Ирина Лагунина: В вашингтонском Институте Брукингса состоялась презентация новой книги известного политического обозревателя Дэвида Брукса "Общественное животное". Она посвящена не политическим, а психологическим проблемам: автор видит причину политических неудач Америки в недооценке иррациональных, подсознательных факторов. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Дэвид Брукс – колумнист газеты "Нью-Йорк таймс" и телекомпании PBS News, но это далеко не полное описание его места в интеллектуальной жизни Америки. Он один из самых авторитетных политических мыслителей страны, отличающийся независимостью суждений. Его новая книга удивила и коллег, и публику. Брукс ставит под сомнение рационализм западной цивилизации, господствующий со времен французского Просвещения. Он утверждает, что наши решения – и частные, и политические – определяются не столько разумом, сколько эмоциями.
Дэвид Брукс: Все началось с совета, который дал мне Роберт Новак, когда я получил свою нынешнюю работу. Совет заключался в том, чтобы беседовать с тремя политиками ежедневно. Я не всегда делал это, но старался, и благодаря такому количеству контактов я понял, что политики – эмоционально ущербные люди. Они страдают хроническим недержанием речи до такой степени, что доводят сами себя до исступления. Но что у них действительно есть – это бесподобные навыки общения.
Владимир Абаринов: Дэвид Брукс собрал обширный материал о современном понимании работы головного мозга, механизме принятия решений и о способах взаимодействия человека с другими людьми.
Дэвид Брукс: Всего две недели назад я был в Национальном институте здоровья, встречался с нейробиологом, который показал мне видеозапись девочки с синдромом Вильямса. Со стороны это выглядело как аутизм наоборот – страдающий этим синдромом интересуется только взаимодействием с другими. Полуторагодовалая девочка находилась в одной комнате с 12-летним мальчиком, который брал в руки различные предметы и жонглировал ими, но она не проявляла ни малейшего интереса к предметам. Она хотела только смотреть в его глаза. У нее не было страха общения. Она стояла перед ним и просто смотрела ему в глаза. И я подумал: именно так вел себя каждый сенатор, с которым я общался. И вот эти социально искушенные существа начинают принимать политические решения и соскакивают в совершенно другой тип мышления, в котором нет ничего человеческого.
Владимир Абаринов: Рационализм в его классическом понимании, полагает Брукс, исчерпал себя. Человек далеко не всегда ведет себя рационально. Более того: эмоции важнее разума, а человек существует только в общении с себе подобными.
Дэвид Брукс: Я освещал события в Советском Союзе. И меня поражало, что мы посылаем туда команды экономистов с планами приватизации и создания конвертируемой валюты, но чего стране действительно не хватало – это общественного доверия, а мы не придавали этому значения. В Ирак мы послали войска. Думаю, наши лидеры не придавали значения психологическим и культурным реалиям страны. У нас была финансовая система, исходящая из предпосылки, что участники рынка ведут себя более или менее рационально, что они преследуют собственные интересы и не наделают глупостей в массовом порядке. Последние 30 лет я писал про школьную реформу. Почти все это время мы занимались бюрократической реорганизацией школ и избегали самой главной проблемы – взаимоотношений учителя и ученика. Потому что если только произнесешь на слушании в Конгрессе слово "любовь", на тебя посмотрят как на Опру Уинфри, нам неловко использовать такой язык. Возникает вопрос: почему наши политики проявляют замечательную способность к общению во время избирательной кампании, но теряют ее как только начинают работать в правительстве? И в конечном счете я пришел к выводу, что дело не только в политике, что это более глубокое искривление нашей культуры. Столетиями мы смотрели на себя как на внутренне разделенные существа, у которых разум существует отдельно от эмоций, и общество развивается в направлении подавления страстей разумом.
Владимир Абаринов: Чтобы сделать свою книгу более занимательной и проиллюстрировать свои выводы, Дэвид Брукс придумал типичную супружескую пару – Гарольда и Эрика – и провел ее через все жизненные перипетии вплоть до смерти Гарольда. Главное содержание жизни миллионов таких же американских пар – погоня за результатом. Так устроено американское общество: если хочешь добиться успеха, ты должен постоянно предъявлять свидетельства своих достижений – призы, дипломы, академические баллы. Дэвид Брук описывает этот образ жизни не без сарказма.
