Программу ведет Татьяна Валович. В программе принимает участие корреспондент Радио Свобода Татьяна Вольтская. Гости студии - Михаил Эльзон и Елена Сазанская.
Татьяна Валович: В эти дни исполняется 110 лет со дня рождения писателя Михаила Зощенко. Говорю "в эти дни" - потому что, хотя в официальном документе и записано 10 августа, сам Михаил Михайлович и его семья отмечали день рождения 9 августа.
Татьяна Вольтская: Михаил Зощенко родился в семье художника. После окончания гимназии поступил на юридический факультет Петербургского университета, не закончив который, в начале Первой мировой войны ушел добровольцем на фронт. Он был храбрый боец, кавалер пяти орденов, командир батальона. С 1918 года воевал в Красной армии. В мирной жизни Зощенко в поисках заработка сменил много профессий, писать стал с 1920 года. В 1921 году вошел в группу «Серапионовы братья», декларировавшую, что литературы должна быть прежде всего искусством, не подчиняясь общественно-политической злобе дня. В юмористических рассказах Зощенко снова появляется один из самых человечных героев русской литературы - так называемый "маленький человек". Говорит критик Андрей Арьев.
Андрей Арьев: Зощенко в советское время - это такое же явление, как Гоголь в XIX веке. Человек, который написал, говоря его словами, "о людях, которые не занесены в бархатную книгу жизни", - это те люди, с которыми каждый человек может себя отождествить, и, собственно, Зощенко себя с этими людьми отождествил. И все "водопроводчики и прочие банщики" Зощенко - это, в принципе, те люди, которых Зощенко носил в своей душе.
Татьяна Вольтская: Андрей Арьев считает Михаила Зощенко самым веселым и самым грустным русским писателем ХХ века. Когда вышло печально знаменитое постановление 1946 года о журналах "Звезда" и "Ленинград", Зощенко и Ахматова стали объектами травли, многие знакомые, встречаясь с ними, переходили на другую сторону улицы.
Андрей Арьев: Это были самые достойные фигуры, которые не сотрудничали с властью, а которые пытались людям, жившим в СССР, помочь жить как-то достойно. Так что выбор был абсолютно безошибочный.
Татьяна Вольтская: Почему Сталин так ненавидел Зощенко?
Андрей Арьев: Он ненавидел его за то, что он был, конечно, абсолютно независимый от него литератор. А из крупных литераторов Сталин только с ним одним не смог вступить в какой бы то ни было диалог.
Татьяна Вольтская: Теперь дети в России спрашивают у родителей: «Кто такой Ленин?» Придет время - будут спрашивать: «Кто такой Сталин?» Остается надеяться, что светлая слава художника прочнее темной славы тирана, и имя Михаила Зощенко переживет имена его гонителей.
Татьяна Валович: Сегодня у нас в гостях научный сотрудник Российской Национальной библиотеки, литературный критик, член Союза писателей Михаил Эльзон и сотрудник Музея-квартиры Михаила Зощенко Елена Сазанская.
Прежде всего мне хотелось бы выяснить, можно ли поставить точку в вопросе, когда же отмечать день рождения Зощенко? Потому что в его биографиях, которые я вчера просматривала, можно встретить и 9 августа, и 10 августа (хотя по старому стилю это 29 июля). Кроме того, это 1984 год, в некоторых - 1895 год. То ли в Полтаве, то ли в Петербурге... Елена Ефимовна, у вас в музее какие-то документы об этом есть?
Елена Сазанская: Да, этот вопрос очень часто встает перед нами, люди приходят и задают его. Дело в том, что у нас в музее существует документ - это выписка из церковно-приходской книги, в которой записаны число и год рождения - это 1894 год и, со старого стиля переводя на сегодняшний, 9-ое число.
Михаил Эльзон: И тема закрыта.
Татьяна Валович: То есть все-таки 9-ое число, а не 10-ое.
Михаил Эльзон: Конечно, выписка из метрической книги - это основополагающий документ.
Татьяна Валович: А по старому стилю - там же 29-ое, и из-за того, что переход был совершен до 1900 года, там прибавляется по-разному.
Михаил Эльзон: Нужно уметь считать, только и всего.
Елена Сазанская: Вы знаете, это изменение чисел происходит, каждый день накапливаясь, в конце концов. Но по принятому пересчету это будет так - 9-ое число.
Татьяна Валович: В этом году 110-летие Зощенко петербургские ученые и вообще научная общественность отметила даже в июне, таким образом тоже преподнеся сюрприз. Прошла большая научная конференция. Михаил Давидович, я знаю, что вы принимали в ней участие. На ваш взгляд, нужны ли такие конференции, и каков был лейтмотив этой конференции?
Михаил Эльзон: Такие конференции, безусловно, нужны. Она была прекрасно организована внуком поэта Прокофьева, Владимиром Александровичем, который два-три дня назад претерпел от, так сказать, неформального отношения к стражам порядка возле метро "Чернышевская". Конференция прошла блестяще, она была два дня. Говорили на самые разные темы, но это была ученая конференция, а то, о чем мы сегодня будем говорить, видимо, - это Зощенко и широкий читатель. Широкий читатель - и слесарь, и академик…
Татьяна Валович: Я знаю, что в основном вы занимались Гумилевым, у вас более 10 трудов. А что побудило вас обратиться к творчеству Зощенко?
