Один блог Александра Иосифовича

Александр Федута, один из подсудимых по делу о минских событиях 19 декабря

Уходящая неделя принесла серию приговоров белорусским оппозиционерам – участникам президентских выборов в Белоруссии 19 декабря 2010 года и их соратникам. В сетевом дневнике Александра Федуты, 20 мая услышавшего свой приговор, тщательно документирован ход одного из судебных процессов.

Вынужден попросить прощения за то, что из событий недели выбрал лишь одно. Для России – скорее всего – не в первой десятке актуальных. Мой добрый приятель Александр Федута получил приговор Фрунзенского районного суда города Минска: два года условно с испытательным сроком в два года. Для сравнения: бывший кандидат в президенты Белоруссии Андрей Санников - пять лет реального заключения, экс-кандидату Николаю Статкевичу прокуроры требуют все восемь. Но просто так получилось, что именно Федуте удалось записать подробности правосудия по-белорусски. Записать – и в репортажном режиме публиковать в своём блоге.

Александр Федута – журналист, филолог, автор работ по истории русской литературы XIX века и, можно сказать, делатель президентов. Точнее, пока что – одного: Федута в свое время сделал очень многое, чтобы ко власти в Белоруссии пришел молодой политик Александр Лукашенко, и даже стал его самым первым пресс-секретарем. Затем их пути разошлись. Федута стал одним из наиболее последовательных критиков Александра Лукашенко, написал весьма язвительную книгу о нем. А на президентских выборах прошлого года выступил доверенным лицом кандидата Владимира Некляева. После событий на площади Независимости, где произошли столкновения спецназа и сторонников белорусской оппозиции, Федута был арестован и провел более трех с половиной месяцев в следственном изоляторе белорусского КГБ, так называемой "американке". Освобождению Александра Федуты из предварительного заключения предшествовала весьма энергичная кампания, организованная в сети российскими и восточно-европейскими интеллектуалами.

Записи в блоге Александра Федуты расскажут о сути судебных процессов, происходящих в Белоруссии, не меньше – да, пожалуй, и больше, чем любые газетные статьи. Репортаж если не с петлей на шее, то уж точно – со скамьи подсудимых; человеческий документ, весьма высокой пробы. Фрагменты которого, пожалуй, можно давать хоть подряд, хоть вразброс – с минимальными комментариями.

День прошел тяжело.
Закончили изучение дела. Напоследок обвинителю вздумалось пройтись по тем атавизмам "шпионско-заговорщического" сюжета, которые оставались в результате следствия. Почему он это сделал, мне лично непонятно. В результате получился скандал, мне пришлось трижды в течение дня глотать таблетки. История тем более туманная, что в окончательном обвинении этот сюжет не содержится вовсе. Зачем им это нужно?
Заявление Шимборской и 99 других всеевропейски и всемирно известных литераторов судья к делу не приобщила. Как и заявление Евгения Евтушенко.


Вислава Шимборска, польский поэт-нобелиат, выступила в защиту поэта и кандидата Владимира Некляева; подписавшие просили освободить Некляева из-под домашнего ареста. Заявление не приняли потому, что оно оказалось не заверенным нотариально; изящно.

Снова – из дневника процесса Александра Федуты:

Крыша поехала у "дирижеров".
Ну, ладно, -- наши прослушки зачитывать. Но дошли до того, что приложили распечатку прослушки беседы Калякина с Милинкевичем в офисе Милинкевича. Это уже Уотергейт, или еще "совок"?
Из зачитанной прослушки моих телефонных переговоров и оглашенной доверенности Некляева на мое имя следует, что следствие в момент моего ареста ДОСТОВЕРНО ЗНАЛО, ЧТО Я НЕ НАХОДИЛСЯ НА ПЛОЩАДИ, НЕ ГРОМИЛ СТЕКЛА, НЕ ОКАЗЫВАЛ СОПРОТИВЛЕНИЕ МИЛИЦИИ И НЕ ПОКУШАЛСЯ НА ЖИЗНЬ И СВОБОДУ ГРАЖДАН И ИХ ИМУЩЕСТВО. А арестовали меня ночью 20 декабря именно по этому обвинению.
Ладно, если бы были подозрения, что я готовлюсь бежать. Но меня вынимают неглиже из супружеской постели, причем изымают и доверенность на мое имя, свидетельствующую о моей готовности утром идти в суд и прокуратуру отстаивать интересы Некляева!
Изымают паспорт, который до сих пор не вернули и который ПРИЛОЖЕН К ДЕЛУ!!! (То есть, вообще не вернут?)
И, в довершение всего, собираются читать беседу с опером, которую следствие не имело права вообще проводить БЕЗ АДВОКАТА!!!


Детали, детали. Всё в деталях судебного процесса – в том числе и вот это:

Покопались в белье движения "Говори Правду!". Огласили черновик аналитической записки, на основании которой я носился и просил денег у доноров. Его обнаружили на флэшке одного из наших менеджеров. Ну, заодно и инструкции по ЗАКОННОМУ перевозу денег через границу огласили. [Подсудимая] Настя Полаженко все законспектировала, а [экс-кандидат в президенты Белоруссии подсудимый] Рымашевский сказал, что пригласит меня консультантом на следующую кампанию. В общем, открылись перспективы роста.

Как быть Западу? Как реагировать и на жесткие приговоры оппозиционерам, и на условные – косяком пошедшие после переговоров о выделении Белоруссии трехмиллиардного кредита в рамках ЕврАзЭС? В комментариях Александр Федута уверен: "Нужно будет не только выпустить всех, но и доказать на практике, что режим изменился. А времени почти не осталось".

Еще одна деталь, не менее показательная:

На компьютерах нашли документов 20, подготовленных Петром Марцевым, которые он рассылал всем руководителям штаба Некляева. И многое из этого огласили вслух. Какое отношение не принятые нами в исполнение бумажки имеют отношение к делу – особенно после того, как Марцев сам об этом сказал – просто неизвестно. Но я теперь твердо знаю, что если бы у меня в компьютере была биография Ли Харви Освальда, меня бы обвинили в подготовке убийства Дж.Ф.Кеннеди. Ну, а если бы "Война и мир" - то в поджоге Москвы.
В общем, все, написанное Петром Марцевым и Львом Толстым, может быть обращено против Вас.


Ну и, наконец - из последнего слова Александра Федуты на процессе в суде Фрунзенского района города Минска:

Высокий суд!
Три месяца и двадцать дней в СИЗО КГБ – прекрасная возможность многое обдумать. По-другому оцениваешь свободу. Те возможности, которые она открывает. В частности, возможность обнять жену, прочесть газету и съездить на научную конференцию. И если для меня, сорокашестилетнего человека, время, проведенное в СИЗО – большой срок, то для двадцатилетних мальчишек, которым дали по четыре года колонии, – эти четыре года и вовсе – Вечность. И в том, что эти четыре года они получили, есть и моя вина, которую я признаю.
Поэтому когда меня спрашивает следователь, раскаиваюсь ли я, я честно говорил и говорю: да, раскаиваюсь. Раскаиваюсь глубоко и искренне. И в следующий раз я сделаю все, чтобы люди шли на площадь по тротуару.


И так – весь дневник. По сути – о том же, о чем и у другого автора, который еще когда писал: "В карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену… клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером… и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый".

Условный срок с отсрочкой, за политику, в Белоруссии – счастье того же порядка. С поправкой на полвека с лишним, конечно.