Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. О культуре - на два голоса. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в программе:
Существовала ли Русская Генуя? – рассказ Михаила Талалая,
Размышления об Андрее Платонове – эссе Бориса Парамонова,
''Переслушивая ''Свободу'' – судьба советской лингвистики,
Культурная панорама и редкие музыкальные записи. Удивите нас, Андрей!
Андрей Гаврилов: Ну, конечно, удивлю, Иван. Записи абсолютно не редкие, записи, которые в свое время слышали очень многие, их предавали по радио (теперь это, конечно, редкость), я не могу сказать, что их заучивали наизусть, но, тем не менее, к ним относились трепетно и бережно. Это записи Оркестра под управлением Олега Лундстрема.
Иван Толстой: Культурная панорама. Андрей, что у вас есть предложить сегодня? Я помню, что вы часто бываете таким коробейником - у вас и про то есть, и про это...
Андрей Гаврилов: Прежде всего, Иван, я хочу сказать одну мелочь, вроде бы, которую я хотел сказать на прошлой неделе, но как-то просто это вылетело из головы, а это важно. Помните, мы с вами говорили о том, что по малопонятным и малоприятным причинам из двух кинофестивалей, один из которых проходил в Москве, а другой был объявлен, которые были посвящены, в частности, журналистам и защите прав человека, был выброшен фильм Валерия Балабана ''Любите меня, пожалуйста'', посвящённый убитой журналистке и антифашистке Анастасии Бобуровой. Так вот для того, чтобы исправить какое-то общее впечатление об организаторах этого фестиваля и очень печальный настрой, который вдруг пронзил наши с вами разговоры по этому поводу, хочу сказать, что все-таки фильм был показан в рамках конкурсной программы фестиваля ''Профессия: журналист''. Судя по всему, это стало возможно благодаря публичным высказываниям, возмущению и негодованию многих общественных активистов, антифашистов, деятелей культуры и правозащитников. Я очень надеюсь, что исключение фильма было всего лишь технической ошибкой, которую поспешили исправить. Я надеюсь, что этот фильм будет показан и в рамках декабрьского фестиваля ''Сталкер'', посвященного защите прав человека.
Иван Толстой: Это, так сказать, исправление прошлой истории, недельной или двухнедельной давности. А что нынче?
Андрей Гаврилов: Ну, давайте поговорим немножко о музыке. О музыке всегда приятно говорить. Меня очень удивило сообщение, которое прошло по СМИ, оно попало и в интернет, и, честно говоря, я выжидал, думая, будет ли какое-нибудь опровержение или разъяснение и, не дождавшись, все-таки решил выступить с собственным комментарием. А именно: оксфордские музыковеды изготовили точные копии инструментов, изображенных на знаменитой картине Иеронима Босха "Сад земных наслаждений", сообщает сайт ''The Guardian''. Напомню, что Правая створка триптиха "Сад земных наслаждений" получила название "Музыкальный ад": здесь на арфе распят один грешник, лютней раздавлен другой, на ягодицах которого оттиснуты ноты мелодии, которую исполняет хор прoклятых душ во главе с регентом - монстром с рыбьей мордой. Кроме того, там можно увидеть флейту, барабан, колесную лиру, волынку и так далее. Это пока все не странно. Музыковеды и мастера по изготовлению музыкальных инструментов из музея ''Bate Collection'' Оксфордского университета потратили несколько месяцев на воссоздание изображенного Босхом оркестра. Меня удивила следующая фраза. По словам участников проекта, лишь два из десяти инструментов оказались благозвучными - флейта и барабан. Хочу напомнить, что ''Bate Collection'' - одна из крупнейших коллекций музыкальных инструментов на Западе, в ней хранится более 2000 инструментов, которые пришли к нам из Возрождения, со времен барокко, музыкальной романтики, и так далее. Так вот, специалисты этой ''Bate Collection'' сказали, что, при вращении ручки, колесная лира издает сдавленное жужжание, на арфе невозможно сыграть чистую октаву, а резонансные частоты трубы не образуют гармонического ряда. Что меня удивило, честно говоря, это то, что музыковеды, судя по всему, думали, что художник изобразил четкие чертежи музыкальных инструментов . Не очень понятно, если он изобразил раздавленного человека и монстра с рыбьей мордой, почему же кто-то мог подумать, что инструменты там будут благозвучные и приятные на слух? Специалисты из ''Bate Collection'', в частности, директор музея Энди Лэм, заявили, что , тем не менее, проект стоил затраченных усилий, так как позволил "расширить границы музыкального образования".
