Дмитрий Волчек: В октябре прошли кинофестивали “Завтра” и “Два в одном”. Два фестиваля арт-хауса подряд – не много ли это для Москвы? Не так давно мы говорили в нашей передаче с критиком Андреем Плаховым о том, как система кинопроката, ориентирующаяся на коммерческие фильмы, закрытие Музея кино, отсутствие рекламы и другие обстоятельства привели к тому, что зрителей, интересующихся авторским кинематографом, становится все меньше. Энтузиасты, организовавшие фестивали “Завтра” и “Два в одном”, пытаются вернуть интерес к арт-хаусу. 20 лет назад в Москве на проходившие в огромных залах ретроспективы Годара и Лилианы Кавани невозможно было попасть. Помню, как я стоял в 8 утра на лютом февральском морозе в длинной очереди, чтобы купить билеты на фильмы Душана Макавеева. Сейчас трудно поверить, что такое возможно. В прошлом году в Москву на фестиваль ''Завтра'' впервые приезжал Алехандро Ходоровский, привозил “Священную гору”, которую никогда не показывали в России на пленке, и что же? – полупустой зал. Борис Нелепо был в этом году председателем жюри молодых критиков фестиваля “Завтра”. Борис, добрый день, я знаю, что вы тоже огорчены тем, что публика не проявила к этим фестивалям интереса, которого они заслуживают.
Борис Нелепо: Да, Дмитрий, это, действительно, удручающая и печальная картина. Многие видят причину в том, что выдался необычайно насыщенный октябрь – сразу три больших фестиваля подряд: сначала был ''Амфест'', затем ''Завтра'' и “Два в одном”. Все очень насыщенные и интересные, но московский зритель, увы, подрастерял привычку ходить в кино. Дело не в каком-то ужасно сложном и недоступном для понимания содержании предлагаемых картин. Скажем, на фестиваль “Два в одном” привезли уникальную подборку ранних работ канадского классика Дэвида Кроненберга. В России эти фильмы показывались на большом экране в первый раз и непонятно, когда их покажут снова. Но на эти сеансы не удалось собрать полностью даже маленький зал кинотеатра ''Пионер''. И уж если Кроненберг не привлекает зрителя, то совсем уже непонятно, как показывать кино дальше.
Дмитрий Волчек: Ну, что же можно только пожалеть тех, кто не видел фильмов фестиваля “Завтра” - ведь в Москву привезли такие шедевры, как “Дядюшка Бунми, который помнил свои прошлые жизни” Апичатпонга Вирасетакуна – картину, получившую Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля в этом году, и “Четырежды” Микеланджело Фраммартино, – об этом замечательном фильме мы уже говорили в нашей передаче. Борис, ваши фестивальные впечатления, и кстати – давайте не будем забывать о втором фестивале “Два в одном”. Что там было интересного. Это ведь не конкурент фестиваля “Завтра”, а союзник, верно?
Борис Нелепо: Именно, Дмитрий. Самое обидное, что для многих главной интригой стало мнимое противостояние этих фестивалей и скандал, послуживший поводом расщепления одного фестиваля ''Завтра'' на два смотра. А это самое неинтересное, что только можно обсуждать: получилось два взаимодополняющих фестиваля. У них разные концепции, но одинаково осмысленный и последовательный подбор картин. За два уик-энда, посетив оба эти фестиваля, можно было получить хорошее представление о том, что случилось с арт-кино за год.
На фестивале ''Завтра'' было несколько сквозных мотивов, пронизывавших всю программу. Неожиданно главной темой стало перерождение и новая жизнь: так или иначе, об этом рассказывалось в упомянутом вами ''Дядюшке Бунми'', в российском фильме ''Которого не было'', японской драме ''Клон возвращается домой'' и, конечно же, в ''Четырежды'' Микеланджело Фраммартино. Итальянский режиссер, соединивший в своей картине в странной пропорции эхо работ Алонсо, Беннинга и Тати, и получил главный приз основного жюри, председателем которого был Сергей Лозница. А вот был ещё один мотив – маленькие населенные пункты, неизвестные географические точки, забытые богом деревни. Так получилось, что наше жюри наградило два фильма конкурса, связанных именно с этим мотивом.
