Лондона своя философия?
Это одна из любимых тем английских разговоров. Начиная с разговоров в учёных обществах и кончая разговорами в пабах. Вернее, наоборот: начиная с разговоров в тавернах. Конечно, у Лондона есть своя философия. Есть районы Лондона, которые упорно претендуют на первичность и первенство. Конечно, до сих пор есть идея Ист-Энда, но Ист-Энд неминуемо передвигается с востока на запад. Это теперь идея Излингтона, идея Кэмдена, идея города, который первично связан с демократией. Я бы назвал это демократической иллюзией Лондона. Лондон был исторически очень жёстким городом. Ист-эндцы, кокни, говорят: "Мы настоящие!". Сити, там правда сейчас никто не живет, но Сити заявляет о себе: "Мы хозяева!". Вестминстер заявляет о себе: "Мы правим!". Кенсингтон, Челси заявляют о себе: "А мы живём!". Вот эти постоянные перепады благосостояния, богатства, власти, могут совпадать, но на самом деле, для меня, конечно, Лондон остаётся местом, философски говоря, местом, где сходятся очень странный многоступенчатый, многоуровневый порядок с полным безвластием.
Философы чаще всего ищут уединения. Лондон даёт уединение?
Лондон даёт уединение больше, чем самая прекрасная английская деревня, состоящая из четырёх домов, одной церкви и одного паба. Просто в деревне тебя знают, более того, тебя знают на пять миль в окружности. В Лондоне каждый человек, который ищет одиночества, не просто получает его, он получает с в о ё одиночество. Это вот та антиприрода, что даёт тебе одиночество, которое можно обрести только в природе.
У Мандельштама есть знаменитые стихи "Не город Рим стоит среди веков, а место человека во Вселенной", стихи великолепные, но, на мой взгляд, бессмысленные. Мне кажется, что в отношениях города и человека попеременно, то город, то человек выступают в роли стеклодува. С вашей точки зрения, кто больший стеклодув: Лондон или лондонцы?
Лондон, по одной причине. Настоящий лондонец мечтает только об одном - уехать из Лондона. Не философ, не чудак, не одиночка, а вот так, средний лондонец, хочет дожить до отставки, продать свой дом или квартиру и, наконец, уехать из Лондона. Почему? Мы не должны забывать, что Лондон - это не Англия. И если англичанин, настоящий англичанин, живёт в этом космополитическом городе, то он несёт в себе то, чего не англичанин, живущий в Лондоне, не несёт - неистребимую любовь к земле. Главная мечта англичанина-лондонца, его главная мысль о будущем: уехать на свой клочок земли в провинцию. Земля до сих пор довольно дешёвая. Он может купить прекрасный коттедж, и он может с утра до ночи пропадать в саду или в огороде - это неистребимо в англичанине, его связь с землёй, поэтому настоящий англичанин временен в Лондоне. Раньше у здешних дворян, аристократов, у них, как у русских, был лондонский дом, был загородный дом, коттедж в деревне. Власть Лондона над англичанином не абсолютна, у него есть всегда альтернатива, она у него в сердце. Я думаю, что в этом смысле - и негативном и позитивном - стеклодув, конечно, Лондон.
Профессор Пятигорский, вы прожили и живёте в Лондоне уже более двадцати лет. В этом городе вы болели, вы любили, были счастливы, терпели поражения. Все эти чувства, которые вы испытали в Лондоне, отличаются от подобных чувств, которые вы испытывали в Москве?
Очень. В Москве - я это всегда чувствовал - ты находишься в определённой социально-культурной иерархии - иерархия вертикальна - ты находишься, в той или иной степени, в многоэтажном доме, на определённом этаже. Ты можешь спускаться вниз или подыматься вверх. Я говорю только о своём ощущении. В Лондоне ты всегда знаешь, что стоит сделать шаг в сторону по горизонтали - и ты можешь уйти и от победы и от поражения.
На вас повлиял Лондон, как на философа?
Я думаю - да. Он повлиял на меня в сторону меньшей резкости. Лондон очень смягчает, вообще Лондон ещё и очень снисходительный город. Я бы даже сказал так: Париж, который я всё-таки немножко знаю, Париж любезнее, но Лондон снисходительнее. Лондон - это, в общем, прощающий город.
Вас можно было бы теперь назвать лондонским философом?
В Лондоне есть много философов, и чужаков и англичан, но я не думаю, чтобы кто-нибудь из них, подумав, назвал себя лондонским. Лондон - это очень необязывающее место.
Мы на севере Лондона, в пабе "Сэр Ричард Стилс". Название паба литературное. Сэр Ричард был знаменитым повесой и литератором, который жил в Лондоне около 300 лет назад. В этот паб я пригласил лондонского романиста и эссеиста Зиновия Зиника. Он живёт в Лондоне уже более 20 лет, пишет по-русски и по-английски.
Зиновий, вы родились и долго жили в Москве, жили и писали в Иерусалиме, Париже, часто бываете в Нью-Йорке. Что такое литературная жизнь Лондона, что такое Лондон литературный, чем этот литературный Лондон отличается от литературного Парижа, Нью-Йорка, Москвы?
В Париже у меня вышли первые мои романы и ощущение от парижской литературной жизни, как у всякого человека из России, довольно-таки родное, и, может быть, отчасти неприятное, потому что ты чувствуешь себя частью огромной культуры, огромной машины культуры, ты - часть великого наследия, ты включён в какую-то иерархию ценностей, твоё место в каком-то смысле обеспечено. Попадая в Лондон, вы попадаете на остров. История литературы завязана в самой литературе. Нельзя не упомянуть романа Даниэля Дефо "Робинзон Крузо". Литература в Лондоне устроена так, как устроена хижина Робинзона: она складывается из ничего, буквально, и не знает никаких предыдущих законов. Надо каждый день жить сначала. Вы знаете, кстати, как устроен этот паб? Это очень характерно. Здесь раз, два, три, четыре помещения, и они сквозные. Если сесть в последней комнате, где горит камин, то можно увидеть комнату, где мы сейчас сидим, через неё нет входа, в буквальном смысле, в другое помещение: есть только проход и окно. Это, так называемая, задняя комната паба. Через неё мы попадаем на зады барной стойки. Мы видим бармена со спины. Получается пять планов, пять градаций света, пять ступеней света. Это вот представление о мире распространяется на весь литературный процесс в Англии, особенно в Лондоне, где, собственно говоря, нет центра. Это конгломерат хуторов. В каждом районе есть своя главная улица, и в каждом районе есть главный писатель. Главный писатель района Нотинхилл, который по богемности, может, перешибает Хэмпстед, где мы с вами сидим, - это писатель Мартин Эмис. Ему противостоит писатель совершенно другого района на юге Темзы - Грэм Свифт. Оба они, казалось бы, одного поколения, но тем не менее друг друга в каком-то смысле не читают. Более того, читатели Мартина Эмиса презирают Грэма Свифта. Я несколько лет жил на юге Лондона. Выяснилось, что это совершенно иная Вселенная
Зиновий, я правильно Вас понял: живи Виктор Шкловский в Лондоне, он никогда бы не написал своего эссе о гамбургском счёте, о единой литературной иерархии?