Михаил Эльзон: Как и всегда уже было в моей биографии, связанной с выдающимся русским филологом Борисом Яковлевичем Бухштабом, который "создал" Фета, лучшие работы о Фете принадлежат Борису Яковлевичу – это и капитальные тома библиотеки поэта, и биография поэта. Это был ученый мирового масштаба, и мне зачастую бывает страшно, кто меня одарил своей дружбой, не говоря уже о выучке.
И вот однажды я спросил моего дорогого учителя по поводу злосчастной «Обезьяны». Как получилось, ведь у нас цензуру никто не отменял, но до злосчастной публикации в журнале «Звезда» (почему-то по разделу «Новинки детской литературы») злосчастная «Обезьяна» была опубликована в трех авторских сборниках, в том числе массовым тиражом в «Библиотечке «Огонька». Неужели цензура, которая видела все насквозь (как ее называл Александр Архангельский, «наш целомудренный Гарлит»), не заметила ясной антисоветчины? Не заметила по одной простой причине: ее там просто физически не было. Я вам напомню совершенно замечательную картину «Полосатый рейс», который (может быть, по аналогии с «Иронией судьбы») назван «Полосатый рейс, или Приключения обезьяны», - вот это было то самое. Но дело было не в Зощенко, это была, на мой взгляд (мне показали просто подшивки ленинградских газет), элементарная провокация. Кому-то очень мешал председатель Союза писателей Николай Тихонов, кто-то очень хотел на его место – и это произошло.
Татьяна Валович: То есть с помощью таких публикаций он был снят?
Михаил Эльзон: Да-да. Я выступал с докладом «Обезьяний процесс-46, или Принцип домино».
Татьяна Валович: Михаил Давидович, скажите, пожалуйста, на сегодняшний день вы согласны с критиком Андреем Арьевым, который говорил, что Зощенко весь опубликован. Вернулся ли Зощенко после тех постановлений? Ведь книги были изъяты из библиотек. Говорилось ли что-нибудь на этой конференции, насколько сейчас он издается?
Михаил Эльзон: Во-первых, Зощенко не изымали. Исчезла одна ни в чем не повинная «Обезьяна». Что касается современных изданий Зощенко, то не позднее чем пару дней назад в генеральном каталоге Российской Национальной библиотеки я просто посмотрел, что есть на фамилию Зощенко, - и пришел в совершеннейший экстаз! Ну, до 1986 года это 50 и 100-тысячные тиражи. В наше 10-летие, или 15-летие, это 5-10 тысяч, и это очень много на сегодняшний день. Это несколько собраний сочинений 5-томных, это двухтомники и это сборники отдельных рассказов. Сначала это был – пусть земля ему будет пухом – Юрий Владимирович Томашевский, который работал за всех, сейчас только ленивый Зощенко не издает.
А произошло это, по-моему, по одной простой причине. Ну, во-первых, Зощенко уцелел на фоне той прозы, в которой он был задействован. Ведь его могло бы и не быть, постигни его судьба Ивана Пруткова, Игнатия Ломакина, Аркадия Бухова и множества казненных. И просто он уцелел, во-первых. И сейчас вернулось то время, которое он рисовал, - НЭП.
Татьяна Валович: Михаил Давидович, среди многих профессий Зощенко, - он действительно старался после Первой мировой войны заниматься всем, чем можно, - оказывается, была профессия милиционера, как я прочитала, и даже сотрудника уголовного розыска. Очень любопытно его отношение к этим людям, его такие небольшие ремарки. Хотя я не могу припомнить сейчас, писал ли он какие-то рассказы именно о милиции.
Михаил Эльзон: Вопрос о пяти ипостасях Зощенко меня всегда очень интересовал, потому что Зощенко, о котором мы сейчас говорим, - это Зощенко 20-х годов. Но в личности Зощенко еще четыре-пять разных людей. Прежде всего это общественный деятель. Почему возникло «дело об «Обезьяне»? По одной простой причине: Зощенко был доверенным лицом кандидата в депутаты по Ленинграду Николая Семеновича Тихонова, и вот Зощенко «получил» именно как человек, близкий к Тихонову. После постановления Тихонов был снят с должности, и хотя на это место очень хотел Виссарион Саянов, но отношения Иосифа Виссарионовича с Александром Александровичем были куда более тесными.
Татьяна Валович: На ваш взгляд, почему Сталин действительно так ненавидел Зощенко?
Михаил Эльзон: Я думаю, что это легенда, просто легенда. Дело в том, что это была пыль под солнцем в глазах Сталина. Были фигуры, типа Ахматовой, типа Мандельштама. А Зощенко что – любимец массового читателя. Но кроме этого, Зощенко еще и автор «Голубой книги», и это не биография Петра Ильича Чайковского. Зощенко – это и драматург, хотя вот Театр комедии до сих пор не может поставить «Парусиновый портфель». Зощенко – и автор действительно замечательных рассказов о Ленине. И все это разные Зощенко.
Татьяна Валович: Елена Ефимовна, на ваш взгляд, почему все-таки Сталин ненавидел Зощенко?
