Звери и их репрезентации в русской культуре: Труды лозаннского симпозиума 2007 года / Под редакцией Леонида Геллера и Анастасии Виноградовой де ля Фортель. – СПб.: Балтийские сезоны, 2010. – 366 с.
Любые рассуждения о животных в контексте любой культуры – разумеется, сплошная антропология. Даже если речь идёт о зверях как таковых, тем более - если нет. Зверь сам по себе, как показывают наблюдения, интересует человека довольно редко (подозреваю, впрочем, что к миру как таковому это относится ничуть не в меньшей степени). Культурная участь зверя – быть иносказанием человеческого, инструментом для его понимания – а то и средством к тому, чтобы им овладеть.
Сборник исследований (собственно – материалов конференции) о зверях и их репрезентации в русской культуре даёт читателю возможность рассмотреть эту звериную участь с разных сторон - и даже в единстве. Он подводит итоги большому проекту, который проводился сотрудниками лозаннской секции славистики при поддержке Швейцарского фонда научных исследований, Лозаннского университета и Университетской конференции западной Швейцарии (CUSO) и объединил силы российских и западных учёных. Книга – не то чтобы о неизбежности антропоморфизма, она, скорее, – о его структуре и исторических формах.
Участники сборника прослеживают, какие смыслы (о, многообразные!) человек в разные эпохи нашей культурной истории, начиная от архаических, проецировал на собратьев по бытию – животных, как по ним прочитывал и моделировал с их помощью самого себя. Это происходило отнюдь не только в области словесного творчества, хотя ему - литературе классической и массовой, фантастике и детективам, поэзии и авторской песне фольклору и мифу, - а также близкому родственнику словесности, кинематографу - в сборнике уделено, пожалуй, основное внимание. Не менее любопытные - и, кстати, менее очевидные и менее продуманные - процессы зооосмысления происходили и происходят, оказывается, и в философии – в философской и политической антропологии (об этом – работа Надежды Григорьевой "Зоософия в антропологических теориях Евреинова, Плесснера и Кайуа"), и в науке: как область проекций и конструкций предстаёт даже она – уж на что, казалось бы, объективное предприятие. Ключи к устройству понимания человеком зверя, а, значит, и самого себя способны дать – показывают нам авторы – и такие культурные институты со своей сложной смысловой историей, как зоопарк и цирк. Про зоопарк и эволюцию, которую претерпел на протяжении ХХ века топос "бегства" из него, много наблюдений собрано в статье Эдуарда Надточия (и надо же было умудриться не упомянуть в этом контексте такой архетипичный уже факт русского культурного самосознания, как песня Егора Летова о том, как "мы уйдём из зоопарка"!).
В заключение сборника нас поджидает самое интересное: исследование Леонидом Геллером "культурной машины", которую – самим фактом своего участия в культуре, самим характером этого участия - запустили знаменитые дрессировщики братья Дуровы. Особенно - старший и более известный из них, Владимир, занимавшийся не только дрессировкой, но и наукой зоопсихологией – «изучением душевной жизни животных». Наукой весьма прикладной, подбиравшей ключи к самому человеку.
Это, можно сказать, своего рода итог многовековой истории проецирования на зверей человеческих смыслов - по крайней мере, узел, в котором сошлись и туго связались многие её смысловые линии. На животных Дуров совершенно всерьёз надеялся отработать приёмы, которые позволили бы внушать людям "нужные", "правильные" мысли и чувства таким образом – формировать принципиально нового, правильного человека. А что, со зверями, кстати, кое-что удавалось. (О том, что это действительно так, свидетельствует помещённая здесь в качестве приложения статья самого Дурова "Дрессировка животных").
Что же получается? Зверь, "предел и двойник человека" (как выразился Леонид Геллер), оказывается прихотливо-извилистой, изменчивой границей, отделяющей, и не слишком надёжно, "человеческое" от "нечеловеческого". Эта граница ещё и проницаема – в обе стороны. И более того: сам же человек, в разные эпохи - по-разному, её и проводит.