Дэвид Брукс: Если приедете к нам в Бетесду к начальной школе в три часа дня, то увидите выходящих с уроков третьеклассников с ранцами весом в 35 килограммов - мы нагрузили их ради высокой успеваемости. К школе подъезжают автомобили – у нас в Бетесде это обычно Саабы, Ауди и Вольво. Из машин выходят мамы, сделавшие в высшей степени успешную карьеру и взявшие паузу, чтобы довести своих детей до Гарварда. Мамы эти весят меньше своих детей. Они оказались в мире, где дети должны постоянно соревноваться друг с другом, зарабатывать очки, и оказалось, что они не могут вырваться из этого мира, даже если чувствуют себя в нем неудобно. Жизнь превращается в погоню за достижениями: частная школа, игра на гобое, спортивные тренировки. Сегодняшние дети растут под гораздо более жестким контролем, чем 30-40 лет назад. Это что-то вроде революции в воспитании. Потом они поступают в колледж. Их менталитет настроен на постоянный подсчет академических баллов – что мне нужно, чтобы догнать и перегнать? Они становятся юными американскими трудоголиками. Потом они заканчивают колледж и некоторые из них добиваются успеха, заводят летний дом в Аспене. В среднем возрасте они выглядят впечатляюще. Они сделали кое-какие деньги. Они элегантные, стройные, красивые, состоят в браке с такими же красивыми людьми и производят на свет генетическое чудо: их бабушки выглядели как Гертруда Стайн, а внучки все как на подбор – как Халли Берри. Но, опять-таки, давление таково, что они должны гнаться за карьерой и, время от времени, за здоровьем. Мужчины бегают, катаются на велосипеде и укрепляют главным образом свои нижние конечности, а женщины хотят носить платья без рукавов и потому занимаются отжиманиями, так что способны крошить камни голыми руками. Они стареют; быть может, у них так и не появилась своя собственная жизненная философия, но зато во всем прочем они преуспели и в конце концов решают, что никогда не умрут. В 90 лет они глотают как ириски препараты для лечения эректильной дисфункции, они усыхают, заводят себе персонального тренера. Они по-прежнему бегают и карабкаются на горы с выражением мрачной решимости на лицах.
Владимир Абаринов: На эмоциональном уровне взаимодействуют с обществом и политики, хотя не всегда сознают это. Им кажется, что выборы выигрывает или проигрывает их программа. На самом деле, утверждает Брукс, избиратель сначала принимает решение в пользу кандидата, а уж затем одобряет его программу.
- Не могли бы вы, поскольку вы пишете политическую колонку и много говорите о политике, – рассказать больше о взаимодействии разума и эмоций при принятии политических решений? Потому что я думаю, что существует страх, что нашу политику определяет что-то еще помимо разума, а вы, похоже, придаете большое значение нерациональным мотивам политических решений.
Дэвид Брукс: Есть много экспериментальных способов продемонстрировать эффективность бессознательных процессов. Вот один из опытов, проведенный в Принстонском университете. Людям в течение секунды давали посмотреть на фотографии двух соперничающих кандидатов и потом спрашивали: кто выиграет выборы? Кто производит на вас впечатление более компетентного кандидата? И оказалось, что люди угадывали победителя в 70 процентах случаев – посмотрев на лица всего секунду. Тот же эксперимент проводился в Мексике, Аргентине и Грузии – там показывали те же самые лица, те же самые фотографии, и результат был точно такой же. То есть в нашем сознании есть некий шаблон компетентности. Другой экспериментатор показывал людям 10-минутные видеоролики с включенным звуком и с отключенным и тоже просил угадать победителя. Те, кто смотрел ролики без звука, угадывали лучше. Но мой собственный взгляд на политику состоит в том, что наши мнения и наши симпатии в отношении той или иной партии основаны не на том, чей план реформы здравоохранения лучше. Мы смотрим на кандидатов и спрашиваем себя: кто из них похож на нас? Это вопрос социальной идентичности. А уж потом, когда мы идентифицировали себя с партией, мы принимаем ее философию.
Владимир Абаринов: Но есть в человеческом поведении стимулы, в которых трудно отделить рациональное от иррационального.
- Ну а что вы скажете о власти? Похоже, она ускользнула из вашего анализа, хотя жажда власти дает себя знать сплошь и рядом, и вся она построена на взаимоотношениях. Иногда мне кажется, что вы поддались легкомыслию той самой верхушки общества, которую только что так блестяще высмеяли.
