Понимаю, все - или не все - ждут (или, к счастью, не ждут?), что такое напишется в этом году. Я совершенно не думала в каждую годовщину войны где-то что-то публиковать, ибо это становится спекуляцией на тему. Хватит того, что писала в прошлом году, в позапрошлом году в блогах, в журналах, на сайтах... Да, у меня есть рядом, под боком масса живых, настоящих, удивительных - обычных - человеческих историй. Про одну Манану, дважды беженку, полуосетинку, полурусскую, которая по-русски мало говорит, поскольку во время Второй мировой войны ее сироту-отца усыновила грузинская семья из Тамарашени. И она там родилась. Про другую Манану, у которой погибли два сына, грузинку, рожденную в Цхинвали, которая с болью говорит, что не надо было никого притеснять, что нельзя было вывешивать лозунги "грузия для грузин" в гамсахурдиевское время! И про то, как она живет сейчас... Ее единственная внучка - в Беслане (невестка - осетинка). И единственная зацепка за жизнь у Мананы - надежда, что когда-то увидит внучку, и вера в Бога. Про грузинские и смешанные семьи. Они не озлобились, не лицемерят. У них трудная жизнь, и они очень устали. Они не хотели войны, ни до, ни после, ни до победного конца!
А дальше будет длинно. Это просто два перепоста с другого сайта. Слово в слово перепостирую то, о чем говорила раньше, и много могу сказать еще. Таких людей, о которых речь, много, и они есть настоящая Грузия.
«Лучше мучиться и жить дома»
В Шида Картли (Внутренней Картли) люди прямые. Они и примут приветливо, и скажут, что думают, без обиняков и достойно, и не будет этих велеречивых тостов за столом, после которых остается порою послевкусие блестящей конфеточной обертки. Зато все сказано будет тихо, искренне, кратко и от чистого сердца. В самом сердце этого региона, в 1 км от Цхинвали я шла по полуразрушенному селу Никози примерно через полтора года после войны. Почти в то же время, когда побывала там в первый раз в 2008 году. Не покидало ощущение дежавю. Фотографии, которые я делала, почти точь-в-точь повторяли друг друга, словно разница между ними не год, а минута. Те же перерезанные глотки домов, инвалидные обрубки бывших жилых зданий...
- Не знаю, просто мы боимся пока строить, - объясняет одна из жительниц села Майя. - Нам дали компенсацию. Сделаем, а потом опять что-то начнется? Война же не кончена. Так же не останется. Просто нельзя, чтобы так осталось. Потому и не делаем ничего.
- И сколько думаете ждать?
- Еще очень долго. Мы знаем, что ждать придется долго.
Майя в рабочей накидке с надписью «Беди» (по-грузински «Судьба») открывает калитку разрушенного дома, поверх которой фотографирую развалины. Ей 54 года, до войны жила в другом доме, который полностью был разрушен, теперь перешла к глухой свекрови. Рядом с развалинами – подобие дома, одноэтажная однокомнатная однооконная коробка.
- Ее построила какая-то неправительственная организация (название на табличке у двери она не помнит), иначе вообще негде было бы жить.
…У 30-летней Пелагеи, Пело, четверо детей. Она грузинка, ее муж, Коте, осетин, стихарос (дьякон), прислуживает владыке на Литургиях. Весь второй этаж их дома разрушен ракетами, родители Пелагеи в день, когда попали в дом две ракеты, находились во дворе (сама Пело с детьми была уже в Гори, муж – в церкви), они случайно остались живы. Семья ютится на первом этаже, две маленькие комнаты, туалет во дворе.
- Какая-то помощь шла, - говорит Пело. - С Божьей помощью, получается так, что мы не голодаем. В декабре вот закончилась гуманитарная помощь... У меня сердце болит, ведь никаких причин для начала войны не было. Мы потеряли и Самачабло. А сколько молодых людей погибли зря! Сколько несчастных остались... Радует только благополучие детей, и забота о них в радость, хоть и сердят меня ужасно. Правда, жить стало немного тяжелей. Мы все еще боимся, что опять война начнется. Что еще может случиться хуже того, что уже произошло? О будущем трудно думать, живем сегодняшним днем.
...В селе вообще нет канализации, а его жители не могут даже выходить на свои поля, которые сейчас находятся на границе.
