Радио Свобода продолжает серию публикаций на тему: "Социальные протест как мода в шоу-бизнесе". Вслед за интервью с Noize MC, Артемом Лоскутовым, Екатериной Гордон на вопросы корреспондента РС ответил музыкант Чача (Александр) Иванов.
Чача Иванов считает себя оппозиционным "барином" и объясняет, почему его занимают общественные темы:
- Я вижу в этом единственный смысл. Иначе у меня нет оправдания для своей деятельности. Любовь к музыке или любовь к деньгам – недостаточное основание, чтобы продолжать играть в панк-группе, когда тебе уже за сорок. Я хочу найти в этом хотя бы какую-то пользу для других.
- Но, согласитесь, эта общественная нагрузка сегодня очень хорошо продается…
- Протест мог бы хорошо продаваться. Если бы у нас была хотя бы двухпартийная система. А в условиях властной монополии кому его продавать? Оппозиции? Она сегодня слишком малочисленна.
- Но существует мнение, что сегодня в обществе особенно сильны протестные настроения. На этом фоне остросоциальная лирика и стала актуальной.
- Я согласен, что концентрация негатива и раздражения в обществе сейчас зашкаливает. Но корни этих явлений надо искать не в современности. Мне кажется, усталость копилась в людях столетиями. Не то, чтобы именно Путин – узурпатор и душегуб, а просто веками ничего не меняется!
- Но если мода на протест сегодня есть, значит, кто-то ее создал. Кто именно?
- Моду формируют активные участники общественного процесса. Музыканты, композиторы, писатели. Теперь еще блогеры появились. Они у нас вообще почитаются за вершину общественного сознания. Слышишь где-нибудь: "Шевчука в Президенты!" Спрашиваешь: "Кто это сказал?" А в ответ тебе с пиететом: "Бло-огеры". "Ах, ну если бло-огеры, то конечно".
- Что было модным до протеста?
- Гламур. Чтобы денег было завались, порошка много, жизнь шикарная. Позволить себе такую роскошь могли единицы. А массы, в конце концов, устали имитировать благополучие. И понеслась критика. 10 лет назад было модно быть аполитичным и носить бриллианты. А сегодня ты актуален, если имеешь гражданскую позицию. И я, честно говоря, этому рад. Мое настроение наконец-то совпало с настроениями общественности. Я всегда был бунтарем. И сейчас, 20 лет спустя, настало мое время. Мне нравится эта новая, остросоциальная, мода. И я даже не хочу выяснять, кто честно протестует, а кто на протесте пиарится.
- А какой тренд будет следующим? После гламура и протеста?
- Я не знаю. Лишь бы хуже не стало. Многие сегодня критикуют Путина, Медведева, но не понимают, что на смену им могут прийти, например, ультраправые, по сравнению с которыми нынешние господа покажутся просто детьми.
- Но вы же сами поете: "Прокурор – медведь. Закон – тайга". Куда уж хуже?
- А это смотря с чем сравнивать. Если с Европой, то мы чудовищно отстаем и даже деградируем. А если ориентироваться на эпоху Ивана Грозного или сталинизм, то у нас - безусловный прогресс. Массовых санкционированных убийств не? Лагерей нет? Рабства на благо партии нет? Железного информационного занавеса нет? Да, у нас сейчас никакая не демократия, да, мы живем в тоталитарном государстве. Но ведь, как показывает история, все могло бы быть гораздо жестче.
- Но вы же не можете всерьез утешаться тем, что нет массовых расстрелов. В СССР, например, людей примиряла с действительностью преданность социализму, в перестройку тешились гласностью, в 90-е годы учились зарабатывать деньги, в нулевые – лелеяли мечту о роскоши. Во что вы верите сейчас?
- Я верю в талант. Потому что это – сильная и самодостаточная вещь. Он не нуждается ни в дополнительных идеях, ни в оправданиях.
- Но ему может пригодиться ответственность? За то, что спето? За то, что сказано? Шнуров, например, на последней своей публичной лекции посоветовал студентам уезжать из России.
