Иван Толстой: О культуре - на два голоса. Мой собеседник в Люксембургском саду - Андрей Гаврилов. Здравствуйте, Андрей!
Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!
Иван Толстой: Сегодня в эфире еще один парижский выпуск нашей программы, который посвящен и Парижу, и русским в Париже, но и некоторым другим темам тоже. Об этих темах чуть позже, а сейчас, Андрей, я прошу вас представить музыку сегодняшней программы.
Андрей Гаврилов: Мне уже доводилось говорить, что, несмотря на все наличествующие и наличествовавшие связи между Францией и Россией, как-то странно сложилась жизнь - таких связей немного, тем не менее, кое-что найти можно. Мы сейчас будем слушать запись нашего российского квартета под руководством Виктора Двоскина, которая была сделана в Гренобле, правда, довольно давно - в 1990 году.
Иван Толстой: Андрей, не будем скрывать что наш с вами приезд из двух столиц, из Москвы и из Праги, сюда, в третью столицу, в Париж (или, может быть, в первую мировую столицу), связан с тем, что мы с вами готовим цикл ''Алфавит инакомыслия'' и встречаемся с некоторыми героями этого цикла. Но помимо этого, конечно, интерес к Парижу не может быть ограничен только такой темой. Естественно, Париж интересен и привлекателен и сам по себе. В этот раз, что вам показалось самым примечательным в этом городе?
Андрей Гаврилов: Конечно, я не могу не упомянуть замечательную улочку, которая называется Улица Обсерватории, Rue de l'Observatoire, которую вы, Иван, мне показали и которая совершенно покорила мое сердце.
Иван Толстой: Андрей, культурные события, которые интересными показались вам и, может быть, покажутся нашим слушателям, здесь, в Париже — выставки, кинофильмы, какие-то уличные перформансы или, может быть, что-то, о чем вы мне еще не рассказали и чему я сейчас буду завидовать?
Андрей Гаврилов: Да нет, вы знаете, Иван, все-таки сейчас зима, и хотя культурная жизнь, по сравнению с некоторыми другими местами земного шара, бьет ключом, тем не менее, некоторая замороженность чувствуется. Выходят фильмы, о которых мы знаем уже из прессы и о которых мы скоро узнаем на вручении ''Оскара'', выходят театральные постановки, к сожалению, есть время только ознакомиться с их афишами, постерами и рецензиями на них. Я не могу сказать, что именно сейчас что-то происходит, как теперь говорят, ''супер-пупер'', хотя, если верить прессе, очень интересные были ночные показы последних дней выставки Клода Моне в Гран Пале. Если я правильно понял статью, которую прочел с завистью, то именно потому, что наплыв желающих очень большой, а времени осталось мало, выставку открыли в ночные часы, и к некоторому удивлению устроителей очередь стояла на несколько часов.
Иван Толстой: В Париже недавно вышел сдвоенный 9/10-й номер ''информационного издания'' (как скромно обозначено на обложке) ''Другой гид''. Журнал с наполовину нумерованными, наполовину лишенными нумерации страницами (а попадается еще и буквенная пагинация) я, например, насчитал в общей сложности 52 полосы. Хроника культуры, представленная в ''Другом гиде'' весьма интересно подана и сполна отражает оригинальную натуру издателя и главного редактора этого журнала – библиографа Сергея Владимировича Дедюлина, бывшего ленинградца, выдавленного из Советского Союза в 1981 году за активную самиздатскую деятельность. После 10 лет работы редактором в еженедельнике ''Русская мысль'', где Дедюлин выпускал Литературное приложение к газете, он на свободных хлебах. Журналистика и издательская деятельность – его страсть, вполне испепеляющая.
