Марина Тимашева: Если о какой-то стране можно сказать в духе Экклезиаста, что в ней ничего не меняется, то уж точно не про Соединенные Штаты. Илья Смирнов принес монографию Эдуарда Нитобурга ''Афроамериканцы США, ХХ век''. Из нее можно узнать, что в Оклахоме в 1935 году был принят закон о ''разделении рас при рыбной ловле'', в Бирмингеме запретили игру в шахматы между белыми и черными (110), а Верховный суд Калифорнии определил, что к решению расовых вопросов не следует привлекать ''этнографов, антропологов и других так называемых ученых'' (92). То есть старшие современники президента Обамы всё это застали…
Илья Смирнов: Нельзя было вообразить себе не то, что главу государства неправильной расы – когда на приеме у жены президента Гувера среди множества гостей затесалась одна темнокожая, то в ответ была всерьез развернута кампания за бойкот не только ''первой леди'' лично, но всего Белого Дома как сооружения, я цитирую тогдашнюю прессу, ''осквернённого запахом негритянки'' (111).
Но книга Эдуарда Львовича Нитобурга- не сборник исторических анекдотов. Это фундаментальная монография в традициях издательства ''Наука''. Исследованы множества сюжетов, которые в итоге складываются в курс новейшей – ХХ столетия - истории Соединенный Штатов. Всей страны, а не отдельной этнорасовой группы. И кое-какие парадоксы этой истории получают внятное объяснение.
Вы никогда не задумывались, как это получилось, что через 40 лет после победы северян в Гражданской войне вошли в моду крайние формы расизма, на грани и за гранью психической нормы? И где? – не только в южных, но и в северных штатах, которые принесли столько жертв во время войны с рабовладельцами. Дети тех, кто зачитывался ''Хижиной дяди Тома'', повалили в кинотеатры на ''Рождение нации'' (99). Вдумайтесь. Пропагандистский фильм Ку-Клукс-Клана стал не только блокбастером эпохи Первой Мировой, но и классическим образцом для будущей голливудской киноиндустрии. И во Вторую Мировую ''Штаты воевали против расизма в Европе, имея, по существу, сегрегированную армию… Даже кровь для переливания раненным… хранилась отдельно раздельно, хотя способ сохранения… был в основном творением негритянского врача Чарльза Дрю'' (180). В книге приводятся многочисленные примеры героизма темнокожих американцев, ''однако, как и в Первую мировую, ни один из них не был удостоен ''Медали почета'' (…высшей награды за воинскую доблесть), хотя в Х1Х в. за героизм в Гражданской войне ее получили 21, а в Испано-Американской войне – 7 черных военнослужащих'' (186).
Объяснения этого регресса – не в сфере каких-то эфирных ''ментальностей'', оно самое земное, связанное, в частности, с тем, что сокращение притока белой бедноты из-за океана компенсировалось ''Великим переселением'' бедноты чёрной: с Юга на Север, из сельской местности – в города (14), ''негритянское население Юга оказалось важным резервуаром рабочей силы'' (10). Чем меньше у рабочей силы человеческих прав, тем она дешевле. А такие очевидные внешние признаки, как расовые и этнические, легко использовать, чтобы подорвать на корню профсоюзную солидарность. Если кого-то не приняли в официальный профсоюз (153), то ему сам Бог велел стать штрейкбрехером, когда такой профсоюз объявит забастовку. Ничего личного. Чистая экономика.
Так что же здесь первично, реальные конфликты, народные предрассудки или организованная пропаганда сверху? В этом плане показательны результаты исследования, проведенного во время Второй Мировой войны. В принципе, теоретически, большинство белых не хотели бы служить вместе с ''цветными'' (62 %). Но среди тех, кто реально имел подобный опыт, ситуация складывалась прямо противоположная: 60 % '' '' и только 7 против (184).
Мы видим, что ''заблудившийся инстинкт'' расовой ненависти вовсе не составлял какой-то специфики германской или японской, те же тенденции были характерны и для других стран, где к тому существовали социально-экономические предпосылки. И в США, так же как в Японии, принципиальную оппозицию такой модели развития, составляли левые, социалистические и коммунистические организации, так что даже люди, весьма от них далекие, вынуждены были признавать: ''красные заслужили восхищение…'', потому что были ''единственными белыми людьми, которые, по-видимому, действительно были озабочены судьбой негров'' (160). Теперь, когда идеи равенства дошли до самого Белого Дома, можно было бы помянуть добрым словом тех, кто с самого начала не сомневался, что 2 х2 = 4, а люди разных рас и национальностей должны иметь одинаковые права. С другой стороны, в монографии прослежено формирование ''черного'' расизма и национализма. Еще в 20-е годы Маркус Гарви требовал расовой чистоты: чтобы членами его Ассоциации были только ''стопроцентные негроиды'', а мулатов обзывал ''бастардами'', агентурой белых (40). Как видите, это не альтернатива Ку-Клукс-Клану, а его зеркальное отражение. Подобные взгляды получили дальнейшее развитие в организации, получившей название ''Нация ислама'': ''Бог первоначально, 66 трлн. лет назад создал черных людей, живших вначале на Луне, соединенной тогда с Землей… А безумный генетик Якуб… сумел за 600 лет путем многих ''мутаций''… вывести совсем светлого человека… Белых людей, ''голубоглазых дьяволов'', врагов справедливости, лжецов и убийц…, Бог изгнал в Европу…'' (139). Ну, и далее в том же конструктивном духе.
