Фонд «Общественное мнение» регулярно замеряет уровень протестных настроений в России. По его данным, в последнее время все большее количество людей выражают готовность участвовать в митингах и демонстрациях. О результатах массовых опросов населения рассказала РС Лариса Паутова, доктор социологии, директор проектов «ФОМ-Терри».
Лариса Паутова: Можно заметить упорную восходящую кривую протестных настроений, начиная с конца прошлого года, когда произошли события на Манежке, такого бурного протестных настроений социологи не фиксировали. Однако, начиная с конца января социологи стали отмечать большую долю людей, которые, во-первых, замечают вокруг себя недовольство людей, желание каким-то образом выразить свое недовольство и участвовать в акциях протеста. Таковых сейчас чуть более трети, от 37 до 47%, начиная с февраля, заканчивая апрелем. Другая, еще более может быть тревожная цифра – это повышенная доля людей, которые испытывают недовольство и готовность участвовать в акциях протеста. Таковых сейчас так же чуть более трети, 39% в апреле, максимальная доля была зафиксирована в феврале – 45%. Я хочу обратить внимание – это только заявительная установка, не факт, что эти люди выйдут на акции протеста. Далее социологи упорно спрашивают: а если завтра, в ближайшее воскресенье пройдут митинг, демонстрации, акции протеста, вы примите или не примите в них участие? 21%, то есть примерно каждый пятый, каждый четвертый готов продемонстрировать такой вид поведения.
Вероника Боде: Скажите, а это политический протест или какой-то другой? Чем собственно недовольны люди?
Лариса Паутова: Прямые политические причины занимают четвертое-пятое место. Люди все-таки чаще всего говорят о социальных и экономических проблемах. Это прежде всего рост цен, рост тарифов ЖКХ, безработица, во многом неуверенность в завтрашнем дне. Конечно, мы можем сказать, что за этими проблемами стоят и политические нюансы. Но люди мало идентифицируют эти социальные, экономические проблемы с конкретными политическими фигурами, во всяком случае, пока. И кривая протестных настроений связана с кривой роста цен. Но у определенной части населения мы видим новые настроения – это прежде всего усталость от стабильности. Люди устали от лозунгов стабильности, им хочется обновления, им хочется стабильности и благополучия достойного образа жизни, достойного отношения к себе. Соответственно, на смену идеи стабильности должна придти новая идея. Протестные настроения растут, но это достаточно нормальная практика для многих стран мира. Надо просто впустить эту достаточно стандартную практику социальных протестов в свою жизнь, не бояться активную позицию занимать и искать какие-то пути выхода.
Вероника Боде: О росте протестных настроений в российском обществе свидетельствуют и исследования Центра социально-трудовых прав. Ведущий специалист центра, социолог Петр Бизюков, регулярно отслеживает статистику трудовых протестов, начиная с 2008 года.
Петр Бизюков: За четыре года количество протестов постоянно увеличивается. Мы выделяем общее количество протестов, потому что они не все проходят в форме забастовки, и из них выделяем те, которые проходят с остановками производства. Так вот, в 2008 году это было 93 протеста вообще и 60 забастовок. В 2009 году – это кризисный год – число возросло до 272, почти втрое, 106 забастовок. В 2010 году мы зафиксировали 205 протестов, из них 88 были забастовками. Сейчас идет очень интересная динамика, у меня сейчас данные по 11 году за квартал – 53 протеста зафиксировали мы. По сравнению с прошлыми годами, первый квартал было 17, то есть втрое меньше протестов, в кризисном году 43 протеста мы зафиксировали, в прошлом 41, а в этом году 53.
Вероника Боде: О чем говорят эти цифры?
Петр Бизюков: Смотрите: закончился кризис, некоторое снижение числа протестов в прошлом году так объяснимо, стало полегче жить, вроде мы выходим из кризиса и вдруг нарастает число протестов. Я это связываю только с одним, что кризис ушел, а проблемы остались, которые этот кризис породил. То есть это прежде всего неурегулированность трудовых отношений, они как были проблемными, так и остались. И более 50% причин всех протестов – это банальная невыплата заработной платы.