Елена Сазанская: Вы знаете, приходилось на эту тему думать. Ну, во-первых, Зощенко вкупе со всеми писателями не создавал мира счастливого и богатого, в котором мы живем уже, и будем жить дальше, все лучше и лучше, а он писал о людях, которые живут вокруг и, в общем, на эту тему не задумываются, о людях разных. И, в общем-то, тон всех его рассказов (потому что, действительно, он разный в своем творчестве художественном) был такой, как он и высказал: «Я хотел показать, как нельзя жить». Поэтому не совсем я согласна с тем, что он был отчасти и сам такой же. Он понимал сущность их жизненной ошибки что ли или представления. Иначе изменить что-то он не мог, он заставлял самым сильным средством это делать – смеяться.
Татьяна Валович: У нас есть вопросы от слушателей. Здравствуйте.
Слушатель: Доброе утро. Александр, Санкт-Петербург. У меня к Елене Сазанской вопрос. Нет ли у вас схожих финансовых проблем, как у Квартиры-музея Набокова, если вы, конечно, о них слышали?
Елена Сазанская: У нас много проблем, но не тех, которые у квартиры Набокова. Мы все-таки государственный музей.
Татьяна Валович: Вы получаете какое-то финансирование? Вы открылись после реконструкции только в январе, а не к 300-летию Петербурга, как планировалось.
Елена Сазанская: Это в связи с тем, что, конечно, не было денег. Вся наша беда случилось оттого, что этажом выше поселился новый человек, который не принял во внимание, что у нас между этажами деревянные перекрытия, и начал делать евроремонт. Провалилась сначала стена, потом – батарея и прочее.
Татьяна Валович: Да, и это сюжет опять же для Зощенко, по-моему.
Елена Сазанская: Совершенно. И теперь иногда люди, которые бывали здесь раньше, говорят: «А почему стол письменный стоял несколько иначе?» Потому что он под кипятком простоял сутки, и его пришлось полностью реставрировать.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя. Добрый день.
Слушатель: Здравствуйте. Георгий, Санкт-Петербург. У меня в детстве была маленькая книжечка, изданная, видимо, еще при жизни Зощенко, а потом, в конце 50-х, мне как антиквариат принесли большую книгу. Ну что же, это очень оригинальный, самобытный, образный писатель, но я никогда не мог понять, и сейчас не понимаю, как он физически уцелел. Видимо, какой-то тайный покровитель у него был, совершенно непонятно мне это.
Михаил Эльзон: Я 30 лет занимался жизнью и творчеством ближайшего друга великого русского писателя Андрея Платонова, а именно – Андреем Никитичем Новиковым. Фигура абсолютно неизвестная, хотя это был выдающийся сатирик. Допустим, его роман «Ратные подвиги простаков» я не смог переиздать по одной причине: он был написан на ту же тему, что и замечательный роман «Август 14-го». Это была причина отказа – на ту же тему гибели самсоновской армии в маньчжурских болотах. И я спросил знавшего Андрея Новикова и Платонова Николая Павловича Стальского (его уже нет в живых), московского прозаика, заплатившего 17-ю годами лагерей за свое участие в Российской Ассоциации пролетарских писателей, почему арестовали и казнили Андрея Новикова и не тронули Андрея Платонова, как это было со многими другими. И Николай Павлович мне ответил: «Потому что там сидел «попугай», вынимал записочки. На Новикова выпала записочка, на Платонова – нет». Я думаю, что ответ адекватный – судьба. Почему не тронули Ахаматову, допустим?..
Татьяна Валович: Я встречала в литературе вот такое мнение, что Сталину было интереснее помучить свою жертву или заставить покаяться, может быть, перед строем, нежели полностью физически уничтожать. Вы хотели что-то добавить, Елена Ефимовна?
Елена Сазанская: В общем-то, если сопоставить похожие судьбы других писателей, то какая-то закономерность наблюдается. Та же самая история с Булгаковым. Были люди интересные – спрятав их в тюрьму, Сталин ничего не получал. А вот наблюдать, как человек сгибается, но не ломается, довести его до этого, причем не своими руками, а очень разными средствами, наиболее чувствительными для жертвы, – это представляло интерес. Зощенко был честолюбив, он был гордый, он всегда помнил, что он офицер. Но вот все-таки до конца это не удалось, и он перестал быть Сталину интересен уже за 4 года до смерти.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателей. Добрый день.
Слушатель: Добрый день. Татьяна, Москва. Скажите, пожалуйста, у него много произведений, но почему-то его мало ставили в театре, экранизировали. Трудно его сравнить с Чеховым, конечно, но все-таки что, трудно сценарий сделать на его произведения? Как бы вы могли это объяснить?
Елена Сазанская: Мне кажется, - может быть, так и на самом деле есть, - что можно поставить и экранизировать вещи, которые имеют начало и конец. У него есть такие – типа «Парусинового портфеля», который несколько лет не сходил со сцены и был у Райкина в театре даже. Но у Зощенко скорее рисунки на любой момент, ответы на вопрос об отрицательных чертах общества в каждом его рассказе можно найти. И даже, как мне представляется, большинство рассказов можно просто мысленно нарисовать. У него перо как кисточка: нет лишних слов, вы прочитываете – и получаете сюжет внутри, вы его видите.