Фильмом- ''Завтра'' мы назвали ''Ловушку для краба'', замечательный дебют колумбийца Оскара Руиса Навиа, работавшего над фильмом в рыбацкой деревне на побережье Тихого океана шесть лет. Это кино, синхронное поискам португальцев Педро Кошты и Мигеля Гомеша. Но в отличие от Кошты Навиа выбрал другой путь: он снимал настоящих обитателей этого места, но придумал для них роли и сценарий. Это интересный пример того, как из документальной фактуры можно сделать художественный фильм. А лучшим фильмом конкурса мы выбрали ''Зимние каникулы'' китайца Ли Хунци, только что победившего в Локарно. Это замедленная комедия об однообразной жизни группы подростков в провинциальном городе во Внутренней Монголии. Картина достаточно просто снята и похожа на работы Каурисмяки и чуть-чуть на Джармуша; сам режиссер признает близость этих авторов. Но при этом повествование строится на длинных планах-эпизодах, снятых слегка по театральному и чуть ли не в брехтовском ключе. Актеры не играют, а просто стоят друг перед другом и произносят очень литературные реплики. Герои задаются вопросом, почему небо такое пустое и как они могут оказаться полезны своему государству: мощи картине добавляет то, что это такое одиночество на фоне давящего большого Китая.
Параллельно была подготовлена отличная документальная программа: о нью-йорском артистическом андерграунде и связанных с ним авангардных движениях; также в ней были представлены фильмы о музыкантах: например, о Клаусе Номи.
Не менее высокий уровень подбора картин можно было наблюдать на фестивале “Два в одном”. Там были представлены и зрительские картины – скажем, в конкурс включили упоительный мультфильм Уэса Андерсона по Роальду Далю ''Беспободный мистер Фокс'', и радикальные. Скажем, длящийся более шести часов документальный ''Карамай'' о замалчиваемой в Китае истории массовой гибели детей во время пожара по вине местных чиновников, запретивших их эвакуацию. Про уникальную ретроспективу Кроненберга я тоже уже сказал. Жюри, которое возглавила Кира Муратова, заслуженно наградило сербский ''Красный холм'' - буйную и энергичную картину о подростках, подражающих мтивишному шоу ''Чудаки''.
Дмитрий Волчек: В минувшие выходные мы с Борисом Нелепо встретились на Виеннале, Венском кинофестивале. В столице Австрии публика не так пресыщена, как в Москве – фильмы Виеннале пользуются успехом, на многие сеансы большие залы полностью распроданы – вот Борису, например, не достался билет на новый фильм Ежи Сколимовского, о котором я скажу чуть позже. Давайте расскажем о главных программах Виеннале. Это необычайно длинный фестиваль. Он идет почти месяц – во всяком случае, одна из его программ – ретроспектива Эрика Ромера – стартовала в начале октября, а сам фестиваль продлится до ноября.
Борис Нелепо: На Виеннале катастрофически разбегаются глаза, потому что хочется посмотреть вообще всё. Это фестиваль без своего конкурса, собирающий сливки всего самого интересного арт-кино за год. Признаться, настолько четкой и продуманной кураторской программы я почти еще нигде не видел.
Было совершенно невозможно избежать искушения посмотреть Эрика Ромера на пленке. Особенно учитывая то, что Австрийский Музей кино собрал вообще все его работы – телевизионные картины, образовательные передачи, а также документальные фильмы о самом Ромере и интервью с ним. Другая программа, мимо которой никогда не сможет пройти человек, неравнодушный к французскому кино, это оммаж Уильяму Любчанскому, великому оператору, работавшему с Годаром, Трюффо, Риветтом, Штраубами, Иоселиани. В передаче о Любчанском мы уже говорили с Дмитрием, что по его фильмографии можно изучать историю французского кино, а уж организаторы Виеннале постарались собрать репрезентативную и разноплановую подборку: от телевизионного сериала Годара до режиссерской работы актрисы Жюльет Берто ''Снег''.
И, наконец, карт-бланш в Вене ежегодно дают одному из самых интересных кинокритиков в мире – австрийцу Олафу Мёллеру. В журнале ''Film Comment'' он ведет колонку ''Мир Олафа'', в которой рассказывается о забытых и неизвестных режиссерах. В прошлом году Мёллер показывал фильмы филиппинского режиссера Лино Броки, а в этом году собрал ретроспективу Ларри Коэна - американского независимого режиссера и сценариста, работавшего в самом широком диапазоне жанров. Я посмотрел на пленке его дебют ''Кость'' 72-го года – соответствующее духу времени анархистское кино, в котором годаровский ''Уик-энд'' встречает чуть ли не ''Лица'' Кассаветеса.
