Кристина Горелик: По данным Федеральной Службы Исполнения Наказаний, в местах принудительного содержания (по состоянию на 1 января этого года) находилось более 850 тысяч человек, из них женщин порядка 70 тысяч, подростков – 6 тысяч. А в Следственных изоляторах сидит, ожидая своей участи, около 131 тысячи человек. Общественные наблюдатели, которых я пригласила к себе в студию, ездят по тюрьмам и лагерям по всей России и смотрят, как живется заключенным, какие у них условия содержания, какие где нарушения со стороны тюремной администрации, какие жалобы поступают и так далее. Труд, надо сказать, не легкий.
Итак, позвольте представить моих сегодняшних гостей: это
Валерий Сергеев, член «Общественной наблюдательной комиссии по соблюдению прав человека в местах принудительного содержания по городу Москве» и Елена Гордеева, сотрудник «Центра содействия реформе уголовного правосудия».
Начну я, пожалуй, с аномальной жары, ведь она не щадит ни детей, ни стариков, ни заключенных. Но если обычные люди могут поставить себе кондиционеры в квартиру или хотя бы вентиляторы, то как справляются с такой жарой в тюрьмах и СИЗО, я не представляю. Расскажите, пожалуйста, наверное, там очень жарко, да?
Валерий Сергеев: Я недавно был в СИЗО Лефортово, город Москва. Вполне благополучное считается, поскольку оно такое элитное, оно было под ФСБ всегда или КГБ. Сейчас тоже в подчинении у главного управления ФСИН, то есть напрямую подчиняется директору ФСИН Реймеру Александру Александровичу.
Кристина Горелик: А кто там сидит - элитные кто-то?
Валерий Сергеев: Вообще-то да. Там сидят сенаторы, даже террористы, пираты.
Кристина Горелик: Террористов причислили к элитным.
Валерий Сергеев: Кстати, одновременно сидят и простые украинские женщины, которые нелегально пересекли нашу границу без паспорта. И сидят они там всего лишь примерно месяцев 7, пока идет следствие.
Кристина Горелик: По какому тогда принципу отбирается именно в это СИЗО Лефортово?
Валерий Сергеев: Почему именно эти женщины попадают туда? Потому что они нарушили границу, а пограничные войска – это у нас часть ФСБ. Что касается жары, мы специально в Лефортово как можно больше камер обошли. Во-первых, мы в медчасти обнаружили, что у них есть термометр, который мгновенно в состоянии измерить температуру в камере. И мы взяли эту штучку вместе с сотрудником медчасти, которая ходила и измеряла в каждой камере.
Кристина Горелик: И что показалось?
Валерий Сергеев: Температура была от 27 до 29,5. Мы спрашивали заключенных: как вы себя чувствуете? В основном ответы были такие: что ж поделаешь, погода такая, приходится терпеть.
Кристина Горелик: Не хотели про тюремную администрацию говорить?
Валерий Сергеев: Нет, просто, вы знаете, Лефортово, все-таки там контингент не тот. Им, наверное, все-таки повезло, потому что относительно остальных СИЗО это СИЗО не так переполнено, там всего 160 человек.
Кристина Горелик: А сколько мест?
Валерий Сергеев: Как говорит руководство, 300 мест.
Кристина Горелик: А сидят 160 всего. В Бутырке хуже живется. На днях Генеральная прокуратура опубликовала результаты проверки условий содержания заключенных в московском СИЗО-2 "Бутырка" и признала эти условия не соответствующими закону. В частности, "в пользовании заключенных под стражу лиц находится большое количество запрещенных предметов". Причиной тому, по мнению прокуратуры, является плохой обыск камер. Стены и потолки в некоторых камерах поражены грибком, имеются отслоения краски и штукатурки, карцеры расположены в подвальном помещении административного здания СИЗО, в них отсутствует естественное освещение. Кровля крыши долгое время не ремонтировалась, из-за этого на потолках и стенах имеются следы протечки воды". Кроме того, число спальных мест превышает установленные нормативы, а норматив – это – всего лишь четыре квадратных метра на человека. То есть даже такая минимальная норма не соблюдается.
Вы наверняка посещали Бутырку?
Валерий Сергеев: О чем там говорится - о присутствии предметов, которые не должны. Что имеется в виду?
Кристина Горелик: Мобильные телефоны, гражданская одежда. Мне рассказывали, что в тюрьме за деньги можно пронести все, что угодно, и наркотики проносятся, и тайники находятся с мобильными телефонами, с гражданской одеждой.
Валерий Сергеев: Нам тоже рассказывали. У меня знакомый один есть, он отбывает срок в колонии на Севере. И я когда опосредованно спросил: у вас там, наверное, мобильник есть на отряд один. Он улыбнулся, будучи там: не один, а двести. Причем делают шмон, забирают мобильники и прочее, а через два дня этот мобильник продается опять этим же самым заключенным. То есть идет постоянный оборот. Это что - коррупция или жизнь? Это нормальная жизнь, все дают друг другу жить.
Кристина Горелик: Что касается Бутырки.
Валерий Сергеев: Тюрьма большая, мы не в состоянии были обойти все камеры и все уголки, и не всюду нас особенно и хотели не то, что пускать, а просто нас не водили туда, а мы не знали, что там есть такое вот. И камеры разные. Есть вполне благоустроенные, отремонтированные, почти что евроремонт и не почти.
Кристина Горелик: А вы должны знать, что вас захотят пускать именно в отремонтированные.
Валерий Сергеев: Мы специально хотели посмотреть и такие, и такие, и мы посмотрели. Есть, очевидно, еще и хуже. И там действительно и потолки подтекают, штукатурка отслаивается и так далее.
Кристина Горелик: Говорили об этом?
Валерий Сергеев: Да. Но ответ такой: ну что же вы хотите тюрьма старая. И она действительно построена при Екатерине еще. У нас перманентный косметический ремонт идет. Один блок, потом плавно переходим на другой и так плавно круглый год идет ремонт. Но пока мы делаем круг, получается, что та камера, с которой мы начинала, она превратилась в том, что было до ремонта. Потому что заключенные не очень расположены оберегать свое жилище в тюрьме, мягко говоря. И там проблемы, куда мы смогли попасть: большие камеры, общие камеры, там никакой переполненности нет.
Кристина Горелик: А когда вы были там?
Валерий Сергеев: Я был весной.
Кристина Горелик: То есть уже после смерти Сергея Магнитского в Бутрке? Проверка Бутырки ведь были инициирована после смерти юриста Сергея Магнитского. По его данным, группа злоумышленников, работающая в МВД России, завладела крупной суммой денег, которую компания Hermitage Capital Management выплатила в виде налогов в государственную казну. После этого его обвинили в налоговых преступлениях и посадили в СИЗО, где он и скончался, по официальной версии, от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Ему было 37 лет.
Разразился международный скандал. Полетели головы в ФСИНе, правда, не всех, но многих…
Валерий Сергеев: Не совсем полетели, некоторые полетели по сторонам, но не вообще, в том числе и начальник Бутырки. Он совсем не улетел.
Кристина Горелик: А куда он перешел, не знаете? Потому что он тоже был освобожден от должности.
Валерий Сергеев: Он был понижен в должности и переведен в другой следственный изолятор Москвы с понижением должности. Но поскольку молодой вполне и подающий надежды, как я понял, его карьера... Когда я с ним встречался, он, будучи начальником тюрьмы, рассказывал о своих бедах, проблемах, то он мне показался гораздо прогрессивным, чем многие начальники тюрем и колоний, за 20 лет которые посещаю и видел. Поэтому я был довольно-таки удивлен, что он оказался замешен в этом.
Кристина Горелик: Вы подтвердили мои опасения в том, что на самом деле реального наказания виновных в смерти Магнитского нет. Проверки, насколько мне известно, ничего не показали. Следственный комитет при прокуратуре России отказался привлечь к уголовной ответственности сотрудников МВД, которые вели дело Магнитского… То есть, самое страшное наказание для таких вот правоохранителей – получается освобождение от занимаемой должности, либо перевод с понижением на другую должность и все….
Валерий Сергеев: Кое-кого и уволили.
Кристина Горелик: За смерть увольняют. Но не совсем равнозначные вещи.
Валерий Сергеев: Тут такое распыление обязанностей или ответственности получается. Это, наверное, характерно для этой системы. Конкретного виноватого очень трудно найти. Система виновата. Хотя это звучит с одной стороны как-то абстрактно, а с другой стороны это во многом справедливо, как это ни кощунственно звучит, действительно система не работает.
Кристина Горелик: Елена, согласны, что система виновата, а не конкретные люди?
Елена Гордеева: Вообще, конечно, и система, и конкретные люди тоже. Конкретные люди находятся в системе, и они связаны с системой. Поэтому прежде всего они соблюдают интересы ведомства, интересы системы.
Кристина Горелик: Можем ли мы их оправдывать тем, что они соблюдают интересы системы?
Елена Гордеева: Как же мы можем их оправдывать, подобные вещи, конечно, нет.
Кристина Горелик: А вообще такие кадровые перестановки, ротации, по вашему мнению, что-нибудь дают? Имеют ли они смысл какой-то? Ведомство реформируется, концепция реформы была принята?
Елена Гордеева: Концепция реформы принята, но не окончательно, она не утверждена еще. Но вообще изменения происходят.
Кристина Горелик: Какие существенные, на ваш взгляд, какие нет, какие имеют смысл, а какие нет?
Елена Гордеева: Во-первых, происходит сейчас, концепция не утверждена, но акцент сделан на перемещение осужденных, которые первый раз осуждены, "первоходы" так называемые, их отделили от тех, кто уже имел несколько судимостей. В настоящий момент происходит просто массовые перемещения этих осужденных-первоходов в учреждения для тех, кто отбывает наказание в первый раз.
Кристина Горелик: Это хорошо, по-вашему?