Естественно. Я думаю, что всё связано с размерами гонораров. У каждого есть свой гамбургский счёт, у каждого круга писателей. Когда Мартин Эмис получает гонорар в полмиллиона, который он не обязан вернуть, как бы книга не продавалась, то ясно, что о мелкотравчатости литературного процесса в Лодоне и самого этого писателя говорить не приходится. Лондонские писатели, в отличие от парижских, вместе собираться не любят. Писатели в Лондоне предпочитают встречаться с издателями или с журналистами. Они не объединены в какие-то компании. А когда это происходит, то всё быстро распадается, вот как этот паб с несколькими помещениями. Например, тот же Мартин Эмис разошёлся со своим ближайшим конфидентом, другом, собеседником Джулианом Барнсом, автором знаменитого романа "Попугай Флобера". Здесь всякая литературная дружба почему-то заканчивается если не скандалом, то, по крайней мере, расколом.
Зиновий, Вы часто бываете в этом пабе. Вас могут спросить здесь, кто вы, и Вы, допустим, ответите: "Я - писатель, лондонский писатель". Какой будет реакция завсегдатаев паба?
Здесь, в основном, собираются или спившиеся музыканты, или несостоявшиеся кинорежиссёры, какие-то мелкие предприниматели, которые покупают икру где-нибудь в Иране и обменивают её на холодильники в том же Казахстане. Это такая полубогема, поэтому они посчитали бы дурным тоном, если бы я сказал, что я писатель. Это просто неприлично. Я ходил сюда многие годы, но только года три назад они узнали, что я являюсь автором одного успешного романа, просто потому что его переделали для телевидения. Я всегда выдавал себя за переводчика. Это профессия, они понимают это. Например, человек, с которым я здесь очень часто беседую, Джим, он просто торгует машинами подержанными и одновременно ведёт дневник. Но он-то не говорит, что пишет какую-то книгу. Он говорит только, что ведёт дневник. Потом выясняется, что этот дневник закупило радио, Би-Би-Си-4. Но он никогда не признается, что он писатель.
Зиновий, Лондон говорит сразу на нескольких языках. Помимо английского, Лондон говорит на хинди, на урду, на арабском, на польском, кроме того лондонцы на севере и на юге говорят на своих диалектах. Это многоголосье сказывается на Вашем писательстве?
Английский язык впитал в себя много чужого. В особенности лондонский писатель знает огромное число диалектов и наречий. В этом его сила и в этом сила Мартина Эмиса, кстати. Поэтому он так плохо известен на европейской сцене, в то время как его противник, лучший враг Джулиан Барнс пользуется какими-то гениальными европейскими конструкциями, и поэтому их можно расшифровать в рамках всей европейской литературы. Для меня всякая диалектичность и фольклорность неприятны, потому что, утратив собственный московский диалект, я сопротивляюсь другому диалекту в культуре другого города.
Вы говорите на лондонских говорах или, по крайней мере, понимаете их?
У иностранца всякие говоры вообще на свете, а тем более лондонские говоры, вызывают странные ассоциации. Я какое-то время жил в Ист-Энде, районе кокни. Кокни - это язык лондонских простолюдинов. Ну, например, они опускают все согласные практически. Английское слово bottle (бутылка) знакомо, я думаю, нашему роосийскому читателю. На кокни оно будет звучать как "боэ". Опущены и две буквы "т" и буква "л". Однажды я ехал очень рано утром на автобусе и, засыпая, вдруг оказался в Китае. Потому что я слышал странную китайскую речь. И только проснувшись и услышав слово "бибоэ" - big bottle, я понял, что я не в Китае, а в Ист-Энде.
Из паба в Хэмпстеде поедем на кэбе в центр Лондона, в сквер Корн Филдс. Встречу в этом сквере мне назначил Олег Антонович Гордиевский, разведчик, в прошлом двойной агент. Известно, что Лондон - одна из мировых столиц шпионажа. Отличается ли эта столица от других столиц шпионажа: Парижа, Нью-Йорка, Москвы?
Ну, Москва - это совсем другое дело. В Москве был огромный КГБ, и настоящей агентурной работы в Москве западные разведки не могли вести. В Париже, в Лондоне и в Нью-Йорке шпионская работа велась многочисленными разведками, но никогда никто не проявлял такой активности и массовости как советская разведка. Разведчики смолоду, как только они начинали распределяться, искали возможность попасть в тот отдел, который занимается Лондоном.
У советских разведчиков были свои легенды о Лондоне?
Дело в том, что Лондон является - вы, может быть, не поверите - кулинарной столицей мира. Здесь такое количество этнических ресторанов -китайских, таиландских, вьетнамских, индийских, французских, итальянских! Главная легенда о Лондоне - это легенда о городе, где можно хорошо и интересно поесть. И поесть за чужой счёт, за счёт советских налогоплательщиков. Сотрудники КГБ имели почти что неограниченные ресурсы на оперативные расходы. То есть на оплату агентуры, на угощение лиц, которых они развлекали, которых они изучали, от которых они получали какую-то информацию. Идя в ресторан, вы заказывали роскошный обед или ужин с вином, шампанским и коньяком, и это всё оплачивалось из бюджета КГБ. В Лондоне работало почти две тысячи офицеров-разведчиков. Можете себе представить, что когда они выходили на улицы Лондона, если у каждого была операция, то в этот день могли быть задействованы, выражаясь языком КГБ, до 200 ресторанов и баров и такое же количество маршрутных автобусов, такси и метро. Вот что творилось в Лондоне в те годы - 70-ом, 71-ом, до массовой высылки. Здесь политический истэблишмент очень большой: 650 членов парламента в Палате Общин и почти 2 000 лордов. Каждый из них потенциальный источник полезной информации, и можно было затеряться в этом огромном городе, остаться незамеченным..
В Лондоне легко следить? И легко ли уходить от слежки?
В Лондоне с огромным потоком автомашин на всех улицах, даже в маленьких переулках, замечать слежку было очень трудно, а в пешем порядке еще трудней. Поэтому слежка в Лондоне занимала часы: 2-3 или более часов. После длительной проверки на очень изобретательном маршруте слежку можно было в конечном итоге обнаружить, хотя те тоже навострились и применяли такие средства, о которых, мы, может, и сейчас не знаем, например, вертолёты. Что касается вечера, то в темноте слежку практически невозможно обнаружить. Фары едут за вами, и вы не знаете, это огни машины, которая за вами следит, или просто какая-то машина едет сзади.
В Лондоне очень много замечательных и больших парков, садов, скверов. Парки работают на шпионов или нет?
Парки не очень работают на шпионов. Разведчики КГБ и ГРУ страшно боялись показаться полиции либо контрразведке гомосексуалистами. А если двое мужчин прогуливаются в лондонском парке, их могут принять за гомосексуалистов. Поэтому прибегали к паркам, кладбищам преимущественно для проведения тайниковых операций. Я лично участвовал по крайней мере в 3-4-ёх важных тайниковых операциях в Лондоне, и две из них имели место на кладбищах, две другие - в парках. Одна, в частности, вот в этом парке, где мы сейчас сидим. Я на эту операцию в этом парке - когда закладывал деньги в тайник - я привел детей и выглядел вполне респектабельным папашей, который с маленькими двумя девочками прогуливается по парку. Вот в этом самом парке в мае 1985 года мне было поручено заложить тайник для нелегала, который либо жил в Лондоне, либо сюда приехал из другого крупного города Британии. Это были деньги для него: 8 тысяч фунтов стерлингов. Они были запрятаны в кирпич, а кирпич был изготовлен специалистом по опертехнике, членом резидентуры. Кирпич выглядел как настоящий кирпич, только немножко больше размером. И вот я пришел в этот парк в назначенное время. Я должен был положить кирпич на дорожку под деревом ровно в 8 часов. С двумя своими девочками я прошёл по аллейке, вынул кирпич из пластикового мешочка, быстро положил под дерево и проследовал дальше по дорожке. Выйдя из парка, я на столбе входных ворот поставил сигнал - галочку для нелегала, что, мол, тайник заложен. И как мне потом стало известно, минут через 10-15 нелегал подошёл, увидел сигнал, прошёл по дорожке, поднял кирпич, положил его в свой пластиковый мешочек и удалился.
