Обозреватель Радио Свобода попросил советника Конституционного суда Владимира Овчинского прокомментриовать президентские поправки в Уголовный кодекс, которые, как было объявлено, приведут к его либерализации. Однако выяснилось, что позиция генерал-майора милиции в отставке, доктора юридических наук Овчинского по этому вопросу привела к его отставке с должности советника КС. Председатель суда Валерий Зорькин удовлетворил заявление об увольнении по собственному желанию с должности советника Владимира Овчинского. Об этом «Интерфаксу» сообщили в пресс-службе суда: "Ни судья Конституционного суда, ни советник не имеют права на публичные заявления, подобные тем, что были сделаны Овчинским в СМИ, в частности, в связи с законопроектами по гуманизации Уголовного законодательства".
- Вы больше не советник Конституционного суда Российской Федерации. Почему, что произошло?
- Я послал заявление Валерию Дмитриевичу Зорькину, в котором попросил, чтобы меня уволили по собственному желанию с занимаемой должности в связи с рядом последних событий.
- Что за события?
- Это связано с той критикой, которую я позволили себе в том числе в отношении поправок в Уголовный кодекс, о которых вы со мной хотели поговорить, В связи с этим возник и более общий вопрос – о рамках возможной критики законопроектов, нормативных актов, решений руководства страны, руководства ведомств, правительственных решений, решений законодательных органов, Госдумы со стороны лиц, которые находятся на государственной службе.
- Ваше экспертное заключение кому-то не понравилось?
- Не просто не понравилось... Но для начала скажу, что до сих пор в мои функции входило постоянное участие в различного рода обсуждениях, круглых столах, парламентских слушаниях, экспертных дискуссиях по оценке законопроектов, проектов решений правительства, проектов ведомственных решений. В последнее время я как советник КС был приписан к представительству Конституционного суда в Москве. И если раньше я принимал активное участие в подготовке проектов решений самого суда, то в последнее время функции изменились, и большую часть времени я занимался именно тем, что изучал ситуацию вокруг подготовки законодательных актов. И в этом был смысл договоренностей между мною и председателем Конституционного суда Валерием Дмитриевичем Зорькиным, таковы были его пожелания.
- То есть, это входило в круг ваших должностных обязанностей?
- Да. Хотя, конечно, нет такой инструкции, где бы все это было прописано, нет четкого регламента, чем я должен или не должен заниматься. Была такая установка, и она мною четко выполнялась. И я довольно жестко критиковал некоторые вещи, гораздо более жестко, чем в той ситуации, на которой мы сейчас остановимся более подробно.
- Свидетелями того, что вы жестко критиковали некоторые законотворческие новации, были не только слушатели Радио Свобода, но и несколько десятков миллионов телезрителей. Ваши выступления в эфире федеральных телеканалов давно стали регулярными.
- Я критиковал не только законодательные, но и организационные решения. Особенно жесткой критике я подвергал организационные решения в ходе так называемой реформы МВД.
- Что же случилось на этот раз?
- Ко мне обратились, как это часто бывает, представители Общественной палаты с просьбой выступить экспертом по законопроекту, связанному с либерализацией Уголовного кодекса. Тем более что я раньше по этой теме не раз выступал. Напомню, что такие проекты циркулировали в течение ряда последних лет, они выходили из недр Министерства юстиции и Госдумы, Главного правового управления президента. И это все довольно активно обсуждалось, в том числе и с моим участием.
И вот появился очередной проект…
Скажу сразу, что я не противник самой идеи гуманизации УК.
Я не придерживаюсь жесткой линии, я никогда не говорил, что всех надо сажать и всё ужесточать... Но у меня уже давно вызвал удивление ряд позиций, причем основополагающих., которые были в последнее время внесены в УК.
- О чем речь?
- Первое, что вызывает протест: теперь человек, совершивший преступление средней тяжести или даже тяжкое, может получить условно-досрочное освобождение.
