Иван Толстой: На севере Италии, в Южном Тироле, с его великолепными альпийскими курортами, в городке Мерано существует малоизвестный Русский Дом, с православной церковью Св. Николая. Под сенью купола этого храма сохранилось – чудом, но также и стараниями людей - и небольшое, но любопытное книгохранилище. Наш корреспондент, историк Михаил Талалай, только что провел его обследование и составил полный каталог старого фонда. Михаил, как возник этот книжный фонд?
Михаил Талалай: Еще в 1875 году в Мерано было учреждено землячество русских жителей, так называемый Русский Комитет, существовавшее на пожертвования его членов. Целью Комитета была помощь больным и нуждающимся соотечественникам, желавшим пройти курс лечения в Тироле; одновременно предполагалось и строительство пансионата. Лечившаяся от туберкулеза московская купчиха Надежда Бородина оставила по завещанию Комитету крупную сумму для строительства специального Русского Дома. Работы по возведению Дома шли несколько лет, и в 1897 году в нем появились первые гости.
Правила Русского Дома были достаточно строгими и сложными. “Бородинская вилла” насчитывала 19 комнат и около 30 коек. В комнатах запрещалось готовить еду, перемещать мебель и ковры, вбивать гвозди в стены, держать собак и музыкальные инструменты (в качестве компенсации в столовой стоял “общий” рояль, и здесь часто проводили музыкальные вечера). Уже на заре существования Русского Дома была скомплектована отличная Библиотека с книгами на русском, французском, немецком, английском и итальянском языках. Работали читальный зал с газетами и журналами и игральный с шахматами. Книги, конечно, выдавались и “на руки” жильцам Дома.
К сожалению, в настоящее время в Мерано остались лишь фрагменты Библиотеки, насчитывающие более 1.300 изданий, среди которых — книги, журналы, богослужебные тексты, музыкальные партитуры и прочее - купленные или выписанные по абонементу дирекцией Дома, или оставленные его постояльцами, вернувшимися в Россию после окончания курса лечения.
Первая мировая война нанесла сокрушительный удар по жизни русской колонии — удар, от которого она так и не смогла оправиться. В результате поражения Австро-Венгрии вся территория Южного Тироля отошла к Италии. В те годы в Мерано практически осталось лишь двое русских жителей, основатели Комитета (брат и сестра фон Мессинги, из Нижнего Новгорода).
Послереволюционные эмигранты в большинстве своем не имели возможности платить за проживание даже в таких скромных учреждениях, как Русский Дом, вообще эмигрантов становилось все меньше, и в результате, после долгих перипетий, Русский Дом, включая его Библиотеку, стал собственностью муниципалитета города Мерано.
В 1991 году в Южном Тироле была создана Культурная Ассоциация “Русь”, откликнувшаяся на желание последних русских меранцев сохранить драгоценное наследие. Ассоциацию возглавила Бьянка Марабини Цёггелер, русская по матери. После разного рода шагов – помощь оказал и университет города Тренто в лице известной русистки Даниэлы Рицци - была составлена первая опись библиотеки. В настоящее время составлена более полная и подробная опись. Первая производилась прямо в притворе храма, где лежали книги, в крайне затруднительных условиях: не было электрического света и отопления.
Что же любили читать жители Русского Дома? О самых популярных книгах мы и не узнаем, так как их, скорее всего, как говорится, “зачитали”… Нет, к примеру, в старом фонде романов Достоевского и Толстого… Хотя писаний Льва Николаевича много, однако, это преимущественно его религиозные трактаты, запрещенные на родине. Отпечатанные неподалеку от Тироля, в Швейцарии или Берлине, они легко попадали в Русский Дом, но, судя по их свежему виду, были мало востребованы. Публика тут жила консервативная, под окормлением иеромонахов, приезжавших из петербургской Александро-Невской Лавры. Даже удивительно, как они, и их преемники, священники-эмигранты, терпели под церковным куполом сочинения яснополянского ересиарха.
Собственно эмигрантских изданий осталось немного, среди них есть редкие: например, парижская книга об одиссее казаков-беженцев в Эгейском море на острове Лемнос.
Впечатляет эмигрантское издание повести советского писателя Бориса Лавренева “Сорок первый”. Для того, чтобы книга нашла своего, эмигрантского читателя, ее напечатали в Берлине на старой орфографии.
Среди дореволюционных и эмигрантских книг, неожиданно выделяется советское издание “Евгения Онегина” 1937 года, с надписью “Эта книга принадлежит Федотовой Тамаре. 16 декабря 44 года”. Вероятно, Тамара была беженкой “Второй волны”, и по пути через Тироль оставила тут книгу. Об этом свидетельствует другая надпись, на старой орфографии, сделанная белоэмигрантом, с неразборчивой подписью, который отстраняется от “советского Пушкина”: “Эта книга мне попала совсем случайно, по рассеянности одной русской девушки”.
Трогательные надписи стоят на прекрасном издании “Басен Крылова”, которую носил в своем солдатском ранце российский солдат, вероятно, татарин по происхождению, улан Салим Айчиполовский. Очевидно, возвращаясь на родину, он подарил ее одному русскоязычному жителю Мерано: “Я, нижеподписавшийся, в свою очередь жертвую эту книгу Русскому Дому, так как эта книга во всех отношениях на пользу не только детям, но и взрослым, ибо все Крылов взял из жизни. 2/IX/1919 Meran, подполковник Адольф Станислав Мстиславович Бардецкий”. И, ниже, еще одна надпись:
“Братья офицеры, если возьмете в руки эту книгу, знайте, что я на 22-м году отставки, поляк и католик, хранил 15 месяцев знамя Бутырского полка, данное мне на хранение русскими солдатами, окруженными австрийскими офицерами и солдатами, и квартировавшими у меня. Бардецкий”.
Понятно, что писать на книгах нехорошо. Однако теперь, спустя сто лет, расшифровывать эти заметки крайне занимательно. Вот, к примеру, запись одного из читателей на повести Вербицкой “Горе идущим! Горе ушедшим…”: “Размазня на постном масле! Этот же читатель на другой книге поставил свое любимое: “Какая размазня!”. Есть еще несколько сердитых ремарок, а вот восторженные – не встречаются. Ругать всегда проще. Самая позитивная надпись такая: “Интересная, но не очень!”. Это - на романе Баранцевича “Две жены”.