Помните, как говорил Высоцкий? ''Шах расписался в полном неумении''. Я расписываюсь в полном неумении и не понимаю, как можно ''расширить границы музыкального образования'', показав, что художник нарисовал неиграющий инструмент. Но, с другой стороны, может быть, Босх был прав, может быть, он специально изобразил инструменты, которые не могли благозвучно звучать, может, в этом и был его смысл? Я сразу вспомнил блистательный эпизод из одного из поздних романов Стругацких про то, как лирическому герою романа, писателю, человеку, который сидит в пивнушке, подходит незнакомец и предлагает купить ноты труб Страшного Суда. Не помните это, Иван? Ему очень нужны деньги, он — ангел, оказавшийся на земле, и он с собой прихватил ноты этих труб. Выдумка настолько нравится герою романа, что он, конечно, дает пятерку или десятку и уносит их с собой. ''Только аккуратнее,- говорит продавец,- не вздумайте их наигрывать, а то, понимаете, мертвецы услышат, решат, что Страшный Суд, и начнут выползать''
Иван Толстой: Да, это очень остроумно и, вообще прекрасная идея, что Босх изобразил, конечно, те инструменты, на которых можно играть только в аду.
Андрей Гаврилов: Конечно, адская музыка.
Иван Толстой: Конечно, ''В саду земных наслаждений'' это саркастическое название ада. На земле христианин не должен наслаждаться, он должен умерщвлять и истязать свою плоть, только тогда наслаждения будут ему даны в раю. И вообще я хотел сказать, что современное искусство постепенно доходит до полноты босховской, вот уже и люди с рыбьими головами, и с любыми другими невероятными частями тела в современном искусстве 20-го и 21-го века, наконец-то, появляются, то есть люди добираются до той вершины, на которой находился Босх. Ну теперь, наконец-то, они поняли, что и инструменты там тоже были такие же монструозные. Люди монструозные, инструменты монструозные - полная гармония, настоящий Босх.
Андрей Гаврилов: Иван, ну о чем в вы говорите - неделю назад мы с вами обсуждали предстоящую примеру неизвестного произведения Шостаковича, оперы ''Оранго'', где главный герой, если я правильно помню, и должен быть потомком человека и орангутанга, или если не потомок, то что-то типа клона, как мы сегодня говорим. Чему же удивляться, если есть люди с рыбьими головами, хотя бы на картинах Босха?
Иван Толстой: Какие еще новости на вашем лотке коробейника?
Андрей Гаврилов: Ну, если продолжать музыкальную тему, то не могу не сказать, что великий американский композитор Филип Гласс напишет оперу по роману "Процесс" Франца Кафки, об этом сообщает портал ''Wales Online''. Почему ''Wales''? Потому что опера будет написана специально для Музыкального театра Уэльса, в котором и состоится ее премьера в 2013 году. По крайней мере, так задумано.
Для Гласса это далеко не первый опыт работы с произведениями Кафки - он написал цикл фортепианных миниатюр по одному из самых известных рассказов писателя - "Превращение", а кроме того создал оперу по рассказу "В поселении осужденных". Композитор пообещал, что, как и эта опера, опера по "Процессу" будет камерной и мрачной.
Иван Толстой: Кажется, что русские, оседавшие в Италии, избегали портовую и как будто бы малокультурную Геную. Но это не так, или не совсем так. Тут жили и творили интересные личности, о которых вспоминали 13 ноября на научной конференции, которая была приурочена к 10-летию появления тут русско-православной общины. Но речь велась и о многих других предметах. Рассказывает наш итальянский корреспондент, историк Михаил Талалай.
