Марина Тимашева: Сегодня мы начнем разговор с Сергеем Штерном, который будет продолжен в следующем выпуске программы ''Поверх барьеров''. С Сергеем Штерном мы познакомились в этом году. Я поехала на фестиваль ''Балтийский дом'', путь которого пролегал через Стокгольм, а моя коллега, театральный критик Майя Романова, попросила Сергея Штерна, которого знает много лет, показать нам город. В результате мы оказались у него в гостях, и вовсе не было неудобно – а было так, будто встретил своих давних и верных друзей. Сергей Штерн живет в Стокгольме с 1991 года, а родился в Саратове. Он – врач в третьем поколении, кардиохирург, собственно, в Швецию он поехал работать по контракту, да так в ней и остался. Сергей Штерн пишет собственные книги ( рекомендую прочитать его книгу ''Наблюдая за голландцами'') и много переводит. Особенно внимателен он к творчеству Карла Юхана Вальгрена, именно он перевел его романы ''Ясновидец'', ''Женщина-птица'', ''Кунцельман энд Кунцельман'', ''Личное дело игрока Рубашова'', ''Кочевники''.
Помимо всего прочего, никогда не прекращалась связь Сергея Штерна с театром. Откуда взялся театр в жизни человека, занятого более чем серьезными проблемами и вещами?
Сергей Штерн: Надо начинать с азов. Я вырос в семье, где литература, театр и музыка были совершенно естественными составляющими жизни. Отец очень любил оперу, много читал и хорошо знал музыку. У нас все играли на инструментах: дед играл на скрипке, мой дядя играл на виолончели, отец играл на рояле, я тоже учился. Помимо этого, важна сама культурная атмосфера Саратова. Это почти единственный из крупных городов, который не был разрушен во время войны. Это старинный университетский город, и там сохранилась культурная традиция. Довольно большая группа людей интересовалась искусством, литературой, этикой, в первую очередь. Это важно, что интересовались не просто культурой, а этической культурой. У меня было очень много знакомых, и среди них - одна девочка (она была в то время заочной студенткой Щукинского училища в Москве, но жила в Саратове). И она ставила свой дипломный спектакль в Саратове, в Театре Юного Зрителя. Она знала, что я балуюсь музыкой, пишу стихи, шутливые, в основном (и до сих пор пишу только шутливые стихи), она попросила меня написать текст песни. Я написал ей текст и сделал музыкальное оформление к ее спектаклю. Спектакль был о школьниках, поэтому оформление выглядело очень просто, мне до сих пор нравится эта идея: шли гаммы, сначала простые, потом расходящиеся, потом хроматические, потом гармонические минорные, потом мажорные. В общем, весь спектакль был оформлен гаммами - непрерывная попытка совершенствования, которая для всех остальных скучна и утомительна. И с этого все началось. Я никогда к этому не относился, как к профессии, могу сказать честно, потому что я писал, в основном, веселые стихи к юбилеям, розыгрыши, делал новогодние капустники. Все тексты утрачены, мне так жалко, там столько смешного было. А потом та же самая Таня Асейкина, Татьяна Леонтьевна, которая уже работала в Москве, приехала в Саратов, как приглашенный режиссер, делать спектакль по ''Золотому ключику''. Она сказала: ''Я хочу, чтобы это был мюзикл''. И мы, вместе с моим близким приятием Анатолием Иосифовичем Катцем, профессором Саратовской консерватории, композитором, пианистом, лауреатом многих международных конкурсов, взялись написать мюзикл на тему ''Золотого ключика''. А надо сказать, что это был 1971 год, и мы оба как раз в то время находились под следствием, потому что у меня, у него и еще у несколько наших знакомых были обнаружены самиздатские издания. Именно в 1971 году была отдана команда заняться самиздатом, почему-то решили, что это очень опасно для общества. Что было изъято? Галич, Солженицын, Мандельштам, ''Доктор Живаго''. Почти год продолжалось следствие, и мы были почти уверены, что кончится плохо, тюрьмой кончится, но случилось так, что одна милая женщина, которая проходила с нами по одному делу, после обыска, устроенного КГБ, покончила жизнь самоубийством, повесилась. Тут, видимо, местное начальство поняло, что переусердствовало, запросило Москву и получило, очевидно, распоряжение спустить все на тормозах. И ограничилось тем, что мы все потеряли работу. Я работал доцентом в мединституте, Толя тогда работал доцентом в Консерватории. В общем, мы потеряли работу, я на несколько лет был выброшен из научной и преподавательской работы. И в преподавательскую так никогда и не вернулся. Но самое смешное, что на этом фоне мы работали с удовольствием и вдохновением, и за три недели сделали 32 музыкальных номера. Я прибегал в Консерваторию: ''Толенька, есть хороший текст''. Он прибегал ко мне: ''Слушай, вот есть тема, ты можешь на рыбу написать?''. Вы знаете, что такое ''писать на рыбу''?