Ваши британские коллеги не прозевали его?
Ну, сначала не прозевали, но в конечном итоге прозевали. Дело в том, что здесь была большая бригада работников британской контрразведки, все они были блестяще переодеты. Была одна женщина якобы с маленьким ребёнком в коляске. На самом деле ребёнка там не было, а была прекрасная фотокамера, которая фотографировала нелегала. Там были один-два велосипедиста, один человек на мотоцикле и просто прохожие. Когда они увидели нелегала, они его подхватили и повели в сторону вокзала Кингс-Кросс, но когда они подошли к вокзалу, им показалось, что объект, этот нелегал, ведёт себя нервно. Они подумали, что он чувствует, что он под слежкой, а британская контрразведка хотела сохранить меня, не бросить тень на меня в результате слежки за нелегалом, и они его выпустили. В итоге нелегал никогда не был обнаружен. А через несколько дней меня отозвали в Москву, потому что КГБ заподозрил меня и очень сильно заподозрил, и фактически я был обречён и сбежал чудом из Советского Союза, а все эти нелегалы, всё это пошло насмарку, все нелегалы были отозваны немедленно в Москву, и никто из них никогда не вернулся в Британию.
Олег Антонович, а у вас был свой любимый ресторан в Лондоне?
Да, у меня были любимые рестораны. Мой любимый ресторан был арабский. Здесь арабские рестораны называют ливанскими. Потому что это как-то понятнее для англичан. На самом деле, это ближневосточные арабо-турецкие рестораны с прекрасной кухней. Мой ресторан находился на улице Кенсингтон Хай Стрит, и это было в двух шагах от моей квартиры. Мне разрешалось водить туда контакты, которые считались официальными или полуофициальными. Фактически это было на глазах властей, то есть британской контрразведки. Этот ресторан до сих пор остаётся моим любимым.
Наш разговор с бизнесменом и кинодраматургом Александром Шлепяновым, в прошлом ленинградцем и москвичом, я начал с вопроса о деловом Лондоне.
Когда-то, когда я жил глубоко за железным занавесом, в городе Ленинграде говаривали: "Надёжно, как в английском банке". Но когда я приехал в Лондон, стал жить здесь, то выяснилось, что это очень мягкая эмиграция, потому что Лондон коммерческий чрезвычайно близок к России. Такое же количество жуликов, так же ради денег готовы иногда маму продать, если нужно. Одним из моих первых деловых знакомств был лорд. Горбоносый, высокий, с седыми висками, в костюме в талию, сшитом у хорошего лондонского портного. Настолько на лице у него была написана честность, что я готов был сразу ему довериться, отдать вообще все свои деньги, а когда он мне сказал, что у него есть в имении коллекция живописи, собранная несколькими поколениями, и что он думает о том, чтобы расстаться с частью этой коллекции, то я, как старый фарцовщик и коллекционер, просто задрожал. Я понял, что вот, наконец-то, я поймал лёгкую добычу. Но когда я к нему приехал, действительно в чудный дом, построенный в двенадцатом веке, а потом перестраивавшийся много раз, в котором были наслоены все стили, все приметы разных эпох, разных поколений, и увидел всю эту живопись, я понял, что всё это фальшаки, всё это написано вчера. Грамотно написано, с хорошими кракелюрами, на старых холстах, в старых рамах, и очень похоже и на старых мастеров, и на импрессионистов, и на английский авангард, но всё, всё - новое. Когда я недвусмысленно дал лорду понять, что картина абсолютно ясна, лорд с улыбкой перевёл разговор на другую тему: мы заговорили о гольфе, о лошадях, о картах, и без всякого объяснения эта тема ушла в песок. Это был лорд. А вот история о рабочем классе. Моя первая большая квартира в Лондоне была совершенно гнилым чердаком, потому что я хотел купить дёшево, да и не имел больших денег. Так вот, эту квартиру нужно было полностью перестроить. Я позвал английских рабочих, пролетариев. Английские рабочие оказались еще большими жуликами, чем английский лорд. Начнём с того, что они заломили чудовищные деньги. Я с ними торговался, бился, но... После они пытались всё время подсунуть дешёвые материалы, выдавая их за дорогие. Как только я уходил, они садились тут же курить, пить чай, выпивать. Вообще, когда я с ними разговорился, начал обсуждать всяческие новости политической жизни, оказалось, что английские рабочие, во всяком случае те, которые мне попались, милые люди, кстати, обаятельные люди, но это совершеннейший оплот реакции, расизма. Все они были фаны, болельщики, лондонских спортивных клубов, все они рассказывали о том, кого они избили, кому проломили башку на прошлом матче регби в Трикенеме. То есть их рассказы звучали совершенно каннибальски. Очень часто вы можете прочитать в английских газетах о том, как в рабочих кварталах кто-то кого-то убил, расчленил, засолил, захоронил в собственном саду несколько любовниц подряд. Как правило, это всё рабочий класс или "лоуэр мидл класс" - наименее состоятельная часть среднего класса.
Александр, вы не только коллекционер и бизнесмен, но и кинодраматург. Волнует ли кинодраматурга жизнь Лондона?
Надо сказать, что женщины в Лондоне - это совершенно другие существа, нежели женщины в России. Восемь лет назад у меня был первый роман на английской земле. Бурная страсть. Очаровательная молодая женщина - значительно моложе чем я, естественно. В общем, прошло несколько дней этого романа: поездки по английским замкам, галерея Тейт, Курто инститьюшн - это одна из лучших музейных коллекций, вечерние клубы, и, наконец, мы подходим к основной части романа, решающей части. И когда, так сказать, уже пора действовать, эта дама говорит: "Ну, я, конечно, хочу, чтобы мы были вместе, но сначала мы должны поехать в Сэнт-Мэри (это больница, огромный госпиталь), и там я хотела бы, чтоб вы, Александр, проверились на СПИД". Я, надо сказать, находился в таком тяжёлом состоянии, близком к лёгкому помешательству, что я дал себя увлечь в госпиталь Сэнт-Мэри. Нужно было ждать тогда... сейчас это всё быстрее, но тогда нужно было ждать результата 16 дней. Через 16 дней я получил результат. К счастью, обошлось без СПИДа, но роман как-то сам собой затух за эти 16 дней. Очаровательная дама уже ассоциировалась у меня исключительно с лабораторией, с очередью в больнице Сэнт-Мэри. Мы были воспитаны на том, что на Западе какая-то неслыханная свобода нравов, граничащая с развратом и плавно в него переходящая, и поэтому когда вы приезжаете в Лондон и видите, что этот город очень пуританский, что любовный роман здесь - это событие. Средняя англичанка переступает очень серьёзный моральный барьер, когда она ложится с вами в постель.
Александр, "притон", "малина", "дно" - все эти слова очень много говорят уму и сердцу русского человека. Что они говорят лондонцу?