- Жизнь стала тяжелее, - делится 61-летний житель Никози Юра, - мы не можем работать на полях, которые находятся около границы, пасти скот, и самое худшее то, что у нас нет воды для поливания. Засыхают многолетние растения. Надеемся, что все образуется, дай Бог, если только правильно жить будем и трудиться. Злобы на осетин у меня нет. Я сам окончил Первую грузинскую школу в Цхинвали в 1966 году, у меня было много друзей. Это все политика Российского государства. И, наверно, это произошло и из-за наших грехов тоже.
Во время войны Юра остался в Никози. Когда бомбили монастырь, он находился там. Спасся случайно. Он ночевал в монастыре вместе с другими, и в тот момент просто выглянул наружу из трапезной комнаты, но владыка позвал его обратно, мол, не надо выходить, вернись. Как только Юра зашел, через несколько секунд в то место, где он стоял раньше, упала бомба.
Его младшая дочка Мариам сегодня говорит, что Дед Мороз ничего не принесет, но хотя бы стекла вставили в доме. И еще, с оглядкой на маму, хочет компьютер.
- Радости у нас мало очень, - говорит Нана, жена Юры. - Потому что мы все время живем с чувством страха, что могут прийти российские войска и выселить нас в Тбилиси. На будущее большая надежда, что в Грузии все успокоится, и наше Самачабло снова к нам вернется. Совсем без надежды нельзя жить. Со стороны российских солдат никакого насилия не было к нам применено, но тревога и страх остались. Осетины пришли, и мы сейчас не можем обрабатывать наши поля. Не пускают нас туда. Там, где перекрыто, даже малую часть урожая не соберем. Ни одного зернышка пшеницы!
Однако, как и все остальные, из Никози семья никуда не собирается уезжать.
- Лучше мучиться и жить дома в Никози, чем куда-то переезжать.
-------------------------------------
«Не хочу думать о войне»
Жители Никози 76-летняя Лейла и ее муж Коля – персонажи особые. Их снимал на камеру владыка, Лейла рассказывала и показывала, как спасалась от 58-й российской армии, прячась в течение 24 часов в сундуке. Зрители всегда смеются, потому что это действительно очень забавные кадры. Они бывшие танцоры знаменитого ансамбля Сухишвили-Рамишвили. Таких наверняка очень любили бы кинематографисты. Всматриваться в Лейлу – всматриваться в настоящую Грузию.
Их дом почти что примыкает к небольшому дому для паствы в самой епархии. В течение 14 лет они ни разу не заходили в церковь.
- Так, Лейла присылала нам что-то – спечет, приготовит, а в церковь не ходила, - улыбается владыка. - Теперь ее отсюда не выгонишь. Война помогла.
Ингуш, солдат российской армии, помогал ей навестить дом дочки в Нижнем Никози, корову посмотреть, есть ли, нет... Она ему говорила, что если нас увидят другие солдаты, скажи им, что я твоя пленная (чтобы ни она, ни он не пострадали).
- Я им всем говорила «сынок», – рассказывала Лейла. – Ведь если так говорить, они, может, и не убьют. Нет, так не грубили. «Не бойся, бабушка, у нас нет приказа убивать. Вот если будет…» А дочка как меня потом увидела… Я вся такая стала маленькая…
Лейла им давала воду. Помогала, чем могла.
- Я очень сержусь на тех, кто начал войну. Бедные люди и с одной, и с другой стороны никакой войны не хотят. Но кто нас спрашивает? Двенадцать человек взяли в плен, хотели там обменять на кого-то, среди них был мой муж. Когда осетины везли их в Цхинвали, по дороге им встретился полковник, который не дал возможности увезти их («Где держать будете? Чем кормить?»). Привезли обратно, поместили в один из домов, поставили охранников. Обращались с ними хорошо. Я искала своего мужа, пришла в то место, где их держали, и попросила охранника отпустить его. Сказала, что уведу его на какое-то время и приведу потом обратно. Его отпустили на час. Он пришел домой, переоделся, и я опять отвела его к ним. Я боялась, что если не верну, меня тоже арестуют. А через неделю всех отпустили.