Марина Тимашева: Конечно, знаю.
Сергей Штерн: И вот я ''на рыбу'' писал тексты. Потом у меня появилась мысль самому написать мюзикл вместе с инсценировкой. Я выбрал ''Трех мушкетеров'', это было до знаменитого фильма ''Пора-пора-порадуемся на своем веку'', но я его сделал немножко по-другому, с большим политическим подтекстом. Тогда же многие фигу в кармане показывали. Надо сказать, что это было интересно не только авторам, это было интересно и театралам - люди, приходившие в театр, просто искали намеков на то, что "Something is rotten in the state of Denmark."
Марина Тимашева: "Прогнило что-то в Датском королевстве", - переводим, это из ''Гамлета'' Шекспира.
Сергей Штерн: ''Какая-то в державе датской гниль'', и еще один перевод - ''Неладно что-то в Датском королевстве''.
Я написал мюзикл, и даже уже договаривался о постановке. Потом как-то это все ушло, и самое обидное, что тексты и ноты были утеряны при переезде.
А то, что все мы театралы - это само собой разумеется, потому что театр это один из самых важных видов прямого общения интеллектуальной элиты со зрителем, и это своего рода трибуна для проповеди. Существует постмодернистский взгляд: искусство это все, что не входит в бытовой набор занятий, что ты взялся за ручку и уже создаешь искусство, что искусство не имеет никакого отношения к этике. Это еще Кант говорил: ''Искусство самодостаточно''. Потом он, правда, поправился, но, тем не менее, максима осталась, что ''искусство - самодостаточно''. Лучше всего по этому подводу Ортега-и-Гассет сказал: ''Жена рыдает у постели умершего, врач сохраняет профессиональное спокойствие, а художник смотрит на игру света и теней на лице умершего''. Лучше логику постмодернизма выразить нельзя. Можно восхищаться элегантностью тигра, даже если этот тигр на ваших глазах загрыз ребенка.
Роль религии в последнее время очень ослабла, на Западе, во всяком случае, роль не ритуальной, а настоящей религии. В Швеции всего четыре процента взрослого населения ходят в церковь, а из молодежи - фактически никто. Поэтому церковь худо-бедно удерживала то, что на скрижалях было, заповеди. Между внеэтической культурой ( компьютеры, прогресс, технологии) и антиэтической культурой ( национализм, коррупция, жажда власти, расизм) всегда была прослойка этической культуры, то, что мы называем ''высокой литературой'', ''высоким театром'', ''высокой музыкой''.
В 17-м веке надэтическая культура, грубо говоря, технологии, - они были еще в зачатке, потом постепенно все больше и больше нарастал объем технической культуры. А этическая культура постепенно теряла свои позиции, уходила, все более и более узким становился круг. Природа не терпит пустоты, поэтому параллельно с этим росла антиэтическая культура. Получается эффект атомной бомбы: наверху шарик внеэтической культуры (технологии), внизу - шарик антиэтической культуры, криминала. Вот, что такое антиэтическая культура - это криминал. И между ними - прослойка, которая не дает двум критическим массам соприкоснуться. По мере истончения этой прослойки, высокие технологии соединяются с криминалом, и я думаю, что именно это описано у Иоанна Богослова в ''Апокалипсисе''. Вот именно это. Потому что когда высокие технологии, разрушительные технологии, если их использовать соответствующим образом, соединяются с криминалом, то происходит катастрофа. Мне так кажется.