Второе. По 68 составам преступлений минимальный срок снижен до 2 месяцев лишения свободы. Я был бы не против, если бы речь шла о малозначительных преступлениях. Но это не так! В число преступлений, по которым срок снижен, вошли такие, как нанесение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть. Но во всем мире это называется убийством. Это часто хуже, чем убийство. Убийство может быть спонтанным: возникла драка, полуаффективное состояние, конфликт, ударил табуреткой – смерть. Но умышленные тяжкие телесные повреждения, тяжкий вред здоровью, повлекший смерть, всегда считались более изощренным преступлением. Предствьте, бандиты поймали человека, отрезали ему пальцы, нос, уши, вспороли живот и оставить его умирать. А пртом заявили: "Мы просто хотели попугать, мы не хотели его смерти". Теперь таких лиц можно фактически освобождать от реального срока, они могут получать до 2 месяцев лишения свободы. Такое могли написать только правовые дегенераты!
До двух месяцев лишения свободы теперь могут получать и лица, совершившие разбой, даже групповой, а таккже квалифицированные кражи. То есть фактически создается рай для уголовного элемента.
Ответсвенность за это несет Госдума и те, кто разрабатывал эти законопроекты - Министерство юстиции, ГПУ президента. Все, кто создает предпосылки для новой криминальной революции. Это вызвает протест. И не только у меня. Еще десятки ученых, юристов, эксперты Общественной палаты, эксперты Государственной Думы, Правовое управление Думы, Комитет по Конституционному законодательству, Правовое управление Совета Федерации, - все вынесли категорически отрицательные заключения по этому законопроекту. Но эти заключения были выброшены в мусорное ведро, законопроекты протащили через Совет Думы, проштамповали, проголосовали, как обычно... Но на этом "либерализация" УК не закончилась. Как мне стало известно от представителей Общественной палаты, готовится очередная серия поправок. Суть новаций - декриминализация товарной контрабанды.
- Что это означает на практике?
- Это означает, к примеру, что эшелоны с китайским контрабандным ширпотребом, поставка паленой водки или фальсифицированных лекарств - больше не преступления, а административные правонарушения. Кто это может лоббировать? Во всем мире товарная контрабанда, а не только контрабанда оружия или наркотиков, является тяжким преступлением. Она входит в разряд деяний, которые относятся к организованной преступности. Эта категория прсуплений подпадает под Конвенцию ООН против организованной преступности, которую Россия, кстати, ратифицировала.
Лоббисты, которые пробивают это, думаю, заинтересованы в том, чтобы были закрыты дела, которые до сих пор ведутся в Следственном комитете, в Следственном управлении ФСБ, в подразделениях дознания Федеральной таможенной службы, в Следственном департаменте Министерства внутренних дел. Это дела на многомиллиардные суммы. Как только это будут приняты эти поправки, все будет закрыто. Поэтому - уверен - с этим надо разбираться всерьез. Считал бы даже, что нужно проводить расследование в рамках уголовного дела, чтобы выяснить, кто включил такие поправки в законопроект по гуманизации УК.
Так вот, я выступил против этих нововведений. По просьбе главного редактора журнала "Однако" я написал на основании экспертных заключений статью, где сформулировал свою позицию. Вышла публикация в журнале, позже на ту же тему я дал интервью сайту "Свободная пресса".
- Кому-то это не понравилось? Кому именно?
- Мне позвонил Валерий Дмитриевич Зорькин и сказал, что моими оценками крайне недовольна госпожа Брычева, руководитель Государственного правового управления президента. Причем ее претензии заключались в том, что мне в принципе стало известно о готовящихся поправках. Я якобы чуть ли не нарушил какое-то секретное делопроизводство. Это же бред сумасшедшего! Какой может быть режим конфиденциальности относительно законодательных актов? Закон о полиции, никому, в принципе, не нужный, который ни на что не влияет, мы год обсуждали всенародно, а поправки в Уголовный кодекс, от которых зависят судьбы миллионов людей, никем не обсуждаются...
- Брычева потребовала вашего увольнения?
- После того, как Валерий Дмитриевич поговорил с Брычевой, был звонок от главы президентской администрации Сергея Нарышкина (это я говорю со слов Зорькина), который сказал, что я нарушил Федеральный закон о государственной гражданской службе в Российской Федерации. В нем - сказал Нарышкин - есть статья 17-я, которая называется "Запреты, связанные с гражданской службой", и пункт, который звучит следующим образом: "Запрещено государственному служащему допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе, о деятельности государственных органов, их руководителей, включая решения вышестоящего государственного органа либо государственного органа, в котором гражданский служащий замещает должность гражданской службы, если это не входит в его должностные обязанности". Если ты это положение нарушил, то ты должен быть уволен. Сама формулировка этого закона, на мой взгляд, ужасающая. Запрещено, допустим, говорить: "Как я счастлив, что вышел такой закон, который расширяет мои права!" А уж если ты сказал "хотелось бы, чтобы этот закон был пожестче", тебя вообще надо увольнять. Это что такое? Для кого такой закон о государственной гражданской службе – для современного общества или для покорного стада?