Татьяна Валович: То есть вы считаете, что сложно для постановки. А вот та негласная цензура, которая не допускала ни публикаций Зощенко, ни изучения в школе, - тоже, наверное...
Михаил Эльзон: До постановления могли поставить, и сейчас, как Акимов поставил «Пестрые рассказы Зощенко», его преемница может поставить «Пестрые рассказы Зощенко». Только что-то мешает, - наверное, личность.
Татьяна Валович: Кстати, а на научной конференции вы не обсуждали, почему это происходит?
Михаил Эльзон: Нет, эта проблема не обсуждалась.
Татьяна Валович: Елена Ефимовна, вчера, в день рождения Зощенко, много ли человек пришло в музей?
Елена Сазанская: Да, очень много. Но прежде всего поразительное количество людей прессы, очень мешавших друг другу, потому что наш музей занимает всего 42 квадратных метра. И на этом фоне все время были посетители, которые, несмотря ни на что, все-таки хотели пройти и что-то спросить. У нас не бывает просто любопытных людей: имя Зощенко – значит, смешно. Таких мало. Я должна просто благодарить на весь белый свет тех людей, которые в большом количестве приходят в наш музей, начиная от Магадана, Архангельска, Тюмени, отовсюду, а они ищут не большие музеи и магазины, а наш «труднонаходимый» музей они находят и говорят: «Как хорошо, что мы к вам пришли!»
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя. Здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотела вспомнить день смерти Зощенко. Это было тоже в августе, в 1958 году. Мы отдыхали в Гагре с мужем, и однажды утром он принес какую-то газету, и в ней на последней странице была крошечная заметочка в несколько строчек о смерти Зощенко. Вы знаете, у нас померк свет тогда. Кругом курорт, красота, тепло и так далее – а нам стало холодно. Ведь это был 1958 год, уже прошел XX съезд, - и вот эта махонькая заметочка… И, я помню, муж мой, мужчина, он заплакал. Почему наш народ такой, почему мы так легко осуждаем и почему мы так ничего не понимаем? – вот это мой риторический вопрос. Спасибо за передачу.
Елена Сазанская: Небольшая ремарка, он умер 22 июля. Дело в том, что когда вдова Зощенко утром после смерти (он умер в час ночи) прибежала в Союз писателей и сказала, что умер Зощенко, было очень странное состояние слушающих. Во-первых, некое потрясение. Ну, привыкли, он где-то есть, мучается – и это как данность, и все. И вдруг он умер… Видимо, это был не испуг, а какое-то общее ощущение события, это раз. И в какой-то мере у многих было ощущение облегчения: теперь можно было не бояться говорить о нем что-то, он был мертв.
И получилась в конечном итоге нелепость. Он умер, отдал Богу душу в Сестрорецке, его оттуда привезли на прощание в Дом писателя в Ленинград, простились, было народу немного и много на улице, сначала была милиция в форме, и напротив живущий человек сказал: «Зачем нагнали столько?», тогда их одели в другую форму… В общем, не все люди даже вошли, и вдруг оказалось, что обещанное и просимое вдовой, чтобы похоронили на Волковом кладбище, не получило подписи, разрешения. И вот после прощания его снова накрыли и увезли в Сестрорецк. Там, как пишет очень интересно и хорошо Шостакович, который к нему чрезвычайно особенно относился: «Мы приехали к готовой могиле, и я от нее отошел практически последний…»
Так что ощущение такое, что, действительно, было в газете «в хвосте» это написано, вот «Новое в театрах и кино», а дальше так: «Умер Зощенко…» Одна деталь, общепринятая форма: «С глубоким прискорбием сообщаем…» - и вот это слово «с глубоким» заняло несколько часов обсуждения этих людей, можно ли написать, и на всякий случай решили не писать. И стоит: «С прискорбием сообщаем…»
Татьяна Валович: То есть даже после смерти…
Елена Сазанская: Да, после смерти это еще сохранилось. Вы знаете, это существует, я наблюдаю, такая вот инерция страха, люди боятся, и боятся вдруг перестать бояться. Это можно наблюдать и сейчас.
Михаил Эльзон: Я бы хотел еще к вопросу об этом знать, кто из персонажей Зощенко отпилил голову на его памятнике в Сестрорецке в прошлом году или год назад? Вот кто это, кто из его персонажей?
Татьяна Валович: Да, к сожалению, очень много происходит и в Петербурге таких печальных событий. Точно так же допустили, что в Сестрорецке дача, где вдова Михаила Зощенко хотела создать литературный музей, пришла в плачевное состояние и сгорела в конце концов. Я понимаю, что о творчестве Зощенко можно говорить бесконечно, и я приглашаю всех прийти в музей, который теперь функционирует, может быть, перечитать еще раз рассказы.
А завершить мне хочется одной цитатой, которую я прочитала о творчестве Михаила Зощенко. На мой взгляд, эта цитата показывает, насколько действительно актуально творчество Михаила Михайловича в наши дни: «Зощенко создал новый для русской литературы тип героя – советского человека, не получившего образования, не имеющего навыков духовной работы, не обладающего культурным багажом, но стремящегося стать полноправным участником жизни, сравняться с остальным человечеством».