Марина Тимашева: Вы говорили о постмодернизме, об Ортеге-и-Гассете, а я вспомнила Льва Толстого с его высказыванием, что бывают времена, когда эстетикой становится этика. Я, быть может, не очень точно цитирую, но смысл такой. Мне самой постмодернистская идеология, во всяком случае, в том ее виде, в каком она излагается теоретиками, не авторами художественных произведений (потому что художественное произведение, написанное выдающимся автором, выходит за рамки всякой идеологии, всех манифестов, и так далее), но теоретиками, мне эта самая идеология глубоко отвратительна. Значит, и вы тоже не слишком увлечены постмодернистской идеологией, однако переводите шведского писателя Карла Юхана Вальгрена. Вы перевели романы ''Кунцельман и Кунцельман'', роман ''Ясновидец'', ''Личное дело игрока Рубашова''.
Сергей Штерн: И еще пару его романов: ''Женщина-птица'' - ранний его роман, сборник рассказов ''Во сне и наяву''( издательство ''Рипол»). И еще книгу, которую я очень люблю, издательство решило назвать ее ''Прогулки с Кафкой'', хотя она называется ''Берлин в восьми главах''. Это такой путеводитель по Берлину, лукаво смешанный с идейной историей Берлина 20-го века. Человек пытается понять, что именно в развитии идейной истории этого мегаполиса привело к приходу к власти Гитлера.
Марина Тимашева: А Вальгрен это вообще самая крупная, на ваш взгляд, фигура в современной литературе Швеции?
Сергей Штерн: Во всяком случае - самая необычная. Он же еще сравнительно молод, 1964-го года рождения. Есть очень талантливые люди, но они убеждены в том, что писать надо учиться, поэтому они ходят на литературные курсы, годичные или двухгодичные, в зависимости от того, на сколько денег хватит. И у меня иной раз возникает впечатление, что манера построения фразы, манера письма, метафор, эпитетов, тропов, все это как будто бы с одних и тех же литературных курсов.
Вальгрен совершенно не шведский писатель, он пишет длинной фразой, он очень метафорически насыщен, у него очень красивое письмо, я очень люблю его. Он еще бард, пишет шансон - не в русском понимании шансон, а, скорее, во французском.
Марина Тимашева: То есть, вы нашли друг друга - два писателя, которые еще и музыку пишутJ. Но, насколько я понимаю, Вальгрен принадлежит к литературе постмодернизма, однако, вы его переводите, хотя вы не будете переводить все, что у вас попросят или все, что вам попадется под руку.
Сергей Штерн: Вальгрен - писатель ярко выраженного анти-постмодернистского направления. Он может быть романтиком, он может быть сатириком, он может быть аналитиком, он может быть лириком. Но буквально в каждой его книжке - мощный этический заряд, о постмодернизме говорить просто смешно. Вот его ''Ясновидец'' - история мальчика, родившегося ужасным уродом. Вместе с девочкой они появляются на свет в публичном доме в Кенигсберге, в Калининграде. Они рождаются в один и тот же день, и между ними возникает родство душ, то, о чем Гёте писал когда-то. И они любят друг друга. Потом судьба их разлучает, и его повсюду преследуют из-за его ужасной внешности. Но Господь Бог, в компенсацию за уродство, дал ему необыкновенное свойство: он умеет читать мысли. Он пользуется этим умением только, чтобы найти свою возлюбленную. Но его преследует толпа, которая чуть ли не раздирает его на куски, считая колдуном, потом его преследует Инквизиция, считая его отродьем дьявола. И он все это терпит, но только до тех пор, пока по ошибке вместо него не убивают его возлюбленную, эту девочку, с которой он в конце концов соединяется. И тогда он начинает мстить. Причем ''Граф Монте-Кристо'' это детские игрушки по сравнению с тем, что он творит. И лишь в последний момент, когда он готов отомстить последнему своему притеснителю, Бог перехватывает его руку. Герой слышит голос Генриетты, которая говорит: ''ненависть уничтожит тебя самого, ненависть не продуктивна''. Вальгрен почти все свои произведения снабжает таким хэппи-эндом: вот как хорошо бы было.... На самом деле эти хэппи-энды очень ироничны, грустно-ироничны: представьте себе, что все очень хорошо кончилось.
Марина Тимашева: А вот Игорю Клеху ''Ясновидец'' не понравился: ''Предлагается поверить, что героя – карлика с волчьим горлом… полюбила на голубом глазу писаная красавица''.
Сергей Штерн: Во-первых, не волчье горло, а волчья пасть. А что бы он написал про ''Аленький цветочек''? Кстати, очень хорошо по этому поводу в рецензии на ''Ясновидца'' написал Дмитрий Быков. Он подметил очень точную вещь, что это книга для романтических подростков. Я случайно с ним встретился и спросил: ''А разве не вся литература для романтических подростков?''.