- Конечно, уезжать. Пока не поздно. Пока границы открыты. Я-то помню времена, когда мы были вынуждены пастись здесь, на ограниченном участке территории без права выезда. А если серьезно, то творческий человек сегодня настолько сильно зажат тисками контроля – со стороны СМИ, властей и прочих – что внутренний цензор, выстегивающий себя самого плеткой просто не нужен. Не волнуйтесь, вам все равно не дадут сказать лишнего – отцензурируют, отмодерируют – мало не покажется. И то, что Шнур перед 1000 студентов высказался по поводу отъезда из России, не имеет никакого глобального значения. Те, кто его слушал, и так все понимают. А вообще, мне кажется, что требовать от художника логики и последовательности – утопия.
- Как анархист со стажем, опишите, как изменился протест за последние 20 лет? По форме, по содержанию, по эффективности?
- 20 лет назад протест, в основном, касался некоей глобальной свободы. Эдакой метафизической субстанции. Люди верили, что власть одним росчерком пера сможет освободить страну и тем самым сделать всех счастливыми. Сегодня в общественном сознании наконец-то произошел перелом, и требования стали конкретными. Мы хотим маленьких, но реальных свобод – свободы собраний, свободы слова, свободы голосовать. Но доминирующая здесь – это, наверное, - свобода заявить о том, что ты есть. Сказать о своей проблеме – пусть не на Первом канале, хотя бы в блоге – и быть услышанным. Иметь право надеяться на помощь государства. Знать, что когда ты говоришь, что-то меняется. А с этим у нас как раз самые большие проблемы. Задача нации – выработать механизм взаимодействия с властью. Когда за нашим возмущенным словом будут следовать их реальные действия. Начинать можно с самых простых, практических вещей. Организовать работу ЖЭКа, потребовать у государства детские сады, запретить мигалки. Наладить элементарный, нормальный быт. Уверяю вас: когда люди начнут жить в человеческих условиях, они гораздо меньше будут озабочены масштабными проблемами устройства государства.
- С одной стороны вы причисляете себя к оппозиции, с другой - отрицаете официальную принадлежность к ней. Как-то вы сказали, что ваша позиция – против всех, и именно она дает вам свободу и независимость. Но создается впечатление, что это – скорее поза. Удобная, избавляющая от прямого участия в общественных процессах, и, как результат, освобождающая от ответственности.
- А что мне остается? С кем тут солидаризироваться? Моя, как вы говорите, поза не принципиальна. Я бы и рад найти среди общественных или политических деятелей найти того, кому можно доверять. Но не могу. В этом плане, наверное, выход – быть, как Юра Шевчук. Вознестись над схваткой. Но он может себе это позволить. С таким авторитетом его никто не обвинит в служении. А я не хочу быть использованным. Потому что очень легко, ввязавшись в какие-то отношения, стать заложником ситуации, контролировать которую ты не в силах. Откуда я знаю, кто реально стоит за сегодняшней оппозицией?
- Поэтому вы и не выступаете на митингах?
- А меня особо не зовут. И это только подтверждает слабость нынешнего оппозиционного движения. Ведь если оппозиция хочет быть влиятельной, она сама должна привлекать ярких людей. Но может быть и хорошо, что ни одна партия за мной не охотится. Честно говоря, мне бы не хотелось участвовать в этих играх.
- Да, я читала, что вы пойдете на площадь только в том случае, если слушать вас придут не 500 омоновцев, а заинтересованная аудитория в 500 тысяч человек. Получается, пусть под дубинки подставляются другие, пусть они делают всю грязную работу по воспитанию гражданского общества. А вы будете только сливки снимать. Какая-то барская позиция, вы не считаете?
- Да, барская. И что с того? Мне 42 года. Я половину жизни пахал, чтобы заработать себе имя, собрать своего слушателя. Я делал много трудных и неприятных вещей. А теперь я должен свое творчество, всю свою репутацию просто так положить к ногам какого-то оппозиционера, который даже людей на митинг собрать не в состоянии? С чего бы это?! И не надо взывать к моей совести. Я свой вклад в создание гражданского общества я вношу концертами, музыкой, текстами. И в том числе вот этим нашим разговором.