Вероника Боде: А может так случиться, что протесты по поводу трудовых прав будут перерастать в какие-то акции гражданского неповиновения, в какие-то протесты против власти и так далее?
Петр Бизюков: Именно так и происходит. Междуреченск и Пикалево – это те случаи, когда трудовые конфликты в силу неурегулированности выплеснулись за пределы предприятий и накладываются на другие проблемы, которые существуют в городах.
Вероника Боде: Как вы думаете, будет ли в дальнейшем нарастать такая тенденция?
Петр Бизюков: Большие конфликты вырастают из маленьких. Чем больше этих локальных местных, на первый взгляд незначимых конфликтов, тем больше вероятность появления опять большого конфликта.
Вероника Боде: Считаете ли вы публичные акции протеста эффективным способом борьбы за трудовые права? – с таким вопросом обратилась корреспондент РС Надежда Гладыш к жителям Ижевска.
Чем дальше, тем более очевидно, что это не просто эффективно, а может быть даже единственный способ борьбы. Когда выборов нет, люди во власти все меньше имеют отношения к людям. Если нельзя договариваться с людьми, потому что они живут в другом мире и стараются с нами иметь как можно меньше общего, нужно на них давить в том числе и публичными акциями, может быть другими способами. Что было бы, если бы мы не бурлили в Ижевске?
Я думаю, этот способ может быть не самый эффективный, но лучше, чем ничего. Мне в моей жизни не приходилось видеть такого, чтобы рабочие на улице боролись за свои права.
Я однозначно могу сказать, что они действительно эффективны. На сегодняшний день какие-то изменения со стороны правительства, президента происходят в лучшую сторону, но они далеко недостаточны. Единственный эффективный способ воздействия на власть. События 2009 года, которые происходили в Ижевске, благодаря тому, что люди массово вышли на этот протест, отвоевали многие права.
Эффективность прямо пропорциональна массовости. Потому что понятно, что на 10, 20, даже 50 человек смотрят как на клоунов, а если выходят 200 или 500, тысяча, в зависимости от масштаба конфликта. Мне кажется, это эффективная форма отстаивания своих прав. Единственное, что они должны быть массовыми. Власть нельзя воспринимать как монолит, она не является таковым, она состоит из людей. А у нас любого чиновника как ни поскребешь, оказывается, что он противник существующего строя.
Для того, чтобы называть эти акции эффективными или неэффективными, надо как минимум в этих акциях участвовать. Желательно вести некий анализ того, как акции отражаются на ситуации в стране. Я на такие акции не хожу. Мне кажется, здорово, что люди, у которых одна и та же проблема, могут объединиться на этой акции, поговорить и выработать какие-то решения.
Работа должна вестись комплексно. И массовые мероприятия – это один из способов. Процентов на 30 они могут носить только информационный характер, потому что той массовости, при которой можно достичь определенных целей, сейчас сложно добиться.
Вероника Боде: Политолог Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений, называет ситуацию, сложившуюся в России, парадоксальной.
Борис Кагарлицкий: С одной стороны все социологические замеры свидетельствуют о росте недовольства. Причем это недовольство растет достаточно быстро, в некотором смысле можно говорить, что интенсивность его растет. С другой стороны это не выражается в сколько-нибудь ясном тренде увеличения протестной активности. То есть люди недовольны и недовольны, и точка. Не то, что они куда-то выходят, поднимаются, борются. То есть конкретные акции протеста постоянно происходят. Если взять статистику, то мы увидим очень большое количество акций протеста, но эти акции не являются массовыми. И тут возникает любопытная ситуация, когда люди вроде бы недовольны и даже у них есть возможность протестовать, есть возможность примыкать к тем или иным выступлениям, но они этого не делают. Значит мы находимся на пороге какого-то нового состояния, когда либо эти настроения выплеснутся наружу, но в самом неожиданном варианте, то есть это может быть совершенно не то, чего мы живем, либо мы чего-то не понимаем, есть какие-то скрытые тенденции, которые пока не проявились.
Вероника Боде: А что, на ваш взгляд, мешает развитию протестных движений в России прежде всего?