В сентябре владыка их, после почти 40 лет совместной жизни, привел к венчанию. Есть у него очень смешные и уникальные кадры церковной свадьбы, в лучших традициях интонации грузинских короткометражек, но только документальные.
- А ты видела, как я танцую там? - спрашивает Лейла. Ей нравится быть киногероиней, хоть и смущается.
Она с успехом танцевала весной на Пасху. После праздничной Пасхальной службы, когда собрались в Никози многочисленные гости, был во дворе у церкви накрыт стол, и, как обычно происходит в Воскресение Христово в Никози, молодые парни и девушки, дети и старики танцевали грузинские танцы, пели народные песни, весело и светло, в 1 км от Цхинвали, до чьих корпусов рукой подать.
Снимаю как-то Лейлу на камеру...
- Вот в таком плохом платье не снимай меня. А хорошего платья нету, ничего нету. Трудно нам. Не так, как во время войны, конечно... Когда война была, такой день и такой час вспомнить не могу – ужас был. Дай Бог, чтобы не повторилось. Сейчас ходим туда-сюда, делаем, что надо – в огород пойдем, там соберем что-то: яблоки, груши... Живем только на пенсию, наш дом, который был поврежден во время войны, еще не отремонтирован, нет никакого дохода. Фрукты стало трудно продавать. Так и живем. А что делать, если нет другого выхода? Столько людей, молодежи погибло, люди не могут на могилы близких своих пойти... Сколько беженцев. Мой брат с семьей, другие родственники – все в коттеджах живут. Очень скучают по своим домам...
Эх, хорошо, что все мои близкие дома, живы-здоровы. После стольких бед люди вернулись в деревню, но все равно живем в страхе. Боимся очень повторения войны, она только горе и нищету людям приносит. Сейчас больше нищеты, чем раньше. Нет воды, поэтому не можем выйти на поля и обработать их.
- Что главное хотелось бы изменить в сегодняшней жизни?
- Хотелось бы жить в нормальных условиях. Отсюда никуда не хочу уезжать. Как я могу уехать сейчас? Во время войны не уехала. Когда-то ведь должно закончиться это. 10 лет уже мы в таком состоянии, никак не настает мирное время. Не хочу думать о войне и несчастьях, о мире хочу...
- Значит, надежда есть?
- Нельзя оставаться без надежды. Он же как мертвец, человек без надежды. У меня впервые появилась надежда, когда Патриарх тогда в августе к нам в деревню приехал. Показалось, будто все закончилось. Верю, что Господь защитит нас и не бросит на произвол судьбы.
Дальше Лейла строго-настрого мне приказывает:
- Без меня не уезжай. Предупреди. Ты когда отсюда домой поедешь, яблоки бери. Да-да, правда говорю, обязательно приду, дам.
Вкуснее этих яблок и дороже их я мало что пробовала...
А дальше будет длинно. Это просто два перепоста с другого сайта. Слово в слово перепостирую то, о чем говорила раньше, и много могу сказать еще. Таких людей, о которых речь, много, и они есть настоящая Грузия.
«Лучше мучиться и жить дома»
В Шида Картли (Внутренней Картли) люди прямые. Они и примут приветливо, и скажут, что думают, без обиняков и достойно, и не будет этих велеречивых тостов за столом, после которых остается порою послевкусие блестящей конфеточной обертки. Зато все сказано будет тихо, искренне, кратко и от чистого сердца. В самом сердце этого региона, в 1 км от Цхинвали я шла по полуразрушенному селу Никози примерно через полтора года после войны. Почти в то же время, когда побывала там в первый раз в 2008 году. Не покидало ощущение дежавю. Фотографии, которые я делала, почти точь-в-точь повторяли друг друга, словно разница между ними не год, а минута. Те же перерезанные глотки домов, инвалидные обрубки бывших жилых зданий...
- Не знаю, просто мы боимся пока строить, - объясняет одна из жительниц села Майя. - Нам дали компенсацию. Сделаем, а потом опять что-то начнется? Война же не кончена. Так же не останется. Просто нельзя, чтобы так осталось. Потому и не делаем ничего.
- И сколько думаете ждать?
- Еще очень долго. Мы знаем, что ждать придется долго.
