Эта заметка посвящена уличной политике. Но не «Войне». А тем эффектам в политическом поле, которые она произвела. Помимо очевидной и заслуженной интеграции в художественной консенсус, членами группы ставились некие цели и прогнозировались эффекты их деятельности, размещенные и в области политического. Правда, не те, о которых без устали говорят участники группы. Градус буйности в народе повышается крайне медленно, возможно, все силы уходят на обсуждения акций группы «Война», и до социального творчества масс дело не доходит.
А вот одна известная партия сигналы заметила и по достоинству оценила форму. Речь не о «содержании» «сообщений», которое - в акциях «Войны» - по принципиальным стратегическим соображениям не стабилизировано, но о самих формах политического языка, которые пошли не в народ, а во власть. Хотя вернее это называть блатным политическим жаргоном, феней.
Словом, в Петербурге, как месте, с которым, вероятно, «Война» уже больше ассоциируется, возникает некая «Группировка перемен» - группа молодых людей, с чем-то якобы активно несогласная и готовая с чем-то якобы бороться самыми инновационными способами, но в пределах так называемого правового поля. Собственно, риторика кремлевской бюрократии здесь сразу же и выдает молодцов-функционеров: кроме «инновационности», фигурируют пресловутые «конструктивность», «позитивность», «активная гражданская позиция» и смежные добродетели. Имеет место такая же стратегическая ставка на вирусное распространение информации об акциях в интернете (и отсутствие официального сайта - тоже своего рода рудимента рунета до социальных сетей) после неких постановок в городском пространстве.
Это событие обозначает важные изменения в грамматике политического языка богоспасаемой Федерации. Если раньше специализировавшиеся на митингах и демонстрациях оппозиционные группы дублировались для равновесия кремлевскими молодежками вроде «наших» или «местных», твердо стоявшими на почве упрочения status quo и в этом смысле откровенными в своей лояльности, то сегодня затребовано нечто более замысловатое и заигрывающее не только с «переменами» - на содержательном уровне (хотя эта шизофреническая смесь «модернизации» и квасного патриотизма в «переменах» тоже просит анализа), но, прежде всего, с «группировками» - на уровне организационном.
До этого «группировки» были только террористов и «Ленинграда». То есть такой жанр чего-то малолегального, без постоянного членства и четких границ. «Война» показала, как могут действовать такие партизанские отряды в российской медийном поле. Кремль (или Смольный, неважно) понял, что лучшего способа запутать Али-Бабу, чем покрыть крестиками все двери, не существует. Поэтому этой марионеточной группировкой в некотором смысле действительно ставится крест на уличном активизме. Уличный активизм во многом держался на непрозрачности его языка для власти, это были крамольные знаки посвященных друг другу, даже если посвященных набиралось довольно много. Но, как правило, именно из-за этого парадокса непрозрачности сообщений для тех, к кому они яростно обращены, активизм и оставался малозаметен и малочитаем для власти. После выведения «Войной» этого языка из политического гетто и нескольких высказываний, сделанных с подлинно русским размахом, он вдруг становится общим местом, доксой. Когда он наконец оказывается окончательно освоен властью, его политическое использование осложняется историей употребления и прибегать к нему становится, так сказать, западло. Если, опять же, пользоваться языком улицы.
Можно долго спорить о степени зависимости и форме отчетности «группировки» перед конкретными властными инстанциями вплоть до отрицания этой связи, но это в принципе не имеет значения. Чтобы делать буржуазное искусство, совершенно необязательно получать деньги из соответствующих рук, достаточно просто руководствоваться «здравым смыслом». Так и здесь, несмотря на то, что лидер – Олег Ведутов – координатор Молодой гвардии "Единой России" по Северо-Западу, все понятно и без этой информации - из самих лозунгов, которыми неумело забито полгорода: Леня в полном соответствии со своим самоназванием аттестируется как ё…тый («зачем же машины портить»), а насчет египетского сценария высказывается уверенность в его непроходимости в российской условиях. Сама Россия, вестимо, призывается туда, где она никак не может оказаться, т.е. вперед, а все остальные, несогласные и неоднозначные – на выход («не нравится в России – катись отсюда», «наркоман, вали из города»). Эту риторику невозможно спутать ни с чем. Это язык официального отделения партии, перенесенный на стены города с применением техники трафарета или граффити - с тем, чтобы сообщения получили оттенок независимости. На деле при синтезе властного высказывания и низовых форм коммуникации появился столь недостававший всем апологиям сворачивания социального государства блатной оттенок. Не могли не быть привлечены и образы, должные автоматически заставлять солидаризироваться с нижеследующим каждого петербуржца (Петр I, «Зенит», даже скользкая тема сосулек, метящая прямо в темечко городской администрации). Акции по инструментализации языка уличного активизма, разумеется, происходят в полном согласии и согласовании с администрацией Василеостровского и других районов Санкт-Петербурга, о чем неосторожно сообщается в жж «группировки».
В одном из подземных переходов Риги на бетонных стенах тоннеля красуются огромные разноцветные граффити, выполненные по заказу муниципалитета профессиональными художниками, чтобы парни и девушки из студенческих общежитий не рисовали здесь что попало. Они больше и не рисовали, своё отношение к этой акции они выразили короткой надписью сделанной чёрной краской «культура граффити изнасилована». Такое же изнасилование произошло и с культурой уличного активизма в 2011 году, что должно заставить уличного активиста не просто стиснуть зубы, сгруппироваться и продолжать в том же духе, соревнуясь в размахе или аутентичности, но перегруппироваться, т.е. детерриторизироваться, обратившись к другим, возможно, менее зрелищным (а теперь еще и хлебным) формам социального протеста.
