Александр Гостев: Гости субботней студии Радио Свобода сегодня - Мария, Евгения и Маша Донские, представители династии вентрологов. Вентрология - это чревовещание, то есть способность говорить, не шевеля губами, создавая впечатление, что звуки исходят изнутри, из живота. Для демонстрации подобного дара, как правило, в качестве партнера используется специальная кукла. Основатель этой династии Григорий Михайлович Донской выступал еще при дворе Александра Третьего и считался родоначальником чревовещания в России. Его дело продолжили дочь Мария Григорьевна, внучка Евгения Захаровна и правнучка Маша, единственные женщины-вентрологи в международной ассоциации вентрологов. С Марией Григорьевной, Евгенией Захаровной и Машей Донскими в московской студии Радио Свобода беседует Тамара Ляленкова.
Тамара Ляленкова: Мария Григорьевна, вы всегда знали, что вам придется продолжить дел своего отца, первого вентролога в России?
Мария Донская: Я очень любила балет всегда, пять лет занималась балетом. Но потом папа увидел, что у меня есть какие-то зачатки этих голосков, как у него есть, чтобы делать такой номер. Я даже не думала об этом, мне было 14 лет. Мне понравилось это как нечто оригинальное, неповторимое.
Тамара Ляленкова: А он вам показывал, как надо?
Мария Донская: Как он может показать? Он же не может разрезать горло и показать. Он просто показывает голосок, чтобы я репетировала, чтобы я повторяла. Первый год у меня не получалось, слабый голосок был. Второй год лучше, третий. В 17 лет я уже начала работать этот номер. Папа меня возил по городам. Я стала артисткой, вентрологом. Еще балетом занималась, потом пришлось оставить, совмещать это нельзя было. Горло не терпит, когда движений много, нельзя и танцевать, и разговаривать - это очень тяжело для дыхания. Папа очень мечтал, чтобы кто-нибудь унаследовал его искусство. Он говорил: "Я умру, и что будет с моими куклами? Надо их всех сжечь, потому что, кто будет заниматься куклами?". Никого не был в России совершенно. Вообще это считалось какое-то волшебство, странным казался этот жанр.
Тамара Ляленкова: Вы работали вдвоем с ним?
Мария Донская: Нет, я только одна работала. Он сказал, что этот жанр нельзя работать вдвоем. А я считала, что он не прав, можно попробовать работать вдвоем.
Тамара Ляленкова: А куклы у вас папины были или вам новых сделали?
Мария Донская: Сначала я работала 25 лет с папиной куклой, только с ней. Я не могла себе представить что-нибудь другое делать. Она была из папье-маше. Она, конечно, была тяжелая, большая, было тяжело. Потом ходячий старик был у него из папье-маше, настоящий, во весь рост. Я с ним ходила по сцене, пела песенки, разговаривала. Чтобы дочка, чтобы внучка работала, я даже не мечтала об этом. Сцена была для меня чем-то жизнерадостным, веселым. Я с радостью выбегала на сцену. У меня не было боязни никакой. А тогда мы вступали везде - и Колонный зал, и Октябрьский зал, Дворец сцены, и всякие клубы, и плохие, и хорошие. Работы в Москве очень много было. Я уже дошла до того, что отработала 70 лет.
Тамара Ляленкова: Евгения Захаровна, вам легко было войти в жанр вентрологии, чревовещания?
Евгения Донская: Это вообще жанр мужской, женщина не имела никогда никакого отношения. Просто в нашей стране мы сделали так, что он стал женский. А вообще по всему миру, а мы объездили весь мир с мамой, то это жанр только мужской. Это тяжелая работа и это очень неэстетичная работа. Но мы сделали так, чтобы на это можно было смотреть не морщась. Мы объездили мир. Я должна вам сказать, что там мало их. Мы объездили 30 стран, может быть, человек пять. И при дедушке, когда работал, начинал при Александре Третьем, то он был один, и до него приезжали только иностранцы в Россию вентрологи. При дворах он работал, коронация Александра Второго, Александра Третьего. Это не шутка, у нас есть документы. Особенно номер с живой говорящей собакой. Это знаменитый театр "Олимпия" в Париже. Эта собака говорила, она открывала рот и на французском языке. Простая русская дворняга, подзаборная у меня была, она вдруг говорит на французском языке.
Тамара Ляленкова: Вы делаете какие-то специальные горловые упражнения?