Сдвоенный номер подводит итог году русской и французской культуры, анонсирует большую персональную выставку живопись, графики и скульптуры Бориса Заборова в Минске, знакомит с опытом чтения громадного ''Дневника'' Сергея Прокофьева (читает и комментирует сам Сергей Дедюлин), рекламирует выставки Оскара Рабина в Париже и Меце, приводит открытые письма режиссера Олега Дормана, Авдея Тер-Оганьяна, Андрея Ерофеева и отдает целые полосы своего издания новым кинофильмам, экспозициям и театральным постановкам.
Первое, что нужно сказать о журнале ''Другой гид'', - изящество. Великолепный дизайнерский вкус создателя журнала – во всем: в отборе иллюстраций, в оформлении полос, в шрифтах, линейках и костяном цвете бумаги. Сергей Дедюлин in his best.
Беседуем с Сергеем Владимировичем в Париже.
Сергей Дедюлин: Прежде всего, надо было выбрать название не такое претенциозное, как многие периодические издания типа ''Стрелец'', ''Форум'', ''Аполлон'' и прочее. Во-вторых, ''гид'' - это действительно суть журнала, которую я хотел отразить хотя бы частично. ''Другой'' это в том смысле, что такого издания, которое мне хотелось попробовать сделать и которое, может быть, частично удалось сделать, действительно нет. Это новое мое представление, уже в этом веке, у меня, любителя газетной, журнальной, альманашной и прочей периодики за последние два века, начиная с 19-го, о новом явлении, которым может стать журнал в начиняющееся время, не наше, другое время.
Раньше журнал - это были, прежде всего, публикации каких-то новых текстов на новые темы или на полях публикации из старины, мемуары. Смешно даже - очень часто был отдельный раздел из воспоминаний. Сейчас, в моем представлении человека, который с детства, с раннего детства, еще с до-отрочества, очень заинтересован формой различных журналов и альманахов, в общем, еще до 7 лет, до первого класса, в моем представлении журнал сейчас может напоминать современную выставку в современном музейном центре, будь то новые подразделения Лувра, новые отделения Эрмитажа, Русского музея или парижского Национального центра культуры и искусства имени Жоржа Помпиду. То есть, выставка открывается и у нее есть один, два, три, четыре куратора. На выставке могут быть абсолютно новые произведения - живопись, скульптура, которые созданы специально для этой выставки. На эту выставку могут быть представлены объекты из фондов этого музея, которые обычно никому не показываются. На этой выставке могут быть показаны объекты, которые постоянно присутствуют в других экспозициях других музеев. И, наконец, может быть экспозиция, специально созданная для этой выставки. А работа налицо, то, как это собрано, как это преподано, с каким это комментарием или это намерено без комментария преподносится, это работа куратора, который действительно работает молчанием или действием.
То же самое с этим журналом. ''Другой гид'' - это новое издание, которые сопутствует современному любознательному активному человеку, которое не навязывает ни абсолютно новую информацию, ни абсолютно новые взгляды, ни, тем более, старые взгляды, не спекулирует на том, что это новые подходы или новые взгляды. Это некоторое сопровождение любознательного человека по современному миру, в основном, по культуре, в основном, по изобразительному искусству. Но мы проходим по улицам, значит, это и архитектура, значит, это и городские структуры, значит, это и живопись, и литература, и политика, и журналистка. Передо мной с ранних лет, уже не с дошкольных, а со времен студенчества, с конца 60-х - начала 70-х годов, стоят такие, с моей точки зрения, изумительные образцы, как самая блистательная газета XX века в Европе, выходившая несколько месяцев в 1968 году и 4 месяца в 1969 году, - это газета на чешском языке в Праге ''Литерарни листы'' (''Literární listy'' - ''Литературная газета'') которая сыграла огромную роль в Пражской весне.
Второе - это, по-моему, лучшая газета на немецком языке за весь XX век и между двумя мировыми войнами, и в конце XX века, и до сих пор. Это, я считаю, газета издающийся не в Кельне, не во Франкфурте, не в Мюнхене, не в Берлине, это газета, издающаяся в Цюрихе - "Neue Zurcher Zeitung", ''Новая цюрихская газета''. Она сохраняет свой макет из всего лишь нескольких шрифтов (четырех) неизменно, на протяжении почти ста лет. Это одна из самых замечательных газет. Я не касаюсь ни политики, ни экономики, ни финансов, я касаюсь только культуры и, в основном, международной, европейской и русской культуры и русской общественной жизни диссидентов, которая тоже постоянно дает какое-то обнажение.