Елена Гордеева: Около 80 тысяч переведено. Возможно, это хорошо. Лично на мой взгляд, хорошо бы такие перемещения не производить с теми, кто отбывает наказание, а просто начать реформу с того, что направлять впервые осужденных в эти отдельные учреждения. Просто начать с какой-то отправной точки. Те, кто уже отбывает наказание, оставить их в покое, пусть они отбывают наказание, добывают наказание там, где они и были. Почему я так считаю? Потому что, во-первых, само перемещение осужденных, этап – это очень большой стресс для человека, даже для того, кто считается бывалым арестантом и может быть он 8 лет или сколько лет сидит, "первоход". Но тем не менее, привыкание к другому коллективу, перемещение в другой коллектив – это тоже стресс для человека. То есть практически он, получается, что наказан второй раз. Он приговорен к одному виду наказания в одном учреждении, сейчас он перемещается в другое помещение. Наказание для него – это стресс большой.
Кристина Горелик: Что касается кадровой перестановки, это входит в концепцию реформирования или нет?
Валерий Сергеев: Вообще обновление руководящего состава сотрудников предполагается - это как бы составная часть любой реформы, без этого не обойтись.
Кристина Горелик: Сокращение планируется состава?
Валерий Сергеев: Планируется сокращение, и даже одна из идей этой концепции реформы сделать систему экономнее и за счет экономии на тех сотрудников, которых сократят, повысить зарплату остальным.
Кристина Горелик: А их хватает в тюрьмах - сотрудников?
Валерий Сергеев: Вообще да. Есть проблемы для больших городов типа Москвы. В эти тюрьмы, которые в Москве, набирают из ближайшего Подмосковья, и они работают вахтовым методом, приезжают, живут, потом уезжают. И зарплата устраивает, потому что все-таки они не так избалованы, как москвичи, которые не идут в тюрьму. Что касается той ротации руководящего состава верхнего, поскольку товарищ Реймер из МВД, поскольку большинство его заместителей тоже из МВД.
Кристина Горелик: Товарищ Реймер - это глава федеральной службы исполнения наказаний.
Валерий Сергеев: Что я вижу и что меня пугает – это на самом деле тихий перевод системы из Министерства юстиции в Министерство МВД. Реймер приглашает в систему сотрудников МВД.
Елена Гордеева: Свою команду он создает.
Валерий Сергеев: Тем более, что в ходе реформы МВД происходит существенное сокращение персонала. И для сегодняшнего нового руководства ФСИН это большой источник кадров. Поэтому то, что может произойти в результате реформы - это ее изменение атмосферы или этоса система обратно к эмвэдешному, обратно к тем годам, которые были до всех перестроек, до всех реформ.
Елена Гордеева: Когда система была не в Минюсте, а при МВД.
Кристина Горелик: То есть фактически, другими словами, те уволенные в результате реформы правоохранительной системы МВД, они фактически могут перейти на работу в Федеральную службу исполнения наказаний.
Валерий Сергеев: Им будут тут рады.
Елена Гордеева: На них делают ставку, особенно в регионах.
Валерий Сергеев: Естественная часть реформы – это обновление персонала. Подвернулась реформа МВД, люди с опытом, куда же их девать? Они готовы и все такое. Сам бог велел оказаться в родственной системе ФСИН. Реформа получается с эмвэдешным духом. И куда бы она нас не привела не туда.
Кристина Горелик: Итак, с чем вы сталкиваетесь непосредственно по долгу своей службы в общественной организации?
Елена Гордеева: Я в основном работаю с несовершеннолетними по направлению социальной поддержки, социальной помощи, социальное сопровождение несовершеннолетних в местах лишения свободы.
Кристина Горелик: Согласно новой концепции ведь и колонии для подростков тоже собираются сократить.
Елена Гордеева: Да, их собираются сократить с 62 до 33, и это является большим опасением, большой тревогой для нас. Поскольку я даже не представляю, честно говоря, каким образом это собираются сделать. Вместо воспитательных колоний 62 в этой реформе предполагается создать 33 воспитательных центра так называемых, которые будут содержать в себе не только воспитательные колонии, но и следственный изолятор для несовершеннолетних. То есть помещения, функционирующие в режиме следственного изолятора, тут же при воспитательной колонии. Так же предполагается отделение для взрослых людей, то есть людей, которые уже достигли возраста 18 лет. Сейчас они переводятся во взрослую колонию, а так будут переводиться тоже в какое-то здание, комплекс или отдельную территорию в комплексном этом центре воспитательном. Здесь предполагается реабилитационный центр.
Кристина Горелик: Это может быть и хорошо. Вы говорите, что переезд - это стресс для человека.
Елена Гордеева: Это стресс для человека, безусловно. Но если вот у нас сейчас воспитательные колонии не в каждом регионе, их 62, а регионов 87. Предполагается, что их будет 33. То есть еще больше сократится количество регионов, имеющих при себе в своем регионе воспитательную колонию.
Кристина Горелик: Я сразу подумала, как родители будут ездить к своим детям за тридевять земель?
Елена Гордеева: Это и потеря социальных связей, это и уменьшение количества свиданий с родителями, с родственниками. То есть возможность их уменьшится посещать своих детей, они и так не очень стремятся к этому. Но еще более уменьшится эта возможность. Потом, я не совсем понимаю производство следственных действий, если человек будет содержаться в следственном изоляторе в другом регионе, то как следственные действия будут производиться, из одной области в другую следователь будет ездить. Какие-то такие моменты непонятны. Честно говоря, сокращение воспитательных колоний не особенно анонсируется в этой реформе, упор больше на другие вещи делается, но нас это очень беспокоит.
И вы сказали, что, конечно, переезд на другое место, в другую колонию – это стресс для человека, но ведь еще два года назад существовал закон, по которому несовершеннолетние, достигнув возраста 18 лет, они могли содержаться в воспитательной колонии до 21 года. Какое-то время назад был пролоббирован закон и он был принят о содержании подростков до 19 лет в связи с бунтами, произошедшими в паре воспитательных колоний. Когда была сожжена практически кировоградская воспитательная колония, там в основном бунт был и были жертвы. Потому что там взрослые, и взрослые бунт возбудили. Но прежде всего там было больше всего осужденных - больше 450. И все бунты, которые были в колониях, они были в колониях, именно содержащих большое количество осужденных. Воспитательный центр предполагается создать - это тоже увеличение количества этой криминальной массы. Пусть она будет разделена – изолятор, колония, реабилитационный центр, колония для взрослых, но все это будет в одном месте.
Кристина Горелик: То есть подобные вспышки могут увеличиться, как вы считаете?
Валерий Сергеев: Я думаю, что как раз в связи с этим придется чаще использовать ОМОН, спецназ, а это в целом будет нагнетать обстановку, нагнетать уровень напряженности вообще по системе в целом. Мы говорили с некоторыми подростками, которые отсидели, вышли и рассказывали им про эту идею ФСИНа, чтобы создать комплексные воспитательные центры. Они говорят: да вы что, да это будет ужас просто. Они им устроят.
Кристина Горелик: Они, в смысле ребята устроят администрации.
Валерий Сергеев: Ребята им устроят, они такое там подымут, что мало не покажется, и придется вводить спецназ.
Кристина Горелик: Исследователи считают, что эпидемию СПИДа удалось приостановить во всем мире, кроме Восточной Европы и Центральной Азии. 90% новых случаев ВИЧ-инфекции приходится на Россию и Украину. В 2009 году от заболеваний, вызванных ВИЧ-инфекцией, в России умерли 14 тысяч человек.
Россия взяла на себя обязательства обеспечить своих больных граждан профессиональным лечением. Выделены были немалые средства. Однако организации пациентов, живущих с ВИЧ, заявляют, что сегодня ситуация с обеспечением лекарствами напоминает кризисный 2004 год, когда, пожалуй, впервые в России прошли акции гражданского неповиновения ВИЧ-положительных людей. Тогда они приковывали себя наручниками к административным зданиям, чтобы привлечь внимание властей к проблеме доступа к антиретровирусным препаратам. Без этих лекарств люди с таким диагнозом жить не могут.
А в российских тюрьмах, где остро стоит проблема распространения ВИЧ-инфекции, ситуация складывается просто катастрофическая, рассказывает Александра Волгина, руководитель благотворительного Фонда «Свеча» - самоорганизации людей, живущих с ВИЧ. Александра вот уже 10 лет сама имеет подобный диагноз и не понаслышке знает о перебоях с лекарствами.
Александра Волгина: Чувствуют себя на самом деле плохо. Потому что с лечением за этот год было несколько случаев, когда даже в тех тюрьмах, где давали лечение, начинали давать одну таблетку, по Северо-западу я работаю и знаю положение по Северо-западу, типичная история. Звонит парень из Сыктывкара, говорит: у нас ни диагностики, ни лечения, ничего нет. У меня туберкулез, ВИЧ-инфекция, сидеть три года, я же не досижу. И он на самом деле прав, он не досидит. То есть получается такая история, что с хроническими заболеваниями, которые не лечат в тюрьме, выходит такое, что человек получил срок три года, а на самом деле он получил пожизненное, потому что он не выйдет оттуда живым, у него нет на это никаких шансов.
Поэтому сейчас когда была конференция в Вене, мы очень сильно просили Глобальный фонд выделить финансирование, потому что по Глобальному фонду люди получают лечение, они его правда получают, все остальные, к сожалению, нет. Еще в этом году произошла такая история, что раньше тюрьмы относились к системе здравоохранения, теперь лечить нужно за счет ФСИН. Ни лаборатории, ни лечения, ни кадров подготовленных, ничего нет. Они совершенно не готовы к этому. Соответственно, шансы у людей, которые находятся в заключении, совсем близки к нулю остаться в живых. Система ФСИН сами признаются, что они не готовы лечить пациентов.
Кристина Горелик: А деньги выделяются на лечение или нет?
Александра Волгина: Да. Они совершенно не готовы, нет лабораторий, надо все поставить, надо все сделать. На этой неделе, усиленное питание была для ВИЧ-положительных, диета, на этой неделе у меня начались звонки со всего Северо-запада ребята звонят, с Вологодской области звонили, что сейчас вышло постановление какое-то, их сняли и с питания. Что-то им добавляли, масло, молоко, яйца, сейчас забрали. Лекарств нет, еды нет, ничего нет.
Кристина Горелик: Это в тюрьмах?