А вот одна известная партия сигналы заметила и по достоинству оценила форму. Речь не о «содержании» «сообщений», которое - в акциях «Войны» - по принципиальным стратегическим соображениям не стабилизировано, но о самих формах политического языка, которые пошли не в народ, а во власть. Хотя вернее это называть блатным политическим жаргоном, феней.
Словом, в Петербурге, как месте, с которым, вероятно, «Война» уже больше ассоциируется, возникает некая «Группировка перемен» - группа молодых людей, с чем-то якобы активно несогласная и готовая с чем-то якобы бороться самыми инновационными способами, но в пределах так называемого правового поля. Собственно, риторика кремлевской бюрократии здесь сразу же и выдает молодцов-функционеров: кроме «инновационности», фигурируют пресловутые «конструктивность», «позитивность», «активная гражданская позиция» и смежные добродетели. Имеет место такая же стратегическая ставка на вирусное распространение информации об акциях в интернете (и отсутствие официального сайта - тоже своего рода рудимента рунета до социальных сетей) после неких постановок в городском пространстве.
Это событие обозначает важные изменения в грамматике политического языка богоспасаемой Федерации. Если раньше специализировавшиеся на митингах и демонстрациях оппозиционные группы дублировались для равновесия кремлевскими молодежками вроде «наших» или «местных», твердо стоявшими на почве упрочения status quo и в этом смысле откровенными в своей лояльности, то сегодня затребовано нечто более замысловатое и заигрывающее не только с «переменами» - на содержательном уровне (хотя эта шизофреническая смесь «модернизации» и квасного патриотизма в «переменах» тоже просит анализа), но, прежде всего, с «группировками» - на уровне организационном.
До этого «группировки» были только террористов и «Ленинграда». То есть такой жанр чего-то малолегального, без постоянного членства и четких границ. «Война» показала, как могут действовать такие партизанские отряды в российской медийном поле. Кремль (или Смольный, неважно) понял, что лучшего способа запутать Али-Бабу, чем покрыть крестиками все двери, не существует. Поэтому этой марионеточной группировкой в некотором смысле действительно ставится крест на уличном активизме. Уличный активизм во многом держался на непрозрачности его языка для власти, это были крамольные знаки посвященных друг другу, даже если посвященных набиралось довольно много. Но, как правило, именно из-за этого парадокса непрозрачности сообщений для тех, к кому они яростно обращены, активизм и оставался малозаметен и малочитаем для власти. После выведения «Войной» этого языка из политического гетто и нескольких высказываний, сделанных с подлинно русским размахом, он вдруг становится общим местом, доксой. Когда он наконец оказывается окончательно освоен властью, его политическое использование осложняется историей употребления и прибегать к нему становится, так сказать, западло. Если, опять же, пользоваться языком улицы.
Можно долго спорить о степени зависимости и форме отчетности «группировки» перед конкретными властными инстанциями вплоть до отрицания этой связи, но это в принципе не имеет значения. Чтобы делать буржуазное искусство, совершенно необязательно получать деньги из соответствующих рук, достаточно просто руководствоваться «здравым смыслом». Так и здесь, несмотря на то, что лидер – Олег Ведутов – координатор Молодой гвардии "Единой России" по Северо-Западу, все понятно и без этой информации - из самих лозунгов, которыми неумело забито полгорода: Леня в полном соответствии со своим самоназванием аттестируется как ё…тый («зачем же машины портить»), а насчет египетского сценария высказывается уверенность в его непроходимости в российской условиях. Сама Россия, вестимо, призывается туда, где она никак не может оказаться, т.е. вперед, а все остальные, несогласные и неоднозначные – на выход («не нравится в России – катись отсюда», «наркоман, вали из города»). Эту риторику невозможно спутать ни с чем. Это язык официального отделения партии, перенесенный на стены города с применением техники трафарета или граффити - с тем, чтобы сообщения получили оттенок независимости. На деле при синтезе властного высказывания и низовых форм коммуникации появился столь недостававший всем апологиям сворачивания социального государства блатной оттенок. Не могли не быть привлечены и образы, должные автоматически заставлять солидаризироваться с нижеследующим каждого петербуржца (Петр I, «Зенит», даже скользкая тема сосулек, метящая прямо в темечко городской администрации). Акции по инструментализации языка уличного активизма, разумеется, происходят в полном согласии и согласовании с администрацией Василеостровского и других районов Санкт-Петербурга, о чем неосторожно сообщается в жж «группировки».
В одном из подземных переходов Риги на бетонных стенах тоннеля красуются огромные разноцветные граффити, выполненные по заказу муниципалитета профессиональными художниками, чтобы парни и девушки из студенческих общежитий не рисовали здесь что попало. Они больше и не рисовали, своё отношение к этой акции они выразили короткой надписью сделанной чёрной краской «культура граффити изнасилована». Такое же изнасилование произошло и с культурой уличного активизма в 2011 году, что должно заставить уличного активиста не просто стиснуть зубы, сгруппироваться и продолжать в том же духе, соревнуясь в размахе или аутентичности, но перегруппироваться, т.е. детерриторизироваться, обратившись к другим, возможно, менее зрелищным (а теперь еще и хлебным) формам социального протеста.