Может быть, если мы научимся, с одной стороны, максимально точно проводить эту границу, с другой – как всякую границу – внимательно и всерьёз её охранять, - не тогда ли у нас появится шанс действительно уйти из зоопарка?
Любые рассуждения о животных в контексте любой культуры – разумеется, сплошная антропология. Даже если речь идёт о зверях как таковых, тем более - если нет. Зверь сам по себе, как показывают наблюдения, интересует человека довольно редко (подозреваю, впрочем, что к миру как таковому это относится ничуть не в меньшей степени). Культурная участь зверя – быть иносказанием человеческого, инструментом для его понимания – а то и средством к тому, чтобы им овладеть.
Сборник исследований (собственно – материалов конференции) о зверях и их репрезентации в русской культуре даёт читателю возможность рассмотреть эту звериную участь с разных сторон - и даже в единстве. Он подводит итоги большому проекту, который проводился сотрудниками лозаннской секции славистики при поддержке Швейцарского фонда научных исследований, Лозаннского университета и Университетской конференции западной Швейцарии (CUSO) и объединил силы российских и западных учёных. Книга – не то чтобы о неизбежности антропоморфизма, она, скорее, – о его структуре и исторических формах.
Участники сборника прослеживают, какие смыслы (о, многообразные!) человек в разные эпохи нашей культурной истории, начиная от архаических, проецировал на собратьев по бытию – животных, как по ним прочитывал и моделировал с их помощью самого себя. Это происходило отнюдь не только в области словесного творчества, хотя ему - литературе классической и массовой, фантастике и детективам, поэзии и авторской песне фольклору и мифу, - а также близкому родственнику словесности, кинематографу - в сборнике уделено, пожалуй, основное внимание. Не менее любопытные - и, кстати, менее очевидные и менее продуманные - процессы зооосмысления происходили и происходят, оказывается, и в философии – в философской и политической антропологии (об этом – работа Надежды Григорьевой "Зоософия в антропологических теориях Евреинова, Плесснера и Кайуа"), и в науке: как область проекций и конструкций предстаёт даже она – уж на что, казалось бы, объективное предприятие. Ключи к устройству понимания человеком зверя, а, значит, и самого себя способны дать – показывают нам авторы – и такие культурные институты со своей сложной смысловой историей, как зоопарк и цирк. Про зоопарк и эволюцию, которую претерпел на протяжении ХХ века топос "бегства" из него, много наблюдений собрано в статье Эдуарда Надточия (и надо же было умудриться не упомянуть в этом контексте такой архетипичный уже факт русского культурного самосознания, как песня Егора Летова о том, как "мы уйдём из зоопарка"!).
В заключение сборника нас поджидает самое интересное: исследование Леонидом Геллером "культурной машины", которую – самим фактом своего участия в культуре, самим характером этого участия - запустили знаменитые дрессировщики братья Дуровы. Особенно - старший и более известный из них, Владимир, занимавшийся не только дрессировкой, но и наукой зоопсихологией – «изучением душевной жизни животных». Наукой весьма прикладной, подбиравшей ключи к самому человеку.
Это, можно сказать, своего рода итог многовековой истории проецирования на зверей человеческих смыслов - по крайней мере, узел, в котором сошлись и туго связались многие её смысловые линии. На животных Дуров совершенно всерьёз надеялся отработать приёмы, которые позволили бы внушать людям "нужные", "правильные" мысли и чувства таким образом – формировать принципиально нового, правильного человека. А что, со зверями, кстати, кое-что удавалось. (О том, что это действительно так, свидетельствует помещённая здесь в качестве приложения статья самого Дурова "Дрессировка животных").
Что же получается? Зверь, "предел и двойник человека" (как выразился Леонид Геллер), оказывается прихотливо-извилистой, изменчивой границей, отделяющей, и не слишком надёжно, "человеческое" от "нечеловеческого". Эта граница ещё и проницаема – в обе стороны. И более того: сам же человек, в разные эпохи - по-разному, её и проводит.
Может быть, если мы научимся, с одной стороны, максимально точно проводить эту границу, с другой – как всякую границу – внимательно и всерьёз её охранять, - не тогда ли у нас появится шанс действительно уйти из зоопарка?