Александра Волгина: Это я конкретно рассказываю про тюрьмы. В Северо-западе много тюрем, зон много. Некоторые в серьезной отдаленности, как Сыктывкар. С вологодской историей очень долго боролись, в прошлом году было, когда мы попробовали людям обеспечить лечение, они были готовы, их родственники готовы были писать письма, чего-то добиваться. Писали вплоть до президента, случай освещали всячески. Обратились в прокуратуру. С прокуратурой тоже интересная история. Когда выдают лечение, то его выдают, люди просто расписываются - получил. А получают вместо трех, что при лечение очень важно, чтобы было три таблетки, лечение состоит из трех препаратов, может быть и два, если совмещенные, человек получает одну. Это не лечение, а просто не имеет никакого смысла. Потраченные зря деньги и, более того, урон здоровью, потому что это значит, что эти препараты для этих людей больше не сработают, даже если они доживут до освобождения, выйдут на свободу и смогут получать лечение, то вот эти препараты в тюрьме вывели. Соответственно прокуратура, когда мы обратились в прокуратуру, они ответили, что приезжали с проверкой, все есть. Потому что действительно по документации лечение получил, подпись стоит, а что именно получил – там нет такого. Вторая история была, "Мемориал" будем просить, потому что они имеют возможность зайти на зону, мы такой возможности не имеем. Стали люди приходить на помощь, кто освободился, девочки и говорят, что просроченные лекарства выдают. Им отрезают таблетку, а они упаковку не видят. Девочка медсестра по образованию, поэтому попросили помогать, кровь собирать. Она увидела сами упаковки, заключенные упаковки не видят. И к сожалению, обнаружилось, что лекарства просроченные. К сожалению, так выглядит лечение в тюрьме.
Кристина Горелик: У вас нет возможности посещать в качестве общественных наблюдателей?
Александра Волгина: Конкретно наша организация не входит в наблюдательные советы. Слава богу, есть "Мемориал", и у них есть возможность заходить на зоны, они входят в совет, в Сыктывкаре обращаться будем, потому наш адвокат не может туда доехать, потому что на это деньги тоже нужны. Но тоже насколько этот механизм удастся, мы только начинаем апробировать, насколько удастся для защиты прав использовать. Пока все очень грустно. Мы пытаемся сотрудничать, еще "Агора" нас поддерживает, помогает писать заявления и так далее. Положение во всей стране тоже ничем не отличается, я просто Северо-запад хорошо знаю, потому что ребята обращаются. Слава богу, заключенные с мобильной связью, с интернетом дружат. То, что мы получаем на данный момент, сведения крайне неутешительные. У этих людей нет никаких шансов, как у мигрантов, так и у заключенных никаких шансов нет. Люди, которые на свободе, могут акции устраивать, к чему-то себя приковывать, требовать, что-то делать. А если ты сидишь в тюрьме, ты делать ничего не можешь. Гарантировано труп. Нет лекарств, все - никаких шансов нет. А у людей в тюрьме никакого выхода. Туберкулез в зонах, туберкулез с ВИЧ – это быстрое тяжелое заболевание, люди моментально сгорают. Там никого актировать не успевают, выносят вперед ногами. У нас перебои, у нас все очень плохо опять. Так было в 2004-2005, сейчас возвращается.
Кристина Горелик: Перебои даже у тех людей, кто на свободе?
Александра Волгина: Конечно. На свободе перебои. В Питере нет никаких препаратов, в Иркутске 6 препаратов, сейчас все очень плохо. Акции начинаем по новой, куда нам деваться. Акции будем делать. Как правило, прикалываемся к административным зданиям. Потому что государство не признает факты отсутствия лекарств, факты перебоев, донести эту мысль до них никак не можем. Соответственно, придется нам опять.
Кристина Горелик: Когда будете акции делать?
Александра Волгина: Я думаю, сейчас в августе.
Кристина Горелик: Почти 500 общественных организаций написали в Глобальный Фонд для борьбы с ВИЧ, туберкулезом и малярией письмо с просьбой не прекращать работу в России, не оставлять без лекарств тысячи пациентов, получающих лечение за счет Фонда. С подробностями – Ольга Беклемищева.
Ольга Беклемищева: В России, по данным академика Вадима Покровского, более полумиллиона ВИЧ-инфицированных граждан и почти 13,5 тысяч иностранцев. По его же оценке число нуждающихся в антиэнтеровирусной терапии ВИЧ составляет 120 тысяч человек. Аукцион по закупке лекарств на 2010 год Минздравсоцразвития проводит в июле, причем средства выделены только на 57 тысяч полных курсов лечения, если действительно считать полным курс, который стоит 180 тысяч рублей на человека. Где и за чей счет будут закупаться необходимые препараты для остальных больных - неясно. Поэтому 480 общественных организаций написали письмо в Глобальный фонд для борьбы ВИЧ, туберкулезом и малярией с просьбой не прекращать работу в России, не оставлять без лекарств. Рассказывает Владимир Малиновский, председатель координационного совета всероссийского объединения людей, живущих с ВИЧ.
Владимир Малиновский: Министерство здравоохранения и вообще правительство Российской Федерации выделяет достаточно большие деньги. И в принципе в целом лечение в Российской Федерации складывается более-менее успешно по сравнению со многими другими странами. Но такие группы как мигранты у нас, к сожалению, по законодательству Российской Федерации не могут получать лечение из-за того, что у них нет прописки. Даже есть другая тонкость: если человек живет на Дальнем Востоке, на Дальнем Востоке он абсолютно спокойно может получать лечение в своем районном СПИД-центре абсолютно бесплатно. Если же он переехал допустим в Москву, он здесь уже не может получать лечение. И здесь как раз, обращаясь к Глобальному фонду, в переходный этап просили обратить внимание Глобального фонда для того, чтобы лечение этих людей не прекращалось. Потому что в перспективе государство возьмет на себя ответственность за лечение этих людей. Мы говорим о той ситуации, которая сложилась на данный момент. На данный момент я могу сказать, что такие люди не могут получать лечение. И у меня достаточно много звонков происходит, потому что в рамках четвертого раунда достаточно многие люди, которые проживали в Москве, они являются жителями другого региона, они получали лечение в ближайшем регионе, где реализовывалась программа Глобального фонда – это в Рязани. Сейчас их поставили перед фактом, что в сентябре заканчивается программа Глобального фонда, и все они останутся без лечения.
Ольга Беклемищева: То есть если заболел, лечись по месту прописки.
Владимир Малиновский: Согласно Всемирной декларации прав человека каждый человек имеет право перемещаться, куда угодно, проживать, где угодно, получать лечение. Российская Федерация на данный момент не берет на себя ответственность, может быть она не должна на данный момент, не берет на себя ответственность за лечение иногородних людей из других стран. Они, вне зависимости берем или не берем, они живут здесь и если их не лечить, они только будут способствовать распространению эпидемии - это тоже должны понимать.
Ольга Беклемищева: Владимир, в обращении прозвучала цифра:12 тысяч больных могут остаться вообще без лечения. Это реальная цифра?
Владимир Малиновский: Эта цифра скорее всего реальная, потому что, если я не ошибаюсь, эти цифры непосредственно озвучивает Фонд российского здравоохранения, они занимаются непосредственно, это те пациенты, которым они предоставляют на лечение. Если не ошибаюсь, около трех тысяч – это мигранты, остальные люди, находящиеся в местах лишения свободы.
Ольга Беклемищева: Хочется надеяться, что Глобальный фонд не бросит российских эмигрантов и заключенных, потому что Минздравсоцразвития явно не справляется с плановыми поставками нужных лекарств для самих россиян, тех, кто уже лечится. В июне в интернете появился специальный сайт "Перебои.ру", на котором пациенты с ВИЧ пишут о перебоях с лекарствами по месту прописки. Пользователь из Тулы: "Калетру" не дают с зимы, предлагают лечиться только, заменять "Калетру" другим препаратом отказываются". Санкт-Петербург: "В больнице имени Боткина закончилось два препарата, когда поступят – неизвестно". Курган: "Курганский областной центр, задержка поставок в рамках нацпроекта". Пенза: "Медико-санитарная часть № 59, город Заречный Пензенская область, дефицит препаратов для лечения профилактики вертикальной передачи ВИЧ". Это для того, чтобы беременные мамы не заражали детей. Пользователь из Москвы: "Калетры" в аптеке нет, а уж про то, как я прыгаю с одного на другой, лучше вообще не говорить. За март, апрель, май я поменяла три препарата. Зато после, как сдаю анализы, врач, недоумевая, говорит: милочка, у вас вирусная нагрузка выросла. Да, с чего бы она вдруг выросла?" Снова Москва: Перебои с "Калетру", вынужден менять схему. Постоянные перебои и смена схем рано или поздно приведут к резистентности и что тогда - копить и закупать препараты за свой счет или сразу начинать копить на гроб? А ведь как красиво говорят и сколько всего государство обещает, а в итоге мы в полной…".
Академик Покровский в случае смены препарата по немедицинским причинам советует обращаться в суд. Это выход для тех, кто может подождать. Рассказывает Дмитрий Колбасин, представитель межрегиональной правозащитной ассоциации "Агора", занятый юридической помощью в том числе и по вопросам врачебных ошибок и нарушения прав на лечение.
Дмитрий Колбасин: В ассоциацию "Агора" часто обращаются люди, которые сталкиваются с перебоями антиэнтеровирусной терапии и обращаются к нам за помощью, чтобы наши юристы помогли в судах отстоять их право на получение препаратов. В прошлом году к нам обратилось несколько семей их Татарстана, в которых воспитывались ВИЧ-позитивные дети, не получавшие антиэнтеровирусной терапии. В октябре 2009 года мы выиграли прецедентное дело, и в Казани суд признал незаконным бездействие СПИД-центра, который прекратил поставку лекарств ВИЧ-позитивным детям. Это было первое такое громкое решение. После этого судебного решения и еще до судебного решения, до того момента, когда ситуация вылилась на страницы газет, все ВИЧ-позитивные дети в Татарстане стали получать жизненно необходимую антиэнтеровирусную терапию.
Ольга Беклемищева: Сейчас, насколько мне известно, заслушивается в суде дело о немедицинской замене препарата пациентке московского СПИД-центра.