Татьяна Валович: В эти дни исполняется 110 лет со дня рождения писателя Михаила Зощенко. Говорю "в эти дни" - потому что, хотя в официальном документе и записано 10 августа, сам Михаил Михайлович и его семья отмечали день рождения 9 августа.
Татьяна Вольтская: Михаил Зощенко родился в семье художника. После окончания гимназии поступил на юридический факультет Петербургского университета, не закончив который, в начале Первой мировой войны ушел добровольцем на фронт. Он был храбрый боец, кавалер пяти орденов, командир батальона. С 1918 года воевал в Красной армии. В мирной жизни Зощенко в поисках заработка сменил много профессий, писать стал с 1920 года. В 1921 году вошел в группу «Серапионовы братья», декларировавшую, что литературы должна быть прежде всего искусством, не подчиняясь общественно-политической злобе дня. В юмористических рассказах Зощенко снова появляется один из самых человечных героев русской литературы - так называемый "маленький человек". Говорит критик Андрей Арьев.
Андрей Арьев: Зощенко в советское время - это такое же явление, как Гоголь в XIX веке. Человек, который написал, говоря его словами, "о людях, которые не занесены в бархатную книгу жизни", - это те люди, с которыми каждый человек может себя отождествить, и, собственно, Зощенко себя с этими людьми отождествил. И все "водопроводчики и прочие банщики" Зощенко - это, в принципе, те люди, которых Зощенко носил в своей душе.
Татьяна Вольтская: Андрей Арьев считает Михаила Зощенко самым веселым и самым грустным русским писателем ХХ века. Когда вышло печально знаменитое постановление 1946 года о журналах "Звезда" и "Ленинград", Зощенко и Ахматова стали объектами травли, многие знакомые, встречаясь с ними, переходили на другую сторону улицы.
Андрей Арьев: Это были самые достойные фигуры, которые не сотрудничали с властью, а которые пытались людям, жившим в СССР, помочь жить как-то достойно. Так что выбор был абсолютно безошибочный.
Татьяна Вольтская: Почему Сталин так ненавидел Зощенко?
Андрей Арьев: Он ненавидел его за то, что он был, конечно, абсолютно независимый от него литератор. А из крупных литераторов Сталин только с ним одним не смог вступить в какой бы то ни было диалог.
Татьяна Вольтская: Теперь дети в России спрашивают у родителей: «Кто такой Ленин?» Придет время - будут спрашивать: «Кто такой Сталин?» Остается надеяться, что светлая слава художника прочнее темной славы тирана, и имя Михаила Зощенко переживет имена его гонителей.
Татьяна Валович: Сегодня у нас в гостях научный сотрудник Российской Национальной библиотеки, литературный критик, член Союза писателей Михаил Эльзон и сотрудник Музея-квартиры Михаила Зощенко Елена Сазанская.
Прежде всего мне хотелось бы выяснить, можно ли поставить точку в вопросе, когда же отмечать день рождения Зощенко? Потому что в его биографиях, которые я вчера просматривала, можно встретить и 9 августа, и 10 августа (хотя по старому стилю это 29 июля). Кроме того, это 1984 год, в некоторых - 1895 год. То ли в Полтаве, то ли в Петербурге... Елена Ефимовна, у вас в музее какие-то документы об этом есть?
Елена Сазанская: Да, этот вопрос очень часто встает перед нами, люди приходят и задают его. Дело в том, что у нас в музее существует документ - это выписка из церковно-приходской книги, в которой записаны число и год рождения - это 1894 год и, со старого стиля переводя на сегодняшний, 9-ое число.
Михаил Эльзон: И тема закрыта.
Татьяна Валович: То есть все-таки 9-ое число, а не 10-ое.
Михаил Эльзон: Конечно, выписка из метрической книги - это основополагающий документ.
Татьяна Валович: А по старому стилю - там же 29-ое, и из-за того, что переход был совершен до 1900 года, там прибавляется по-разному.
Михаил Эльзон: Нужно уметь считать, только и всего.
Елена Сазанская: Вы знаете, это изменение чисел происходит, каждый день накапливаясь, в конце концов. Но по принятому пересчету это будет так - 9-ое число.
Татьяна Валович: В этом году 110-летие Зощенко петербургские ученые и вообще научная общественность отметила даже в июне, таким образом тоже преподнеся сюрприз. Прошла большая научная конференция. Михаил Давидович, я знаю, что вы принимали в ней участие. На ваш взгляд, нужны ли такие конференции, и каков был лейтмотив этой конференции?
Михаил Эльзон: Такие конференции, безусловно, нужны. Она была прекрасно организована внуком поэта Прокофьева, Владимиром Александровичем, который два-три дня назад претерпел от, так сказать, неформального отношения к стражам порядка возле метро "Чернышевская". Конференция прошла блестяще, она была два дня. Говорили на самые разные темы, но это была ученая конференция, а то, о чем мы сегодня будем говорить, видимо, - это Зощенко и широкий читатель. Широкий читатель - и слесарь, и академик…
Татьяна Валович: Я знаю, что в основном вы занимались Гумилевым, у вас более 10 трудов. А что побудило вас обратиться к творчеству Зощенко?