Евгения Донская: Специальные горловые упражнения - да. Ведь масса букв не произносится, поэтому трудности с текстом. Нам с иностранцами работать очень легко, русский язык один из самых сложных языков. Легче всех английский, потому что там гласные буквы, короткие слова. Кажется, что текст идет логически, на самом деле он весь подклеен, чтобы можно было произнести слова. Только автор напишет смешную концовку, а сказать невозможно. Мама мне показывала голоса старческие, старик глухой, мужской, среднего возраста, детский - четыре голоса. Я не могла мужской голос никак осилить. Через 20-30 лет он у меня встал. И вообще это жанр стариков. Чревовещание - это возрастной жанр, чем старше, тем интереснее работаешь. Потому что умеешь модулировать голос, умеешь его преобразовывать ради двух-трех слов. Дедушка работал только с женскими голосами. Но в основном мужчины работают детскими голосами, женскими. У женщин-вентролгов партнеры только мужчины - гном, пьяница, Колобок, собака.
Вначале ни черта не получается. Первые годы просто слезы и все. Я все годы мучительно себя создавала. Я крайне застенчивый человек, я с детских лет заикалась, я толстенькая девочка, анемичная, рисовала. К сцене - только через пистолет можно было меня к сцене подвести. Я совершенно не годилась к этому ни внешне, никак. Я должна была всю жизнь сломать, чтобы сейчас работать сольный концерт, объездить мир.
Тамара Ляленкова: Вы одновременно играете за себя и за куклу. Не только говорите, но и играете. Это трудно?
Евгения Донская: Я спросила и ответ уже другой, и голос другой, и движения, и жест, и характер в одну секунду, на одном дыхании. Я вдохнула, спросила, и он мне отвечает, за эту секунду должен быть совершенно другой образ. Это сложно. Поэтому когда Станиславский был в зале, мама как-то работала, он зашел к ней за кулисы. Говорит: "Я удивляюсь, как вы можете сочетать драматическое искусство и искусство чревовещания?". Это чрезвычайно сложно. В одну секунду надо на одном вдохе. Пушкин очень восхищался. Он писал письмо своей жене Наталье Николаевне: "К нам приезжал в Петербург потрясающий чревовещатель. Он меня смешил до слез. Жаль, что ты его не видела". Раньше считали, что это колдовство, женщин сжигали на кострах.
Тамара Ляленкова: Мимика вашей куклы, которая якобы говорит, должна быть очень подвижна. Из чего делаются такие куклы?
Евгения Донская: Они из сукна. Дело не в том, что легче, они мимируют, они нежные живые, они теплые. А из папье-маше каменная кукла сидит у тебя, только рот и глаза хлопают. А мягкие куклы, они нежные, ты можешь погладить, он тебя обнимет. Это часть меня. Я чувствую как своего ребенка. Бывают куклы неудачные, две собаки у нас сделаны, два щенка, один щенок потрясающий, а другой неудачный, я не могу с ним работать, текст забываю. Андрюшка один есть, к которому я до сих пор не могу привыкнуть. Я должна верить, что это он говорит. Если я на секунду не верю, отвлеклась, уже информации будут лживые, кашлять начинает зритель и все. Я взяла гнома, это гном по сказкам Диснея сделан, он живой. Это сказочный гном.
Тамара Ляленкова: Понятно, что кукла, за которую вы говорите, - это персонаж. А кто вы на сцене? Во что одеты вы?
Евгения Донская: Только то, что у нас. Это значит черное бархатное платье на корсетах, нижние юбки огромные, как раньше в 19 веке до пола, огромные белые воротники с блестками и манжеты. Специфические. И работаем мы только в них.
Тамара Ляленкова: Маша, вы младшая в династии Донских. Легко ли вам удался дар чревовещания?