Я, откровенно говоря, не большой специалист по лондонскому дну, потому что приехал, когда мне уже было 55 лет, и поздно уже было окунаться всерьёз... Ну, что касается дна, такого сексуального дна... В какой-то мере поверхностно мне с ним удалось столкнуться, когда я водил партнёров в так называемые злачные места. Интересна, кстати, динамика в этом отношении. Первые мои российские партнёры лет восемь назад, прочитав объявления в будках телефонов-автоматов - объявления проституток, - немедленно требовали вести к ним. Затем пришло новое поколение. Это люди, которые хотели ходить в сауны с девушками. Следующий призыв эротоманов требовал уже дорогого эскорта, когда встреча с девушкой стоит фунтов 500. И, наконец, сегодня появилось поколение молодых русских, которых совершенно не интересуют женщины. Всё их интересует: биржа, Сити, крупные аукционы, но о девушках они не говорят.
Лондон для меня больше всего похож на быструю резкую компьютерную игру. Нужно быть всё время начеку. Если зазевался, очень легко всё проиграть, но очень легко всё начать сначала.
Последняя беседа - в Буш-Хаусе, штаб-квартире Всемирной службы Би-Би-Си, с ведущим радиопередачи "Севооборот" Севой Новгородцевым.
Сева, у людей работающих на радио, как правило, обострённый слух. Каким вы видите, точнее слышите, акустический образ Лондона?
Когда я выхожу в город, я стараюсь Лондона не слышать. Уши открываются, когда я сижу в саду, особенно летом, и издали слышно, как из четвёртого дома от нас, человек играет на тромбоне. Он христианин, по-моему, несколько раз в году играет в духовом оркестре Армии Спасения. А все остальные месяцы прилежно упражняется, чтобы сохранить чистоту звука и прицельность атаки. Из соседнего дома, где снимает квартиру негр с английской белой девушкой, летом периодически доносятся звуки истерической ссоры. Дело в том, что англичане только на вид сдержанны, но всем известно, что когда они ссорятся или впадают в истерику, вся эта дамба прорывается и всё это звучит совершенно безобразно. В доме напротив живёт какой-то морской адвокат, который страхует суда или ещё что-то. Он толстый, очень важный, очень денежный, а подруга его, по-моему итальянская журналистка, любит слушать оперу. Время от времени он граммофон затыкает. Но самое главное, что в бывшем помещении столярной мастерской за моим опять же садом несколько лет назад обосновалась студия звукозаписи. Туда въехали какие-то негритянские мальчики, и потом выяснилось, что владелец этой студии - зовут его Джази Би - весьма известная фигура в чёрной музыке. Вот такой у меня звуковой ряд. Ну, если вспомнить прошлое, то я по приезде в Лондон, ещё не отказавшись от музыкантских амбиций, что-то такое пытался делать, организовал пластиночную фирму и ходил по всем клубам как на работу. Слушал совершенно кошмарную музыку, потому что 99 процентов музыки в клубах таких рок-н-рольных исполняется начинающими командами, для которых самое главное - факт появления на сцене, вот это вот "фе", декларация своей программы, непонятной, неоформившейся. Слушать их совершенно невозможно. И вот там я встретил негров, которые играли музыку регги, и мы с ними завязались. Потом я с ними тоже играл, участвовал в концертах, даже выпустили несколько пластинок. Но репетиции наши происходили в подвале, совершенно необорудованном подвале, в котором только-только можно было разогнуться. Там каждый квадратный сантиметр был на учёте: какой-то глиняный пол, какие-то провода. Вот это для меня тоже осталось звуковым рядом Лондона. Ещё потому, что я прошёл школу большого оркестра, школу партитурной дисциплины, когда на репетиции дирижёр мог остановить и сказать: "Сыграем с цифры 2а до 3б, после этого остановимся и повторим". Негры могли играть безразмерную композицию минут на 10, ошибиться где-то в конце, сказать "from the top again" и начать всё снова. И так повторялось несколько раз за вечер.
Сева, а есть ли у Лондона не только акустический образ, но и свой радиообраз?
Здесь очень много коротковолновых станций, которые я слушаю во время поездки в машине или ночью, когда не сплю. На приёмнике они у меня все запрограммированы на кнопках, так что я автоматически в темноте тыкаю с одной на другую, и это моя компания из 7-и, 10-ти или 8-ми человек. Ночью на Би-Би-Си – 2 работают суперпрофессионалы перед пенсией. Люди, которые были всю жизнь диск-жокеями, и вот им сейчас уже за 50, они, естественно, молодежь развлекать не могут, но вместе со своим поколением они продолжают играть ту музыку, которую они как бы по возрасту представляют. Суперпрофессионалы, расслабленность колоссальная, знание музыки - до секунды: когда её нужно ввести и вывести, без малейшего напряжения, то есть это высший фейерверк, полёт, которому надо учиться всю жизнь. Есть Радио-4, которое я очень рекомендую днём. Это радиостанция для интеллигенции, такой, среднего пошиба, к которой я себя отношу, и там до сих пор сохраняется стандартный акцент Би-Би-Си. На всех остальных радиостанциях ввиду демократизации нашего общества этот акцент уже исчез. Долгое время империя, конечно, держалась на Англии, а Англия держалась на высшем среднем классе, выпускниках, там, Оксфорда, Кембриджа, и был стандартный английский, язык Би-Би-Си. И вот сейчас это осталось только на Всемирной службе в некоторых редакциях. Вот ночью включишь и слышишь, что интеллигентный человек с хорошо поставленной дикцией без напряжения говорит, или вот на Би-Би-Си - 4 музыка есть, музыка речи, которой нет больше нигде, потому что идет тотальная пролетаризация жизни.
УЧАСТНИКИ РАЗГОВОРА: Сева Новгородцев (сотрудник Би-Би-Си), А. Шлепянов (бизнесмен), О. Гордиевский (разведчик, двойной агент), Зиновий Зиник (писатель), А. Пятигорский (философ, 1929-2009гг.)
Речь пойдет о Лондоне, каким его видят русские лондонцы. Не туристы, не заезжие бизнесмены, а русские, долгие годы жившие в столице Соединенного Королевства. У каждого из них свой Лондон. Но сначала два эпиграфа.
"Кто скажет вам "Шумный Лондон!", тот, будьте уверены, никогда не видал его. Многолюден, правда, но тих удивительным образом... Кажется, будто здесь люди или со сна не разгулялись или чрезмерно устали от деятельности и спешат отдыхать. Женщины в Лондоне очень хороши. Одеваются просто и мило: все без пудры, без румян, в шляпках, выдуманных грациями."
Н.М. Карамзин "Письма русского путешественника", 1790 год.
"Нет города в мире, который больше бы отучал от людей, и больше бы приучал к одиночеству, как Лондон. Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки".
А.И. Герцен
"Былое и думы", 1864 год
Метафизика Лондона - тема нашего разговора с профессором Лондонского университета, философом Александром Пятигорским.