Борис Кагарлицкий: У меня гипотеза двоякая, то есть есть два аспекта – один социальный, другой социологический. С социологическим все более-менее понятно. Потому что население в России устало от перемен 90-х годов, было ощущение, что перемены могут быть скорее всего только к худшему, что коллективные действия не дают сколько-нибудь позитивного результата, поэтому протестовать бессмысленно, тебя либо подавят, либо если наоборот ты добьешься успеха, то выяснится, что успех оборачивается против тебя самого. Вот такая выучка, такая дрессировка российского населения имела место на протяжение 90-х годов и это продолжает сказываться и на протяжение 2000-х. Это субъективный фактор. Но мне кажется, есть еще, к сожалению, объективный, он гораздо более тяжелый. Он состоит в том, что социальная и социально-культурная структура российского населения очень неопределенна. То есть люди не очень структурированы по общественным группам, они себя не чувствуют частью группы, в обществе слабо развита солидарность, общество очень раздроблено, очень атомизировано. И людям очень трудно собраться вместе для какого-то коллективного дела. Отсюда отсутствие навыков коллективных действий уже в виде социального протеста. Если это удастся преодолеть, то есть людям удастся наладить взаимодействие какое бы то ни было, то их способность протестовать выше.
Вероника Боде: Что вы думаете о перспективах развития протестных движений в России? Будет ли нарастать протест в ближайшее время?
Борис Кагарлицкий: Думаю, что все-таки будет нарастать протест. Первый повод, который, мне кажется, очень явный и который действительно подвел общество на грань серьезных выступлений – это реформа образования в том виде, как ее проводит министерство Фурсенко и соответствующие местные ведомства. И вторая сфера – это социалка в более широком смысле, прежде всего тарифы ЖКХ, но это и многие другие аспекты нашего быта. Не очень понятно, где взорвется, но ощущение такое, что рано или поздно рванет, это может быть транспортные тарифы, это могут быть тарифы ЖКХ, это могут быть случайные обстоятельства вроде судьбы какой-то конкретной больницы или какого-то конкретного музея, которые тоже сейчас фактически лишаются финансирования. Но это, мне кажется, возможный источник социального протеста.
Лариса Паутова: Можно заметить упорную восходящую кривую протестных настроений, начиная с конца прошлого года, когда произошли события на Манежке, такого бурного протестных настроений социологи не фиксировали. Однако, начиная с конца января социологи стали отмечать большую долю людей, которые, во-первых, замечают вокруг себя недовольство людей, желание каким-то образом выразить свое недовольство и участвовать в акциях протеста. Таковых сейчас чуть более трети, от 37 до 47%, начиная с февраля, заканчивая апрелем. Другая, еще более может быть тревожная цифра – это повышенная доля людей, которые испытывают недовольство и готовность участвовать в акциях протеста. Таковых сейчас так же чуть более трети, 39% в апреле, максимальная доля была зафиксирована в феврале – 45%. Я хочу обратить внимание – это только заявительная установка, не факт, что эти люди выйдут на акции протеста. Далее социологи упорно спрашивают: а если завтра, в ближайшее воскресенье пройдут митинг, демонстрации, акции протеста, вы примите или не примите в них участие? 21%, то есть примерно каждый пятый, каждый четвертый готов продемонстрировать такой вид поведения.
Вероника Боде: Скажите, а это политический протест или какой-то другой? Чем собственно недовольны люди?
Лариса Паутова: Прямые политические причины занимают четвертое-пятое место. Люди все-таки чаще всего говорят о социальных и экономических проблемах. Это прежде всего рост цен, рост тарифов ЖКХ, безработица, во многом неуверенность в завтрашнем дне. Конечно, мы можем сказать, что за этими проблемами стоят и политические нюансы. Но люди мало идентифицируют эти социальные, экономические проблемы с конкретными политическими фигурами, во всяком случае, пока. И кривая протестных настроений связана с кривой роста цен. Но у определенной части населения мы видим новые настроения – это прежде всего усталость от стабильности. Люди устали от лозунгов стабильности, им хочется обновления, им хочется стабильности и благополучия достойного образа жизни, достойного отношения к себе. Соответственно, на смену идеи стабильности должна придти новая идея. Протестные настроения растут, но это достаточно нормальная практика для многих стран мира. Надо просто впустить эту достаточно стандартную практику социальных протестов в свою жизнь, не бояться активную позицию занимать и искать какие-то пути выхода.