Михаил Эльзон: Как и всегда уже было в моей биографии, связанной с выдающимся русским филологом Борисом Яковлевичем Бухштабом, который "создал" Фета, лучшие работы о Фете принадлежат Борису Яковлевичу – это и капитальные тома библиотеки поэта, и биография поэта. Это был ученый мирового масштаба, и мне зачастую бывает страшно, кто меня одарил своей дружбой, не говоря уже о выучке.
И вот однажды я спросил моего дорогого учителя по поводу злосчастной «Обезьяны». Как получилось, ведь у нас цензуру никто не отменял, но до злосчастной публикации в журнале «Звезда» (почему-то по разделу «Новинки детской литературы») злосчастная «Обезьяна» была опубликована в трех авторских сборниках, в том числе массовым тиражом в «Библиотечке «Огонька». Неужели цензура, которая видела все насквозь (как ее называл Александр Архангельский, «наш целомудренный Гарлит»), не заметила ясной антисоветчины? Не заметила по одной простой причине: ее там просто физически не было. Я вам напомню совершенно замечательную картину «Полосатый рейс», который (может быть, по аналогии с «Иронией судьбы») назван «Полосатый рейс, или Приключения обезьяны», - вот это было то самое. Но дело было не в Зощенко, это была, на мой взгляд (мне показали просто подшивки ленинградских газет), элементарная провокация. Кому-то очень мешал председатель Союза писателей Николай Тихонов, кто-то очень хотел на его место – и это произошло.
Татьяна Валович: То есть с помощью таких публикаций он был снят?
Михаил Эльзон: Да-да. Я выступал с докладом «Обезьяний процесс-46, или Принцип домино».
Татьяна Валович: Михаил Давидович, скажите, пожалуйста, на сегодняшний день вы согласны с критиком Андреем Арьевым, который говорил, что Зощенко весь опубликован. Вернулся ли Зощенко после тех постановлений? Ведь книги были изъяты из библиотек. Говорилось ли что-нибудь на этой конференции, насколько сейчас он издается?
Михаил Эльзон: Во-первых, Зощенко не изымали. Исчезла одна ни в чем не повинная «Обезьяна». Что касается современных изданий Зощенко, то не позднее чем пару дней назад в генеральном каталоге Российской Национальной библиотеки я просто посмотрел, что есть на фамилию Зощенко, - и пришел в совершеннейший экстаз! Ну, до 1986 года это 50 и 100-тысячные тиражи. В наше 10-летие, или 15-летие, это 5-10 тысяч, и это очень много на сегодняшний день. Это несколько собраний сочинений 5-томных, это двухтомники и это сборники отдельных рассказов. Сначала это был – пусть земля ему будет пухом – Юрий Владимирович Томашевский, который работал за всех, сейчас только ленивый Зощенко не издает.
А произошло это, по-моему, по одной простой причине. Ну, во-первых, Зощенко уцелел на фоне той прозы, в которой он был задействован. Ведь его могло бы и не быть, постигни его судьба Ивана Пруткова, Игнатия Ломакина, Аркадия Бухова и множества казненных. И просто он уцелел, во-первых. И сейчас вернулось то время, которое он рисовал, - НЭП.
Татьяна Валович: Михаил Давидович, среди многих профессий Зощенко, - он действительно старался после Первой мировой войны заниматься всем, чем можно, - оказывается, была профессия милиционера, как я прочитала, и даже сотрудника уголовного розыска. Очень любопытно его отношение к этим людям, его такие небольшие ремарки. Хотя я не могу припомнить сейчас, писал ли он какие-то рассказы именно о милиции.
Михаил Эльзон: Вопрос о пяти ипостасях Зощенко меня всегда очень интересовал, потому что Зощенко, о котором мы сейчас говорим, - это Зощенко 20-х годов. Но в личности Зощенко еще четыре-пять разных людей. Прежде всего это общественный деятель. Почему возникло «дело об «Обезьяне»? По одной простой причине: Зощенко был доверенным лицом кандидата в депутаты по Ленинграду Николая Семеновича Тихонова, и вот Зощенко «получил» именно как человек, близкий к Тихонову. После постановления Тихонов был снят с должности, и хотя на это место очень хотел Виссарион Саянов, но отношения Иосифа Виссарионовича с Александром Александровичем были куда более тесными.
Татьяна Валович: На ваш взгляд, почему Сталин действительно так ненавидел Зощенко?
Михаил Эльзон: Я думаю, что это легенда, просто легенда. Дело в том, что это была пыль под солнцем в глазах Сталина. Были фигуры, типа Ахматовой, типа Мандельштама. А Зощенко что – любимец массового читателя. Но кроме этого, Зощенко еще и автор «Голубой книги», и это не биография Петра Ильича Чайковского. Зощенко – это и драматург, хотя вот Театр комедии до сих пор не может поставить «Парусиновый портфель». Зощенко – и автор действительно замечательных рассказов о Ленине. И все это разные Зощенко.
Татьяна Валович: Елена Ефимовна, на ваш взгляд, почему все-таки Сталин ненавидел Зощенко?