А что касается публики, то видно, что на Виеннале ходят преимущественно не критики, а обычные зрители, собирающие полный зал даже на экзотических фильмах. Для меня лучшей иллюстрацией (и, к сожалению, весьма удручающей, если вспомнить о ситуации с российским зрителем) послужил утренний показ классической картины Джона Форда ''Солнце ярко светит''. Несмотря на то, что он был намечен на 11 утра в понедельник, билеты на сеанс закончились за сутки.
Дмитрий Волчек: Фильм, который мы с Борисом Нелепо смотрели вместе - “Лесли, воплощение зла”, канадского режиссера Реджинальда Харкема. Фильм о Чарльзе Мэнсоне, точнее об одной из его девушек – Лесли ван Хутен, участвовавшей в 1969 году в убийстве супругов ЛаБьянка, приговоренной к смертной казни, а затем к пожизненному заключению, которое она до сих пор и отбывает. О Мэнсоне и его семье написаны десятки книг самых разных жанров, от солидных документальных расследований до дешевых детективных романов, но, кажется, еще никто не подавал эту кровавую историю как комедию. Реджинальд Харкема заметил фарсовый элемент в конфликте отцов и детей в никсоновской Америке, конфликте богобоязненных патриотов и хиппи, поедающих марки ЛСД с американским флагом. Все хороши в этой истории: убийц Шарон Тейт судят люди, одобряющие использование напалма и диоксина во Вьетнаме, и их “моральные ценности” столь же комичны, как и суровый аморализм Мэнсона и его семьи.
Борис Нелепо: Дмитрий, с огромным удовольствием присоединяюсь к вашему мнению. Меня сразу подкупили яркие краски, в которых снят фильм, - в стиле старых техниколоровских мелодрам Дугласа Сирка, горячим поклонником которого, конечно же, оказался Харкема. Не нужно читать с ним интервью, чтобы сразу распознать в этом режиссере страстного синефила. Назовем и другое принципиальное для него имя – американского режиссера Джона Уотерса, снявшего ''Розовые фламинго''. Для роли одного из присяжных Харкема специально подобрал двойника Уотерса. Сам Уотерс дружит с настоящей Лесли Ван Хутен, регулярно наведывается к ней в гости в тюрьму и выступает в её защиту. Неудивительно, что он заочно проклял этот фильм и отказался его смотреть, хотя Реджинальд Харкема убежден, что Уотерс бы оценил его картину, но никогда в этом не признается.
Дмитрий Волчек: Документальная программа Виеннале не уступала программе игровых фильмов. Среди героев биографических лент были Кенди Дарлинг, суперзвезда фабрики Энди Уорхола, румынский диктатор Николае Чаушеску, режиссеры Шанталь Акерман и Мартин Скорсезе и продюсер-убийца Фил Спектор. Одна из самых замечательных документальных лент Виеннале – ''Обитаемая земля'' каталонского режиссера Анны Санмарти Баро. Маленький фильм и вместе с тем огромный, потому что он о зрении, погружении в себя, самосозерцании, пейзаже, который видишь, закрыв глаза, воображаемой внутренней Монголии, и Монголии настоящей, ''обитаемой стране'', путь к которой, между прочим, ведет через Россию. Анна Санмарти Баро рассказывает:
Анна Санмарти Баро: У этого фильма долгая история. Идея у меня возникла за шесть лет до съемок. Мне нужно было найти ответ на вопрос, который я постоянно себе задавала: зачем я путешествую, чего ищу. Потом вопрос стал более сложным – где эта точка, в которой я нахожусь и откуда смотрю на мир, на всё, что меня окружает. Мне надо было найти эту точку, снять со стены зеркало и отыскать в нем свое отражение. Я выбрала Монголию по наитию. Я почти ничего не знала об этой стране и никогда там не была, но мне казалось, что именно Монголия даст мне ответы на все мои вопросы. Это страна, где обитают кочевники, где людей очень мало – ты можешь два дня ехать, и ни одного человека не встретить. И потом этот пейзаж, который совершенно не меняется. Путешествуя, ты погружаешься в своеобразный транс, твои мысли разбегаются в разные стороны.