Майя в рабочей накидке с надписью «Беди» (по-грузински «Судьба») открывает калитку разрушенного дома, поверх которой фотографирую развалины. Ей 54 года, до войны жила в другом доме, который полностью был разрушен, теперь перешла к глухой свекрови. Рядом с развалинами – подобие дома, одноэтажная однокомнатная однооконная коробка.
- Ее построила какая-то неправительственная организация (название на табличке у двери она не помнит), иначе вообще негде было бы жить.
…У 30-летней Пелагеи, Пело, четверо детей. Она грузинка, ее муж, Коте, осетин, стихарос (дьякон), прислуживает владыке на Литургиях. Весь второй этаж их дома разрушен ракетами, родители Пелагеи в день, когда попали в дом две ракеты, находились во дворе (сама Пело с детьми была уже в Гори, муж – в церкви), они случайно остались живы. Семья ютится на первом этаже, две маленькие комнаты, туалет во дворе.
- Какая-то помощь шла, - говорит Пело. - С Божьей помощью, получается так, что мы не голодаем. В декабре вот закончилась гуманитарная помощь... У меня сердце болит, ведь никаких причин для начала войны не было. Мы потеряли и Самачабло. А сколько молодых людей погибли зря! Сколько несчастных остались... Радует только благополучие детей, и забота о них в радость, хоть и сердят меня ужасно. Правда, жить стало немного тяжелей. Мы все еще боимся, что опять война начнется. Что еще может случиться хуже того, что уже произошло? О будущем трудно думать, живем сегодняшним днем.
...В селе вообще нет канализации, а его жители не могут даже выходить на свои поля, которые сейчас находятся на границе.
- Жизнь стала тяжелее, - делится 61-летний житель Никози Юра, - мы не можем работать на полях, которые находятся около границы, пасти скот, и самое худшее то, что у нас нет воды для поливания. Засыхают многолетние растения. Надеемся, что все образуется, дай Бог, если только правильно жить будем и трудиться. Злобы на осетин у меня нет. Я сам окончил Первую грузинскую школу в Цхинвали в 1966 году, у меня было много друзей. Это все политика Российского государства. И, наверно, это произошло и из-за наших грехов тоже.
Во время войны Юра остался в Никози. Когда бомбили монастырь, он находился там. Спасся случайно. Он ночевал в монастыре вместе с другими, и в тот момент просто выглянул наружу из трапезной комнаты, но владыка позвал его обратно, мол, не надо выходить, вернись. Как только Юра зашел, через несколько секунд в то место, где он стоял раньше, упала бомба.
Его младшая дочка Мариам сегодня говорит, что Дед Мороз ничего не принесет, но хотя бы стекла вставили в доме. И еще, с оглядкой на маму, хочет компьютер.
- Радости у нас мало очень, - говорит Нана, жена Юры. - Потому что мы все время живем с чувством страха, что могут прийти российские войска и выселить нас в Тбилиси. На будущее большая надежда, что в Грузии все успокоится, и наше Самачабло снова к нам вернется. Совсем без надежды нельзя жить. Со стороны российских солдат никакого насилия не было к нам применено, но тревога и страх остались. Осетины пришли, и мы сейчас не можем обрабатывать наши поля. Не пускают нас туда. Там, где перекрыто, даже малую часть урожая не соберем. Ни одного зернышка пшеницы!
Однако, как и все остальные, из Никози семья никуда не собирается уезжать.
- Лучше мучиться и жить дома в Никози, чем куда-то переезжать.
-------------------------------------
«Не хочу думать о войне»
Жители Никози 76-летняя Лейла и ее муж Коля – персонажи особые. Их снимал на камеру владыка, Лейла рассказывала и показывала, как спасалась от 58-й российской армии, прячась в течение 24 часов в сундуке. Зрители всегда смеются, потому что это действительно очень забавные кадры. Они бывшие танцоры знаменитого ансамбля Сухишвили-Рамишвили. Таких наверняка очень любили бы кинематографисты. Всматриваться в Лейлу – всматриваться в настоящую Грузию.
Их дом почти что примыкает к небольшому дому для паствы в самой епархии. В течение 14 лет они ни разу не заходили в церковь.
- Так, Лейла присылала нам что-то – спечет, приготовит, а в церковь не ходила, - улыбается владыка. - Теперь ее отсюда не выгонишь. Война помогла.