Жизнеописание небезызвестного Фаррахана заканчивается печальным выводом: ''в 50-х годах с открытым забралом обычно выступал атавистический белый расизм, а в конце ХХ в. – уже черный'' (503).
Эдуард Львович поставил целый ряд вопросов, вроде бы, не связанных прямо с темой, но боюсь, что ни в одном исследовании по новейшей истории их не миновать. О терминологии, которую использует современная статистика и социология: когда объективные критерии специально размываются и ''распыляются'', и выстраиваются совершенно ложные стратификации. Например, под вывеской ''фермер'' может фигурировать и владелец плантации, и бедняк – арендатор (75). О метаморфозах, которые претерпел во второй половине ХХ столетия так называемый капитализм. С 1950 по 1982 год федеральный бюджет США вырос в 17 раз, а его доля в Валовом Национальном продукте - с 15,1 до 24,2 % (205), причем социальные расходы составили почти половину этого бюджета (205). Соответственно, количество госслужащих выросло с 6, 1 миллионов до 16,2 (211). Автор по традиции именует все это ''буржуазно – реформистским'' вариантом развития, но у читателя возникает вопрос: насколько вообще здесь применимо слово ''буржуазное''? Или перед нами какой-то принципиально новый общественный строй, в котором канцелярия прорастает, обволакивает и подчиняет себе рынок, знакомый моему поколению по трудам К. Маркса и Ф.Энгельса?
Именно в таком контексте рассматривается в книге ''либеральный подход к решению проблем низших слоев с упором на расширение ответственности государства'', из чего вырастает, с одной стороны, ''пугающий бюрократический аппарат'', а с другой – ''массовое социальное иждивенчество''- когда, по крайней мере, в 39 штатах и федеральном округе Колумбия сидеть на пособии ВЫГОДНЕЕ, чем работать. "Кроме того, в отличие от заработной платы, пособия не облагаются налогами, что также увеличивает их привлекательность и снижает стимулы к социальной адаптации, включению в трудовую жизнь, способствуя устойчивости люмпенизированной прослойки" (490).
Кстати, замечательная формулировка по поводу политической надстройки на этом новом базисе: ''левые круги… и вообще либералы'' (484).
Марина Тимашева: Не получается ли у Вас, что всё разнообразие жизни будет сведено к социально-экономическому ''базису''? Мы же знаем, что в одних и тех же условиях люди ведут себя по-разному.
Илья Смирнов: Ну, что Вы, и в монографии прослеживается воздействие множества факторов, вплоть до художественных. Вообще-то профессор Нитобург публиковал замечательные исследования по истории разных этнических групп в США, и здесь, в книге про афроамериканцев тоже отмечается, что на дне оказывались люди разных национальностей, ''понаехавшие'' из-за океана без гроша в кармане, ''без языка'', но некоторые группы быстро из трущоб выбирались, ''вопреки… утверждениям, что условия трущоб формируют человека, навязывая ему свои ценности'' (496). Наверное, важную роль играют культурные, религиозные, семейные традиции. Например, в книге показано, что очень специфические формы семьи, сформировавшиеся ещё у рабов на плантациях, привели к тому, что, с одной стороны, в какой-то момент об образовании девочек стали заботится больше, чем об образовании мальчиков, но с другой стороны, распространилась массовая безотцовщина и безответственность мужчин (232, 237). Аналогии не подсказываю, может быть, кто-то сам догадается.
Но давайте подчеркнем главное, что составляет кульминацию рассказанной нам драматической истории. К чести Соединенных Штатов надо сказать: в то время как Советский Союз свои проблемы заклинал на съездах и конференциях, американцы свои проблемы решали. Со всеми издержками, со всеми трансформациями общественного строя, со всеми ошибками и перегибами, которые могут потом выйти боком. Но решали. К концу Холодной войны расовая дискриминация была ликвидирована.
Как правило, в обобщающих монографиях с выходом в современность последние главы – самые уязвимые для критики. В данном случае тоже можно отметить реверансы перед теми левыми, которые на самом деле подразделение либералов: когда, например, наркомания и преступность объясняются ''расовой дискриминацией'' (262), уже несуществующей. Но основное содержание и этих последних глав, как вы могли убедиться по приведенным выше цитатам, совсем другое. И в итоге у читателя формируется скептическое отношение к идеологическим конструкциям последних десятилетий, как то ''позитивная дискриминация'' (то есть расизм наоборот), ''мультикультурность'' или ''историческая вина''.
Марина Тимашева: А чем Вам не нравится ''историческая вина''?
Илья Смирнов: Тем, что, с моей точки зрения, это терминологическая бессмыслица. Вина по определению может быть только личной.
Ну и под конец, как обычно, чем актуальна монография для современной России. К сожалению, актуальность настолько очевидна, что никаких специальных доказательств не требует.