Поэт Сергей Завьялов – о теме войны в современном искусстве

Сергей Завьялов

Книга петербургского поэта, переводчика, филолога Сергея Завьялова, выпущенная издательством НЛО, в этом году вошла в шорт-лист премии Андрея Белого. После презентации сборника в Москве Завьялов, который преподает русскую литературу в Хельсинки, дал интервью Радио Свобода.

Поэма "Рождественский пост", посвященная Ленинградской блокаде, сделана как коллаж из фронтовых и погодных сводок, канонических православных текстов, продовольственных карточек, реплик голодающих жителей осажденного Ленинграда и медицинских комментариев:

"29 ноября 1941 года, в субботу. Погода: температура воздуха в Ленинграде – минус 9-11 градусов, облачно, пройдет кратковременный снег, ветер переменных направлений, 3-7 метров в секунду, атмосферное давление – 762 миллиметра ртутного столба, относительная влажность – 96 процентов. Первая неделя Рождественского поста. Старый стиль – 16 ноября. Память апостола и евангелиста Матфея, праведного Флувиана, князя Ефиопского. Монастырский устав. Сегодня, а также в воскресенье, вторник и четверг разрешается рыба, в понедельник – горячая пища без масла, в среду и пятницу – сухоядение. Карточки продовольственные. Литера И. Карточка на хлеб, на ноябрь месяц. Купоны на 29-е число: первый – 50 граммов, второй – 50 граммов, третий купон – 50 граммов, четвертый купон – 50 граммов. Согласно постановлению военного совета Ленинградского фронта номер 00409 от 19 ноября 1941 года установлены новые нормы обеспечения населения хлебом..."

– 2010-й – год публикации трех "блокадных" текстов. Я имею в виду стихи Полины Барсковой, поэму, или поэму в прозе, Игоря Вишневецкого под названием "Ленинград" и ваш "Рождественский пост". Как, по-вашему, чем объясняется такое удивительное совпадение, этот интерес трех поэтов к теме ленинградской блокады?

– Полина сильно нас младше. А что касается нас с Вишневецким… С годами сказываются, видимо, какие-то детские травмы. Отец Вишневецкого, как я понимаю, воевал, и у меня родственники погибли. Наверное, вот эти травмы выползли, и ни о чем другом уже невозможно ни думать, ни говорить, ни писать.

– Вы пользовались каким-то архивным материалом, когда работали над поэмой?


– Да, я прочитал в Национальной библиотеке Финляндии подшивку газет "Правда" и подшивку газет "Ленинградская правда" за период, описанный в моей поэме. Кроме того, я прочел книгу, которая здесь цитируется, – "Алиментарная дистрофия".

– Медицинская книга?


– Да, медицинская. Вышла в 1946 году, основана на материале, который был тогда у врача. Книга эта была для служебного пользования, сейчас она в открытом доступе.

– Ваши тексты устроены как многоголосье. Это филологический подход, подход человека, который живет в ситуации новых медиа и новых коммуникаций и все время вынужден слышать разные голоса?

– Я думаю, что это попытка сделать литературу частью современного искусства. Покойный и любимый мною поэт Алексей Парщиков называл это "современным артом". Мне кажется, что этот "современный арт" перестал делиться на какие-то разряды. Надо сказать, что толчком для написания этой поэмы была выставка французского художника Кристиана Болтанского в Париже – гигантская инсталляция была посвящена гибели его родителей во время оккупации Франции фашистами. Огромные груды мусора были расположены на огромных стендах, которые занимали довольно большой зал в городском Музее современного искусства. Тогда я вдруг понял, что мусор – это еще надежда, потому что мусор связан с чем-то живым, его производит живой человек. Когда человек уничтожен, мусора нет. И я понял, что я должен сделать в словах что-то такое же.