Елена Сазанская: Вы знаете, приходилось на эту тему думать. Ну, во-первых, Зощенко вкупе со всеми писателями не создавал мира счастливого и богатого, в котором мы живем уже, и будем жить дальше, все лучше и лучше, а он писал о людях, которые живут вокруг и, в общем, на эту тему не задумываются, о людях разных. И, в общем-то, тон всех его рассказов (потому что, действительно, он разный в своем творчестве художественном) был такой, как он и высказал: «Я хотел показать, как нельзя жить». Поэтому не совсем я согласна с тем, что он был отчасти и сам такой же. Он понимал сущность их жизненной ошибки что ли или представления. Иначе изменить что-то он не мог, он заставлял самым сильным средством это делать – смеяться.
Татьяна Валович: У нас есть вопросы от слушателей. Здравствуйте.
Слушатель: Доброе утро. Александр, Санкт-Петербург. У меня к Елене Сазанской вопрос. Нет ли у вас схожих финансовых проблем, как у Квартиры-музея Набокова, если вы, конечно, о них слышали?
Елена Сазанская: У нас много проблем, но не тех, которые у квартиры Набокова. Мы все-таки государственный музей.
Татьяна Валович: Вы получаете какое-то финансирование? Вы открылись после реконструкции только в январе, а не к 300-летию Петербурга, как планировалось.
Елена Сазанская: Это в связи с тем, что, конечно, не было денег. Вся наша беда случилось оттого, что этажом выше поселился новый человек, который не принял во внимание, что у нас между этажами деревянные перекрытия, и начал делать евроремонт. Провалилась сначала стена, потом – батарея и прочее.
Татьяна Валович: Да, и это сюжет опять же для Зощенко, по-моему.
Елена Сазанская: Совершенно. И теперь иногда люди, которые бывали здесь раньше, говорят: «А почему стол письменный стоял несколько иначе?» Потому что он под кипятком простоял сутки, и его пришлось полностью реставрировать.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя. Добрый день.
Слушатель: Здравствуйте. Георгий, Санкт-Петербург. У меня в детстве была маленькая книжечка, изданная, видимо, еще при жизни Зощенко, а потом, в конце 50-х, мне как антиквариат принесли большую книгу. Ну что же, это очень оригинальный, самобытный, образный писатель, но я никогда не мог понять, и сейчас не понимаю, как он физически уцелел. Видимо, какой-то тайный покровитель у него был, совершенно непонятно мне это.
Михаил Эльзон: Я 30 лет занимался жизнью и творчеством ближайшего друга великого русского писателя Андрея Платонова, а именно – Андреем Никитичем Новиковым. Фигура абсолютно неизвестная, хотя это был выдающийся сатирик. Допустим, его роман «Ратные подвиги простаков» я не смог переиздать по одной причине: он был написан на ту же тему, что и замечательный роман «Август 14-го». Это была причина отказа – на ту же тему гибели самсоновской армии в маньчжурских болотах. И я спросил знавшего Андрея Новикова и Платонова Николая Павловича Стальского (его уже нет в живых), московского прозаика, заплатившего 17-ю годами лагерей за свое участие в Российской Ассоциации пролетарских писателей, почему арестовали и казнили Андрея Новикова и не тронули Андрея Платонова, как это было со многими другими. И Николай Павлович мне ответил: «Потому что там сидел «попугай», вынимал записочки. На Новикова выпала записочка, на Платонова – нет». Я думаю, что ответ адекватный – судьба. Почему не тронули Ахаматову, допустим?..
Татьяна Валович: Я встречала в литературе вот такое мнение, что Сталину было интереснее помучить свою жертву или заставить покаяться, может быть, перед строем, нежели полностью физически уничтожать. Вы хотели что-то добавить, Елена Ефимовна?
Елена Сазанская: В общем-то, если сопоставить похожие судьбы других писателей, то какая-то закономерность наблюдается. Та же самая история с Булгаковым. Были люди интересные – спрятав их в тюрьму, Сталин ничего не получал. А вот наблюдать, как человек сгибается, но не ломается, довести его до этого, причем не своими руками, а очень разными средствами, наиболее чувствительными для жертвы, – это представляло интерес. Зощенко был честолюбив, он был гордый, он всегда помнил, что он офицер. Но вот все-таки до конца это не удалось, и он перестал быть Сталину интересен уже за 4 года до смерти.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателей. Добрый день.
Слушатель: Добрый день. Татьяна, Москва. Скажите, пожалуйста, у него много произведений, но почему-то его мало ставили в театре, экранизировали. Трудно его сравнить с Чеховым, конечно, но все-таки что, трудно сценарий сделать на его произведения? Как бы вы могли это объяснить?
Елена Сазанская: Мне кажется, - может быть, так и на самом деле есть, - что можно поставить и экранизировать вещи, которые имеют начало и конец. У него есть такие – типа «Парусинового портфеля», который несколько лет не сходил со сцены и был у Райкина в театре даже. Но у Зощенко скорее рисунки на любой момент, ответы на вопрос об отрицательных чертах общества в каждом его рассказе можно найти. И даже, как мне представляется, большинство рассказов можно просто мысленно нарисовать. У него перо как кисточка: нет лишних слов, вы прочитываете – и получаете сюжет внутри, вы его видите.