- И именно на основании этой нормы Сергей Нарышкин потребовал вашего увольнения?
- Он, как я понимаю, ничего не требовал, просто сказал, что я нарушил закон. И Валерий Дмитриевич передал мне суть их беседы. Я никогда бы не предавал огласке частный разговор с председателем КС. Но в данном случае - убежден - речь идет об общественной проблеме. Я спросил у Зорькина: "А что, вы считаете, это не входит в мои должностные обязанности?" В ответ на это я услышал, что вызываю недовольство не только Нарышкина, но и целого ряда судей Конституционного суда! Им тоже не нравится, что советник Конституционного суда посмел критиковать некий законопроект.
Я не стал ждать момента, когда мне впрямую скажут: "Мы вас должны уволить". Я сказал, что в этой ситуации подаю заявление и ухожу по собственному желанию. Потому что в такой обстановке я работать не хочу. Я не хочу работать с такими судьями, я не хочу работать с таким председателем Конституционного суда, который не мог ответить господину Нарышкину, что в мои функциональные обязанности критика законопроектов входит.
- Ваш случай похож на увольнение судьи Конституционного суда Кононова?
- Это разные истории. Я не судья Конституционного суда. В своих интервью господин Кононов подверг сомнениям принятые решения Конституционного суда. Он в недопустимой форме высказался в отношении руководителей страны. И ему его коллеги-судьи на пленуме Конституционного суда выразили недоверие.
Нельзя сравнивать меня, юриста-эксперта, и конституционного судью. В Конституционном суде работают советники совершенно разных убеждений, разных правовых позиций. Допустим, с Тамарой Георгиевной Морщаковой мы придерживаемся несхожих идеологических взглядов, у нас несовпадающие концептуальные подходы, но я всегда уважал ее позицию, а она - мою. И это очень хорошо, что в Конституционном суде всегда были представители совершенно разных идеологических и правовых школ и направлений. И только это позволяло принимать верные решения.
- Но в этом случае речь не идет об идеологических разногласиях?
- В этой ситуации речь идет о том, что может быть нанесен колоссальный экономический и политический вред стране. Я об этом говорил и буду говорить. И никто мне рот не заткнет.
- Вы больше не советник Конституционного суда Российской Федерации. Почему, что произошло?
- Я послал заявление Валерию Дмитриевичу Зорькину, в котором попросил, чтобы меня уволили по собственному желанию с занимаемой должности в связи с рядом последних событий.
- Что за события?
- Это связано с той критикой, которую я позволили себе в том числе в отношении поправок в Уголовный кодекс, о которых вы со мной хотели поговорить, В связи с этим возник и более общий вопрос – о рамках возможной критики законопроектов, нормативных актов, решений руководства страны, руководства ведомств, правительственных решений, решений законодательных органов, Госдумы со стороны лиц, которые находятся на государственной службе.
- Ваше экспертное заключение кому-то не понравилось?
- Не просто не понравилось... Но для начала скажу, что до сих пор в мои функции входило постоянное участие в различного рода обсуждениях, круглых столах, парламентских слушаниях, экспертных дискуссиях по оценке законопроектов, проектов решений правительства, проектов ведомственных решений. В последнее время я как советник КС был приписан к представительству Конституционного суда в Москве. И если раньше я принимал активное участие в подготовке проектов решений самого суда, то в последнее время функции изменились, и большую часть времени я занимался именно тем, что изучал ситуацию вокруг подготовки законодательных актов. И в этом был смысл договоренностей между мною и председателем Конституционного суда Валерием Дмитриевичем Зорькиным, таковы были его пожелания.
- То есть, это входило в круг ваших должностных обязанностей?
- Да. Хотя, конечно, нет такой инструкции, где бы все это было прописано, нет четкого регламента, чем я должен или не должен заниматься. Была такая установка, и она мною четко выполнялась. И я довольно жестко критиковал некоторые вещи, гораздо более жестко, чем в той ситуации, на которой мы сейчас остановимся более подробно.