А из авторов там были и Томас Манн, и Александр Солженицын, и Витторио Страда, и Андрей Сахаров. И, в частности, там недавно было опубликована единственная на иностранных языках развернутая профессиональная рецензия на единственное за 10 лет издание на русском языке выдающегося русского поэта Александра Введенского, из круга Даниила Хармса и Николая Олейникова. Вторая такая же профессиональная рецензия была опубликована в московском литературном, можно сказать, элитарном, в хорошеем смысле, журнале, а на иностранных языках была одна рецензия - в "Neue Zurcher Zeitung".
Вот как эта газета следит за мировой культурой, в том числе, за русской. Вот это такой был образец, вот в таком издании и авторы, и читатели - это одна и та же среда. Среди авторов это, прежде всего, историки гуманитарного знания и из России, и из бывших республик Советского Союза, и европейцы, и американцы, которые занимаются русской культурой, люди, которые вообще занимаются мировой культурой. А мировая культура - это взаимосвязь разных культур, так что человек может иногда даже не говорить по-русски, увы, но защищать диссертацию по русскому современному искусству в Париже. Это также и поэты, и художники, и мемуаристы, и даже композиторы. Что касается имен, то, может, лучше начать с того, кому посвящены были специальные приложения ''Другого гида'', особые вкладыши разного листажа, от десятка до нескольких десятков страниц. Это, во-первых, приложение, посвященное одному из самых замечательных и недостаточно, увы, известных, в виду различных причин, поэту из Ленинграда 70-х годов, Петербурга 90-х годов и первых годов этого века Олегу Охапкину; это приложение, посвященное одному из выдающихся архивистов России ХХ века, а, может быть, и всей Европы, всего старого континента Габриэлю Суперфину к его 65-летию; это приложение, посвященное другому историку литературы и этнологу Георгию Левинтону из Европейского университета в Санкт-Петербурге; это приложение, подготовленное в честь одного из лучших специалистов по истории Серебряного века Роману Тименчику, и приложение, посвященное одному из лучших исследователей авангарда - Хлебникова и других авторов, поэтов и художников, - Александру Парнису, который делит свою жизнь между Москвой и Киевом.
Среди наших авторов такие художники, как Борис Заборов, Оскар Рабин, Олег Целков, Эрик Булатов, Эдуард Штейнберг, Владимир Янкелевский.
Среди наших авторов такие фотохудожники, как Сергей Прокофьев-младший, работающий в Париже, недостаточно, может быть, широко известный ни по выставкам, ни по альбомам, но, я думаю, скоро будет достаточно хорошо известный всем, кто интересуется достойным фотоискусством, и как Сергей Головач из Москвы.
Иван Толстой: Сколько всего номеров вышло к сегодняшнему дню?
Сергей Дедюлин: За 4 года, с различной частотой выхода в каждый год журнала и с учетом того, что были специальные дополнительные выпуски журнала, у нас вышло около 40 номеров.
Иван Толстой: Где можно познакомиться с вашим журналом читателю, в каких он есть библиотеках?
Сергей Дедюлин: Один историк литературы сказал нашему общему другу, что ''Сергей Дедюлин, что ни начнет издавать, все это становится сразу библиографической редкостью''. Не знаю, как к этому относиться, - как к обидному высказыванию или, наоборот, к чему-то другому.
Издание всегда продавалось в трех книжных магазинах Парижа, издание всегда было открыто к подписке, издание всегда широко дарилось. Итак, его можно найти в тех библиотеках, которые на него подписались. Не все издания, посланные в библиотеки, до них дошли, но, во всяком случае, по моим данным, издание присутствует в основных библиотеках Санкт-Петербурга, в основных библиотеках Калифорнии, Парижа, Бремена, Амстердама и, надеюсь, Москвы.