И вот я собрала съемочную группу и поехала в Монголию. Из Москвы до Улан-Батора на поезде пять дней, а потом мы пересели на лошадей и верхом проехали тысячу километров. Сначала двигались очень быстро, а потом движение замедлилось, и поэтому фильм становится всё медленнее. Под конец уже погружаешься в своего рода галлюцинацию, когда можешь, не отрываясь, три часа разглядывать камень.
Дмитрий Волчек: Последний фильм Ежи Сколимовского ''Необходимое убийство'', недавно получивший специальный приз жюри Венецианского фестиваля и включенный в программу Виеннале, тоже о пейзаже. Наверное, в этой картине про моджахеда, скитающегося по польскому лесу, заключен некий политический смысл, но я заметил только оленей, собак, деревья, снег и камни. Моджахед мог бы быть героем Джека Лондона или очередным заплутавшим Джерри, это совершенно ничего не изменило бы, и самое ненужное в этом пейзажном фильме – сны героя, зачем-то подтверждающие его и без того понятное происхождение.
Еще одна картина, о который мы поговорим в этом выпуске кинообзрения – психологический триллер ''Сладкое зло''. Анаис Демустье играет бездомную жестокосердную девушку. Ее мать попала в тюрьму, а юная Селин приходит в дом к респектабельному судье – и не очень тактично, но довольно мило его соблазняет, преследуя свои цели. История, разумеется, заканчивается весьма скверно.
Режиссер Оливье Куссемак очень доволен тем, как фильм принимает публика. Катерина Прокофьева встретилась с Оливье Куссемаком после сеанса: зал был полон, зрители аплодировали. Режиссер был растроган и окрылен: ''Сладкое зло'' - его первый кинофильм, до этого он снимал только телесериалы.
Катерина Прокофьева: Оливье, как вы себя чувствуете?
Оливье Куссемак: Как можно себя чувствовать, когда вы чувствуете, что вас – любят?
Катерина Прокофьева: Вас любят?
Оливье Куссемак: Мою работу, мою страсть оценили - это прекрасно. Я говорю это не для того, чтобы потешить свое эго. Мне кажется, что я так вложился в этот проект, что от моего эго остались одни ошметки. У меня нет амбиций великого режиссера, я просто хотел немного признательности со стороны зрителей – вот и все.
Катерина Прокофьева: А как вы можете резюмировать, о чем речь в вашем фильме в трех словах для кого-то, кто его не видел?
Оливье Куссемак: Я бы сказал – история манипулирования молодой девочкой взрослым мужчиной, который начинает сомневаться в своих моральных правилах и, в конце концов, понимает, что он повсюду ошибался. Человеческое существо – бесконечно сложное, и нет способов, в том числе, законных, помешать ему понимать, сколько черного и запретного в нем заключено.
Катерина Прокофьева: Критики сразу назвали ваше кино нуаром…
Оливье Куссемак: В Париже один критик сказал, что фильм настолько мрачен, что стал интересным. Я бы не сказал, что он мрачный. Он, конечно, не безумно весел, но… каждый человек проходит этапы, когда сомневается в себе и правильности своих поступков. Это болезненно, но всегда есть возможность начать сначала, перестроить себя, вырасти. Мы растем через испытания, а не через радость. Я не хочу сказать, что надо искать испытаний, для того, чтобы вырасти, но если испытание приходит, надо принимать его как шанс. Меня постоянно сравнивают с Шабролем. Когда человек видит историю мелких буржуа во французской провинции сразу есть соблазн сказать - это Шаброль. Но это всего лишь контекст. Шаброль занимался социальной критикой, я же – нет. Карты перетасованы, и проблематика провинциальных зажиточных мещан сегодня уже не так актуальна. В своем фильме я говорю о том, что в человеческом существе заключено столько жестокости и хрупкости одновременно, что оно опасно. Для других и для себя самого. И, несмотря на все это, оно пытается вырасти над собой».
Катерина Прокофьева: Вы всегда говорите, что избегаете судить других. Не потому ли ваш главный персонаж – судья по профессии? Он же потом за это и наказан…
Оливье Куссемак: О, да. Я нахожу омерзительным судить других. Я думаю, что одна из самых прекрасных вещей, которые можно сделать, один из самых изумительных актов любви между людьми, отношения, через которые можно действительно вырасти и свершиться, реализоваться – это научиться ставить себя на место другого человека. Если в вас достаточно сочувствия, вы становитесь толерантным и благородным. Это избавляет от необходимости судить. Задайте себе вопрос, как бы вы поступили в этой ситуации, это обобщает и делает относительным практически все.