Маша Донская: Я, что называется, закулисный ребенок эстрадный. Как только можно было меня брать с собой на концерт, мама всегда это делала, я всегда была за кулисами. Для людей это зрелище, а это работа, обычная работа, поэтому не было удивления. Мне всегда казалось, что все этим занимаются. Когда мне было 13 лет, мы с Марией Григорьевной, с моей бабушкой, отдыхали на даче в мои каникулы школьные, она стала со мной заниматься. У меня прошло сразу, даже ей не пришлось объяснять, как делать. Потому что этот жанр объяснить невозможно. Стали заниматься очень долго, упорно. Первый концерт был в моей школе, где я училась, мне было 15 лет, я была в 10 классе. На выпускном вечере я показала номер. С 15 лет я работаю на сцене. У меня, кстати, есть все данные для вентрологии, потому что мой отец певец профессиональный, у меня очень хорошее горло, сильное. Нас очень часто путают со звукоподражателями. Они, что называется, работают фистулой. Они не задевают аппарат голосовой, это не чревовещание. Чревовещание - это букет. Это не только, не шевеля губами говорить, так, чтобы было не видно, как я говорю, дело не в этом, это последнее дело. Надо заставить зрителя забыть, что я за куклу говорю, что это не она говорит. Они должны поверить, что кукла говорит, они должны заинтересоваться текстом, манерой исполнения, актерским мастерством, а совсем не тем, что я не шевелю губами. Поэтому мимика лица, притом, я когда говорю, у меня мимика соответственная, когда я говорю за куклу, мимика у куклы, а у меня просто улыбка.
Тамара Ляленкова: Как вы придумываете голос для кукол? Этот голос, который у вас уже есть или тот голос, который приносит именно эта кукла?
Маша Донская: Сначала кукла. Вот мы приходим, вот кукла лежит - мертвая абсолютно кукла, нужно ее оживить. У нас все куклы, тот же алкоголик, но все-таки он интеллигентный. Нельзя сказать, что он подзаборный, все-таки он в галстуке, в кепочке. Колобок - бабушка сделала себе, когда еще Хрущев был, потому что была кукурузная тема, поля. Потом был похож ужасно на Хрущева. Ее ругали за это, но ничего сделать не могли, публика очень хорошо реагировала. У нас же куклы не папье-маше, а куклы, сделанные из сукна.
Тамара Ляленкова: По какому принципу строится диалог между вами и куклой?
Маша Донская: Если я работаю детский номер с Андрюшкой, я все время с ним ругаюсь, и моя реакция только одна - я его ненавижу, этого мерзкого, гнусного мальчишку, который меня изводит, все нервы вытрепал. И я все время в таком состоянии. А он наоборот, он меня все время подкалывает, он меня подзуживает, он не дает мне спокойно жить, трепет нервы. Я всегда знаю, что если собачка, у меня к ней нежностья
Тамара Ляленкова: Мария Григорьевна, вы всегда знали, что вам придется продолжить дел своего отца, первого вентролога в России?
Мария Донская: Я очень любила балет всегда, пять лет занималась балетом. Но потом папа увидел, что у меня есть какие-то зачатки этих голосков, как у него есть, чтобы делать такой номер. Я даже не думала об этом, мне было 14 лет. Мне понравилось это как нечто оригинальное, неповторимое.
Тамара Ляленкова: А он вам показывал, как надо?
Мария Донская: Как он может показать? Он же не может разрезать горло и показать. Он просто показывает голосок, чтобы я репетировала, чтобы я повторяла. Первый год у меня не получалось, слабый голосок был. Второй год лучше, третий. В 17 лет я уже начала работать этот номер. Папа меня возил по городам. Я стала артисткой, вентрологом. Еще балетом занималась, потом пришлось оставить, совмещать это нельзя было. Горло не терпит, когда движений много, нельзя и танцевать, и разговаривать - это очень тяжело для дыхания. Папа очень мечтал, чтобы кто-нибудь унаследовал его искусство. Он говорил: "Я умру, и что будет с моими куклами? Надо их всех сжечь, потому что, кто будет заниматься куклами?". Никого не был в России совершенно. Вообще это считалось какое-то волшебство, странным казался этот жанр.
Тамара Ляленкова: Вы работали вдвоем с ним?
Мария Донская: Нет, я только одна работала. Он сказал, что этот жанр нельзя работать вдвоем. А я считала, что он не прав, можно попробовать работать вдвоем.
Тамара Ляленкова: А куклы у вас папины были или вам новых сделали?
Мария Донская: Сначала я работала 25 лет с папиной куклой, только с ней. Я не могла себе представить что-нибудь другое делать. Она была из папье-маше. Она, конечно, была тяжелая, большая, было тяжело. Потом ходячий старик был у него из папье-маше, настоящий, во весь рост. Я с ним ходила по сцене, пела песенки, разговаривала. Чтобы дочка, чтобы внучка работала, я даже не мечтала об этом. Сцена была для меня чем-то жизнерадостным, веселым. Я с радостью выбегала на сцену. У меня не было боязни никакой. А тогда мы вступали везде - и Колонный зал, и Октябрьский зал, Дворец сцены, и всякие клубы, и плохие, и хорошие. Работы в Москве очень много было. Я уже дошла до того, что отработала 70 лет.