Михаил Талалай: Десять лет для генуэзской общины – срок, конечно, маленький, как мал собственно феномен ''русской Генуи''. И на конференции, прошедшей 13 ноября, организованной Италийским благочинием Корсунской епархии Московского Патриархата, преимущественно говорилось о сегодняшнем дне, о нынешнем российском присутствии. Докладчикам непросто было выстроить историческую перспективу для российско-генуэзских отношений.
Вспомнилась, с некоторой натяжкой, почитаемая могила на городском кладбище Федора Полетаева. В прошлые времена он, будучи признанным героем обоих стран, справедливо считался символом участия советских граждан в Итальянском Сопротивлении. Но он погиб вдали от Генуи, в лигурийских горах, а во времена недавние его смерть рассматривают в духе современного ревизионизма, как не такую уж героическую и приводят примеры подвигов других советских людей, которые по тем или иным причинам в 60-е годы не подошли в качестве национальных примеров.
Действительно, Генуя – это большое белое пятно на карте ''Русской Италии''. Даже высокие визиты тут остались в тени. К примеру, в 1845 году тут, на пароходе ''Камчатка'', пребывал император Николай Первый. Затем он уплыл далее вниз по Тирренскому морю – вплоть до Сицилии, с заездами в Рим и Неаполь. Однако, если об этих заездах много написано, что император делал в Генуе – неизвестно. Великий князь Константин Константинович, он же поэт К.Р., побывал тут в 1895 году. Что он тут делал? Понятно, писал стихи – ''У моря в Генуе'':
Пред этой ширью необъятной
О, как душа восхищена!
Она и грусти непонятной,
И тихой радости полна.
О, слово немощное наше,
Как бедно ты! И тем бедней,
Чем Божий мир пред нами краше
И чем мы чувствуем живей.
В тоске, в томлении бессилья
Пред несказанной красотой
Хотелось бы расправить крылья
И утонуть в лазури той
Бывали и путешественники, оставившие воспоминания – из известных это Василий Барский и Николай Демидов, в XVIII веке, Петр Вяземский – в XIX веке. Но писали они о Генуе скудно и неохотно. Вероятно, русская Генуя – это город будущего - российской колонии тут не было – она возникает сейчас, на наших глазах. Но были интересные люди, в том числе из эмигрантов. Их биографии пока еще не написаны и прослеживаются лишь пунктирно.
Первым назову загадочного Леонида Исааковича Лиштвана. Впервые его имя мне попалось, когда я переводил воспоминания еще более загадочного графа Михаила Павловича Голенищева-Кутузова-Толстого, белоэмигранта, закончившего свои дни в Ирландии. Подозревали, что в послевоенном Будапеште его взяли на крючок сотрудники СМЕРШ, и он якобы ''сдал'' им шведского дипломата Рауля Валленберга: этот герой, спаситель многих венгерских евреев, сгинул в недрах Лубянки. В своих мемуарах Голенищев-Кутузов-Толстой – на нем, кстати, этот графский род с тройной фамилией пресекся – пишет о красном комиссаре Лиштване, который спас ему жизнь при угрозе расстрела. Красный комиссар оказывается в Генуе в ипостаси белого эмигранта. Причем даже лидера небольшой православной общины – его избирают старостой. Речь идет о 20-х годах, а значит, церкви в Генуе не десять лет, а почти сто – правда, тогда в начале она была в составе не Московского, а Константинопольского патриархата, в западно-европейской епархии русских церквей. Леонид Лиштван обладал даром художника – некоторые его рисунки украшали обложки французского журнала ''Иллюстрасьон''. Его супруга, Елена Ивановна, в те годы была единственным русским врачом в Генуе. Женщина религиозная, она раз в год отправлялась в паломничество, и однажды, придя с мужем в высокогорный монастырь в Пьемонте, в первый же день, не выдержав большой высоты, скончалась. Вдовец Лиштван – он был уже в почтенном возрасте - упал духом и растерялся. Он мечтал уйти в монастырь, но в Италии, да и в Западной Европе, православных обителей тогда не было… В конце концов он нашел пристанище в одной эмигрантской семье, но он чувствовал себя там так плохо, что в итоге выбросился из окна квартиры, с пятого этажа. Священник посчитал, что самоубийство произошел в момент умопомешательства и Лиштвана похоронили по православному обряду.