Дмитрий Колбасин: В Москве ситуация иная. В московском городском центре профилактики и борьбы со СПИД в данный момент мы зарегистрировали следующую ситуацию, когда человеку назначают антиэнтеровирусную терапию, выбирают схему из трех препаратов, а потом один из препаратов неожиданно заменяют на другой. Сначала в личных беседах, в разговорах врачи СПИД-центра заявляют о том, что препаратов нет на данный момент и поэтому давайте мы вам заменим один препарат другим. Но вчера на суде, например, и представитель московского СПИД-центра, и врач СПИД-центра открыто заявили, что у нас нет никаких проблем с препаратами, просто так сложилось в данном конкретном случае. Наша задача показать, что это система, это практика и это в данном случае СПИД-центр отказывает.
Ольга Беклемищева: Если юристы "Агора" докажут, что врачи по тем или иным причинам врут о том, что у них есть все необходимые препараты, суд должен принять решение, обязывающее СПИД-центры иметь все необходимые по правилам препараты для лечения ВИЧ. Где их тогда возьмет Минздравсоцразвития? Ведь денег дали только на половину нуждающихся. Помните: 120 тысяч нуждающихся в лечении и 57 тысяч курсов, которые закупят на 2010 год.
Кристина Горелик: На очереди – экологическая рубрика. Ситуация в Центральном районе России по–прежнему остается крайне сложной из-за пожаров и аномальной жары.
Как передает Интерфакс, который ссылается на Лабораторию реактивного движения Национального аэрокосмического агентства США, шлейф едкого дыма от лесных пожаров проник даже в стратосферу на высоту 12 километров. Общая площадь задымления над Россией - 3 тысячи км с запада на восток страны, что соответствует расстоянию от Сан-Франциско до Чикаго. Фотографии с американского спутника Терра показывают, что серо-коричневый дым покрыл Московскую, Тульскую и Владимирскую области. Космическим аппаратом фиксируются пожары во Владимирской и Нижегородской областях.
Всего на территории России зарегистрировано более 800 очагов природных пожаров, из них 42 торфяных. Большинство торфяников горит в Московской области. Москва находится под плотной шапкой смога. По данным департамента природопользования и охраны окружающей среды, уровень угарного газа в столице составляет пять предельно допустимых концентраций. Московские жители спасаются бегством. Как сообщают туристические агентства, раскуплены туры на эти и следующие выходные дни. Особым спросом пользуется отдых в Ленинградской области, куда бегут москвичи от смога и жары.
Сильный удар по экологии северной столицы нанесут не пожары и жара, как в Москве, а поправки к закону о зеленых насаждениях общего пользования, уверены экологи и горожане. Этим летом после жарких дебатов в итоге были приняты поправки, согласно которым из списка охраняемых зеленых насаждений исключаются более тысячи парков
и скверов. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Проблема загрязнения воздуха в крупных российских городах стоит остро. Автомобилей и промышленных выбросов все больше, а планировка жилых кварталов редко учитывает экологию. Инвесторы застраивают каждую пять городской земли, лишая жителей последних отдушин – парков и скверов. Но в разных городах дела обстоят по-разному, и иной промышленный город может иметь неплохие условия жизни из-за обильных зеленых зон, например, в Перми площадь зеленых насаждений по отношению к площади города превышает 50%, в Сургуте это около 47%, а вот в Иркутске меньше 8.
О том, как количество зеленых насаждений влияет на здоровье человека, говорят цифры: дерево средней величины за сутки восстанавливает столько кислорода, сколько нужно для дыхания трех человек. Активная борьба ведется за сохранение парков и скверов Москвы, Екатеринбурга, Петрозаводска и многих других российских городов. Петербург - не исключение, поскольку уплотнительная застройка, особенно за счет внутриквартальных скверов, сделалась в последние годы настоящим бедствием для горожан.
Этим летом ожесточенная борьба против принятия поправок к закону "О зеленых насаждениях общего пользования" стала одним из самых заметных событий городской жизни. Речь идет о законопроекте под говорящим номером 6606 "О зеленых насаждениях общего пользования", который сокращают площадь городских скверов и парков примерно на треть. Правда, другой закон о зеленых насаждениях берет все городские парки, скверы и бульвары под охрану, но специалисты утверждают, что все равно в промежутке между двумя законами образуется опасный зазор, грозящий поглотить заметную часть "легких" Петербурга. Причем их поглотить не только строительный бизнес, говорит директор Центра экологических инициатив Александр Карпов.
Александр Карпов: В полный рост встал конфликт зеленых насаждений и автомобилей. Это как раз то, что регулируется районными администрациями, но очень часто этим бизнесом занимаются приближенные родственники. И конечно, то, что это передается на муниципальный уровень, где люди даже порой не знают, как нейти нужного чиновника, как его прижать к ногтю - это все, конечно, за ближайшее время мы увидим утрату огромного количества озелененных территорий.
Татьяна Вольтская: Уже есть конкретные адреса, например, парк "Дудки" в Курортном районе, где уже закрыт яхтенный центр.
Александр Карпов: Там построят что-то под названием культурно-досуговый центр. Мы будем наблюдать сокращение общих площадей озелененных территорий, деградацию защитного озеленения, уличного озеленения. И это очень сильно скажется на здоровье людей и на качестве природной окружающей среды. Я езжу на велосипеде по городу, я вижу, что город последний год стал безумно пыльным, такого раньше не было. То есть сейчас уже впору всерьез ездить в респираторах. И это с одной стороны снижение требований экологического контроля к автомобилям, несбывшиеся мечты на переход к евро, но с другой стороны это отсутствие фильтрующих защитных деревьев.
Татьяна Вольтская: А вы обратили внимание, ездя на велосипеде, как гибнут деревья на Московском проспекте и на многих других, посаженные, свежие, старые.
Александр Карпов: Да, очень большая стрессовая нагрузка. Кстати, стрессовая нагрузка там не только атмосферного воздуха, там вибрация на корни. В этом плане, я обращаю внимание, что из закона о зеленых насаждениях исчезла норма о компенсационном озеленении в двойном размере в тех районах, где дефицит зеленых насаждений. На самом деле эта норма была введена в прошлый закон, чтобы способствовать замещению быстро выпадающих деревьев в центральных районах, там, где дефицит, там, где чаще всего гибнут, там все время нужно чаще подстраивать. Убрали эту норму по предложению заместителя губернатора законодательного собрания Бродского, ему не понравилось, что слишком много будут сажать деревьев. Нет у меня удовлетворения конечным результатом, но нам придется осваивать эти инструменты правовые, новые, которые появились, и требовать создания перечня зеленых насаждений внутриквартального озеленения от муниципалитетов, их брать за все места и требовать, чтобы это было принято в ближайшее время, и контролировалось, как они будут делать, и участвовать в инвентаризации, чтобы все было сделано. Придется этим заниматься.
Татьяна Вольтская: Одной из самых опасных поправок к закону о зеленых насаждениях эксперты считают ту, согласно которой городские власти могут корректировать размеры озелененных участков в пределах 10%. Вот, например, часть красивейшего Узельного парка, там теперь разрешена хозяйственная деятельность. Это значит, что там могут построить, скажем, ресторан. На этот вопрос отвечает председатель комитета по земельным ресурсам и землеустройству Валерий Калугин.
Валерий Калугин: Почему бы в парке не сходить в ресторан? У вас в Нью-Йорке в парках нет ресторанов? Там сплошные рестораны. Если в парке стоит ресторан, не так уж это плохо, никаких небоскребов там не будет. Правила землезастройки, которые определяют, что там можно строить. На самом деле это зона рекреации и никакого там жилья быть не может.
Татьяна Вольтская: Но именно такой подход, по выражению Александра Карпова, превращает парки и скверы в шагреневую кожу. Парк уменьшается на 10%, потом от него можно отрезать еще 10 и так далее. У заместителя председателя постоянной комиссии по городскому хозяйству, градостроительству и земельным вопросам законодательного собрания Санкт-Петербурга Сергея Малкова много вопросов к городскому правительству.
Сергей Малков: Самый главный вопрос: почему Смольный, нарушив все договоренности, вышел из нормального процесса, который не привел бы к серьезным конфликтам, где все было бы расписано. Принятие закона о зеленых насаждениях после его нормальной доработки, когда все встает под нормальную юридическую защиту принятия закона, все было согласовано, почему в последний момент Смольный вышел из этого соглашения и заставил нас всех встать в такую позу, у которой есть в народе название. Только благодаря этому мы приняли сырой, недоработанный закон. Нужно было форсировать работу, мы не смогли доработать и учесть все юридические тонкости.
Татьяна Вольтская: Главная проблема - внутриквартальное озеленение, считает глава движения гражданских инициатив Евгений Козлов.
Евгений Козлов: Уже в законе о зеленых насаждениях в Санкт-Петербурге появился перечень этих внутриквартальных озеленений. А сохранится ли он при передаче в муниципальные? И второе, все, что касается ограниченного пользования, специального пользования, там нет границ, которые закреплены городским законом. Значит охранный статус не может распространиться, неясно, а что конкретно будет защищаться. И третья проблема - это громкие скандалы, когда после вступления в силу закона были землеотводы под какие-то частные коммерческие, инвестиционные интересы и, к сожалению, произошла легализация.
Татьяна Вольтская: Угроза экологии города серьезная?
Евгений Козлов: По первоначальному варианту губернаторского на одну треть обеспеченность зелеными насаждениями уменьшалась. Сейчас они пошли на некоторую хитрость, они стали считать коэффициенты, парки, скверы, но и включили туда все пограничное, специальное и даже улично-дорожное озеленение, и у них таким образом коэффициенты увеличились.
Татьяна Вольтская: На самом деле они, конечно, уменьшились, но лукавство подсчетов простирается еще дальше: чиновники говорят о парках, включенных в список охраняемых, но все они на окраинах города, в районах и так зеленых, а центр продолжает превращаться в каменный мешок. Кроме того, без защиты остаются 700 гектаров городских лесов, территория, на которую давно положили глаз застройщики. Говорят, эти площади перейдут под защиту Лесного кодекса. Но это неправда - по закону они не являются лесами. Поэтому в Петербурге продолжается бессрочная акция "Зеленая лента". Горожане вместе с экологами проводят народную инвентаризацию парков и скверов, огораживая зелеными ленточками тех из них, которые находятся под угрозой уничтожения.