Дэвид Брукс: Вы меня хорошо поддели. Все-таки не так уж поддался. Существует школа этики во главе с Джонатаном Хайдом. Они называют себя интуитивистами. Они считают, что моральные нормы присущи нам изначально. Мы не приходим к логическим выводам на основе наших принципов. Мораль больше похожа на органы чувств или эстетические вкусы. Мы видим что-то, и это что-то вызывает у нас немедленную моральную реакцию. Двухлетнему ребенку не надо объяснять, что такое справедливость – он и так знает. Одно из таких интуитивных побуждений – это жажда власти и реакция на проявления власти. И то, и другое может иметь и позитивный, и чудовищно грубый, жестокий эффект.
Владимир Абаринов: Какие же выводы должен сделать для себя читатель? Поможет ли ему книга Брукса обрести счастье?
- Не могли бы вы сказать несколько слов о том, как все эти отвлеченные материи соотносятся с чувствами личного удовлетворения и счастья, когда человек ростом в 190 см, зарабатывающий 176 тысяч долларов в год, несчастнее того, кто на 30 см ниже ростом и зарабатывает на 100 тысяч меньше?
Дэвид Брукс: Ну во-первых, быть общественным животным не значит быть стадным животным. Некоторые заводят самые глубокие отношения с людьми, умершими сотни лет назад. Они читают написанные ими книги, слушают сочиненную ими музыку, смотрят на созданные ими полотна, и это взаимопроникновение может быть таким же сильным, как между живыми. Что касается счастья, то, говоря коротко, отношения между деньгами и счастьем хорошие, но между дружбой и счастьем - превосходные. Чем больше друзей, тем лучше. Есть такое исследование, целью которого было выяснить, какое ежедневное занятие способствует ощущению счастья в наибольшей мере. И оказалось, что это ужин с друзьями в ресторане. А самое неблагоприятное – это когда едешь один в машине.
Владимир Абаринов: Еще до выхода в свет книги Брукса отрывки из нее публиковались в журнале "Нью-Йоркер" и сразу же вызвали острую полемику. Большинство рецензентов высказались о книге негативно. Западная культура привыкла уважать разум, а на эмоции смотреть как на помеху. Но Брукс не теряет надежды, что его аргументы будут услышаны: ведь он говорит не о том, что эмоции должны вытеснить разум, а о том, что наше поведение – синтез разумного и иррационального, и не надо бояться собственных чувств и страстей.
Владимир Абаринов: Дэвид Брукс – колумнист газеты "Нью-Йорк таймс" и телекомпании PBS News, но это далеко не полное описание его места в интеллектуальной жизни Америки. Он один из самых авторитетных политических мыслителей страны, отличающийся независимостью суждений. Его новая книга удивила и коллег, и публику. Брукс ставит под сомнение рационализм западной цивилизации, господствующий со времен французского Просвещения. Он утверждает, что наши решения – и частные, и политические – определяются не столько разумом, сколько эмоциями.
Дэвид Брукс: Все началось с совета, который дал мне Роберт Новак, когда я получил свою нынешнюю работу. Совет заключался в том, чтобы беседовать с тремя политиками ежедневно. Я не всегда делал это, но старался, и благодаря такому количеству контактов я понял, что политики – эмоционально ущербные люди. Они страдают хроническим недержанием речи до такой степени, что доводят сами себя до исступления. Но что у них действительно есть – это бесподобные навыки общения.
Владимир Абаринов: Дэвид Брукс собрал обширный материал о современном понимании работы головного мозга, механизме принятия решений и о способах взаимодействия человека с другими людьми.
Дэвид Брукс: Всего две недели назад я был в Национальном институте здоровья, встречался с нейробиологом, который показал мне видеозапись девочки с синдромом Вильямса. Со стороны это выглядело как аутизм наоборот – страдающий этим синдромом интересуется только взаимодействием с другими. Полуторагодовалая девочка находилась в одной комнате с 12-летним мальчиком, который брал в руки различные предметы и жонглировал ими, но она не проявляла ни малейшего интереса к предметам. Она хотела только смотреть в его глаза. У нее не было страха общения. Она стояла перед ним и просто смотрела ему в глаза. И я подумал: именно так вел себя каждый сенатор, с которым я общался. И вот эти социально искушенные существа начинают принимать политические решения и соскакивают в совершенно другой тип мышления, в котором нет ничего человеческого.