Философская идея города так же стара, как и сам город. Уже в текстах ранних эпох Двуречья, относящихся к началу второго тысячелетия до нашей эры, город принимается как какая-то абсолютная данность. Город называют скоплением башен и оград. Он уже тогда представлял собой нечто совершенно особое, особый вид человеческого обитания, не связанный с количеством людей. Мы знаем, что в те времена были сёла или деревни с большим населением, чем город. Но это были совершенно разные вещи. Город - это не скопление населения, город - это, как говорил когда-то замечательный американский исследователь и историк города Луис Манфорд, это особый духовный человеческий феномен. Лондон поначалу привлёк меня похожестью на Москву. Как Москва, Лондон строился стихийно. Самое главное, что есть в Лондоне - это его территория, это его горизонтальная расположенность. Большой Лондон в полтора раза больше Большой Москвы, а по населению в полтора раза меньше. Это один из самых просторных городов в мире. Лондон - это город, в котором чужой человек, а я чужой человек, может пропасть. Нигде ты не будешь так блаженно одинок, как в Лондоне. Всё зависит от твоего выбора. Ты можешь иметь знакомых, можешь не иметь знакомых. Можешь иметь соседей очень хороших, а можешь не иметь соседей вовсе. Я не знаю города, который бы давал такую автономность пространства. Вот эта горизонтальность Лондона, эти десятки тысяч, может, даже сотни тысяч небольших домов, они по-прежнему определяют его характер. Ни в одном вертикальном городе небоскрёбов, замков, башен ты так не затеряешься. Сама идея вертикальности очень суживает твое потенциальное место. Вертикальность - это знак иерархичности, из неё следует гораздо большая приуроченность, чем из горизонтальности. В Лондоне, при желании, ты можешь жить анонимно всю жизнь. Это та степень пространственной свободы, которая во Флоренции невозможна, в Риме трудна... в Москве, по-видимому, когда-то было что-то очень похожее... в Петербурге тоже невозможна. Он, Лондон, не только горизонтален, он ещё и полицентричен. В Лондоне, по крайней мере, пять центров. Я уже не говорю о том, что есть два Лондона: это Сити- Лондон и Сити-Вестминстер. Сама идея власти в Лондоне была идеей, по меньшей мере, двоевластия. Королевский административный Вестминстер и автономный купеческий Сити - самые прекрасные кварталы, они радиально отходят от своих центров. Я ощущаю, ну, как человек, в общем, помешанный на архитектуре, я всё время ощущаю возможность перехода из одной архитектурной среды в другую. В Париже это невозможно. В Париже ты сконцентрирован. В Париже ты нацелен. В Париже ты всегда ощущаешь свое место в возможных уровнях иерархий.
Есть ли у Лондона своя философия?
Это одна из любимых тем английских разговоров. Начиная с разговоров в учёных обществах и кончая разговорами в пабах. Вернее, наоборот: начиная с разговоров в тавернах. Конечно, у Лондона есть своя философия. Есть районы Лондона, которые упорно претендуют на первичность и первенство. Конечно, до сих пор есть идея Ист-Энда, но Ист-Энд неминуемо передвигается с востока на запад. Это теперь идея Излингтона, идея Кэмдена, идея города, который первично связан с демократией. Я бы назвал это демократической иллюзией Лондона. Лондон был исторически очень жёстким городом. Ист-эндцы, кокни, говорят: "Мы настоящие!". Сити, там правда сейчас никто не живет, но Сити заявляет о себе: "Мы хозяева!". Вестминстер заявляет о себе: "Мы правим!". Кенсингтон, Челси заявляют о себе: "А мы живём!". Вот эти постоянные перепады благосостояния, богатства, власти, могут совпадать, но на самом деле, для меня, конечно, Лондон остаётся местом, философски говоря, местом, где сходятся очень странный многоступенчатый, многоуровневый порядок с полным безвластием.
Философы чаще всего ищут уединения. Лондон даёт уединение?
Лондон даёт уединение больше, чем самая прекрасная английская деревня, состоящая из четырёх домов, одной церкви и одного паба. Просто в деревне тебя знают, более того, тебя знают на пять миль в окружности. В Лондоне каждый человек, который ищет одиночества, не просто получает его, он получает с в о ё одиночество. Это вот та антиприрода, что даёт тебе одиночество, которое можно обрести только в природе.
У Мандельштама есть знаменитые стихи "Не город Рим стоит среди веков, а место человека во Вселенной", стихи великолепные, но, на мой взгляд, бессмысленные. Мне кажется, что в отношениях города и человека попеременно, то город, то человек выступают в роли стеклодува. С вашей точки зрения, кто больший стеклодув: Лондон или лондонцы?
Лондон, по одной причине. Настоящий лондонец мечтает только об одном - уехать из Лондона. Не философ, не чудак, не одиночка, а вот так, средний лондонец, хочет дожить до отставки, продать свой дом или квартиру и, наконец, уехать из Лондона. Почему? Мы не должны забывать, что Лондон - это не Англия. И если англичанин, настоящий англичанин, живёт в этом космополитическом городе, то он несёт в себе то, чего не англичанин, живущий в Лондоне, не несёт - неистребимую любовь к земле. Главная мечта англичанина-лондонца, его главная мысль о будущем: уехать на свой клочок земли в провинцию. Земля до сих пор довольно дешёвая. Он может купить прекрасный коттедж, и он может с утра до ночи пропадать в саду или в огороде - это неистребимо в англичанине, его связь с землёй, поэтому настоящий англичанин временен в Лондоне. Раньше у здешних дворян, аристократов, у них, как у русских, был лондонский дом, был загородный дом, коттедж в деревне. Власть Лондона над англичанином не абсолютна, у него есть всегда альтернатива, она у него в сердце. Я думаю, что в этом смысле - и негативном и позитивном - стеклодув, конечно, Лондон.
Профессор Пятигорский, вы прожили и живёте в Лондоне уже более двадцати лет. В этом городе вы болели, вы любили, были счастливы, терпели поражения. Все эти чувства, которые вы испытали в Лондоне, отличаются от подобных чувств, которые вы испытывали в Москве?
Очень. В Москве - я это всегда чувствовал - ты находишься в определённой социально-культурной иерархии - иерархия вертикальна - ты находишься, в той или иной степени, в многоэтажном доме, на определённом этаже. Ты можешь спускаться вниз или подыматься вверх. Я говорю только о своём ощущении. В Лондоне ты всегда знаешь, что стоит сделать шаг в сторону по горизонтали - и ты можешь уйти и от победы и от поражения.
На вас повлиял Лондон, как на философа?
Я думаю - да. Он повлиял на меня в сторону меньшей резкости. Лондон очень смягчает, вообще Лондон ещё и очень снисходительный город. Я бы даже сказал так: Париж, который я всё-таки немножко знаю, Париж любезнее, но Лондон снисходительнее. Лондон - это, в общем, прощающий город.
Вас можно было бы теперь назвать лондонским философом?
В Лондоне есть много философов, и чужаков и англичан, но я не думаю, чтобы кто-нибудь из них, подумав, назвал себя лондонским. Лондон - это очень необязывающее место.
Мы на севере Лондона, в пабе "Сэр Ричард Стилс". Название паба литературное. Сэр Ричард был знаменитым повесой и литератором, который жил в Лондоне около 300 лет назад. В этот паб я пригласил лондонского романиста и эссеиста Зиновия Зиника. Он живёт в Лондоне уже более 20 лет, пишет по-русски и по-английски.
Зиновий, вы родились и долго жили в Москве, жили и писали в Иерусалиме, Париже, часто бываете в Нью-Йорке. Что такое литературная жизнь Лондона, что такое Лондон литературный, чем этот литературный Лондон отличается от литературного Парижа, Нью-Йорка, Москвы?
