Борис Парамонов: Был в Советском Союзе такой предрассудок: мол, работа в газете – лучшая школа для писателя. На самом деле это худшее, что можно пожелать будущему писателю. Самое худшее в газете – это язык, набор газетных штампов и клише, и не только словесных, а всяких - сюжетных, композиционных, вплоть до заголовков газетных статей, в которых очень любят употреблять названия известных литературных произведений, как-нибудь их переиначив: скажем, вместо “щит и меч” – “щит и печь” (пример из Битова). И еще одна милая особенность есть в газетах, в медии вообще: всеобщая подверженность мелким, но противным, вроде чесотки, эпидемическим заболеваниям. Где-то заведется одно речение – и пошло гулять по всей прессе. Нынче, при невиданном раньше бесцензурье, это особенно сказывается. Причем эти выражения, раз заведясь, совершенно вытесняют прежние, нормальные обороты речи. Примеров – даже не тьма, а как говорил Блок, тьмы, и тьмы, и тьмы. Вот, скажем, был – и есть в человеческой речи – глагол “питать”, в смысле “служить источником чего-либо”. Не ищите его в медии – теперь там говорят только “подпитывать”. А глагол “следить” навсегда вытеснен глаголом “отслеживать” - каким-то даже не сугубо, а трегубо сыщицким. Или – уже не глагол, а прилагательное: широким ходом по всему фронту пошло слово “личностный” - вместо нормального, удобного и предпочтительного в девяноста девяти из ста случаев “личный”. Или еще один словесный паразит, без всякого толку употребляемый: оборот “тот же”. Можно сказать: Бердяев был философом-персоналистом, а три фразы спустя “тот же Бердяев” или “у того же Бердяева”. Ничего подобного: говорится, скажем, о богатствах русской души вне всяких личных (“личностных”) отнесений, и вдруг – “тот же Бердяев”. Откуда он взялся? Из какой Тамбовской губернии вылез? Или еще: исчезло хорошее слово "кулисы" и появилось вместо него какое-то “закулисье”, явно произведенное от выражения “за кулисами”. И всё: больше нигде кулис не встретите, только закулисье.
В число газетных, медийных штампов может попасть какое угодно слово, даже самое почтенное, даже из самого уважаемого автора. Вот пример, который не перестает меня веселить и провоцирует мою бедняцкую латынь: “сик транзит глория мунди”!
Великий писатель Александр Исаевич Солженицын составил и до конца дней продолжал дополнять так называемый словарь языкового расширения, в основном запихивая в него номера из словаря Даля. Встречая такие словечки в его собственных текстах, иногда не без удовольствия ухмыляешься: попадаются выразительные и лично Солженицыну как-то идущие. Сейчас что-то не могу вспомнить ничего, кроме слова “вбирчиво”, что значит, надо полагать, “внимательно усваивая”. Но, конечно, и трудно запоминать все солженицынские новации. Кроме одного, заполонившего всё. Это слово “обустраивать”.
У Александра Жолковского есть забавный анализ этого новообразования:
Диктор: “Обустроить” - не русское слово, точнее - типичный солженицынский нео-архаизм. В нем слышится что-то бедняцкое, зэковское. Представляется какое-то затыкание дыр старой ветошью. Обернуться имеющимся с той же нехитрой солдатской обстоятельностью, с какой нога обертывается портянкой. Действительно, “обустроить” - не “перестраивать”. Обустройство предполагает, что обстановкой уже обзавелись, остается только обшить стены досками, обнести двор частоколом, и все образуется. Я недаром нажимаю на приставку “об”. В ней, особенно рядом с “нам”, отчетливо звучит общинное, округлое, самодостаточное каратаевское начало, желание отгородиться от посторонних: справить обутку, обиходить деток, в тесноте, да не в обиде, с миру по нитке - голому рубашка, по одежке протягивай ножки”.
Борис Парамонов: Как бы ни критиковал эту новацию опытный лингвист, слово мало сказать, что прижилось: оно поразило и заразило всё вокруг, на манер какой-нибудь проникающей радиации. Встречается в любого типа речи – хоть в деловой, хоть в художественной, хоть в высокоумной, хоть в серой. Проникло даже в названия учреждений. Был случай: покончил с собой какой-то генерал, занимавший пост то ли начальника, то ли зама начальника некоего Управления по капитальному строительству и обустройству армии. То, что раньше назвали бы “генерал-квартирмейстер”. Но ладно с давними временами – и сейчас можно было бы сказать вместо опостылевшего “обустройство” хотя бы “благоустройство”.
Это казенщина, но вот пример текста с претензией не только на ученость, но и высокую культурность – из книги доктора (!) филологических (!) наук Новикова, биографии Блока, печатающейся в солидном толстом журнале: “Блок и Люба принялись за обустройство новой квартиры на Галерной”. На галеры доктора наук! В одиночное заключение без права переписки! Да ладно Новиков, всё-таки свой, русский человек: так нет же, слово “обустройство”, оказывается, употреблял шеф СС Генрих Гиммлер! В еще одном толстом журнале был текст – что-то о фашистах, и это проклятое слово было всобачено в перевод какого-то немецкого документа.
Какой же музыкой в сравнении с этим ширпотребом звучит всякого рода блатная феня, всемерно обогатившая и без того богатые запасы русской речи! Встречая очередное – тысячное или стомиллионное – обустройство, широко улыбаешься, напав на какое-нибудь “пилить бабло” или того лучше – “отогнать бабло в оффшор”. Какое наслаждение доставила мне молодая писательница Ирина Денежкина, написав о покойнике: “лежит трупует”.
Трудно, конечно, писательницу Денежкину сравнивать с писателем Солженицыным, но ее трупарня, ей-богу, приятнее солженицынского обустройства.