Судовладелец Александр Власов заслуживает отдельной книги. Инженер из Одессы, участник Белого движения, в эмиграции в Италии он умудряется создать собственную успешную фирму, покупая и строя корабли. Первый корабль он купил в Генуе в 1928 года, назвав его в честь сына – ''Boris''. Ради налоговых уловок он перевел фирму в Монтекарло, при этом ее официальным адресом считались Багамские острова. Сам Власов, однако, жил в Генуе, слыл и щедрым благотворителем. После смерти в 1961 году сын Борис возглавил эту гигантскую компанию в стиле Онассиса – в лучшие годы ее доход составлял до миллиарда лир в год. Борис Александрович Власов скончался в 2004 году, а в прошлом году акционерное общество ''Vlasov Holding'' было распущено.
В фирме Власова работал инженер Павел Николаевич Коропцов. Именно он стал после гибели Лиштвана старостой русской общины и именно на нем в течении почти тридцати лет держалась тут православная жизнь. Пройдя эмигрантский путь через Балканы, он сумел в Генуе задействовать помощь консульства югославского королевства – его консул считался председателем русского церковного комитета. Мне попадались многочисленные письма Коропцова в разные инстанции: он всячески хлопотал, дабы не забывали скромную генуэзскую общину. По его словам, в то время – это тридцатые-сороковые годы, в Генуе жило около 30 русских.
Сохранилась – фрагментами – его переписка с настоятелями общины. Никто из них постоянно в Генуе не обитал, и они служили тут наездами – из Флоренции, Милана, Сан-Ремо, Ниццы. Всего их было около десятка, а самым колоритным из них был, вероятно, отец Евгений Аракин, бывший царский офицер. После Второй мировой войны он жил в Сан-Ремо, окормлял также Геную и русских беженцев в лагерях перемещенных лиц в Северной Италии. В конце 40-х годов он неожиданно решил сменить юрисдикцию и ушел от так называемой парижской епархии к ''зарубежникам''. Отец Аракин разослал циркулярное послание своим прихожанам, где мотивировал свое решение некогда данной присягой царю. Однако прихожане отказались последовать своему батюшке и ему пришлось оставить Лигурию: он уехал в Неаполь, где и скончался в одиночестве.
Филипп Моисеевич Вейцман - патриарх ''Русской Италии''. В 1927 году вместе с родителями выехал из Москвы в Геную, куда его отец был назначен в качестве сотрудника советского торгового представительства. В 1932 году отцу приказали вернуться в СССР, но почувствовав, что там его ждет расправа, он стал ''невозвращенцем''; осталась в Италии и его семья. Филипп Моисеевич дожил почти до ста лет, опубликовал и мемуары ''Без отечества'', где описывает и Геную. Последние годы он жил в Ливорно, другом портовом городе.
Русская Генуя значительно расширится, если в нее включить ее курортные пригороды. Тогда в нее попадет и Нерви, с еще дореволюционной колонией социалистов, и Леванто, с писательским гнездом Александра Амфитеатрова и многое другое.
Иван Толстой: Наш нью-йоркский автор Борис Парамонов прислал свое эссе, где он размышляет об Андрее Платонове в связи с одной новой московской публикацией.