Вероника Боде: О росте протестных настроений в российском обществе свидетельствуют и исследования Центра социально-трудовых прав. Ведущий специалист центра, социолог Петр Бизюков, регулярно отслеживает статистику трудовых протестов, начиная с 2008 года.
Петр Бизюков: За четыре года количество протестов постоянно увеличивается. Мы выделяем общее количество протестов, потому что они не все проходят в форме забастовки, и из них выделяем те, которые проходят с остановками производства. Так вот, в 2008 году это было 93 протеста вообще и 60 забастовок. В 2009 году – это кризисный год – число возросло до 272, почти втрое, 106 забастовок. В 2010 году мы зафиксировали 205 протестов, из них 88 были забастовками. Сейчас идет очень интересная динамика, у меня сейчас данные по 11 году за квартал – 53 протеста зафиксировали мы. По сравнению с прошлыми годами, первый квартал было 17, то есть втрое меньше протестов, в кризисном году 43 протеста мы зафиксировали, в прошлом 41, а в этом году 53.
Вероника Боде: О чем говорят эти цифры?
Петр Бизюков: Смотрите: закончился кризис, некоторое снижение числа протестов в прошлом году так объяснимо, стало полегче жить, вроде мы выходим из кризиса и вдруг нарастает число протестов. Я это связываю только с одним, что кризис ушел, а проблемы остались, которые этот кризис породил. То есть это прежде всего неурегулированность трудовых отношений, они как были проблемными, так и остались. И более 50% причин всех протестов – это банальная невыплата заработной платы.
Вероника Боде: А может так случиться, что протесты по поводу трудовых прав будут перерастать в какие-то акции гражданского неповиновения, в какие-то протесты против власти и так далее?
Петр Бизюков: Именно так и происходит. Междуреченск и Пикалево – это те случаи, когда трудовые конфликты в силу неурегулированности выплеснулись за пределы предприятий и накладываются на другие проблемы, которые существуют в городах.
Вероника Боде: Как вы думаете, будет ли в дальнейшем нарастать такая тенденция?
Петр Бизюков: Большие конфликты вырастают из маленьких. Чем больше этих локальных местных, на первый взгляд незначимых конфликтов, тем больше вероятность появления опять большого конфликта.
Вероника Боде: Считаете ли вы публичные акции протеста эффективным способом борьбы за трудовые права? – с таким вопросом обратилась корреспондент РС Надежда Гладыш к жителям Ижевска.
Чем дальше, тем более очевидно, что это не просто эффективно, а может быть даже единственный способ борьбы. Когда выборов нет, люди во власти все меньше имеют отношения к людям. Если нельзя договариваться с людьми, потому что они живут в другом мире и стараются с нами иметь как можно меньше общего, нужно на них давить в том числе и публичными акциями, может быть другими способами. Что было бы, если бы мы не бурлили в Ижевске?
Я думаю, этот способ может быть не самый эффективный, но лучше, чем ничего. Мне в моей жизни не приходилось видеть такого, чтобы рабочие на улице боролись за свои права.
Я однозначно могу сказать, что они действительно эффективны. На сегодняшний день какие-то изменения со стороны правительства, президента происходят в лучшую сторону, но они далеко недостаточны. Единственный эффективный способ воздействия на власть. События 2009 года, которые происходили в Ижевске, благодаря тому, что люди массово вышли на этот протест, отвоевали многие права.
Эффективность прямо пропорциональна массовости. Потому что понятно, что на 10, 20, даже 50 человек смотрят как на клоунов, а если выходят 200 или 500, тысяча, в зависимости от масштаба конфликта. Мне кажется, это эффективная форма отстаивания своих прав. Единственное, что они должны быть массовыми. Власть нельзя воспринимать как монолит, она не является таковым, она состоит из людей. А у нас любого чиновника как ни поскребешь, оказывается, что он противник существующего строя.