Владимир Абаринов: Рационализм в его классическом понимании, полагает Брукс, исчерпал себя. Человек далеко не всегда ведет себя рационально. Более того: эмоции важнее разума, а человек существует только в общении с себе подобными.
Дэвид Брукс: Я освещал события в Советском Союзе. И меня поражало, что мы посылаем туда команды экономистов с планами приватизации и создания конвертируемой валюты, но чего стране действительно не хватало – это общественного доверия, а мы не придавали этому значения. В Ирак мы послали войска. Думаю, наши лидеры не придавали значения психологическим и культурным реалиям страны. У нас была финансовая система, исходящая из предпосылки, что участники рынка ведут себя более или менее рационально, что они преследуют собственные интересы и не наделают глупостей в массовом порядке. Последние 30 лет я писал про школьную реформу. Почти все это время мы занимались бюрократической реорганизацией школ и избегали самой главной проблемы – взаимоотношений учителя и ученика. Потому что если только произнесешь на слушании в Конгрессе слово "любовь", на тебя посмотрят как на Опру Уинфри, нам неловко использовать такой язык. Возникает вопрос: почему наши политики проявляют замечательную способность к общению во время избирательной кампании, но теряют ее как только начинают работать в правительстве? И в конечном счете я пришел к выводу, что дело не только в политике, что это более глубокое искривление нашей культуры. Столетиями мы смотрели на себя как на внутренне разделенные существа, у которых разум существует отдельно от эмоций, и общество развивается в направлении подавления страстей разумом.
Владимир Абаринов: Чтобы сделать свою книгу более занимательной и проиллюстрировать свои выводы, Дэвид Брукс придумал типичную супружескую пару – Гарольда и Эрика – и провел ее через все жизненные перипетии вплоть до смерти Гарольда. Главное содержание жизни миллионов таких же американских пар – погоня за результатом. Так устроено американское общество: если хочешь добиться успеха, ты должен постоянно предъявлять свидетельства своих достижений – призы, дипломы, академические баллы. Дэвид Брук описывает этот образ жизни не без сарказма.
Дэвид Брукс: Если приедете к нам в Бетесду к начальной школе в три часа дня, то увидите выходящих с уроков третьеклассников с ранцами весом в 35 килограммов - мы нагрузили их ради высокой успеваемости. К школе подъезжают автомобили – у нас в Бетесде это обычно Саабы, Ауди и Вольво. Из машин выходят мамы, сделавшие в высшей степени успешную карьеру и взявшие паузу, чтобы довести своих детей до Гарварда. Мамы эти весят меньше своих детей. Они оказались в мире, где дети должны постоянно соревноваться друг с другом, зарабатывать очки, и оказалось, что они не могут вырваться из этого мира, даже если чувствуют себя в нем неудобно. Жизнь превращается в погоню за достижениями: частная школа, игра на гобое, спортивные тренировки. Сегодняшние дети растут под гораздо более жестким контролем, чем 30-40 лет назад. Это что-то вроде революции в воспитании. Потом они поступают в колледж. Их менталитет настроен на постоянный подсчет академических баллов – что мне нужно, чтобы догнать и перегнать? Они становятся юными американскими трудоголиками. Потом они заканчивают колледж и некоторые из них добиваются успеха, заводят летний дом в Аспене. В среднем возрасте они выглядят впечатляюще. Они сделали кое-какие деньги. Они элегантные, стройные, красивые, состоят в браке с такими же красивыми людьми и производят на свет генетическое чудо: их бабушки выглядели как Гертруда Стайн, а внучки все как на подбор – как Халли Берри. Но, опять-таки, давление таково, что они должны гнаться за карьерой и, время от времени, за здоровьем. Мужчины бегают, катаются на велосипеде и укрепляют главным образом свои нижние конечности, а женщины хотят носить платья без рукавов и потому занимаются отжиманиями, так что способны крошить камни голыми руками. Они стареют; быть может, у них так и не появилась своя собственная жизненная философия, но зато во всем прочем они преуспели и в конце концов решают, что никогда не умрут. В 90 лет они глотают как ириски препараты для лечения эректильной дисфункции, они усыхают, заводят себе персонального тренера. Они по-прежнему бегают и карабкаются на горы с выражением мрачной решимости на лицах.
Владимир Абаринов: На эмоциональном уровне взаимодействуют с обществом и политики, хотя не всегда сознают это. Им кажется, что выборы выигрывает или проигрывает их программа. На самом деле, утверждает Брукс, избиратель сначала принимает решение в пользу кандидата, а уж затем одобряет его программу.