Иван Толстой: Андрей, у нас Париж будет чисто парижским или он будет, каким он и является на самом деле, - международной столицей культуры?
Андрей Гаврилов: Он будет абсолютно интернациональным или, как говорили ревнители советского образа жизни, ''космополитичным'' . Я хотел бы сказать о другом. Мы с вами в Париже в январе. Январь для меня, не знаю, как для вас, Иван, это всегда еще тот месяц, когда доходят какие -то сообщения из предыдущего года - как-то добегают непросмотренные фильмы, добредают непрочитанные книги, в общем, еще та грань, водораздел еще не пройден. И я бы хотел сказать пару слов о двух книгах прошлого года, которые добрели до меня в Москве и которые доставили мне огромное удовольствие. Первая книга - это ''Алиса в стране чудес'', которая была издана ''Студией 4+4''. Мы как-то раз говорили о предыдущей попытке такого издания этой же студии, когда издатели собрали различные иллюстрации к тексту Льюиса Кэролла, но сам текст Льюиса Кэролла был опубликован не целиком. И вот сейчас, по прошествии какого-то времени, издание доведено до своего логического завершения, напечатан полный текст в переводе Демуровой, напечатана куча иллюстраций, от самых ранних набросков самого Льюиса Кэролла вплоть до, с моей точки зрения, абсолютно гениальных иллюстраций Сальвадора Дали. Все это собрано под одной обложкой, сделано блистательно, сделано очень красиво, ничего нельзя сказать кроме того, что это книга, которую я с удовольствием буду хранить дома и советую всем дома же ее и хранить, кому удастся ее достать.
Иван Толстой: Не могу не прервать вас, Андрей, таким воспоминанием. В прошлый раз, после этого рассказа в одной из наших предыдущих программ много месяцев назад, вы мне помогли раздобыть в Москве это издание Льюиса Кэролла, оно стоит и на моей полке и украшает ее, и вот теперь я чувствую, что надо проводить выгодный книгообмен, книгообман, нужно приобретать новое издание, вы меня соблазнили.
Андрей Гаврилов: Новое издание - совершенно обязательно. Оно, как я говорил, доведено если не до совершенства, то до какой-то точки, когда оно уже является произведением издательского искусства. Меня не было в Москве во время ярмарки нон-фикшн - если верить интернету, книга там продавалась, я нашел на нее отклики тех людей, которые смогли там ее купить.
Иван Толстой: Давайте сделаем маленькую паузу, я хочу, чтобы наши слушатели почувствовали, что в Париже начинается, несмотря на конец января, весна. Вот слышите, как чирикают птицы здесь, в Люксембургском саду? Да, это весенний Париж.
Андрей Гаврилов: Я не знаю, слышно ли чириканье птиц в записи, но оно действительно есть и спорить здесь невозможно.
Вторая книга, о которой я хотел бы сказать, тоже, к сожалению, два слова, потому что ее нужно держать руках и смотреть, - книга на очень странную тему, потому что если бы я ее не увидел, то никогда бы не подумал по названию и по теме, что это может быть настолько интересно. Книга называется ''Архитектурное путешествие по железной дороге. Альбом проектов эскизов и фотографий''. Книга сделана по материалам Музея архитектуры, в ней представлены работы Щусева, Фомина, братьев Весниных и многих других архитекторов, которые работали над строительством и проектированием городских вокзалов. Только благодаря этой книге я вдруг подумал, что вокзал в городе - это абсолютно особое, судя по всему, ответвление архитектуры, потому что нужно сделать нечто, что работает как часы, от этого иногда зависят жизни сотен тысяч человек, а тем более их перемещение по стране, и при этом вокзал не должен ни в чем противоречить городу. Он не обязательно должен соответствовать архитектуре, он может быть и вызывающим, но, тем не менее, он не должен этому городу противоречить.