В Париже у меня вышли первые мои романы и ощущение от парижской литературной жизни, как у всякого человека из России, довольно-таки родное, и, может быть, отчасти неприятное, потому что ты чувствуешь себя частью огромной культуры, огромной машины культуры, ты - часть великого наследия, ты включён в какую-то иерархию ценностей, твоё место в каком-то смысле обеспечено. Попадая в Лондон, вы попадаете на остров. История литературы завязана в самой литературе. Нельзя не упомянуть романа Даниэля Дефо "Робинзон Крузо". Литература в Лондоне устроена так, как устроена хижина Робинзона: она складывается из ничего, буквально, и не знает никаких предыдущих законов. Надо каждый день жить сначала. Вы знаете, кстати, как устроен этот паб? Это очень характерно. Здесь раз, два, три, четыре помещения, и они сквозные. Если сесть в последней комнате, где горит камин, то можно увидеть комнату, где мы сейчас сидим, через неё нет входа, в буквальном смысле, в другое помещение: есть только проход и окно. Это, так называемая, задняя комната паба. Через неё мы попадаем на зады барной стойки. Мы видим бармена со спины. Получается пять планов, пять градаций света, пять ступеней света. Это вот представление о мире распространяется на весь литературный процесс в Англии, особенно в Лондоне, где, собственно говоря, нет центра. Это конгломерат хуторов. В каждом районе есть своя главная улица, и в каждом районе есть главный писатель. Главный писатель района Нотинхилл, который по богемности, может, перешибает Хэмпстед, где мы с вами сидим, - это писатель Мартин Эмис. Ему противостоит писатель совершенно другого района на юге Темзы - Грэм Свифт. Оба они, казалось бы, одного поколения, но тем не менее друг друга в каком-то смысле не читают. Более того, читатели Мартина Эмиса презирают Грэма Свифта. Я несколько лет жил на юге Лондона. Выяснилось, что это совершенно иная Вселенная
Зиновий, я правильно Вас понял: живи Виктор Шкловский в Лондоне, он никогда бы не написал своего эссе о гамбургском счёте, о единой литературной иерархии?
Естественно. Я думаю, что всё связано с размерами гонораров. У каждого есть свой гамбургский счёт, у каждого круга писателей. Когда Мартин Эмис получает гонорар в полмиллиона, который он не обязан вернуть, как бы книга не продавалась, то ясно, что о мелкотравчатости литературного процесса в Лодоне и самого этого писателя говорить не приходится. Лондонские писатели, в отличие от парижских, вместе собираться не любят. Писатели в Лондоне предпочитают встречаться с издателями или с журналистами. Они не объединены в какие-то компании. А когда это происходит, то всё быстро распадается, вот как этот паб с несколькими помещениями. Например, тот же Мартин Эмис разошёлся со своим ближайшим конфидентом, другом, собеседником Джулианом Барнсом, автором знаменитого романа "Попугай Флобера". Здесь всякая литературная дружба почему-то заканчивается если не скандалом, то, по крайней мере, расколом.
Зиновий, Вы часто бываете в этом пабе. Вас могут спросить здесь, кто вы, и Вы, допустим, ответите: "Я - писатель, лондонский писатель". Какой будет реакция завсегдатаев паба?
Здесь, в основном, собираются или спившиеся музыканты, или несостоявшиеся кинорежиссёры, какие-то мелкие предприниматели, которые покупают икру где-нибудь в Иране и обменивают её на холодильники в том же Казахстане. Это такая полубогема, поэтому они посчитали бы дурным тоном, если бы я сказал, что я писатель. Это просто неприлично. Я ходил сюда многие годы, но только года три назад они узнали, что я являюсь автором одного успешного романа, просто потому что его переделали для телевидения. Я всегда выдавал себя за переводчика. Это профессия, они понимают это. Например, человек, с которым я здесь очень часто беседую, Джим, он просто торгует машинами подержанными и одновременно ведёт дневник. Но он-то не говорит, что пишет какую-то книгу. Он говорит только, что ведёт дневник. Потом выясняется, что этот дневник закупило радио, Би-Би-Си-4. Но он никогда не признается, что он писатель.
Зиновий, Лондон говорит сразу на нескольких языках. Помимо английского, Лондон говорит на хинди, на урду, на арабском, на польском, кроме того лондонцы на севере и на юге говорят на своих диалектах. Это многоголосье сказывается на Вашем писательстве?
Английский язык впитал в себя много чужого. В особенности лондонский писатель знает огромное число диалектов и наречий. В этом его сила и в этом сила Мартина Эмиса, кстати. Поэтому он так плохо известен на европейской сцене, в то время как его противник, лучший враг Джулиан Барнс пользуется какими-то гениальными европейскими конструкциями, и поэтому их можно расшифровать в рамках всей европейской литературы. Для меня всякая диалектичность и фольклорность неприятны, потому что, утратив собственный московский диалект, я сопротивляюсь другому диалекту в культуре другого города.
Вы говорите на лондонских говорах или, по крайней мере, понимаете их?
У иностранца всякие говоры вообще на свете, а тем более лондонские говоры, вызывают странные ассоциации. Я какое-то время жил в Ист-Энде, районе кокни. Кокни - это язык лондонских простолюдинов. Ну, например, они опускают все согласные практически. Английское слово bottle (бутылка) знакомо, я думаю, нашему роосийскому читателю. На кокни оно будет звучать как "боэ". Опущены и две буквы "т" и буква "л". Однажды я ехал очень рано утром на автобусе и, засыпая, вдруг оказался в Китае. Потому что я слышал странную китайскую речь. И только проснувшись и услышав слово "бибоэ" - big bottle, я понял, что я не в Китае, а в Ист-Энде.
Из паба в Хэмпстеде поедем на кэбе в центр Лондона, в сквер Корн Филдс. Встречу в этом сквере мне назначил Олег Антонович Гордиевский, разведчик, в прошлом двойной агент. Известно, что Лондон - одна из мировых столиц шпионажа. Отличается ли эта столица от других столиц шпионажа: Парижа, Нью-Йорка, Москвы?
Ну, Москва - это совсем другое дело. В Москве был огромный КГБ, и настоящей агентурной работы в Москве западные разведки не могли вести. В Париже, в Лондоне и в Нью-Йорке шпионская работа велась многочисленными разведками, но никогда никто не проявлял такой активности и массовости как советская разведка. Разведчики смолоду, как только они начинали распределяться, искали возможность попасть в тот отдел, который занимается Лондоном.
У советских разведчиков были свои легенды о Лондоне?
Дело в том, что Лондон является - вы, может быть, не поверите - кулинарной столицей мира. Здесь такое количество этнических ресторанов -китайских, таиландских, вьетнамских, индийских, французских, итальянских! Главная легенда о Лондоне - это легенда о городе, где можно хорошо и интересно поесть. И поесть за чужой счёт, за счёт советских налогоплательщиков. Сотрудники КГБ имели почти что неограниченные ресурсы на оперативные расходы. То есть на оплату агентуры, на угощение лиц, которых они развлекали, которых они изучали, от которых они получали какую-то информацию. Идя в ресторан, вы заказывали роскошный обед или ужин с вином, шампанским и коньяком, и это всё оплачивалось из бюджета КГБ. В Лондоне работало почти две тысячи офицеров-разведчиков. Можете себе представить, что когда они выходили на улицы Лондона, если у каждого была операция, то в этот день могли быть задействованы, выражаясь языком КГБ, до 200 ресторанов и баров и такое же количество маршрутных автобусов, такси и метро. Вот что творилось в Лондоне в те годы - 70-ом, 71-ом, до массовой высылки. Здесь политический истэблишмент очень большой: 650 членов парламента в Палате Общин и почти 2 000 лордов. Каждый из них потенциальный источник полезной информации, и можно было затеряться в этом огромном городе, остаться незамеченным..
В Лондоне легко следить? И легко ли уходить от слежки?