Итак, позвольте представить моих сегодняшних гостей: это
Валерий Сергеев, член «Общественной наблюдательной комиссии по соблюдению прав человека в местах принудительного содержания по городу Москве» и Елена Гордеева, сотрудник «Центра содействия реформе уголовного правосудия».
Начну я, пожалуй, с аномальной жары, ведь она не щадит ни детей, ни стариков, ни заключенных. Но если обычные люди могут поставить себе кондиционеры в квартиру или хотя бы вентиляторы, то как справляются с такой жарой в тюрьмах и СИЗО, я не представляю. Расскажите, пожалуйста, наверное, там очень жарко, да?
Валерий Сергеев: Я недавно был в СИЗО Лефортово, город Москва. Вполне благополучное считается, поскольку оно такое элитное, оно было под ФСБ всегда или КГБ. Сейчас тоже в подчинении у главного управления ФСИН, то есть напрямую подчиняется директору ФСИН Реймеру Александру Александровичу.
Кристина Горелик: А кто там сидит - элитные кто-то?
Валерий Сергеев: Вообще-то да. Там сидят сенаторы, даже террористы, пираты.
Кристина Горелик: Террористов причислили к элитным.
Валерий Сергеев: Кстати, одновременно сидят и простые украинские женщины, которые нелегально пересекли нашу границу без паспорта. И сидят они там всего лишь примерно месяцев 7, пока идет следствие.
Кристина Горелик: По какому тогда принципу отбирается именно в это СИЗО Лефортово?
Валерий Сергеев: Почему именно эти женщины попадают туда? Потому что они нарушили границу, а пограничные войска – это у нас часть ФСБ. Что касается жары, мы специально в Лефортово как можно больше камер обошли. Во-первых, мы в медчасти обнаружили, что у них есть термометр, который мгновенно в состоянии измерить температуру в камере. И мы взяли эту штучку вместе с сотрудником медчасти, которая ходила и измеряла в каждой камере.
Кристина Горелик: И что показалось?
Валерий Сергеев: Температура была от 27 до 29,5. Мы спрашивали заключенных: как вы себя чувствуете? В основном ответы были такие: что ж поделаешь, погода такая, приходится терпеть.
Кристина Горелик: Не хотели про тюремную администрацию говорить?
Валерий Сергеев: Нет, просто, вы знаете, Лефортово, все-таки там контингент не тот. Им, наверное, все-таки повезло, потому что относительно остальных СИЗО это СИЗО не так переполнено, там всего 160 человек.
Кристина Горелик: А сколько мест?
Валерий Сергеев: Как говорит руководство, 300 мест.
Кристина Горелик: А сидят 160 всего. В Бутырке хуже живется. На днях Генеральная прокуратура опубликовала результаты проверки условий содержания заключенных в московском СИЗО-2 "Бутырка" и признала эти условия не соответствующими закону. В частности, "в пользовании заключенных под стражу лиц находится большое количество запрещенных предметов". Причиной тому, по мнению прокуратуры, является плохой обыск камер. Стены и потолки в некоторых камерах поражены грибком, имеются отслоения краски и штукатурки, карцеры расположены в подвальном помещении административного здания СИЗО, в них отсутствует естественное освещение. Кровля крыши долгое время не ремонтировалась, из-за этого на потолках и стенах имеются следы протечки воды". Кроме того, число спальных мест превышает установленные нормативы, а норматив – это – всего лишь четыре квадратных метра на человека. То есть даже такая минимальная норма не соблюдается.
Вы наверняка посещали Бутырку?
Валерий Сергеев: О чем там говорится - о присутствии предметов, которые не должны. Что имеется в виду?
Кристина Горелик: Мобильные телефоны, гражданская одежда. Мне рассказывали, что в тюрьме за деньги можно пронести все, что угодно, и наркотики проносятся, и тайники находятся с мобильными телефонами, с гражданской одеждой.
Валерий Сергеев: Нам тоже рассказывали. У меня знакомый один есть, он отбывает срок в колонии на Севере. И я когда опосредованно спросил: у вас там, наверное, мобильник есть на отряд один. Он улыбнулся, будучи там: не один, а двести. Причем делают шмон, забирают мобильники и прочее, а через два дня этот мобильник продается опять этим же самым заключенным. То есть идет постоянный оборот. Это что - коррупция или жизнь? Это нормальная жизнь, все дают друг другу жить.
Кристина Горелик: Что касается Бутырки.
Валерий Сергеев: Тюрьма большая, мы не в состоянии были обойти все камеры и все уголки, и не всюду нас особенно и хотели не то, что пускать, а просто нас не водили туда, а мы не знали, что там есть такое вот. И камеры разные. Есть вполне благоустроенные, отремонтированные, почти что евроремонт и не почти.
Кристина Горелик: А вы должны знать, что вас захотят пускать именно в отремонтированные.
Валерий Сергеев: Мы специально хотели посмотреть и такие, и такие, и мы посмотрели. Есть, очевидно, еще и хуже. И там действительно и потолки подтекают, штукатурка отслаивается и так далее.
Кристина Горелик: Говорили об этом?
Валерий Сергеев: Да. Но ответ такой: ну что же вы хотите тюрьма старая. И она действительно построена при Екатерине еще. У нас перманентный косметический ремонт идет. Один блок, потом плавно переходим на другой и так плавно круглый год идет ремонт. Но пока мы делаем круг, получается, что та камера, с которой мы начинала, она превратилась в том, что было до ремонта. Потому что заключенные не очень расположены оберегать свое жилище в тюрьме, мягко говоря. И там проблемы, куда мы смогли попасть: большие камеры, общие камеры, там никакой переполненности нет.
Кристина Горелик: А когда вы были там?
Валерий Сергеев: Я был весной.
Кристина Горелик: То есть уже после смерти Сергея Магнитского в Бутрке? Проверка Бутырки ведь были инициирована после смерти юриста Сергея Магнитского. По его данным, группа злоумышленников, работающая в МВД России, завладела крупной суммой денег, которую компания Hermitage Capital Management выплатила в виде налогов в государственную казну. После этого его обвинили в налоговых преступлениях и посадили в СИЗО, где он и скончался, по официальной версии, от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Ему было 37 лет.
Разразился международный скандал. Полетели головы в ФСИНе, правда, не всех, но многих…
Валерий Сергеев: Не совсем полетели, некоторые полетели по сторонам, но не вообще, в том числе и начальник Бутырки. Он совсем не улетел.
Кристина Горелик: А куда он перешел, не знаете? Потому что он тоже был освобожден от должности.
Валерий Сергеев: Он был понижен в должности и переведен в другой следственный изолятор Москвы с понижением должности. Но поскольку молодой вполне и подающий надежды, как я понял, его карьера... Когда я с ним встречался, он, будучи начальником тюрьмы, рассказывал о своих бедах, проблемах, то он мне показался гораздо прогрессивным, чем многие начальники тюрем и колоний, за 20 лет которые посещаю и видел. Поэтому я был довольно-таки удивлен, что он оказался замешен в этом.
Кристина Горелик: Вы подтвердили мои опасения в том, что на самом деле реального наказания виновных в смерти Магнитского нет. Проверки, насколько мне известно, ничего не показали. Следственный комитет при прокуратуре России отказался привлечь к уголовной ответственности сотрудников МВД, которые вели дело Магнитского… То есть, самое страшное наказание для таких вот правоохранителей – получается освобождение от занимаемой должности, либо перевод с понижением на другую должность и все….
Валерий Сергеев: Кое-кого и уволили.
Кристина Горелик: За смерть увольняют. Но не совсем равнозначные вещи.
Валерий Сергеев: Тут такое распыление обязанностей или ответственности получается. Это, наверное, характерно для этой системы. Конкретного виноватого очень трудно найти. Система виновата. Хотя это звучит с одной стороны как-то абстрактно, а с другой стороны это во многом справедливо, как это ни кощунственно звучит, действительно система не работает.
Кристина Горелик: Елена, согласны, что система виновата, а не конкретные люди?
Елена Гордеева: Вообще, конечно, и система, и конкретные люди тоже. Конкретные люди находятся в системе, и они связаны с системой. Поэтому прежде всего они соблюдают интересы ведомства, интересы системы.
Кристина Горелик: Можем ли мы их оправдывать тем, что они соблюдают интересы системы?
Елена Гордеева: Как же мы можем их оправдывать, подобные вещи, конечно, нет.
Кристина Горелик: А вообще такие кадровые перестановки, ротации, по вашему мнению, что-нибудь дают? Имеют ли они смысл какой-то? Ведомство реформируется, концепция реформы была принята?
Елена Гордеева: Концепция реформы принята, но не окончательно, она не утверждена еще. Но вообще изменения происходят.
Кристина Горелик: Какие существенные, на ваш взгляд, какие нет, какие имеют смысл, а какие нет?
Елена Гордеева: Во-первых, происходит сейчас, концепция не утверждена, но акцент сделан на перемещение осужденных, которые первый раз осуждены, "первоходы" так называемые, их отделили от тех, кто уже имел несколько судимостей. В настоящий момент происходит просто массовые перемещения этих осужденных-первоходов в учреждения для тех, кто отбывает наказание в первый раз.
Кристина Горелик: Это хорошо, по-вашему?
Елена Гордеева: Около 80 тысяч переведено. Возможно, это хорошо. Лично на мой взгляд, хорошо бы такие перемещения не производить с теми, кто отбывает наказание, а просто начать реформу с того, что направлять впервые осужденных в эти отдельные учреждения. Просто начать с какой-то отправной точки. Те, кто уже отбывает наказание, оставить их в покое, пусть они отбывают наказание, добывают наказание там, где они и были. Почему я так считаю? Потому что, во-первых, само перемещение осужденных, этап – это очень большой стресс для человека, даже для того, кто считается бывалым арестантом и может быть он 8 лет или сколько лет сидит, "первоход". Но тем не менее, привыкание к другому коллективу, перемещение в другой коллектив – это тоже стресс для человека. То есть практически он, получается, что наказан второй раз. Он приговорен к одному виду наказания в одном учреждении, сейчас он перемещается в другое помещение. Наказание для него – это стресс большой.