Вот то, как шла архитектурная мысль, какие проекты были приняты, какие не приняты, фотографии различных вокзалов, подъездов, путей, всего, что связано с железной дорогой, все собрано в книге ''Студии 4+ 4'' и книга издана блистательно. Повторяю еще раз, по названию никогда бы не подумал, что книгу на эту тематику я с таким удовольствием буду держать у себя на полке и разглядывать. Не специалисту ее невозможно прочесть за один раз, но снимать с полки, смотреть, любоваться, смаковать отдельные станицы, это то, что я с удовольствием буду делать в наступающем году.
Иван Толстой: Андрей, светские новости. Какие сегодня?
Андрей Гаврилов: Какие светские новости? Самая главная светская новость, что для вас и для меня, как и для всего прогрессивного человечества, январь, конечно, отмечен тремя праздниками: это, разумеется, Новый Год, даже в его двух ипостасях, которые мы объединяем в один праздник...
Иван Толстой: И два наших с вами дня рождения.
Андрей Гаврилов: Совершенно верно, Иван, и наши с вами дни рождения.
Иван Толстой: Я родился в день казни Людовика XVI, а вы?
Андрей Гаврилов: Какой кошмар! Мне даже страшно дальше что-нибудь говорить, я не буду вспоминать, в дни каких великих людей я родился, я скажу просто, что никого, кажется, в этот день не казнили. Может быть, это нас вами немножечко и разделяет.
Но мы были с вами всю жизнь под одним знаком зодиака, и вот теперь пришло сообщение о том, что эта наша с вами общность под угрозой. Дело в том, что астрономы выяснили или, вернее, выяснили это довольно давно, они довели до сведения широкой публики, что все привычное нам деление календаря на 12 знаков зодиака находится в большой опасности. Дело в том, что за то время, что существуют знаки зодиака, разумеется, менялась картина небесных сфер, и сейчас получилось так, что возник 13-й знак - Змеетворец или Змееносец. И 13-е созвездие полностью имеет те же права на то, чтобы быть включенным в зодиакальное разделение календаря, как и предыдущие, нам привычные.
Меня волновали две вещи. Неужели мы с вами будем разделены, учитывая, что если влезет 13-й, то, значит, конечно, количество дней, приходящихся на каждый из предыдущих 12-ти должно сократиться. Но выяснилось, что, нет, водораздел между нашими днями рождения не пройдет.
Второе, что меня взволновало и взволновало намного больше: дело в том, что в Москве работает нормально только один вид транспорта - это метро. И я думаю, что ни для кого не секрет, что московское метро, его кольцевая линия, которая создавалась в 50-е годы, построена, как знаки зодиака, - 12 станций нашего метро. Если вы посмотрите на станции метро, вы увидите, что это просто зодиакальный круг. И я всю жизнь был убежден, что метро работает, по крайней мере кольцевая линия, так хорошо, потому что ему соответствуют и покровительствуют небесные сферы. Но что же будет, с ужасом подумал я, если туда введут 13-е созвездие? Не значит ли это, что теперь мы будем стоять в очереди на ''Парке культуры'' в метро точно так же, как мы стоим, например, в очереди на троллейбус или автобус у метро ''Белорусская'' или ожидая не существующий и снятый уже новыми властями трамвай где-нибудь в районе метро ''Аэропорт'' или ''Сокол''?
Но, к счастью, и эти мои страхи благополучно были разрешены. Дело в том, что в своей мудрости товарищи Сталин и Каганович предусмотрели 13-ю станцию кольцевого метро, но заморозили ее до лучших времен - станция ''Суворовская'', которая находится между метро ''Проспект мира'' и метро ''Новослободская''. Очевидно теперь, с приходом нового мэра, который рьяно взялся за строительство новых линий метро и открытие новых станций, будет расконсервирована и эта станция, и московское метро снова будет соответствовать зодиакальному созвездию. Какая радость, Иван!