Для того, чтобы называть эти акции эффективными или неэффективными, надо как минимум в этих акциях участвовать. Желательно вести некий анализ того, как акции отражаются на ситуации в стране. Я на такие акции не хожу. Мне кажется, здорово, что люди, у которых одна и та же проблема, могут объединиться на этой акции, поговорить и выработать какие-то решения.
Работа должна вестись комплексно. И массовые мероприятия – это один из способов. Процентов на 30 они могут носить только информационный характер, потому что той массовости, при которой можно достичь определенных целей, сейчас сложно добиться.
Вероника Боде: Политолог Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений, называет ситуацию, сложившуюся в России, парадоксальной.
Борис Кагарлицкий: С одной стороны все социологические замеры свидетельствуют о росте недовольства. Причем это недовольство растет достаточно быстро, в некотором смысле можно говорить, что интенсивность его растет. С другой стороны это не выражается в сколько-нибудь ясном тренде увеличения протестной активности. То есть люди недовольны и недовольны, и точка. Не то, что они куда-то выходят, поднимаются, борются. То есть конкретные акции протеста постоянно происходят. Если взять статистику, то мы увидим очень большое количество акций протеста, но эти акции не являются массовыми. И тут возникает любопытная ситуация, когда люди вроде бы недовольны и даже у них есть возможность протестовать, есть возможность примыкать к тем или иным выступлениям, но они этого не делают. Значит мы находимся на пороге какого-то нового состояния, когда либо эти настроения выплеснутся наружу, но в самом неожиданном варианте, то есть это может быть совершенно не то, чего мы живем, либо мы чего-то не понимаем, есть какие-то скрытые тенденции, которые пока не проявились.
Вероника Боде: А что, на ваш взгляд, мешает развитию протестных движений в России прежде всего?
Борис Кагарлицкий: У меня гипотеза двоякая, то есть есть два аспекта – один социальный, другой социологический. С социологическим все более-менее понятно. Потому что население в России устало от перемен 90-х годов, было ощущение, что перемены могут быть скорее всего только к худшему, что коллективные действия не дают сколько-нибудь позитивного результата, поэтому протестовать бессмысленно, тебя либо подавят, либо если наоборот ты добьешься успеха, то выяснится, что успех оборачивается против тебя самого. Вот такая выучка, такая дрессировка российского населения имела место на протяжение 90-х годов и это продолжает сказываться и на протяжение 2000-х. Это субъективный фактор. Но мне кажется, есть еще, к сожалению, объективный, он гораздо более тяжелый. Он состоит в том, что социальная и социально-культурная структура российского населения очень неопределенна. То есть люди не очень структурированы по общественным группам, они себя не чувствуют частью группы, в обществе слабо развита солидарность, общество очень раздроблено, очень атомизировано. И людям очень трудно собраться вместе для какого-то коллективного дела. Отсюда отсутствие навыков коллективных действий уже в виде социального протеста. Если это удастся преодолеть, то есть людям удастся наладить взаимодействие какое бы то ни было, то их способность протестовать выше.
Вероника Боде: Что вы думаете о перспективах развития протестных движений в России? Будет ли нарастать протест в ближайшее время?
Борис Кагарлицкий: Думаю, что все-таки будет нарастать протест. Первый повод, который, мне кажется, очень явный и который действительно подвел общество на грань серьезных выступлений – это реформа образования в том виде, как ее проводит министерство Фурсенко и соответствующие местные ведомства. И вторая сфера – это социалка в более широком смысле, прежде всего тарифы ЖКХ, но это и многие другие аспекты нашего быта. Не очень понятно, где взорвется, но ощущение такое, что рано или поздно рванет, это может быть транспортные тарифы, это могут быть тарифы ЖКХ, это могут быть случайные обстоятельства вроде судьбы какой-то конкретной больницы или какого-то конкретного музея, которые тоже сейчас фактически лишаются финансирования. Но это, мне кажется, возможный источник социального протеста.