Чача Иванов считает себя оппозиционным "барином" и объясняет, почему его занимают общественные темы:
- Я вижу в этом единственный смысл. Иначе у меня нет оправдания для своей деятельности. Любовь к музыке или любовь к деньгам – недостаточное основание, чтобы продолжать играть в панк-группе, когда тебе уже за сорок. Я хочу найти в этом хотя бы какую-то пользу для других.
- Но, согласитесь, эта общественная нагрузка сегодня очень хорошо продается…
- Протест мог бы хорошо продаваться. Если бы у нас была хотя бы двухпартийная система. А в условиях властной монополии кому его продавать? Оппозиции? Она сегодня слишком малочисленна.
- Но существует мнение, что сегодня в обществе особенно сильны протестные настроения. На этом фоне остросоциальная лирика и стала актуальной.
- Я согласен, что концентрация негатива и раздражения в обществе сейчас зашкаливает. Но корни этих явлений надо искать не в современности. Мне кажется, усталость копилась в людях столетиями. Не то, чтобы именно Путин – узурпатор и душегуб, а просто веками ничего не меняется!
- Но если мода на протест сегодня есть, значит, кто-то ее создал. Кто именно?
- Моду формируют активные участники общественного процесса. Музыканты, композиторы, писатели. Теперь еще блогеры появились. Они у нас вообще почитаются за вершину общественного сознания. Слышишь где-нибудь: "Шевчука в Президенты!" Спрашиваешь: "Кто это сказал?" А в ответ тебе с пиететом: "Бло-огеры". "Ах, ну если бло-огеры, то конечно".
- Что было модным до протеста?
- Гламур. Чтобы денег было завались, порошка много, жизнь шикарная. Позволить себе такую роскошь могли единицы. А массы, в конце концов, устали имитировать благополучие. И понеслась критика. 10 лет назад было модно быть аполитичным и носить бриллианты. А сегодня ты актуален, если имеешь гражданскую позицию. И я, честно говоря, этому рад. Мое настроение наконец-то совпало с настроениями общественности. Я всегда был бунтарем. И сейчас, 20 лет спустя, настало мое время. Мне нравится эта новая, остросоциальная, мода. И я даже не хочу выяснять, кто честно протестует, а кто на протесте пиарится.
- А какой тренд будет следующим? После гламура и протеста?
- Я не знаю. Лишь бы хуже не стало. Многие сегодня критикуют Путина, Медведева, но не понимают, что на смену им могут прийти, например, ультраправые, по сравнению с которыми нынешние господа покажутся просто детьми.
- Но вы же сами поете: "Прокурор – медведь. Закон – тайга". Куда уж хуже?
- А это смотря с чем сравнивать. Если с Европой, то мы чудовищно отстаем и даже деградируем. А если ориентироваться на эпоху Ивана Грозного или сталинизм, то у нас - безусловный прогресс. Массовых санкционированных убийств не? Лагерей нет? Рабства на благо партии нет? Железного информационного занавеса нет? Да, у нас сейчас никакая не демократия, да, мы живем в тоталитарном государстве. Но ведь, как показывает история, все могло бы быть гораздо жестче.
- Но вы же не можете всерьез утешаться тем, что нет массовых расстрелов. В СССР, например, людей примиряла с действительностью преданность социализму, в перестройку тешились гласностью, в 90-е годы учились зарабатывать деньги, в нулевые – лелеяли мечту о роскоши. Во что вы верите сейчас?
- Я верю в талант. Потому что это – сильная и самодостаточная вещь. Он не нуждается ни в дополнительных идеях, ни в оправданиях.
- Но ему может пригодиться ответственность? За то, что спето? За то, что сказано? Шнуров, например, на последней своей публичной лекции посоветовал студентам уезжать из России.