Марина Тимашева: Хорошая литература.
Сергей Штерн: Он подумал и сказал: ''Да, пожалуй, вы правы. Действительно, вся литература пишется либо для подростков, либо для тех подростков, которые каким-то чудом засели у нас в душе надолго''. И еще сказал очень точную вещь: что ''Ясновидца'' часто сравнивают с ''Парфюмером'' Зюскинда, но это кардинально разные книги. ''Парфюмер'' это действительно эталон постмодернистской литературы... Я цитирую Быкова: ''Гений и есть злодейство, утверждает Зюскинд. Хрен тебе, вслед за Пушкиным уверенно говорит Вальгрен''. То есть это принципиально разная позиция по отношению к тому, что допустимо. И еще раз хочу повторить: Вальгрен - очень этичный писатель.
''Кунцельман'' - плутовской роман, история двух людей. Один из них - 40-летний плейбой, который погряз в долгах, покупает дом на Готланде, который ему совершенно не нужен, влезает в дополнительные долги, долги эти надо отдавать. И тут умирает его отец, известный коллекционер, художник-реставратор с мировым именем. Наконец-то главный герой Иоаким может вздохнуть свободно. Но выясняется, что перед смертью отец уничтожил всю свою коллекцию. Он пытается понять, что произошло, и постепенно выясняется, что в гитлеровской Германии отец его был вынужден жить двойной жизнью, зарабатывать подделками. Иоаким, конечно, плейбой, балбес, но он никому не делает зла, во всяком случае, намеренно. Это - раз. Во-вторых, он сам осознает нелепость этой жизни, страдает от этого, мечтает жить по-другому. И, самое главное: если автор хотел найти идеальный инструмент для изображения общества, в котором мы живем, лучше Иоакима инструмента не найти. Потому что он - инсайдер, он сам живет в этом обществе. Он паразитирует на желании нуворишей выглядеть почище и предстать в более интеллектуальном свете, и пишет безумно смешные, сверхразумные статьи. Одна из статей его, к примеру, называется ''Онанизм и ранний капитализм''. Он доказывает или опровергает им самим выдуманные философские парадигмы. Читать одно удовольствие: ''Сама суть онанизма, стоящего на трех китах — секретность, фантазия и ненасытность - прекрасно укладывалась в три главных столпа капиталистической буржуазности. Частная жизнь, скрытая от всевидящего ока государства и церкви. Изобретательность промышленников. И, наконец, слепая вера в неостановимый рост потребления, поднимающий прибыль игроков свободного рынка на доселе невиданную высоту… ранний капитализм увидел в мастурбации собственное отражение и ужаснулся. Глубоко спрятанный стыд за собственную отраженную в онанизме экономическую непорядочность, вызвал к жизни гонения на самоудовлетворение по всей Европе''. Иоаким Кунцельман - инсайдер, он как бы показывает разрушение общества и деградацию культуры изнутри. Например, пытаясь каким-то образом финансировать свои загулы, он хватается за все, что угодно. В частности, он приходит к своему приятелю, продюсеру так называемого реалити-шоу, и знакомится с совершенно феноменальным цинизмом всего этого дела. Он, ради смеха, предлагает бредовую идею собрать всех воров в законе на каком-то острове и дать им задание ограбить банк. А продюсер говорит: ''Нет, понимаешь, так не пойдет. Мы должны достигнуть определенной степени бесстыдства, а потом уже шагать дальше''. То есть, не сразу, нельзя сразу. Потом он принимает участие в съемках порнофильма, поскольку он сдал свой дом на Готланде какой-то сомнительной кинофирме, не зная, чем она занимается. А когда он приезжает, они говорят, что у них есть один половой гигант, который, по мнению продюсеров, уже всем примелькался, и нужно дать этому члену новое лицо. Вот у нас будет член с человеческим лицом. Нижняя часть тела – полового гиганта, а лицо – Иоакима. Это просто свифтовская совершенно сатира.
Марина Тимашева: Продолжение разговора с переводчиком и писателем Сергеем Штерном – о Карле Юхане Вальгрене, Ежи Эйнхорне и о современной шведской литературе слушайте в следующем выпуске программы.