Борис Парамонов: В ноябрьском номере журнала ''Новый Мир'' напечатаны главы из книги Алексея Варламова о Платонове, написанной для серии ''ЖЗЛ''. Это интересное чтение, тем более, что текст Варламова густо пронизан цитатами как из сочинений Платонова, так и записями из его подготовительных материалов, черновиков, заметок к будущим книгам. Автор, несомненно, понимает, что Андрей Платонов – самый крупный русский писатель, работавший в двадцатом веке, и любовь его к этому русскому гению несомненна. Судя по напечатанным главам, Варламов идет вслед Платонову по всем его жизненным обстоятельствам и творческим планам. Это несомненный плюс работы Варламова, но это же и минус - достоинство оборачивается недостатком. Варламов прекрасно описывает все перипетии Платонова, все повороты его творческих замыслов и свершений, но, странно, сам Платонов остается неясен. Он, что называется, идет вдоль темы: описание наличествует, и адекватное описание, но нет анализа. Читателю книги Варламова Платонов останется непонятен, странен, и эта странность мало объяснена Варламовым, если вообще объяснена.
Мне кажется, что этот недостаток книги Варламова исходит из его установки дать Платонова на тематическом поле и в связи с событиями тогдашней советской жизни на самом страшном этапе ее истории – от Ленина до Сталина. Создается невольное впечатление – вернее, автор хочет его создать, - что Платонов описывал реальности тогдашнего социализма; что будучи энтузиастом коммунистической идеи, он скорбел о неудачах ее воплощения. Получилась вроде бы сатира на социалистическое строительство в СССР, и как раз так и понимали Платонова его тогдашние официозные критики, включая самого Сталина. Между тем, Платонова никак нельзя назвать сатириком, сатира осталась незначительным фрагментом его творчества – ''Город Градов'' или ''Усомнившийся Макар''. Уже ''Впрок'', названная автором ''бедняцкой хроникой'', не сатира, это что-то другое, Не говоря уже о главных созданиях Платонова – романах ''Чевенгур'' и ''Котлован''. И уж тем более реалистическим не назвать творчество Платонова, это отнюдь не описание текущей социалистической жизни. Творчество Платонова должно быть понято как символически-мистериальное, на тематическом поле социализма он проникает в духовно-душевные глубины человека. В этом смысле творчество его религиозно, и главная его тема, в сущности, христианская – о путях преображения бытия мира и плоти человека. Необыкновенная оригинальность Платонова в том, что эта христианская тема взята у него в преломлении новейшего научно-материалистического знания. Известно колоссальное воздействие на Платонова идей Николая Федорова, искавшего на путях науки решения религиозной темы воскрешения человека и человечества, ''отцов'', как он говорил (интересно, что матерей не упоминал, и эта же идиосинкразия отразилась у Платонова). В тех главах книги Варламова, что напечатаны в ''Новом Мире'', о Федорове разговора нет , но, безусловно, он знает эту тему. Платонов – тип русского народного религиозного искателя, захваченного коммунистической утопией в ее проективно-технократическом варианте. Он и есть гениальное личное воплощение русского сюжета 20-го века, метафизики русской революции. От теоретиков-большевиков шла марксисткая мотивировка революции, но в коллективной народной душе она резонировала в религиозных ее глубинах. Технологическая революция как путь преображения бытия – и не на социальной его поверхности, а в онтологических его глубинах. Это тема преодоления смерти, преображения плоти, духовного воскрешения материальными средствами.
Вот хотя бы одна иллюстрация этой темы словами самого Платонова, взятыми Варламовым из его записных книжек: очередное доказательство постоянного присутствия этой у него темы:
Диктор: ''Мы растем из земли, из всех ее нечистот, и все, что есть на земле, есть и на нас. Но не бойтесь, мы очистимся - мы ненавидим свое убожество, мы упорно идем из грязи”, - писал он еще в 1920 году. И позднее:
“Человек интересен лишь с говном (…) Лишь переводя силу - жадность, гнусность, эгоизм - Полпашкина в коммунизм, можно построить коммунизм, сохранив ПЛОТЬ страстей в высшей форме, иначе дух, идея, голый энтузиазм - чепуха. Энтузиазм истинный имеет в основе трансформацию сущей страсти жизни в будущую жизнь”.