Татьяна Валович: То есть вы считаете, что сложно для постановки. А вот та негласная цензура, которая не допускала ни публикаций Зощенко, ни изучения в школе, - тоже, наверное...
Михаил Эльзон: До постановления могли поставить, и сейчас, как Акимов поставил «Пестрые рассказы Зощенко», его преемница может поставить «Пестрые рассказы Зощенко». Только что-то мешает, - наверное, личность.
Татьяна Валович: Кстати, а на научной конференции вы не обсуждали, почему это происходит?
Михаил Эльзон: Нет, эта проблема не обсуждалась.
Татьяна Валович: Елена Ефимовна, вчера, в день рождения Зощенко, много ли человек пришло в музей?
Елена Сазанская: Да, очень много. Но прежде всего поразительное количество людей прессы, очень мешавших друг другу, потому что наш музей занимает всего 42 квадратных метра. И на этом фоне все время были посетители, которые, несмотря ни на что, все-таки хотели пройти и что-то спросить. У нас не бывает просто любопытных людей: имя Зощенко – значит, смешно. Таких мало. Я должна просто благодарить на весь белый свет тех людей, которые в большом количестве приходят в наш музей, начиная от Магадана, Архангельска, Тюмени, отовсюду, а они ищут не большие музеи и магазины, а наш «труднонаходимый» музей они находят и говорят: «Как хорошо, что мы к вам пришли!»
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя. Здравствуйте.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотела вспомнить день смерти Зощенко. Это было тоже в августе, в 1958 году. Мы отдыхали в Гагре с мужем, и однажды утром он принес какую-то газету, и в ней на последней странице была крошечная заметочка в несколько строчек о смерти Зощенко. Вы знаете, у нас померк свет тогда. Кругом курорт, красота, тепло и так далее – а нам стало холодно. Ведь это был 1958 год, уже прошел XX съезд, - и вот эта махонькая заметочка… И, я помню, муж мой, мужчина, он заплакал. Почему наш народ такой, почему мы так легко осуждаем и почему мы так ничего не понимаем? – вот это мой риторический вопрос. Спасибо за передачу.
Елена Сазанская: Небольшая ремарка, он умер 22 июля. Дело в том, что когда вдова Зощенко утром после смерти (он умер в час ночи) прибежала в Союз писателей и сказала, что умер Зощенко, было очень странное состояние слушающих. Во-первых, некое потрясение. Ну, привыкли, он где-то есть, мучается – и это как данность, и все. И вдруг он умер… Видимо, это был не испуг, а какое-то общее ощущение события, это раз. И в какой-то мере у многих было ощущение облегчения: теперь можно было не бояться говорить о нем что-то, он был мертв.
И получилась в конечном итоге нелепость. Он умер, отдал Богу душу в Сестрорецке, его оттуда привезли на прощание в Дом писателя в Ленинград, простились, было народу немного и много на улице, сначала была милиция в форме, и напротив живущий человек сказал: «Зачем нагнали столько?», тогда их одели в другую форму… В общем, не все люди даже вошли, и вдруг оказалось, что обещанное и просимое вдовой, чтобы похоронили на Волковом кладбище, не получило подписи, разрешения. И вот после прощания его снова накрыли и увезли в Сестрорецк. Там, как пишет очень интересно и хорошо Шостакович, который к нему чрезвычайно особенно относился: «Мы приехали к готовой могиле, и я от нее отошел практически последний…»
Так что ощущение такое, что, действительно, было в газете «в хвосте» это написано, вот «Новое в театрах и кино», а дальше так: «Умер Зощенко…» Одна деталь, общепринятая форма: «С глубоким прискорбием сообщаем…» - и вот это слово «с глубоким» заняло несколько часов обсуждения этих людей, можно ли написать, и на всякий случай решили не писать. И стоит: «С прискорбием сообщаем…»
Татьяна Валович: То есть даже после смерти…
Елена Сазанская: Да, после смерти это еще сохранилось. Вы знаете, это существует, я наблюдаю, такая вот инерция страха, люди боятся, и боятся вдруг перестать бояться. Это можно наблюдать и сейчас.
Михаил Эльзон: Я бы хотел еще к вопросу об этом знать, кто из персонажей Зощенко отпилил голову на его памятнике в Сестрорецке в прошлом году или год назад? Вот кто это, кто из его персонажей?
Татьяна Валович: Да, к сожалению, очень много происходит и в Петербурге таких печальных событий. Точно так же допустили, что в Сестрорецке дача, где вдова Михаила Зощенко хотела создать литературный музей, пришла в плачевное состояние и сгорела в конце концов. Я понимаю, что о творчестве Зощенко можно говорить бесконечно, и я приглашаю всех прийти в музей, который теперь функционирует, может быть, перечитать еще раз рассказы.
А завершить мне хочется одной цитатой, которую я прочитала о творчестве Михаила Зощенко. На мой взгляд, эта цитата показывает, насколько действительно актуально творчество Михаила Михайловича в наши дни: «Зощенко создал новый для русской литературы тип героя – советского человека, не получившего образования, не имеющего навыков духовной работы, не обладающего культурным багажом, но стремящегося стать полноправным участником жизни, сравняться с остальным человечеством».