- Свидетелями того, что вы жестко критиковали некоторые законотворческие новации, были не только слушатели Радио Свобода, но и несколько десятков миллионов телезрителей. Ваши выступления в эфире федеральных телеканалов давно стали регулярными.
- Я критиковал не только законодательные, но и организационные решения. Особенно жесткой критике я подвергал организационные решения в ходе так называемой реформы МВД.
- Что же случилось на этот раз?
- Ко мне обратились, как это часто бывает, представители Общественной палаты с просьбой выступить экспертом по законопроекту, связанному с либерализацией Уголовного кодекса. Тем более что я раньше по этой теме не раз выступал. Напомню, что такие проекты циркулировали в течение ряда последних лет, они выходили из недр Министерства юстиции и Госдумы, Главного правового управления президента. И это все довольно активно обсуждалось, в том числе и с моим участием.
И вот появился очередной проект…
Скажу сразу, что я не противник самой идеи гуманизации УК.
Я не придерживаюсь жесткой линии, я никогда не говорил, что всех надо сажать и всё ужесточать... Но у меня уже давно вызвал удивление ряд позиций, причем основополагающих., которые были в последнее время внесены в УК.
- О чем речь?
- Первое, что вызывает протест: теперь человек, совершивший преступление средней тяжести или даже тяжкое, может получить условно-досрочное освобождение.
Второе. По 68 составам преступлений минимальный срок снижен до 2 месяцев лишения свободы. Я был бы не против, если бы речь шла о малозначительных преступлениях. Но это не так! В число преступлений, по которым срок снижен, вошли такие, как нанесение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть. Но во всем мире это называется убийством. Это часто хуже, чем убийство. Убийство может быть спонтанным: возникла драка, полуаффективное состояние, конфликт, ударил табуреткой – смерть. Но умышленные тяжкие телесные повреждения, тяжкий вред здоровью, повлекший смерть, всегда считались более изощренным преступлением. Предствьте, бандиты поймали человека, отрезали ему пальцы, нос, уши, вспороли живот и оставить его умирать. А пртом заявили: "Мы просто хотели попугать, мы не хотели его смерти". Теперь таких лиц можно фактически освобождать от реального срока, они могут получать до 2 месяцев лишения свободы. Такое могли написать только правовые дегенераты!
До двух месяцев лишения свободы теперь могут получать и лица, совершившие разбой, даже групповой, а таккже квалифицированные кражи. То есть фактически создается рай для уголовного элемента.
Ответсвенность за это несет Госдума и те, кто разрабатывал эти законопроекты - Министерство юстиции, ГПУ президента. Все, кто создает предпосылки для новой криминальной революции. Это вызвает протест. И не только у меня. Еще десятки ученых, юристов, эксперты Общественной палаты, эксперты Государственной Думы, Правовое управление Думы, Комитет по Конституционному законодательству, Правовое управление Совета Федерации, - все вынесли категорически отрицательные заключения по этому законопроекту. Но эти заключения были выброшены в мусорное ведро, законопроекты протащили через Совет Думы, проштамповали, проголосовали, как обычно... Но на этом "либерализация" УК не закончилась. Как мне стало известно от представителей Общественной палаты, готовится очередная серия поправок. Суть новаций - декриминализация товарной контрабанды.
- Что это означает на практике?
- Это означает, к примеру, что эшелоны с китайским контрабандным ширпотребом, поставка паленой водки или фальсифицированных лекарств - больше не преступления, а административные правонарушения. Кто это может лоббировать? Во всем мире товарная контрабанда, а не только контрабанда оружия или наркотиков, является тяжким преступлением. Она входит в разряд деяний, которые относятся к организованной преступности. Эта категория прсуплений подпадает под Конвенцию ООН против организованной преступности, которую Россия, кстати, ратифицировала.
Лоббисты, которые пробивают это, думаю, заинтересованы в том, чтобы были закрыты дела, которые до сих пор ведутся в Следственном комитете, в Следственном управлении ФСБ, в подразделениях дознания Федеральной таможенной службы, в Следственном департаменте Министерства внутренних дел. Это дела на многомиллиардные суммы. Как только это будут приняты эти поправки, все будет закрыто. Поэтому - уверен - с этим надо разбираться всерьез. Считал бы даже, что нужно проводить расследование в рамках уголовного дела, чтобы выяснить, кто включил такие поправки в законопроект по гуманизации УК.