Кристина Горелик: Что касается кадровой перестановки, это входит в концепцию реформирования или нет?
Валерий Сергеев: Вообще обновление руководящего состава сотрудников предполагается - это как бы составная часть любой реформы, без этого не обойтись.
Кристина Горелик: Сокращение планируется состава?
Валерий Сергеев: Планируется сокращение, и даже одна из идей этой концепции реформы сделать систему экономнее и за счет экономии на тех сотрудников, которых сократят, повысить зарплату остальным.
Кристина Горелик: А их хватает в тюрьмах - сотрудников?
Валерий Сергеев: Вообще да. Есть проблемы для больших городов типа Москвы. В эти тюрьмы, которые в Москве, набирают из ближайшего Подмосковья, и они работают вахтовым методом, приезжают, живут, потом уезжают. И зарплата устраивает, потому что все-таки они не так избалованы, как москвичи, которые не идут в тюрьму. Что касается той ротации руководящего состава верхнего, поскольку товарищ Реймер из МВД, поскольку большинство его заместителей тоже из МВД.
Кристина Горелик: Товарищ Реймер - это глава федеральной службы исполнения наказаний.
Валерий Сергеев: Что я вижу и что меня пугает – это на самом деле тихий перевод системы из Министерства юстиции в Министерство МВД. Реймер приглашает в систему сотрудников МВД.
Елена Гордеева: Свою команду он создает.
Валерий Сергеев: Тем более, что в ходе реформы МВД происходит существенное сокращение персонала. И для сегодняшнего нового руководства ФСИН это большой источник кадров. Поэтому то, что может произойти в результате реформы - это ее изменение атмосферы или этоса система обратно к эмвэдешному, обратно к тем годам, которые были до всех перестроек, до всех реформ.
Елена Гордеева: Когда система была не в Минюсте, а при МВД.
Кристина Горелик: То есть фактически, другими словами, те уволенные в результате реформы правоохранительной системы МВД, они фактически могут перейти на работу в Федеральную службу исполнения наказаний.
Валерий Сергеев: Им будут тут рады.
Елена Гордеева: На них делают ставку, особенно в регионах.
Валерий Сергеев: Естественная часть реформы – это обновление персонала. Подвернулась реформа МВД, люди с опытом, куда же их девать? Они готовы и все такое. Сам бог велел оказаться в родственной системе ФСИН. Реформа получается с эмвэдешным духом. И куда бы она нас не привела не туда.
Кристина Горелик: Итак, с чем вы сталкиваетесь непосредственно по долгу своей службы в общественной организации?
Елена Гордеева: Я в основном работаю с несовершеннолетними по направлению социальной поддержки, социальной помощи, социальное сопровождение несовершеннолетних в местах лишения свободы.
Кристина Горелик: Согласно новой концепции ведь и колонии для подростков тоже собираются сократить.
Елена Гордеева: Да, их собираются сократить с 62 до 33, и это является большим опасением, большой тревогой для нас. Поскольку я даже не представляю, честно говоря, каким образом это собираются сделать. Вместо воспитательных колоний 62 в этой реформе предполагается создать 33 воспитательных центра так называемых, которые будут содержать в себе не только воспитательные колонии, но и следственный изолятор для несовершеннолетних. То есть помещения, функционирующие в режиме следственного изолятора, тут же при воспитательной колонии. Так же предполагается отделение для взрослых людей, то есть людей, которые уже достигли возраста 18 лет. Сейчас они переводятся во взрослую колонию, а так будут переводиться тоже в какое-то здание, комплекс или отдельную территорию в комплексном этом центре воспитательном. Здесь предполагается реабилитационный центр.
Кристина Горелик: Это может быть и хорошо. Вы говорите, что переезд - это стресс для человека.
Елена Гордеева: Это стресс для человека, безусловно. Но если вот у нас сейчас воспитательные колонии не в каждом регионе, их 62, а регионов 87. Предполагается, что их будет 33. То есть еще больше сократится количество регионов, имеющих при себе в своем регионе воспитательную колонию.
Кристина Горелик: Я сразу подумала, как родители будут ездить к своим детям за тридевять земель?
Елена Гордеева: Это и потеря социальных связей, это и уменьшение количества свиданий с родителями, с родственниками. То есть возможность их уменьшится посещать своих детей, они и так не очень стремятся к этому. Но еще более уменьшится эта возможность. Потом, я не совсем понимаю производство следственных действий, если человек будет содержаться в следственном изоляторе в другом регионе, то как следственные действия будут производиться, из одной области в другую следователь будет ездить. Какие-то такие моменты непонятны. Честно говоря, сокращение воспитательных колоний не особенно анонсируется в этой реформе, упор больше на другие вещи делается, но нас это очень беспокоит.
И вы сказали, что, конечно, переезд на другое место, в другую колонию – это стресс для человека, но ведь еще два года назад существовал закон, по которому несовершеннолетние, достигнув возраста 18 лет, они могли содержаться в воспитательной колонии до 21 года. Какое-то время назад был пролоббирован закон и он был принят о содержании подростков до 19 лет в связи с бунтами, произошедшими в паре воспитательных колоний. Когда была сожжена практически кировоградская воспитательная колония, там в основном бунт был и были жертвы. Потому что там взрослые, и взрослые бунт возбудили. Но прежде всего там было больше всего осужденных - больше 450. И все бунты, которые были в колониях, они были в колониях, именно содержащих большое количество осужденных. Воспитательный центр предполагается создать - это тоже увеличение количества этой криминальной массы. Пусть она будет разделена – изолятор, колония, реабилитационный центр, колония для взрослых, но все это будет в одном месте.
Кристина Горелик: То есть подобные вспышки могут увеличиться, как вы считаете?
Валерий Сергеев: Я думаю, что как раз в связи с этим придется чаще использовать ОМОН, спецназ, а это в целом будет нагнетать обстановку, нагнетать уровень напряженности вообще по системе в целом. Мы говорили с некоторыми подростками, которые отсидели, вышли и рассказывали им про эту идею ФСИНа, чтобы создать комплексные воспитательные центры. Они говорят: да вы что, да это будет ужас просто. Они им устроят.
Кристина Горелик: Они, в смысле ребята устроят администрации.
Валерий Сергеев: Ребята им устроят, они такое там подымут, что мало не покажется, и придется вводить спецназ.
Кристина Горелик: Исследователи считают, что эпидемию СПИДа удалось приостановить во всем мире, кроме Восточной Европы и Центральной Азии. 90% новых случаев ВИЧ-инфекции приходится на Россию и Украину. В 2009 году от заболеваний, вызванных ВИЧ-инфекцией, в России умерли 14 тысяч человек.
Россия взяла на себя обязательства обеспечить своих больных граждан профессиональным лечением. Выделены были немалые средства. Однако организации пациентов, живущих с ВИЧ, заявляют, что сегодня ситуация с обеспечением лекарствами напоминает кризисный 2004 год, когда, пожалуй, впервые в России прошли акции гражданского неповиновения ВИЧ-положительных людей. Тогда они приковывали себя наручниками к административным зданиям, чтобы привлечь внимание властей к проблеме доступа к антиретровирусным препаратам. Без этих лекарств люди с таким диагнозом жить не могут.
А в российских тюрьмах, где остро стоит проблема распространения ВИЧ-инфекции, ситуация складывается просто катастрофическая, рассказывает Александра Волгина, руководитель благотворительного Фонда «Свеча» - самоорганизации людей, живущих с ВИЧ. Александра вот уже 10 лет сама имеет подобный диагноз и не понаслышке знает о перебоях с лекарствами.
Александра Волгина: Чувствуют себя на самом деле плохо. Потому что с лечением за этот год было несколько случаев, когда даже в тех тюрьмах, где давали лечение, начинали давать одну таблетку, по Северо-западу я работаю и знаю положение по Северо-западу, типичная история. Звонит парень из Сыктывкара, говорит: у нас ни диагностики, ни лечения, ничего нет. У меня туберкулез, ВИЧ-инфекция, сидеть три года, я же не досижу. И он на самом деле прав, он не досидит. То есть получается такая история, что с хроническими заболеваниями, которые не лечат в тюрьме, выходит такое, что человек получил срок три года, а на самом деле он получил пожизненное, потому что он не выйдет оттуда живым, у него нет на это никаких шансов.
Поэтому сейчас когда была конференция в Вене, мы очень сильно просили Глобальный фонд выделить финансирование, потому что по Глобальному фонду люди получают лечение, они его правда получают, все остальные, к сожалению, нет. Еще в этом году произошла такая история, что раньше тюрьмы относились к системе здравоохранения, теперь лечить нужно за счет ФСИН. Ни лаборатории, ни лечения, ни кадров подготовленных, ничего нет. Они совершенно не готовы к этому. Соответственно, шансы у людей, которые находятся в заключении, совсем близки к нулю остаться в живых. Система ФСИН сами признаются, что они не готовы лечить пациентов.
Кристина Горелик: А деньги выделяются на лечение или нет?
Александра Волгина: Да. Они совершенно не готовы, нет лабораторий, надо все поставить, надо все сделать. На этой неделе, усиленное питание была для ВИЧ-положительных, диета, на этой неделе у меня начались звонки со всего Северо-запада ребята звонят, с Вологодской области звонили, что сейчас вышло постановление какое-то, их сняли и с питания. Что-то им добавляли, масло, молоко, яйца, сейчас забрали. Лекарств нет, еды нет, ничего нет.
Кристина Горелик: Это в тюрьмах?