- Не могли бы вы, поскольку вы пишете политическую колонку и много говорите о политике, – рассказать больше о взаимодействии разума и эмоций при принятии политических решений? Потому что я думаю, что существует страх, что нашу политику определяет что-то еще помимо разума, а вы, похоже, придаете большое значение нерациональным мотивам политических решений.
Дэвид Брукс: Есть много экспериментальных способов продемонстрировать эффективность бессознательных процессов. Вот один из опытов, проведенный в Принстонском университете. Людям в течение секунды давали посмотреть на фотографии двух соперничающих кандидатов и потом спрашивали: кто выиграет выборы? Кто производит на вас впечатление более компетентного кандидата? И оказалось, что люди угадывали победителя в 70 процентах случаев – посмотрев на лица всего секунду. Тот же эксперимент проводился в Мексике, Аргентине и Грузии – там показывали те же самые лица, те же самые фотографии, и результат был точно такой же. То есть в нашем сознании есть некий шаблон компетентности. Другой экспериментатор показывал людям 10-минутные видеоролики с включенным звуком и с отключенным и тоже просил угадать победителя. Те, кто смотрел ролики без звука, угадывали лучше. Но мой собственный взгляд на политику состоит в том, что наши мнения и наши симпатии в отношении той или иной партии основаны не на том, чей план реформы здравоохранения лучше. Мы смотрим на кандидатов и спрашиваем себя: кто из них похож на нас? Это вопрос социальной идентичности. А уж потом, когда мы идентифицировали себя с партией, мы принимаем ее философию.
Владимир Абаринов: Но есть в человеческом поведении стимулы, в которых трудно отделить рациональное от иррационального.
- Ну а что вы скажете о власти? Похоже, она ускользнула из вашего анализа, хотя жажда власти дает себя знать сплошь и рядом, и вся она построена на взаимоотношениях. Иногда мне кажется, что вы поддались легкомыслию той самой верхушки общества, которую только что так блестяще высмеяли.
Дэвид Брукс: Вы меня хорошо поддели. Все-таки не так уж поддался. Существует школа этики во главе с Джонатаном Хайдом. Они называют себя интуитивистами. Они считают, что моральные нормы присущи нам изначально. Мы не приходим к логическим выводам на основе наших принципов. Мораль больше похожа на органы чувств или эстетические вкусы. Мы видим что-то, и это что-то вызывает у нас немедленную моральную реакцию. Двухлетнему ребенку не надо объяснять, что такое справедливость – он и так знает. Одно из таких интуитивных побуждений – это жажда власти и реакция на проявления власти. И то, и другое может иметь и позитивный, и чудовищно грубый, жестокий эффект.
Владимир Абаринов: Какие же выводы должен сделать для себя читатель? Поможет ли ему книга Брукса обрести счастье?
- Не могли бы вы сказать несколько слов о том, как все эти отвлеченные материи соотносятся с чувствами личного удовлетворения и счастья, когда человек ростом в 190 см, зарабатывающий 176 тысяч долларов в год, несчастнее того, кто на 30 см ниже ростом и зарабатывает на 100 тысяч меньше?
Дэвид Брукс: Ну во-первых, быть общественным животным не значит быть стадным животным. Некоторые заводят самые глубокие отношения с людьми, умершими сотни лет назад. Они читают написанные ими книги, слушают сочиненную ими музыку, смотрят на созданные ими полотна, и это взаимопроникновение может быть таким же сильным, как между живыми. Что касается счастья, то, говоря коротко, отношения между деньгами и счастьем хорошие, но между дружбой и счастьем - превосходные. Чем больше друзей, тем лучше. Есть такое исследование, целью которого было выяснить, какое ежедневное занятие способствует ощущению счастья в наибольшей мере. И оказалось, что это ужин с друзьями в ресторане. А самое неблагоприятное – это когда едешь один в машине.
Владимир Абаринов: Еще до выхода в свет книги Брукса отрывки из нее публиковались в журнале "Нью-Йоркер" и сразу же вызвали острую полемику. Большинство рецензентов высказались о книге негативно. Западная культура привыкла уважать разум, а на эмоции смотреть как на помеху. Но Брукс не теряет надежды, что его аргументы будут услышаны: ведь он говорит не о том, что эмоции должны вытеснить разум, а о том, что наше поведение – синтез разумного и иррационального, и не надо бояться собственных чувств и страстей.