(…) Надо чтоб ебущество Полпашкина превратилось в силу с другим знаком. Бросовые, низкие силы решают дело в конечном счете”.
Борис Парамонов: Это стопроцентно религиозная мысль, присутствующая у самых выдающихся христианских мыслителей: святость как преображенная энергия зла. Глубинно христианский строй души плюс утопическая технологическая установка – это и есть Федоров у Платонова. Но в реконструируемом христианстве Платонова присутствует и другой обертон, заставляющий вспомнить еще одну русскую трактовку христианства – у Розанова, считавшего христианство религией смерти, враждебной самым естественным источникам бытия, полу. И вот эта предполагаемая христианская мизогиния чрезвычайно ощутима у Платонова. Не заметив этого, нельзя вообще говорить о Платонове. И похоже, что Варламов этого не заметил.
Это всячески сказалось на его анализе незаконченного платоновского романа ''Счастливая Москва''. Варламов никак не может понять, что представляет собой героиня по имени Москва Честнова. Тут я приведу длинную цитату из текста самого Варламова:
Диктор: “Работа погружает ее в мир социального дна, где обитают худые, бледные, неудачные мужчины и некультурные женщины, и Москва Ивановна Честнова оказывается связующим звеном между высшей и низшей стратами советского общества, между теми, кто ушел вперед, и кто тащится позади или вовсе не хочет никуда идти. Но любят Москву все и везде, и она отзывчива ко всем, и это ее основная человеческая, женская черта, ее призвание, работа и индивидуальное жизнетворчество.
(…)Это эта таинственная фемина, бросающая выгодного жениха и уходящая бродить дальше по советскому белу свету, готовая отдать свое тело любому, разделить его с каждым, живущим в эсэсэре? Во всяком случае, больше уж не Лолита. Но тогда кто? Социалистическая Клеопатра? Комсомолка Манон Леско? Вавилонская московская блудница? Грешница? Или же несчастное пустое создание, воспитанное на передовых теориях тетушки Коллонтай, -жертва безрелигиозного большевистского воспитания и бездуховного окормления идеями коллективной жизни, где бабы в колхозе мужицкими давалками станут?”
Борис Парамонов: Варламов не понял, что эту платоновскую героиню нужно проецировать не на реальности социалистического Советского Союза и, тем более, не на литературную традицию, а на душу ее творца, на женоненавистничество Платонова. В этом романе он только тем и занят, что всячески унижает свою цветущую героиню, сбрасывает ее с небес не только на землю, но и в преисподнюю (в образе метростроя), физически ее калечит и превращает в конце концов в нечто вроде Елизаветы Смердящей.
Не видя таких платоновских сюжетов, трудно написать о нем понимающую книгу, несмотря на все старания, добрую волю и любовь биографа к своему герою. Алексей Варламов в этой неудаче воспроизвел основную черту русско-советского понимания писателя как культурного героя: в русском сознании он всегда святой. Но тут-то и полезно вспомнить еще раз, что святость – это преображенная энергия зла. И то же следует сказать о художественном гении. Хемингуэй говорил, что настоящий писатель должен быть сукиным сыном. И если всё-таки ставить Платонова в связь с его временем, то можно сказать, что его феномен – это преображение советского зла в гениальное творчество. Платонов – это сублимированный, преображенный Сталин.
Или, как говорил сам Платонов, ''человек интересен лишь с говном''.
Иван Толстой: ''Переслушивая ''Свободу''. Сегодня в рубрике – судьба советской лингвистики. Программа парижской студии, эфир 30 июня 1978 года.
Диктор: Татьяна Сергеевна Ходорович - член Инициативной группы по защите прав человека в СССР, лингвист - осенью прошлого года выехала из Советского Союза и живет теперь в Париже. Вы услышите сегодня первую передачу Татьяны Ходорович из серии передач, в которых, на примере советской лингвистики, она анализирует, какие требования предъявляются в СССР к советским ученым, рассказывает о научной этике и идеологии марксизма-материализма.