Александра Волгина: Это я конкретно рассказываю про тюрьмы. В Северо-западе много тюрем, зон много. Некоторые в серьезной отдаленности, как Сыктывкар. С вологодской историей очень долго боролись, в прошлом году было, когда мы попробовали людям обеспечить лечение, они были готовы, их родственники готовы были писать письма, чего-то добиваться. Писали вплоть до президента, случай освещали всячески. Обратились в прокуратуру. С прокуратурой тоже интересная история. Когда выдают лечение, то его выдают, люди просто расписываются - получил. А получают вместо трех, что при лечение очень важно, чтобы было три таблетки, лечение состоит из трех препаратов, может быть и два, если совмещенные, человек получает одну. Это не лечение, а просто не имеет никакого смысла. Потраченные зря деньги и, более того, урон здоровью, потому что это значит, что эти препараты для этих людей больше не сработают, даже если они доживут до освобождения, выйдут на свободу и смогут получать лечение, то вот эти препараты в тюрьме вывели. Соответственно прокуратура, когда мы обратились в прокуратуру, они ответили, что приезжали с проверкой, все есть. Потому что действительно по документации лечение получил, подпись стоит, а что именно получил – там нет такого. Вторая история была, "Мемориал" будем просить, потому что они имеют возможность зайти на зону, мы такой возможности не имеем. Стали люди приходить на помощь, кто освободился, девочки и говорят, что просроченные лекарства выдают. Им отрезают таблетку, а они упаковку не видят. Девочка медсестра по образованию, поэтому попросили помогать, кровь собирать. Она увидела сами упаковки, заключенные упаковки не видят. И к сожалению, обнаружилось, что лекарства просроченные. К сожалению, так выглядит лечение в тюрьме.
Кристина Горелик: У вас нет возможности посещать в качестве общественных наблюдателей?
Александра Волгина: Конкретно наша организация не входит в наблюдательные советы. Слава богу, есть "Мемориал", и у них есть возможность заходить на зоны, они входят в совет, в Сыктывкаре обращаться будем, потому наш адвокат не может туда доехать, потому что на это деньги тоже нужны. Но тоже насколько этот механизм удастся, мы только начинаем апробировать, насколько удастся для защиты прав использовать. Пока все очень грустно. Мы пытаемся сотрудничать, еще "Агора" нас поддерживает, помогает писать заявления и так далее. Положение во всей стране тоже ничем не отличается, я просто Северо-запад хорошо знаю, потому что ребята обращаются. Слава богу, заключенные с мобильной связью, с интернетом дружат. То, что мы получаем на данный момент, сведения крайне неутешительные. У этих людей нет никаких шансов, как у мигрантов, так и у заключенных никаких шансов нет. Люди, которые на свободе, могут акции устраивать, к чему-то себя приковывать, требовать, что-то делать. А если ты сидишь в тюрьме, ты делать ничего не можешь. Гарантировано труп. Нет лекарств, все - никаких шансов нет. А у людей в тюрьме никакого выхода. Туберкулез в зонах, туберкулез с ВИЧ – это быстрое тяжелое заболевание, люди моментально сгорают. Там никого актировать не успевают, выносят вперед ногами. У нас перебои, у нас все очень плохо опять. Так было в 2004-2005, сейчас возвращается.
Кристина Горелик: Перебои даже у тех людей, кто на свободе?
Александра Волгина: Конечно. На свободе перебои. В Питере нет никаких препаратов, в Иркутске 6 препаратов, сейчас все очень плохо. Акции начинаем по новой, куда нам деваться. Акции будем делать. Как правило, прикалываемся к административным зданиям. Потому что государство не признает факты отсутствия лекарств, факты перебоев, донести эту мысль до них никак не можем. Соответственно, придется нам опять.
Кристина Горелик: Когда будете акции делать?
Александра Волгина: Я думаю, сейчас в августе.
Кристина Горелик: Почти 500 общественных организаций написали в Глобальный Фонд для борьбы с ВИЧ, туберкулезом и малярией письмо с просьбой не прекращать работу в России, не оставлять без лекарств тысячи пациентов, получающих лечение за счет Фонда. С подробностями – Ольга Беклемищева.
Ольга Беклемищева: В России, по данным академика Вадима Покровского, более полумиллиона ВИЧ-инфицированных граждан и почти 13,5 тысяч иностранцев. По его же оценке число нуждающихся в антиэнтеровирусной терапии ВИЧ составляет 120 тысяч человек. Аукцион по закупке лекарств на 2010 год Минздравсоцразвития проводит в июле, причем средства выделены только на 57 тысяч полных курсов лечения, если действительно считать полным курс, который стоит 180 тысяч рублей на человека. Где и за чей счет будут закупаться необходимые препараты для остальных больных - неясно. Поэтому 480 общественных организаций написали письмо в Глобальный фонд для борьбы ВИЧ, туберкулезом и малярией с просьбой не прекращать работу в России, не оставлять без лекарств. Рассказывает Владимир Малиновский, председатель координационного совета всероссийского объединения людей, живущих с ВИЧ.
Владимир Малиновский: Министерство здравоохранения и вообще правительство Российской Федерации выделяет достаточно большие деньги. И в принципе в целом лечение в Российской Федерации складывается более-менее успешно по сравнению со многими другими странами. Но такие группы как мигранты у нас, к сожалению, по законодательству Российской Федерации не могут получать лечение из-за того, что у них нет прописки. Даже есть другая тонкость: если человек живет на Дальнем Востоке, на Дальнем Востоке он абсолютно спокойно может получать лечение в своем районном СПИД-центре абсолютно бесплатно. Если же он переехал допустим в Москву, он здесь уже не может получать лечение. И здесь как раз, обращаясь к Глобальному фонду, в переходный этап просили обратить внимание Глобального фонда для того, чтобы лечение этих людей не прекращалось. Потому что в перспективе государство возьмет на себя ответственность за лечение этих людей. Мы говорим о той ситуации, которая сложилась на данный момент. На данный момент я могу сказать, что такие люди не могут получать лечение. И у меня достаточно много звонков происходит, потому что в рамках четвертого раунда достаточно многие люди, которые проживали в Москве, они являются жителями другого региона, они получали лечение в ближайшем регионе, где реализовывалась программа Глобального фонда – это в Рязани. Сейчас их поставили перед фактом, что в сентябре заканчивается программа Глобального фонда, и все они останутся без лечения.
Ольга Беклемищева: То есть если заболел, лечись по месту прописки.
Владимир Малиновский: Согласно Всемирной декларации прав человека каждый человек имеет право перемещаться, куда угодно, проживать, где угодно, получать лечение. Российская Федерация на данный момент не берет на себя ответственность, может быть она не должна на данный момент, не берет на себя ответственность за лечение иногородних людей из других стран. Они, вне зависимости берем или не берем, они живут здесь и если их не лечить, они только будут способствовать распространению эпидемии - это тоже должны понимать.
Ольга Беклемищева: Владимир, в обращении прозвучала цифра:12 тысяч больных могут остаться вообще без лечения. Это реальная цифра?
Владимир Малиновский: Эта цифра скорее всего реальная, потому что, если я не ошибаюсь, эти цифры непосредственно озвучивает Фонд российского здравоохранения, они занимаются непосредственно, это те пациенты, которым они предоставляют на лечение. Если не ошибаюсь, около трех тысяч – это мигранты, остальные люди, находящиеся в местах лишения свободы.
Ольга Беклемищева: Хочется надеяться, что Глобальный фонд не бросит российских эмигрантов и заключенных, потому что Минздравсоцразвития явно не справляется с плановыми поставками нужных лекарств для самих россиян, тех, кто уже лечится. В июне в интернете появился специальный сайт "Перебои.ру", на котором пациенты с ВИЧ пишут о перебоях с лекарствами по месту прописки. Пользователь из Тулы: "Калетру" не дают с зимы, предлагают лечиться только, заменять "Калетру" другим препаратом отказываются". Санкт-Петербург: "В больнице имени Боткина закончилось два препарата, когда поступят – неизвестно". Курган: "Курганский областной центр, задержка поставок в рамках нацпроекта". Пенза: "Медико-санитарная часть № 59, город Заречный Пензенская область, дефицит препаратов для лечения профилактики вертикальной передачи ВИЧ". Это для того, чтобы беременные мамы не заражали детей. Пользователь из Москвы: "Калетры" в аптеке нет, а уж про то, как я прыгаю с одного на другой, лучше вообще не говорить. За март, апрель, май я поменяла три препарата. Зато после, как сдаю анализы, врач, недоумевая, говорит: милочка, у вас вирусная нагрузка выросла. Да, с чего бы она вдруг выросла?" Снова Москва: Перебои с "Калетру", вынужден менять схему. Постоянные перебои и смена схем рано или поздно приведут к резистентности и что тогда - копить и закупать препараты за свой счет или сразу начинать копить на гроб? А ведь как красиво говорят и сколько всего государство обещает, а в итоге мы в полной…".
Академик Покровский в случае смены препарата по немедицинским причинам советует обращаться в суд. Это выход для тех, кто может подождать. Рассказывает Дмитрий Колбасин, представитель межрегиональной правозащитной ассоциации "Агора", занятый юридической помощью в том числе и по вопросам врачебных ошибок и нарушения прав на лечение.
Дмитрий Колбасин: В ассоциацию "Агора" часто обращаются люди, которые сталкиваются с перебоями антиэнтеровирусной терапии и обращаются к нам за помощью, чтобы наши юристы помогли в судах отстоять их право на получение препаратов. В прошлом году к нам обратилось несколько семей их Татарстана, в которых воспитывались ВИЧ-позитивные дети, не получавшие антиэнтеровирусной терапии. В октябре 2009 года мы выиграли прецедентное дело, и в Казани суд признал незаконным бездействие СПИД-центра, который прекратил поставку лекарств ВИЧ-позитивным детям. Это было первое такое громкое решение. После этого судебного решения и еще до судебного решения, до того момента, когда ситуация вылилась на страницы газет, все ВИЧ-позитивные дети в Татарстане стали получать жизненно необходимую антиэнтеровирусную терапию.
Ольга Беклемищева: Сейчас, насколько мне известно, заслушивается в суде дело о немедицинской замене препарата пациентке московского СПИД-центра.