Так вот, я выступил против этих нововведений. По просьбе главного редактора журнала "Однако" я написал на основании экспертных заключений статью, где сформулировал свою позицию. Вышла публикация в журнале, позже на ту же тему я дал интервью сайту "Свободная пресса".
- Кому-то это не понравилось? Кому именно?
- Мне позвонил Валерий Дмитриевич Зорькин и сказал, что моими оценками крайне недовольна госпожа Брычева, руководитель Государственного правового управления президента. Причем ее претензии заключались в том, что мне в принципе стало известно о готовящихся поправках. Я якобы чуть ли не нарушил какое-то секретное делопроизводство. Это же бред сумасшедшего! Какой может быть режим конфиденциальности относительно законодательных актов? Закон о полиции, никому, в принципе, не нужный, который ни на что не влияет, мы год обсуждали всенародно, а поправки в Уголовный кодекс, от которых зависят судьбы миллионов людей, никем не обсуждаются...
- Брычева потребовала вашего увольнения?
- После того, как Валерий Дмитриевич поговорил с Брычевой, был звонок от главы президентской администрации Сергея Нарышкина (это я говорю со слов Зорькина), который сказал, что я нарушил Федеральный закон о государственной гражданской службе в Российской Федерации. В нем - сказал Нарышкин - есть статья 17-я, которая называется "Запреты, связанные с гражданской службой", и пункт, который звучит следующим образом: "Запрещено государственному служащему допускать публичные высказывания, суждения и оценки, в том числе, о деятельности государственных органов, их руководителей, включая решения вышестоящего государственного органа либо государственного органа, в котором гражданский служащий замещает должность гражданской службы, если это не входит в его должностные обязанности". Если ты это положение нарушил, то ты должен быть уволен. Сама формулировка этого закона, на мой взгляд, ужасающая. Запрещено, допустим, говорить: "Как я счастлив, что вышел такой закон, который расширяет мои права!" А уж если ты сказал "хотелось бы, чтобы этот закон был пожестче", тебя вообще надо увольнять. Это что такое? Для кого такой закон о государственной гражданской службе – для современного общества или для покорного стада?
- И именно на основании этой нормы Сергей Нарышкин потребовал вашего увольнения?
- Он, как я понимаю, ничего не требовал, просто сказал, что я нарушил закон. И Валерий Дмитриевич передал мне суть их беседы. Я никогда бы не предавал огласке частный разговор с председателем КС. Но в данном случае - убежден - речь идет об общественной проблеме. Я спросил у Зорькина: "А что, вы считаете, это не входит в мои должностные обязанности?" В ответ на это я услышал, что вызываю недовольство не только Нарышкина, но и целого ряда судей Конституционного суда! Им тоже не нравится, что советник Конституционного суда посмел критиковать некий законопроект.
Я не стал ждать момента, когда мне впрямую скажут: "Мы вас должны уволить". Я сказал, что в этой ситуации подаю заявление и ухожу по собственному желанию. Потому что в такой обстановке я работать не хочу. Я не хочу работать с такими судьями, я не хочу работать с таким председателем Конституционного суда, который не мог ответить господину Нарышкину, что в мои функциональные обязанности критика законопроектов входит.
- Ваш случай похож на увольнение судьи Конституционного суда Кононова?
- Это разные истории. Я не судья Конституционного суда. В своих интервью господин Кононов подверг сомнениям принятые решения Конституционного суда. Он в недопустимой форме высказался в отношении руководителей страны. И ему его коллеги-судьи на пленуме Конституционного суда выразили недоверие.
Нельзя сравнивать меня, юриста-эксперта, и конституционного судью. В Конституционном суде работают советники совершенно разных убеждений, разных правовых позиций. Допустим, с Тамарой Георгиевной Морщаковой мы придерживаемся несхожих идеологических взглядов, у нас несовпадающие концептуальные подходы, но я всегда уважал ее позицию, а она - мою. И это очень хорошо, что в Конституционном суде всегда были представители совершенно разных идеологических и правовых школ и направлений. И только это позволяло принимать верные решения.
- Но в этом случае речь не идет об идеологических разногласиях?
- В этой ситуации речь идет о том, что может быть нанесен колоссальный экономический и политический вред стране. Я об этом говорил и буду говорить. И никто мне рот не заткнет.