Правозащитница Елена Санникова – об арестах в Бурятии

Надежда Низовкина и Татьяна Стецура

На 19 января Советский районный суд Улан-Удэ назначил оглашение приговора оппозиционным активисткам Татьяне Стецуре и Надежде Низовкиной, которые обвиняются в возбуждении ненависти и вражды по отношению к четырем социальным группам – МВД, ФСБ, ФСИН и вооруженным силам России.

Руководители бурятского регионального отделения "Солидарности" Низовкина и Стецура были задержаны 31 декабря перед митингом "Стратегии-31", заявителями которого они были, и сейчас находятся в заключении. В их защиту была развернута кампания, в четверг прошел пикет в Москве. О взглядах и работах оппозиционерок из Бурятии рассказывает правозащитница, политзаключенная советских времен Елена Санникова:

– Надежда Низовкина и Татьяна Стецура учились в Бурятском университете на юридическом, хотели быть адвокатами. Их потрясла гибель Анны Политковской, и они стали думать о том, что они могут сделать, чтобы изменить ситуацию в стране. Я в первый раз о них услышала, когда Борис Стомахин получил пятилетний срок. Надежда и Татьяна написали на сайт, где освещалась тема Стомахина, пламенное письмо. Их шокировало, что исключительно за тексты человек получил пять лет. Тогда же они вступили в Демократический союз. ДС в какой-то момент раскололся, Новодворская и ее команда отдельно, а более левая фракция отдельно стала существовать. Надежда и Татьяна стали с ними сотрудничать, и в Бурятии создали отделение Демократического союза. Когда появилась "Солидарность", они вступили в нее. Когда в Бурятии были волнения по поводу укрупнения регионов (в соседних областях были ликвидированы автономные округи, и народ беспокоился), они и в этом приняли участие. Они отзывались на всё.

Когда началось дело Стомахина, они тогда еще студентками были, и их взволновал вопрос уголовных статей за вербальные преступления, какими сейчас являются 282-я и 280-я статьи. У Надежды Низовкиной этой теме была посвящена дипломная работа, она разобрала классификацию состава и доказала, что этих статей в Уголовном кодексе вообще не должно быть. С текстами бороться с помощью репрессий бессмысленно и преступно, такие вещи должны решаться путем дискуссий. Получилось что их самих, в конце концов, стали судить по 282-й статье. Конкретно вменять в вину три текста, которые они клеили как листовки.

Первый текст по поводу высылки из Бурятии Бахтияра Умарова по запросу Узбекистана. Бахтияр Умаров жил в Бурятии 10 лет, и никаких претензий к нему не было. Он мусульманин. Когда вокруг него собралось какое-то количество мусульман, они захотели открыть мечеть, власти взволновались (исламофобия есть у наших властей, они не видят разницы между обычным исламом и радикальным), и инициировали запрос из Узбекистана о Бахтияре Умарове. Вдруг оказалось, что он в розыске, будто бы имеет отношение к событиям в Андижане. Как он может к ним иметь отношение, находясь в Бурятии, непонятно. По сфабрикованному делу был запрос, и Бахтияра Умарова стали высылать на явное заключение, может быть, пытки. И девушки выпустили листовку в его защиту.

Второй текст – в защиту Елены Маглеванной, ее судили за текст о пытках чеченцев в зонах Волгограда. Девушки острый публицистический текст написали по поводу этого суда. И третий пункт обвинения – текст "День траура" по поводу 23 февраля, дня депортации чечено-ингушского народа.

– И обвиняют их в возбуждении ненависти к военным и сотрудникам правоохранительных органов.
Девушки шокировали местные власти бесстрашием и непокорностью. Я не помню случая, чтобы человек отказался дать подписку о невыезде, когда идет суд над ним по уголовному делу

– По первому пункту их обвиняют в разжигании социальной ненависти к ФСБ, по второму пункту – в разжигании ненависти к социальной группе сотрудников ФСИН, и третья группа – вооруженные силы. Трактовка в качестве социальных групп смешна, дело сфабриковано полностью, но впечатляет текст обвинительного заключения. Эксперты сводят свои заключения к тому, что если в тексте содержится критика и нет никакой положительной ссылки, то значит текст экстремистский. В обвинительном заключении звучит постоянно словосочетание "вербальный экстремизм" – такое изобретение. Суд идет с осени, но дело в том, что Татьяна и Надежда категорически отказывались давать подписку о невыезде. Они побывали на съезде "Солидарности", были выбраны представителями от Бурятии. Когда было очередное заседание суда 31 декабря, их попытались уговорить дать подписку о невыезде, они отказались категорически, и было принято решение взять их под стражу.