Дмитрий Колбасин: В Москве ситуация иная. В московском городском центре профилактики и борьбы со СПИД в данный момент мы зарегистрировали следующую ситуацию, когда человеку назначают антиэнтеровирусную терапию, выбирают схему из трех препаратов, а потом один из препаратов неожиданно заменяют на другой. Сначала в личных беседах, в разговорах врачи СПИД-центра заявляют о том, что препаратов нет на данный момент и поэтому давайте мы вам заменим один препарат другим. Но вчера на суде, например, и представитель московского СПИД-центра, и врач СПИД-центра открыто заявили, что у нас нет никаких проблем с препаратами, просто так сложилось в данном конкретном случае. Наша задача показать, что это система, это практика и это в данном случае СПИД-центр отказывает.
Ольга Беклемищева: Если юристы "Агора" докажут, что врачи по тем или иным причинам врут о том, что у них есть все необходимые препараты, суд должен принять решение, обязывающее СПИД-центры иметь все необходимые по правилам препараты для лечения ВИЧ. Где их тогда возьмет Минздравсоцразвития? Ведь денег дали только на половину нуждающихся. Помните: 120 тысяч нуждающихся в лечении и 57 тысяч курсов, которые закупят на 2010 год.
Кристина Горелик: На очереди – экологическая рубрика. Ситуация в Центральном районе России по–прежнему остается крайне сложной из-за пожаров и аномальной жары.
Как передает Интерфакс, который ссылается на Лабораторию реактивного движения Национального аэрокосмического агентства США, шлейф едкого дыма от лесных пожаров проник даже в стратосферу на высоту 12 километров. Общая площадь задымления над Россией - 3 тысячи км с запада на восток страны, что соответствует расстоянию от Сан-Франциско до Чикаго. Фотографии с американского спутника Терра показывают, что серо-коричневый дым покрыл Московскую, Тульскую и Владимирскую области. Космическим аппаратом фиксируются пожары во Владимирской и Нижегородской областях.
Всего на территории России зарегистрировано более 800 очагов природных пожаров, из них 42 торфяных. Большинство торфяников горит в Московской области. Москва находится под плотной шапкой смога. По данным департамента природопользования и охраны окружающей среды, уровень угарного газа в столице составляет пять предельно допустимых концентраций. Московские жители спасаются бегством. Как сообщают туристические агентства, раскуплены туры на эти и следующие выходные дни. Особым спросом пользуется отдых в Ленинградской области, куда бегут москвичи от смога и жары.
Сильный удар по экологии северной столицы нанесут не пожары и жара, как в Москве, а поправки к закону о зеленых насаждениях общего пользования, уверены экологи и горожане. Этим летом после жарких дебатов в итоге были приняты поправки, согласно которым из списка охраняемых зеленых насаждений исключаются более тысячи парков
и скверов. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Проблема загрязнения воздуха в крупных российских городах стоит остро. Автомобилей и промышленных выбросов все больше, а планировка жилых кварталов редко учитывает экологию. Инвесторы застраивают каждую пять городской земли, лишая жителей последних отдушин – парков и скверов. Но в разных городах дела обстоят по-разному, и иной промышленный город может иметь неплохие условия жизни из-за обильных зеленых зон, например, в Перми площадь зеленых насаждений по отношению к площади города превышает 50%, в Сургуте это около 47%, а вот в Иркутске меньше 8.
О том, как количество зеленых насаждений влияет на здоровье человека, говорят цифры: дерево средней величины за сутки восстанавливает столько кислорода, сколько нужно для дыхания трех человек. Активная борьба ведется за сохранение парков и скверов Москвы, Екатеринбурга, Петрозаводска и многих других российских городов. Петербург - не исключение, поскольку уплотнительная застройка, особенно за счет внутриквартальных скверов, сделалась в последние годы настоящим бедствием для горожан.
Этим летом ожесточенная борьба против принятия поправок к закону "О зеленых насаждениях общего пользования" стала одним из самых заметных событий городской жизни. Речь идет о законопроекте под говорящим номером 6606 "О зеленых насаждениях общего пользования", который сокращают площадь городских скверов и парков примерно на треть. Правда, другой закон о зеленых насаждениях берет все городские парки, скверы и бульвары под охрану, но специалисты утверждают, что все равно в промежутке между двумя законами образуется опасный зазор, грозящий поглотить заметную часть "легких" Петербурга. Причем их поглотить не только строительный бизнес, говорит директор Центра экологических инициатив Александр Карпов.
Александр Карпов: В полный рост встал конфликт зеленых насаждений и автомобилей. Это как раз то, что регулируется районными администрациями, но очень часто этим бизнесом занимаются приближенные родственники. И конечно, то, что это передается на муниципальный уровень, где люди даже порой не знают, как нейти нужного чиновника, как его прижать к ногтю - это все, конечно, за ближайшее время мы увидим утрату огромного количества озелененных территорий.
Татьяна Вольтская: Уже есть конкретные адреса, например, парк "Дудки" в Курортном районе, где уже закрыт яхтенный центр.
Александр Карпов: Там построят что-то под названием культурно-досуговый центр. Мы будем наблюдать сокращение общих площадей озелененных территорий, деградацию защитного озеленения, уличного озеленения. И это очень сильно скажется на здоровье людей и на качестве природной окружающей среды. Я езжу на велосипеде по городу, я вижу, что город последний год стал безумно пыльным, такого раньше не было. То есть сейчас уже впору всерьез ездить в респираторах. И это с одной стороны снижение требований экологического контроля к автомобилям, несбывшиеся мечты на переход к евро, но с другой стороны это отсутствие фильтрующих защитных деревьев.
Татьяна Вольтская: А вы обратили внимание, ездя на велосипеде, как гибнут деревья на Московском проспекте и на многих других, посаженные, свежие, старые.
Александр Карпов: Да, очень большая стрессовая нагрузка. Кстати, стрессовая нагрузка там не только атмосферного воздуха, там вибрация на корни. В этом плане, я обращаю внимание, что из закона о зеленых насаждениях исчезла норма о компенсационном озеленении в двойном размере в тех районах, где дефицит зеленых насаждений. На самом деле эта норма была введена в прошлый закон, чтобы способствовать замещению быстро выпадающих деревьев в центральных районах, там, где дефицит, там, где чаще всего гибнут, там все время нужно чаще подстраивать. Убрали эту норму по предложению заместителя губернатора законодательного собрания Бродского, ему не понравилось, что слишком много будут сажать деревьев. Нет у меня удовлетворения конечным результатом, но нам придется осваивать эти инструменты правовые, новые, которые появились, и требовать создания перечня зеленых насаждений внутриквартального озеленения от муниципалитетов, их брать за все места и требовать, чтобы это было принято в ближайшее время, и контролировалось, как они будут делать, и участвовать в инвентаризации, чтобы все было сделано. Придется этим заниматься.
Татьяна Вольтская: Одной из самых опасных поправок к закону о зеленых насаждениях эксперты считают ту, согласно которой городские власти могут корректировать размеры озелененных участков в пределах 10%. Вот, например, часть красивейшего Узельного парка, там теперь разрешена хозяйственная деятельность. Это значит, что там могут построить, скажем, ресторан. На этот вопрос отвечает председатель комитета по земельным ресурсам и землеустройству Валерий Калугин.
Валерий Калугин: Почему бы в парке не сходить в ресторан? У вас в Нью-Йорке в парках нет ресторанов? Там сплошные рестораны. Если в парке стоит ресторан, не так уж это плохо, никаких небоскребов там не будет. Правила землезастройки, которые определяют, что там можно строить. На самом деле это зона рекреации и никакого там жилья быть не может.
Татьяна Вольтская: Но именно такой подход, по выражению Александра Карпова, превращает парки и скверы в шагреневую кожу. Парк уменьшается на 10%, потом от него можно отрезать еще 10 и так далее. У заместителя председателя постоянной комиссии по городскому хозяйству, градостроительству и земельным вопросам законодательного собрания Санкт-Петербурга Сергея Малкова много вопросов к городскому правительству.
Сергей Малков: Самый главный вопрос: почему Смольный, нарушив все договоренности, вышел из нормального процесса, который не привел бы к серьезным конфликтам, где все было бы расписано. Принятие закона о зеленых насаждениях после его нормальной доработки, когда все встает под нормальную юридическую защиту принятия закона, все было согласовано, почему в последний момент Смольный вышел из этого соглашения и заставил нас всех встать в такую позу, у которой есть в народе название. Только благодаря этому мы приняли сырой, недоработанный закон. Нужно было форсировать работу, мы не смогли доработать и учесть все юридические тонкости.
Татьяна Вольтская: Главная проблема - внутриквартальное озеленение, считает глава движения гражданских инициатив Евгений Козлов.
Евгений Козлов: Уже в законе о зеленых насаждениях в Санкт-Петербурге появился перечень этих внутриквартальных озеленений. А сохранится ли он при передаче в муниципальные? И второе, все, что касается ограниченного пользования, специального пользования, там нет границ, которые закреплены городским законом. Значит охранный статус не может распространиться, неясно, а что конкретно будет защищаться. И третья проблема - это громкие скандалы, когда после вступления в силу закона были землеотводы под какие-то частные коммерческие, инвестиционные интересы и, к сожалению, произошла легализация.
Татьяна Вольтская: Угроза экологии города серьезная?
Евгений Козлов: По первоначальному варианту губернаторского на одну треть обеспеченность зелеными насаждениями уменьшалась. Сейчас они пошли на некоторую хитрость, они стали считать коэффициенты, парки, скверы, но и включили туда все пограничное, специальное и даже улично-дорожное озеленение, и у них таким образом коэффициенты увеличились.
Татьяна Вольтская: На самом деле они, конечно, уменьшились, но лукавство подсчетов простирается еще дальше: чиновники говорят о парках, включенных в список охраняемых, но все они на окраинах города, в районах и так зеленых, а центр продолжает превращаться в каменный мешок. Кроме того, без защиты остаются 700 гектаров городских лесов, территория, на которую давно положили глаз застройщики. Говорят, эти площади перейдут под защиту Лесного кодекса. Но это неправда - по закону они не являются лесами. Поэтому в Петербурге продолжается бессрочная акция "Зеленая лента". Горожане вместе с экологами проводят народную инвентаризацию парков и скверов, огораживая зелеными ленточками тех из них, которые находятся под угрозой уничтожения.