Татьяна Ходорович: Произошла Октябрьская социалистическая революция. Была провозглашена единственно правильная марксистско-ленинская идеология, отодвинувшая интеллект и разум на второй план. Какие же требования к науке предъявила эта идеология? Советская система предъявляет науке два типа требований. Первое - партийность каждой научной дисциплины. Второе - лояльность ученых к советской идеологии, то есть управляемость ученого и управляемость науки. Партийность науки - понятие крайне расплывчатое, но существует несколько незыблемых требований. Первое — всякая наука должна основываться на марксизме-материализме и бороться с идеализмом. Второе - наука обязана строить социализм и поэтому бороться с буржуазной наукой, укрепляющей капитализм и порождающий империализм, то есть врагов социализма. Третье - партийность это приоритет советской науки во всех областях. Неважно, будет ли этот приоритет истинный или надуманный. История науки за 50 лет дает массу анекдотических (они же трагические) примеров того, что происходит, когда стараются соблюсти все три принципа. Вам хорошо известна судьба кибернетики, генетики, квантовой физики, фонологии, структурной лингвистики. Партийность в языкознании формулируется как требование создать марксистское языкознание. Борьба за марксистское языкознание одно время была равнозначна борьбе за новое учение о языке против классического языкознания. Вот историю этой борьбы я немножко расскажу. 1929 год. Известный русский филолог, специалист по китайскому, японскому, узбекскому языкам, специалист по сравнительной грамматике, с радостью принявший Революцию, член партии, занимающий высокие общественные посты, неожиданно в газете ''Вечерняя Москва'' был объявлен черносотенцем и реакционером. За что? Поливанов открыто выступил против появившейся в СССР новой теории, так называемого, ''Нового учения о языке'', которое было объявлено единственно правильным марксисткам учением и противопоставлено всей существовавшей до тех пор лингвистике. Я немножко забегу вперед и скажу, что впоследствии ''Новое учение о языке'' было признано лженаучным. Лженаучным оно считается и до сих пор. Ареной борьбы явилась Коммунистическая академия. Выступил академик Фриче. Он сказал, что ''Новое учение о языке'' это единственно марксистско-правильное учение, и что оно впервые возникло в Советским Союзе, а, значит, мы будем его защищать. Поливанов, честный ученый, был не согласен с такой постановкой вопроса. Он пишет в сборнике ''За марксистское языкознание'' следующее: ''Я считаю, подходить к исследованию материала лингвист может вовсе не рассуждая о том, что говорит об этом марксизм. Но он должен анализировать факты. Нельзя подтягивать факты под готовую теорию''. В 1931 году ''Большой Советской Энциклопедии'' появляется разгромная статья против Поливанова. В 65-м томе этой энциклопедии мы читаем: ''Наблюдаются прямые враждебные выпады, идущие под знаком апологии буржуазной науки и империалистической политики капитализма. Таков сборник Поливанова ''За марксистское языкознание''''. Но не только против Поливанова борются марксисты. Они борются и против всей до сих пор существовавшей лингвистики. ''Необходимо произвести чистку всего научно-технического состава лингвистов, обеспечивая руководство за лингвистами-марксистами'', - пишут в научных статьях того времени лингвисты. Особенно рьяно вступает в эту травлю молодой тогда еще ученый Федот Петрович Филин. Он пишет: ''Основные кадры языковедов еще и до сих пор крайне слабо большевизированы. Наука во всех своих частях должна порвать с затхлым беспочвенным академизмом, вплотную подойти к разрешению задач построения бесклассового социалистического общества. Классовая борьба в науке не утихает'' - утверждает Филин. Филин пишет дальше: ''Маскирующаяся наука в настоящее время является особенно опасной. Сюда должен быть направлен особенно сильный огонь. Но это, конечно, ни на минуту не должно ослаблять борьбы с открытым индоевропеизмом типа Пешковского, Ушакова и других''. Все научные идеи, высказываемые учеными противниками лженауки, их научные сообщения и доклады Филин называет ''контрреволюционным шарлатанством'', ''лингвистическим зоопарком''. Выдающийся языковед, блестящий славист, лингвист, виртуозно владеющий сравнительно-историческим методом в изучении славянских языков, Афанасий Матвеевич Селищев был арестован. А какова же судьба Поливанова? В марте 1937 года лингвист Поливанов арестован, в 1938 году расстрелян. Шли годы. Страсти остывали.