Иван Толстой: Потрясающе! Они идут ноздря в ноздрю.
Андрей Гаврилов: Конечно, они знали заранее, что будет 13-е созвездие и вот, видите, как все здорово в природе устроено.
Иван Толстой: Мудрые руководители возглавляли правительство нашей страны.
2011-й год объявлен во Франции годом Андре Мальро. Писателю и министру культуры исполнилось бы 110 лет. В издательстве ''Галлимар'' в престижной серии ''Плеяды'' вышел завершающий, 6-й том его собрания сочинений (а галлимаровские тома на тончайшей бумаге – невероятной вместимости). В этом томе – эссе, статьи и выступления Мальро, включая его шедевр ''Бренный человек и литература''.
Французского писателя и общественного деятеля хорошо знали в довоенном Советском Союзе, он приезжал в Москву, и, листая книги по истории советской литературы, постоянно встречаешь лицо французского гостя рядом с Пастернаком и Мейерхольдом.
Завершение галлимаровского собрания сочинений назвали ''возвращением Мальро''.
Мой собеседник – специалист по Мальро и его переводчик на русский язык профессор университета Амьен Евгений Кушкин.
Евгений Кушкин: Критика живо откликнулась на выход этой книги. Её появление было рассмотрено как литературное событие и, в общем, - как ''возвращение Мальро'', автора, который в значительной степени отметил ХХ век, как своим творчеством, так и своей жизнью, а также мифами, которые сопутствовали его жизни.
Иван Толстой: Вы говорите ''возвращение Мальро''. Означает ли это, что он уходил на время из французской культуры?
Евгений Кушкин: Вы знаете, были и почитатели его творчества, многих оно просто могло сподвигнуть на какие-то решительные шаги в их жизни, помимо литературных пристрастий и вкусов, но были и ниспровергатели. Основные упреки сводились к тому, что это писатель, который без оглядки бросился в ''шум и ярость'' ХХ века, в эпоху, в политику, пытаясь соединить искусство и действие. И его выступления, зачастую, не могли не вызвать резкого осуждение как у ''левых'', так и у ''правых'' во Франции.
Надо сказать, что и большая часть университетской критики отнеслась скептически к его деятельности на поприще культуры - все-таки министр культуры, но без аттестата зрелости! (он не получил полного лицейского образования).
С другой стороны, министр культуры, который стал в то же время рупором движения генерала де Голля, и человек, который, надо сказать, довольно резко высказывался по поводу коммунистических или, например, левацких настроений во Франции в период 1968 года. Все это, конечно, вызывало неприятие определенной части французской интеллигенции. И в то же время налицо внимательное и, я бы даже сказал, трепетное отношение к его романному творчеству, к его книгам об искусстве и, конечно же, к его мемуарам, которые он назвал ''антимемуарами''. Так что, конечно, были разные отношения к нему, но сегодня, я повторяю, происходит некоторое движение. Он , конечно, стал классиком французской литературы
Иван Толстой: Без этого в ''Плеядах'' не был бы издан.
Евгений Кушкин: Совершенно верно. Но классик живой, к чему была очень чувствительна сегодняшняя критика. То есть, он уже выведен за рамки исключительно голлизма или своих свершений на посту министра культуры, а они были все-таки значительные. Критика обращает внимание на то, что , чувства и мысли, выраженные в его творчестве на протяжении полувека, живы и сегодня. Главное, пожалуй, что можно увидеть в сегодняшних оценках Мальро, это его противостояние смертному уделу - что современный человек может противопоставить смерти в этой, по сути дела, агностической цивилизации? Какую духовность, какой новый – ''трагический'', как он его называл, гуманизм, который передавался бы из поклонения в поколение, и в этом смысле был бы бессмертен. Вопреки всяким доктринам претендующим на тысячелетия, будь то нацизм или большевизм, или - к чему особенно внимательно относится современный западный человек, этнический или религиозный интегризм.