Катерина Прокофьева: Нелегко стать на место поочередно каждого персонажа. Наверное, это изматывает.
Оливье Куссемак: Да, я не могу быть одновременно моряком с юга Аргентины и проституткой из Бангкока, адвокатом из Нью-Йорка, и учительницей из Праги. Культурные референции разные, но все же, все же психология одинаковая. Женщина остается женщиной, страдание есть страдание, желание - повсюду желание. Несколько раз у меня, признаюсь, не получалось, были несостыковки. Конечно, это нелегко.
Катерина Прокофьева: В одном из интервью вы сказали, что ваш следующий фильм будет более светлым, ясным. Что это значит?
Оливье Куссемак: ''Сладкое зло'' – это такой тяжелый груз, который надо переварить, на это нужно время. Светлый выход из этого фильма в более оптимистическую картину для меня неочевиден. Даже если он существует. В этом фильме у людей не было надежды. Теперь я хочу снять о ком-то, кто все время надеется. Знаете, я думал о том, что комедия у меня бы вряд ли получилась, потому что ничего смешного я просто не вижу. Но я хочу видеть! Я надеюсь снять в будущем комедию. Я думаю, это высший жанр в кино, он очень трудный.
Катерина Прокофьева: Вы полагаете, что снять комедию намного труднее, чем нуар?
Оливье Куссемак: Это крайне сложно – снять удачную комедию. Грусть есть грусть, это общепризнанное понятие, а вот смеются люди разному. И если с вашей комедии никто не смеется, тут уже разговоры об интерпретации не помогут – вы облажались. В любом случае если я когда-то буду снимать смешное, это будет сатира. Не просто смех, а издевка, стигматизация общества. Комедия должна быть еще и умной. За такую бы мне не было стыдно. Я думаю, хорошо, если получится что-то похожее на ''Некоторые любят погорячее'', или ''Рыбка по имени Ванда'', или ''Большой куш'' - вот такие комедии мне нравятся.
Катерина Прокофьева: Русские комедии не называете…
Оливье Куссемак: В русском кино у меня только одна любовь – Тарковский. Он не идет на консенсус ни с историей, ни со зрителем. Если одолеть скуку, то наградой будет что-то совсем невероятное. Путешествие внутри себя.
Катерина Прокофьева: Расскажите про свое путешествие
Оливье Куссемак: ''Ностальгия''. Комната. Окно слева и окно справа. Камера двигается очень медленно. И вступает в сумеречную зону, зону из материала, который нельзя распознать. Мало-помалу диафрагма раскрывается, и вы входите в необитаемую зону, но находите там другие формы жизни. Он играет с восприятием расстояний, масштабов, эмоций… Например, вы видите что-то большое, скажем, реку, а потом камера выхватывает – но постепенно – маленький ручеек дерьма в земле. Он приближается, приближается и вот он сам уже становится почти рекой. Навоз превращается в гору.
Игра с бесконечно большим и бесконечно маленьким помощи одной лишь камеры, которая ездит взад-вперед, приближает вас к познанию мира. Почти дает ответы на вопросы, что такое материя и что такое - мы в ней. Это тайная метафизическая алхимия Тарковского, в которой вы ничего не понимаете. Он вас протаскивает через это полтора часа, вы ничего не понимаете, и потом, в один прекрасный момент вдруг возникает нечто. У меня это озарение случилось в маленьком кинозале в Париже. Внезапно я встал на колени. Это был абсолютно интуитивный порыв. Вы представляете, что это значит? Вы – работник кино. Вы отбросили все нетерпимые религии как неприемлемые. Вы смотрите кино, вам скучно. И вдруг в вас все переворачивается… Извините, это слишком волнующе для меня... Я думаю, это экстраординарный подарок. Я даже не знаю, до какой степени сам Тарковский сознательно делал эти вещи.
Катерина Прокофьева: Так что это была за сцена?
Оливье Куссемак: Сцена в бассейне, когда один мужчина обещает другому переплыть бассейн, держа зажженную свечу в руке.