Диктор: Вы слушали первую передачу Татьяны Ходорович из серии передач, которые она посвятит анализу нравственного облика ученого, научной этики и идеологии марксизма в советском обществе. Татьяна Ходорович - лингвист. Она много лет принимала в СССР активное участие в правозащитном движении, была распорядителем основанного Солженицыным ''Русского общественного фонда помощи преследуемым и их семьям'', членом Инициативной группы по защите прав человека в СССР. Татьяна Ходорович осенью прошлого года была вынуждена эмигрировать из Советского Союза и живет в Париже.
Иван Толстой: А теперь, Андрей – время для вашей персональной рубрики. Расскажите, пожалуйста, о сегодняшних музыкантах и об их музыке во всех подробностях.
Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я не буду сейчас говорить об Оркестре Лундстрема и о музыкантах, во-первых, потому, что мы о них уже как-то говорили, а, во-вторых, в общем, Оркестр Лундстрема относится к числу тех коллективов, равных по популярности которым, по крайней мере в свое время, в нашей стране просто не было. В самые трудные эпохи для джаза, в самые трудные времена Оркестр Лундстрема умудрился выжить, ему удалось сохранить свое джазовое звучание и до сегодняшнего дня (но, естественно, уже под другим руководством) он продолжает нас радовать. Я просто хочу сказать, почему мы сегодня выбрали именно музыку Олега Лундстрема . Дело в том, что объявлено, что в Казани, в феврале 2011 года, состоится Международный фестиваль-конкурс джазового искусства ''ОКНО В DЖAZ'', посвящённый именно Олегу Лундстрему. Кстати, почему Казань? Я не знаю, чем руководствовались организаторы, но я могу предположить. Дело в том, что в 1947 году (напомню, это действительно было очень трудное время для джаза) именно Казань дала приют Олегу Лундстрему, его музыкантам и всему его оркестру. Итак, 4-6 февраля 2011 года впервые пройдёт Международный фестиваль-конкурс джазового искусства, посвященный 95-летию со дня рождения Олега Лундстрема. Цель конкурса - выявление талантливых людей, не только музыкантов, композиторов, исполнителей-импровизаторов, но и литераторов, журналистов, танцоров, фотографов, так или иначе соприкасающихся с джазом. Конкурс будет проводиться ежегодно.
Учредителями конкурса стали Министерство культуры Татарстана и компания ''Art Of Jazz Company''.
Председатель жюри этого года - народный артист России, профессор Игорь Бриль. Я не буду назвать всех членов жюри, скажем только, что там представлены и саксофонист Влад Быстров (Германия), и главный редактор портала и журнала ''Джаз.Ру'' Кирилл Мошков, и музыкальный директор фестиваля ''Усадьба.Джаз'' Елена Малашонок, и фотограф Павел Корбут, и другие очень известные в джазовой среде люди.
Номинации будущего конкурса фестиваля это инструментальное джазовое исполнительство, как сольное, так и ансамблевое, джазовый вокал, оркестры, но, что интересно, кроме этого и фотография, и хореография, и журналистка в области джазового искусства.
В качестве специального приза, по рекомендации жюри, один из исполнителей-конкурсантов получит право на участие в международном фестивале ''Усадьба Джаз'' в Москве. Именно поэтому, и в связи с предстоящим 95-летием Олега Лундстрема, мы и слушаем сегодня музыку его оркестра. Напоминаю, это фрагменты альбома ''Мы снова вместе''. Альбом был посвящен 80-летию маэстро, и вот прошло 15 лет, и эта музыка снова звучит.