С другой стороны, то, что Мальро уже в 1950-60 годы писал об опасности, угрожающей кино и телевидению (он называл их ''фабрикой снов''), актуально и сегодня - в ''остатке'' может оказаться лишь кровь и секс. Он писал, что будет твист, но не будет Бетховена, будет реклама, но не будет Пьетро делла Франческа или Микеланджело, будут газеты, но не будет Шекспира. Конечно, при этом он не забывал, что останутся, живые мэтры, но боялся, что уже ничто не свяжет их со старыми мастерами.
По этому поводу интересно его замечание: ''А ведь Хемингуэй в большей степени родственник Шекспира, чем ''Нью-Йорк Таймса''. То есть, он несомненно видел некоторые опасности в эволюции современной культуры, в частности её превращение в массовую псевдокультуру.
Иван Толстой: А ведь оказалось, что есть и ''Нью-Йорк Таймс'', и Хемингуэй, и Шекспир, и Пьетро делла Франческа - оказалось, что все есть. То есть, Мальро был неправ?
Евгений Кушкин: Я думаю, что Мальро был прав, он видел опасности, видел, как человек может быть опущен на уровень инстинктов. Он считал, что великих творцов объединяет их связь с чем-то иным, чем просто жизнь. Опасность в том, что порвется связь времен, вот на что он особенно обращал внимание.
Мальро очень внимательно следил за тем, что происходило в 1960-70е годы в России. В 1968 году, будучи министром культуры, он посетил с официальным визитом Москву, Ленинград, а также в Баку, где побывал в начале 20-х годов, задумав написать роман о нефти, так никогда и не написанный. Впечатление было разочаровывающим, он, в сущности, не смог найти то, что ощущал в середине тридцатых годов — гостиница ''Националь'', до которой ему не удалось добраться, до этого бара, где когда-то все собирались писатели-антифашисты: немцы, англичане, французы и русские. Это была, кончено, миссия официальная (надо было договориться о выставке произведений Матисса в Париже), он встретился с Фурцевой, с Косыгиным. Чиновники от искусства, напоминали ему ''католиков'', среди которых, считал он, очень много ''лжецов''.
В 1971 году он отправился в кругосветное путешествие и, когда его теплоход остановился в испанском порту Кадикс, он не сошел на землю, потому что это была еще франкистская Испания, и остался на палубе. На известной фотографии он изображен в шезлонге с книгой в руках. Я посмотрел, что же он читал – это была книга воспоминаний Надежды Мандельштам во французском переводе ''Contre tout espoir''. Книга о писателях, которых он хорошо знал, о своих друзьях - Пильняке, Эренбурге, Бабеле, Мейерхольде и Эйзенштейне, об их судьбе. Недавно мы узнали, что последними словами Бабеля, обращенными к жене, когда пришли его арестовывать, и уже выводили, были: ''Предупреди Андрюшу'' (так они называли Андре Мальро). Мальро не знал о последних днях Мейерхольда, о пытках, которым он подвергался, так же как и Бабель, об их признании в том, что они передавали секреты советской авиации ''троцкисту Мальро'', который вовлекал их в контрреволюционную деятельность. Эта книга произвела на него большое впечатление.
Интересно и то, что, когда в 1974 г. Солженицын оказался в Париже, он сделал все, чтобы встретиться с автором ''Архипелага ГУЛаг''. По свидетельству писателя Андре Бренкура, близко знавшего Мальро, только по техническим причинам эта встреча двух ''пророков'' не состоялась.
Тем не менее, известно, что в 1976 году, отправляясь в больницу, в свое последнее путешествие, он взял с собой лишь одну книгу, это была книга Александра Солженицына ''Архипелаг ГУЛаг''.
В то же время, незадолго до смерти, он соединил все книги своих воспоминаний, начиная с 1967 года, в один том, который назвал ''Зеркало лимба''. Лимб - это круг первый, и, мне кажется что здесь напрашивается семантическая ассоциация с книгой Солженицына ''В круге первом''.