- Конечно, уезжать. Пока не поздно. Пока границы открыты. Я-то помню времена, когда мы были вынуждены пастись здесь, на ограниченном участке территории без права выезда. А если серьезно, то творческий человек сегодня настолько сильно зажат тисками контроля – со стороны СМИ, властей и прочих – что внутренний цензор, выстегивающий себя самого плеткой просто не нужен. Не волнуйтесь, вам все равно не дадут сказать лишнего – отцензурируют, отмодерируют – мало не покажется. И то, что Шнур перед 1000 студентов высказался по поводу отъезда из России, не имеет никакого глобального значения. Те, кто его слушал, и так все понимают. А вообще, мне кажется, что требовать от художника логики и последовательности – утопия.
- Как анархист со стажем, опишите, как изменился протест за последние 20 лет? По форме, по содержанию, по эффективности?
- 20 лет назад протест, в основном, касался некоей глобальной свободы. Эдакой метафизической субстанции. Люди верили, что власть одним росчерком пера сможет освободить страну и тем самым сделать всех счастливыми. Сегодня в общественном сознании наконец-то произошел перелом, и требования стали конкретными. Мы хотим маленьких, но реальных свобод – свободы собраний, свободы слова, свободы голосовать. Но доминирующая здесь – это, наверное, - свобода заявить о том, что ты есть. Сказать о своей проблеме – пусть не на Первом канале, хотя бы в блоге – и быть услышанным. Иметь право надеяться на помощь государства. Знать, что когда ты говоришь, что-то меняется. А с этим у нас как раз самые большие проблемы. Задача нации – выработать механизм взаимодействия с властью. Когда за нашим возмущенным словом будут следовать их реальные действия. Начинать можно с самых простых, практических вещей. Организовать работу ЖЭКа, потребовать у государства детские сады, запретить мигалки. Наладить элементарный, нормальный быт. Уверяю вас: когда люди начнут жить в человеческих условиях, они гораздо меньше будут озабочены масштабными проблемами устройства государства.
- С одной стороны вы причисляете себя к оппозиции, с другой - отрицаете официальную принадлежность к ней. Как-то вы сказали, что ваша позиция – против всех, и именно она дает вам свободу и независимость. Но создается впечатление, что это – скорее поза. Удобная, избавляющая от прямого участия в общественных процессах, и, как результат, освобождающая от ответственности.
- А что мне остается? С кем тут солидаризироваться? Моя, как вы говорите, поза не принципиальна. Я бы и рад найти среди общественных или политических деятелей найти того, кому можно доверять. Но не могу. В этом плане, наверное, выход – быть, как Юра Шевчук. Вознестись над схваткой. Но он может себе это позволить. С таким авторитетом его никто не обвинит в служении. А я не хочу быть использованным. Потому что очень легко, ввязавшись в какие-то отношения, стать заложником ситуации, контролировать которую ты не в силах. Откуда я знаю, кто реально стоит за сегодняшней оппозицией?
- Поэтому вы и не выступаете на митингах?
- А меня особо не зовут. И это только подтверждает слабость нынешнего оппозиционного движения. Ведь если оппозиция хочет быть влиятельной, она сама должна привлекать ярких людей. Но может быть и хорошо, что ни одна партия за мной не охотится. Честно говоря, мне бы не хотелось участвовать в этих играх.
- Да, я читала, что вы пойдете на площадь только в том случае, если слушать вас придут не 500 омоновцев, а заинтересованная аудитория в 500 тысяч человек. Получается, пусть под дубинки подставляются другие, пусть они делают всю грязную работу по воспитанию гражданского общества. А вы будете только сливки снимать. Какая-то барская позиция, вы не считаете?
- Да, барская. И что с того? Мне 42 года. Я половину жизни пахал, чтобы заработать себе имя, собрать своего слушателя. Я делал много трудных и неприятных вещей. А теперь я должен свое творчество, всю свою репутацию просто так положить к ногам какого-то оппозиционера, который даже людей на митинг собрать не в состоянии? С чего бы это?! И не надо взывать к моей совести. Я свой вклад в создание гражданского общества я вношу концертами, музыкой, текстами. И в том числе вот этим нашим разговором.