Ингуш, солдат российской армии, помогал ей навестить дом дочки в Нижнем Никози, корову посмотреть, есть ли, нет... Она ему говорила, что если нас увидят другие солдаты, скажи им, что я твоя пленная (чтобы ни она, ни он не пострадали).
- Я им всем говорила «сынок», – рассказывала Лейла. – Ведь если так говорить, они, может, и не убьют. Нет, так не грубили. «Не бойся, бабушка, у нас нет приказа убивать. Вот если будет…» А дочка как меня потом увидела… Я вся такая стала маленькая…
Лейла им давала воду. Помогала, чем могла.
- Я очень сержусь на тех, кто начал войну. Бедные люди и с одной, и с другой стороны никакой войны не хотят. Но кто нас спрашивает? Двенадцать человек взяли в плен, хотели там обменять на кого-то, среди них был мой муж. Когда осетины везли их в Цхинвали, по дороге им встретился полковник, который не дал возможности увезти их («Где держать будете? Чем кормить?»). Привезли обратно, поместили в один из домов, поставили охранников. Обращались с ними хорошо. Я искала своего мужа, пришла в то место, где их держали, и попросила охранника отпустить его. Сказала, что уведу его на какое-то время и приведу потом обратно. Его отпустили на час. Он пришел домой, переоделся, и я опять отвела его к ним. Я боялась, что если не верну, меня тоже арестуют. А через неделю всех отпустили.
В сентябре владыка их, после почти 40 лет совместной жизни, привел к венчанию. Есть у него очень смешные и уникальные кадры церковной свадьбы, в лучших традициях интонации грузинских короткометражек, но только документальные.
- А ты видела, как я танцую там? - спрашивает Лейла. Ей нравится быть киногероиней, хоть и смущается.
Она с успехом танцевала весной на Пасху. После праздничной Пасхальной службы, когда собрались в Никози многочисленные гости, был во дворе у церкви накрыт стол, и, как обычно происходит в Воскресение Христово в Никози, молодые парни и девушки, дети и старики танцевали грузинские танцы, пели народные песни, весело и светло, в 1 км от Цхинвали, до чьих корпусов рукой подать.
Снимаю как-то Лейлу на камеру...
- Вот в таком плохом платье не снимай меня. А хорошего платья нету, ничего нету. Трудно нам. Не так, как во время войны, конечно... Когда война была, такой день и такой час вспомнить не могу – ужас был. Дай Бог, чтобы не повторилось. Сейчас ходим туда-сюда, делаем, что надо – в огород пойдем, там соберем что-то: яблоки, груши... Живем только на пенсию, наш дом, который был поврежден во время войны, еще не отремонтирован, нет никакого дохода. Фрукты стало трудно продавать. Так и живем. А что делать, если нет другого выхода? Столько людей, молодежи погибло, люди не могут на могилы близких своих пойти... Сколько беженцев. Мой брат с семьей, другие родственники – все в коттеджах живут. Очень скучают по своим домам...
Эх, хорошо, что все мои близкие дома, живы-здоровы. После стольких бед люди вернулись в деревню, но все равно живем в страхе. Боимся очень повторения войны, она только горе и нищету людям приносит. Сейчас больше нищеты, чем раньше. Нет воды, поэтому не можем выйти на поля и обработать их.
- Что главное хотелось бы изменить в сегодняшней жизни?
- Хотелось бы жить в нормальных условиях. Отсюда никуда не хочу уезжать. Как я могу уехать сейчас? Во время войны не уехала. Когда-то ведь должно закончиться это. 10 лет уже мы в таком состоянии, никак не настает мирное время. Не хочу думать о войне и несчастьях, о мире хочу...
- Значит, надежда есть?
- Нельзя оставаться без надежды. Он же как мертвец, человек без надежды. У меня впервые появилась надежда, когда Патриарх тогда в августе к нам в деревню приехал. Показалось, будто все закончилось. Верю, что Господь защитит нас и не бросит на произвол судьбы.
Дальше Лейла строго-настрого мне приказывает:
- Без меня не уезжай. Предупреди. Ты когда отсюда домой поедешь, яблоки бери. Да-да, правда говорю, обязательно приду, дам.
Вкуснее этих яблок и дороже их я мало что пробовала...