Во всяком случае Россия была и оставалась на протяжении всей жизни Мальро страной, с которой он вел постоянный диалог, переживая её надежды и трагизм её истории, диалог с русскими писателями, которые помогал ему лучше понять себя и своё время.
Иван Толстой: Евгений Петрович, самый последний вопрос: вы упомянули, что для меня было неожиданно, что Мальро читал Савинкова. Что значил Савинков для французов, для французского читателя, что за интерес был к нему?
Евгений Кушкин: Дело в том, что, когда в 1946-47 году Альбер Камю задумал написать свою пьесу ''Праведники'', о русских террористах 1905 года, он прежде всего обратился к Мальро с просьбой написать предисловие к новому переводу книги Савинкова, “То, чего не было”. ''Никто, как вы не знает, - писал Камю, - истории русского терроризма, и мне кажется, что конец этой книги (не художественная сила, а её дух) очень созвучен Вашему роману ''Борьба с ангелом''. [Была опубликова лишь его часть под названием ''Орешники Альтенбурга'' - Е.К.].
Камю хотел опубликовать этот роман в издательстве Галлимар, в серии ''Espoir'' (''Надежда'' по одноименному роману Мальро). Камю был директором этой серии. Но Мальро откликнулся иначе, статьей-притчей ''Сталин и его тень'', где всомнил о революционной судьбе Савинкова и о его трагическом конце.
Он читал романы Савинкова, а также его ''Воспоминания террориста''. Он был знаком с этим персонажем и через Эренбурга, который встречался переписывался с Савинковым. По признаниям Мальро, книга Романа Гуля ''Азеф'', которая была опубликована в Берлине, а потом переведена на очень многие языки (на французский она была переведена с немецкого), вдохновила на создание персонажей террористов в его романе ''Удел человеческий''. С Савинковым был знаком лично его близкий друг голландский писатель Эдди дю Перрон (Eddy du Perron), который называл Савинковым своим ''дада'', и переписывался с ним. Об этом также есть документальные свидетельства, которыми я располагаю (Eddy du Perron (1899 – 1940), écrivain hollandais. '' C’étais mon meilleur ami '', écrivait Malraux dans Antimémoires, voir MALRAUX André, Œuvres complètes, t.3, Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, 1996, p. 359).
.
Мальро интересовала проблема терроризма и самопожерствования террориста. В его романе 1935 года ''Время презрения'', который он задумал в Москве в 1934 году (первый антифашистский роман в мировой литературе), эпизод бегства Савинкова из севастопольской тюрьмы, где ему грозил смертный приговор, был использован Мальро в решении судьбы его героя Каснера, которому удается выйти из тюрьмы гестапо, потому что один из заключенных жертвует собой и называет себя Каснером, а подлинный Каснер оказывается на свободе благодаря этому ''братству мужественных''. Эти обстоятельства побега Савинкова могли быть известны Мальро по рассказам Эренбурга, который об этом напишет позднее.
Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики. Расскажите, пожалуйста, о русских гренобольцах подробнее.
Андрей Гаврилов: На самом деле всех этих музыкантов, так или иначе, мы уже представляли в наших программах. Хочу только сказать, что в 1990 году в Гренобле, на фестивале, оказался квартет в составе Сергей Гурбелашвили - саксофон, Лев Кушнир - фортепьяно, Виктор Епанешников - ударные и руководитель Виктор Двоскин - контрабас. Виктор Двоскин, к сожалению, не часто бывает сейчас на исторической родине, он живет сейчас на североамериканском континенте, и хотя в последнее время все-таки он стал появляться, но все-таки он редкий гость у нас, почему, я думаю, что записи квартетов под его руководством будут интересны нашим слушателям. А Виктор Двоскин - один из наиболее известных и наиболее уважаемых в прошлом советских, ныне российских джазменов, без которого картина джаза 60-х-80-х годов просто будет абсолютно неполной. Я очень рад, что мы можем представить фрагменты его концертного гренобльского фестивального выступления.