В Лондоне с огромным потоком автомашин на всех улицах, даже в маленьких переулках, замечать слежку было очень трудно, а в пешем порядке еще трудней. Поэтому слежка в Лондоне занимала часы: 2-3 или более часов. После длительной проверки на очень изобретательном маршруте слежку можно было в конечном итоге обнаружить, хотя те тоже навострились и применяли такие средства, о которых, мы, может, и сейчас не знаем, например, вертолёты. Что касается вечера, то в темноте слежку практически невозможно обнаружить. Фары едут за вами, и вы не знаете, это огни машины, которая за вами следит, или просто какая-то машина едет сзади.
В Лондоне очень много замечательных и больших парков, садов, скверов. Парки работают на шпионов или нет?
Парки не очень работают на шпионов. Разведчики КГБ и ГРУ страшно боялись показаться полиции либо контрразведке гомосексуалистами. А если двое мужчин прогуливаются в лондонском парке, их могут принять за гомосексуалистов. Поэтому прибегали к паркам, кладбищам преимущественно для проведения тайниковых операций. Я лично участвовал по крайней мере в 3-4-ёх важных тайниковых операциях в Лондоне, и две из них имели место на кладбищах, две другие - в парках. Одна, в частности, вот в этом парке, где мы сейчас сидим. Я на эту операцию в этом парке - когда закладывал деньги в тайник - я привел детей и выглядел вполне респектабельным папашей, который с маленькими двумя девочками прогуливается по парку. Вот в этом самом парке в мае 1985 года мне было поручено заложить тайник для нелегала, который либо жил в Лондоне, либо сюда приехал из другого крупного города Британии. Это были деньги для него: 8 тысяч фунтов стерлингов. Они были запрятаны в кирпич, а кирпич был изготовлен специалистом по опертехнике, членом резидентуры. Кирпич выглядел как настоящий кирпич, только немножко больше размером. И вот я пришел в этот парк в назначенное время. Я должен был положить кирпич на дорожку под деревом ровно в 8 часов. С двумя своими девочками я прошёл по аллейке, вынул кирпич из пластикового мешочка, быстро положил под дерево и проследовал дальше по дорожке. Выйдя из парка, я на столбе входных ворот поставил сигнал - галочку для нелегала, что, мол, тайник заложен. И как мне потом стало известно, минут через 10-15 нелегал подошёл, увидел сигнал, прошёл по дорожке, поднял кирпич, положил его в свой пластиковый мешочек и удалился.
Ваши британские коллеги не прозевали его?
Ну, сначала не прозевали, но в конечном итоге прозевали. Дело в том, что здесь была большая бригада работников британской контрразведки, все они были блестяще переодеты. Была одна женщина якобы с маленьким ребёнком в коляске. На самом деле ребёнка там не было, а была прекрасная фотокамера, которая фотографировала нелегала. Там были один-два велосипедиста, один человек на мотоцикле и просто прохожие. Когда они увидели нелегала, они его подхватили и повели в сторону вокзала Кингс-Кросс, но когда они подошли к вокзалу, им показалось, что объект, этот нелегал, ведёт себя нервно. Они подумали, что он чувствует, что он под слежкой, а британская контрразведка хотела сохранить меня, не бросить тень на меня в результате слежки за нелегалом, и они его выпустили. В итоге нелегал никогда не был обнаружен. А через несколько дней меня отозвали в Москву, потому что КГБ заподозрил меня и очень сильно заподозрил, и фактически я был обречён и сбежал чудом из Советского Союза, а все эти нелегалы, всё это пошло насмарку, все нелегалы были отозваны немедленно в Москву, и никто из них никогда не вернулся в Британию.
Олег Антонович, а у вас был свой любимый ресторан в Лондоне?
Да, у меня были любимые рестораны. Мой любимый ресторан был арабский. Здесь арабские рестораны называют ливанскими. Потому что это как-то понятнее для англичан. На самом деле, это ближневосточные арабо-турецкие рестораны с прекрасной кухней. Мой ресторан находился на улице Кенсингтон Хай Стрит, и это было в двух шагах от моей квартиры. Мне разрешалось водить туда контакты, которые считались официальными или полуофициальными. Фактически это было на глазах властей, то есть британской контрразведки. Этот ресторан до сих пор остаётся моим любимым.
Наш разговор с бизнесменом и кинодраматургом Александром Шлепяновым, в прошлом ленинградцем и москвичом, я начал с вопроса о деловом Лондоне.
Когда-то, когда я жил глубоко за железным занавесом, в городе Ленинграде говаривали: "Надёжно, как в английском банке". Но когда я приехал в Лондон, стал жить здесь, то выяснилось, что это очень мягкая эмиграция, потому что Лондон коммерческий чрезвычайно близок к России. Такое же количество жуликов, так же ради денег готовы иногда маму продать, если нужно. Одним из моих первых деловых знакомств был лорд. Горбоносый, высокий, с седыми висками, в костюме в талию, сшитом у хорошего лондонского портного. Настолько на лице у него была написана честность, что я готов был сразу ему довериться, отдать вообще все свои деньги, а когда он мне сказал, что у него есть в имении коллекция живописи, собранная несколькими поколениями, и что он думает о том, чтобы расстаться с частью этой коллекции, то я, как старый фарцовщик и коллекционер, просто задрожал. Я понял, что вот, наконец-то, я поймал лёгкую добычу. Но когда я к нему приехал, действительно в чудный дом, построенный в двенадцатом веке, а потом перестраивавшийся много раз, в котором были наслоены все стили, все приметы разных эпох, разных поколений, и увидел всю эту живопись, я понял, что всё это фальшаки, всё это написано вчера. Грамотно написано, с хорошими кракелюрами, на старых холстах, в старых рамах, и очень похоже и на старых мастеров, и на импрессионистов, и на английский авангард, но всё, всё - новое. Когда я недвусмысленно дал лорду понять, что картина абсолютно ясна, лорд с улыбкой перевёл разговор на другую тему: мы заговорили о гольфе, о лошадях, о картах, и без всякого объяснения эта тема ушла в песок. Это был лорд. А вот история о рабочем классе. Моя первая большая квартира в Лондоне была совершенно гнилым чердаком, потому что я хотел купить дёшево, да и не имел больших денег. Так вот, эту квартиру нужно было полностью перестроить. Я позвал английских рабочих, пролетариев. Английские рабочие оказались еще большими жуликами, чем английский лорд. Начнём с того, что они заломили чудовищные деньги. Я с ними торговался, бился, но... После они пытались всё время подсунуть дешёвые материалы, выдавая их за дорогие. Как только я уходил, они садились тут же курить, пить чай, выпивать. Вообще, когда я с ними разговорился, начал обсуждать всяческие новости политической жизни, оказалось, что английские рабочие, во всяком случае те, которые мне попались, милые люди, кстати, обаятельные люди, но это совершеннейший оплот реакции, расизма. Все они были фаны, болельщики, лондонских спортивных клубов, все они рассказывали о том, кого они избили, кому проломили башку на прошлом матче регби в Трикенеме. То есть их рассказы звучали совершенно каннибальски. Очень часто вы можете прочитать в английских газетах о том, как в рабочих кварталах кто-то кого-то убил, расчленил, засолил, захоронил в собственном саду несколько любовниц подряд. Как правило, это всё рабочий класс или "лоуэр мидл класс" - наименее состоятельная часть среднего класса.