– Задержали их, когда они собирались идти на митинг "Стратегии-31" в Улан-Удэ?

– Да, перед самым митингом.

– Может быть, я ошибаюсь, но мне они напомнили по характеру революционерок XIX века, народоволок.

– Не народоволок, нет. Вы знаете, когда я четыре года назад прочла пламенный текст, который написала Надежда в отношении Бориса Стомахина, тогда им было всего лет 20, у меня тревога за девушек возникла, что окажут на них влияние такие тексты. Ничего подобного, я наблюдала за тем, что они пишут, никаких призывов к политическому террору и уж тем более никаких планов участия в подобных действиях, ничего этого не было. Так что с народоволками я их никак не могу сравнить, а с народниками – да, сравнить могу.

– На этой неделе прошло первое заседание суда по их делу.

– Да, было заседание суда, и довольно быстро они хотят свернуть этот процесс, уже девушки сказали последнее слово.

– Были сообщения, что они признали свою вину. Это ведь не так?

– Нельзя, конечно, сказать, что они признали свою вину. У них довольно уникальная позиция на следствии. Мне их позиция напомнила позицию Валерия Сендерова, которого судили в свое время по 70-й статье. Он говорил: я занимался антисоветской агитацией и пропагандой и раскаиваюсь в том, что мало ей занимался. Что-то похожее говорят и девушки, что да, мы разжигали вражду к этим инстанциям, мы считаем это допустимым, возможным, полезным, и мы писали так и будем писать, это не преступление. Преступны действия силовых структур, а не наши действия. И такую позицию суд интерпретировал как признание вины.

– Вы начали помогать политзаключенным еще в советские времена, 30 лет назад, и сами тоже были за это арестованы. Что сейчас делают правозащитники для того, чтобы помочь Надежде и Татьяне?

– Сейчас больше возможностей, сейчас есть Интернет, сейчас больше людей активных, молодежи. В разных городах люди выходят на одиночные пикеты в защиту Татьяны и Надежды. В Москве прошел довольно большой пикет в их защиту в четверг. Кроме того, большая поддержка для них – это распространение информации об их деле.

Я говорил недавно с правозащитницей Оксаной Челышевой, она отмечала с сожалением, что географическая удаленность мешает международным организациям признавать жертв репрессий в провинции узниками совестями и вообще обращать внимание на эти репрессии.

– Я надеюсь, что Amnesty International признает их узниками совести. К сожалению, пока их не арестовали, очень слабый был интерес к их делу. Мы проводили пресс-конференцию в Независимом пресс-центре с их участием. Пресса практически не явилась. Сейчас мне пришлось расшифровать текст, я его вывесила в своем блоге. Появился отдельный сайт в защиту Надежды и Татьяны, и на сайте Демократического союза "Свободное слово", с которым они сотрудничали, все материалы об их деле вывешены.

– Можно было бы все это принять за рвение провинциальных спецслужб, но ведь в столице 31 декабря происходило то же самое, людей арестовывали перед митингом "Стратегии 31" и после него. Так что можно дело Низовкиной и Стецуры рассматривать как часть общей ситуации.

– Я думаю, что можно рассматривать и как часть общей ситуации. То, что 31 числа их задержали – это знаково. Но, кроме того девушки, я думаю, шокировали местные власти бесстрашием и непокорностью. Я не помню случая, чтобы человек отказался дать подписку о невыезде, когда идет суд над ним по уголовному делу. Такое поведение настолько непривычно для наших властей, что они приняли себе на беду такое решение.

Фрагмент программы "Итоги недели".