Александр, вы не только коллекционер и бизнесмен, но и кинодраматург. Волнует ли кинодраматурга жизнь Лондона?
Надо сказать, что женщины в Лондоне - это совершенно другие существа, нежели женщины в России. Восемь лет назад у меня был первый роман на английской земле. Бурная страсть. Очаровательная молодая женщина - значительно моложе чем я, естественно. В общем, прошло несколько дней этого романа: поездки по английским замкам, галерея Тейт, Курто инститьюшн - это одна из лучших музейных коллекций, вечерние клубы, и, наконец, мы подходим к основной части романа, решающей части. И когда, так сказать, уже пора действовать, эта дама говорит: "Ну, я, конечно, хочу, чтобы мы были вместе, но сначала мы должны поехать в Сэнт-Мэри (это больница, огромный госпиталь), и там я хотела бы, чтоб вы, Александр, проверились на СПИД". Я, надо сказать, находился в таком тяжёлом состоянии, близком к лёгкому помешательству, что я дал себя увлечь в госпиталь Сэнт-Мэри. Нужно было ждать тогда... сейчас это всё быстрее, но тогда нужно было ждать результата 16 дней. Через 16 дней я получил результат. К счастью, обошлось без СПИДа, но роман как-то сам собой затух за эти 16 дней. Очаровательная дама уже ассоциировалась у меня исключительно с лабораторией, с очередью в больнице Сэнт-Мэри. Мы были воспитаны на том, что на Западе какая-то неслыханная свобода нравов, граничащая с развратом и плавно в него переходящая, и поэтому когда вы приезжаете в Лондон и видите, что этот город очень пуританский, что любовный роман здесь - это событие. Средняя англичанка переступает очень серьёзный моральный барьер, когда она ложится с вами в постель.
Александр, "притон", "малина", "дно" - все эти слова очень много говорят уму и сердцу русского человека. Что они говорят лондонцу?
Я, откровенно говоря, не большой специалист по лондонскому дну, потому что приехал, когда мне уже было 55 лет, и поздно уже было окунаться всерьёз... Ну, что касается дна, такого сексуального дна... В какой-то мере поверхностно мне с ним удалось столкнуться, когда я водил партнёров в так называемые злачные места. Интересна, кстати, динамика в этом отношении. Первые мои российские партнёры лет восемь назад, прочитав объявления в будках телефонов-автоматов - объявления проституток, - немедленно требовали вести к ним. Затем пришло новое поколение. Это люди, которые хотели ходить в сауны с девушками. Следующий призыв эротоманов требовал уже дорогого эскорта, когда встреча с девушкой стоит фунтов 500. И, наконец, сегодня появилось поколение молодых русских, которых совершенно не интересуют женщины. Всё их интересует: биржа, Сити, крупные аукционы, но о девушках они не говорят.
Лондон для меня больше всего похож на быструю резкую компьютерную игру. Нужно быть всё время начеку. Если зазевался, очень легко всё проиграть, но очень легко всё начать сначала.
Последняя беседа - в Буш-Хаусе, штаб-квартире Всемирной службы Би-Би-Си, с ведущим радиопередачи "Севооборот" Севой Новгородцевым.
Сева, у людей работающих на радио, как правило, обострённый слух. Каким вы видите, точнее слышите, акустический образ Лондона?
Когда я выхожу в город, я стараюсь Лондона не слышать. Уши открываются, когда я сижу в саду, особенно летом, и издали слышно, как из четвёртого дома от нас, человек играет на тромбоне. Он христианин, по-моему, несколько раз в году играет в духовом оркестре Армии Спасения. А все остальные месяцы прилежно упражняется, чтобы сохранить чистоту звука и прицельность атаки. Из соседнего дома, где снимает квартиру негр с английской белой девушкой, летом периодически доносятся звуки истерической ссоры. Дело в том, что англичане только на вид сдержанны, но всем известно, что когда они ссорятся или впадают в истерику, вся эта дамба прорывается и всё это звучит совершенно безобразно. В доме напротив живёт какой-то морской адвокат, который страхует суда или ещё что-то. Он толстый, очень важный, очень денежный, а подруга его, по-моему итальянская журналистка, любит слушать оперу. Время от времени он граммофон затыкает. Но самое главное, что в бывшем помещении столярной мастерской за моим опять же садом несколько лет назад обосновалась студия звукозаписи. Туда въехали какие-то негритянские мальчики, и потом выяснилось, что владелец этой студии - зовут его Джази Би - весьма известная фигура в чёрной музыке. Вот такой у меня звуковой ряд. Ну, если вспомнить прошлое, то я по приезде в Лондон, ещё не отказавшись от музыкантских амбиций, что-то такое пытался делать, организовал пластиночную фирму и ходил по всем клубам как на работу. Слушал совершенно кошмарную музыку, потому что 99 процентов музыки в клубах таких рок-н-рольных исполняется начинающими командами, для которых самое главное - факт появления на сцене, вот это вот "фе", декларация своей программы, непонятной, неоформившейся. Слушать их совершенно невозможно. И вот там я встретил негров, которые играли музыку регги, и мы с ними завязались. Потом я с ними тоже играл, участвовал в концертах, даже выпустили несколько пластинок. Но репетиции наши происходили в подвале, совершенно необорудованном подвале, в котором только-только можно было разогнуться. Там каждый квадратный сантиметр был на учёте: какой-то глиняный пол, какие-то провода. Вот это для меня тоже осталось звуковым рядом Лондона. Ещё потому, что я прошёл школу большого оркестра, школу партитурной дисциплины, когда на репетиции дирижёр мог остановить и сказать: "Сыграем с цифры 2а до 3б, после этого остановимся и повторим". Негры могли играть безразмерную композицию минут на 10, ошибиться где-то в конце, сказать "from the top again" и начать всё снова. И так повторялось несколько раз за вечер.
Сева, а есть ли у Лондона не только акустический образ, но и свой радиообраз?
Здесь очень много коротковолновых станций, которые я слушаю во время поездки в машине или ночью, когда не сплю. На приёмнике они у меня все запрограммированы на кнопках, так что я автоматически в темноте тыкаю с одной на другую, и это моя компания из 7-и, 10-ти или 8-ми человек. Ночью на Би-Би-Си – 2 работают суперпрофессионалы перед пенсией. Люди, которые были всю жизнь диск-жокеями, и вот им сейчас уже за 50, они, естественно, молодежь развлекать не могут, но вместе со своим поколением они продолжают играть ту музыку, которую они как бы по возрасту представляют. Суперпрофессионалы, расслабленность колоссальная, знание музыки - до секунды: когда её нужно ввести и вывести, без малейшего напряжения, то есть это высший фейерверк, полёт, которому надо учиться всю жизнь. Есть Радио-4, которое я очень рекомендую днём. Это радиостанция для интеллигенции, такой, среднего пошиба, к которой я себя отношу, и там до сих пор сохраняется стандартный акцент Би-Би-Си. На всех остальных радиостанциях ввиду демократизации нашего общества этот акцент уже исчез. Долгое время империя, конечно, держалась на Англии, а Англия держалась на высшем среднем классе, выпускниках, там, Оксфорда, Кембриджа, и был стандартный английский, язык Би-Би-Си. И вот сейчас это осталось только на Всемирной службе в некоторых редакциях. Вот ночью включишь и слышишь, что интеллигентный человек с хорошо поставленной дикцией без напряжения говорит, или вот на Би-Би-Си - 4 музыка есть, музыка речи, которой нет больше нигде, потому что идет тотальная пролетаризация жизни.