Тамара Ляленкова: Евгения Захаровна, вам легко было войти в жанр вентрологии, чревовещания?
Евгения Донская: Это вообще жанр мужской, женщина не имела никогда никакого отношения. Просто в нашей стране мы сделали так, что он стал женский. А вообще по всему миру, а мы объездили весь мир с мамой, то это жанр только мужской. Это тяжелая работа и это очень неэстетичная работа. Но мы сделали так, чтобы на это можно было смотреть не морщась. Мы объездили мир. Я должна вам сказать, что там мало их. Мы объездили 30 стран, может быть, человек пять. И при дедушке, когда работал, начинал при Александре Третьем, то он был один, и до него приезжали только иностранцы в Россию вентрологи. При дворах он работал, коронация Александра Второго, Александра Третьего. Это не шутка, у нас есть документы. Особенно номер с живой говорящей собакой. Это знаменитый театр "Олимпия" в Париже. Эта собака говорила, она открывала рот и на французском языке. Простая русская дворняга, подзаборная у меня была, она вдруг говорит на французском языке.
Тамара Ляленкова: Вы делаете какие-то специальные горловые упражнения?
Евгения Донская: Специальные горловые упражнения - да. Ведь масса букв не произносится, поэтому трудности с текстом. Нам с иностранцами работать очень легко, русский язык один из самых сложных языков. Легче всех английский, потому что там гласные буквы, короткие слова. Кажется, что текст идет логически, на самом деле он весь подклеен, чтобы можно было произнести слова. Только автор напишет смешную концовку, а сказать невозможно. Мама мне показывала голоса старческие, старик глухой, мужской, среднего возраста, детский - четыре голоса. Я не могла мужской голос никак осилить. Через 20-30 лет он у меня встал. И вообще это жанр стариков. Чревовещание - это возрастной жанр, чем старше, тем интереснее работаешь. Потому что умеешь модулировать голос, умеешь его преобразовывать ради двух-трех слов. Дедушка работал только с женскими голосами. Но в основном мужчины работают детскими голосами, женскими. У женщин-вентролгов партнеры только мужчины - гном, пьяница, Колобок, собака.
Вначале ни черта не получается. Первые годы просто слезы и все. Я все годы мучительно себя создавала. Я крайне застенчивый человек, я с детских лет заикалась, я толстенькая девочка, анемичная, рисовала. К сцене - только через пистолет можно было меня к сцене подвести. Я совершенно не годилась к этому ни внешне, никак. Я должна была всю жизнь сломать, чтобы сейчас работать сольный концерт, объездить мир.
Тамара Ляленкова: Вы одновременно играете за себя и за куклу. Не только говорите, но и играете. Это трудно?
Евгения Донская: Я спросила и ответ уже другой, и голос другой, и движения, и жест, и характер в одну секунду, на одном дыхании. Я вдохнула, спросила, и он мне отвечает, за эту секунду должен быть совершенно другой образ. Это сложно. Поэтому когда Станиславский был в зале, мама как-то работала, он зашел к ней за кулисы. Говорит: "Я удивляюсь, как вы можете сочетать драматическое искусство и искусство чревовещания?". Это чрезвычайно сложно. В одну секунду надо на одном вдохе. Пушкин очень восхищался. Он писал письмо своей жене Наталье Николаевне: "К нам приезжал в Петербург потрясающий чревовещатель. Он меня смешил до слез. Жаль, что ты его не видела". Раньше считали, что это колдовство, женщин сжигали на кострах.
Тамара Ляленкова: Мимика вашей куклы, которая якобы говорит, должна быть очень подвижна. Из чего делаются такие куклы?
Евгения Донская: Они из сукна. Дело не в том, что легче, они мимируют, они нежные живые, они теплые. А из папье-маше каменная кукла сидит у тебя, только рот и глаза хлопают. А мягкие куклы, они нежные, ты можешь погладить, он тебя обнимет. Это часть меня. Я чувствую как своего ребенка. Бывают куклы неудачные, две собаки у нас сделаны, два щенка, один щенок потрясающий, а другой неудачный, я не могу с ним работать, текст забываю. Андрюшка один есть, к которому я до сих пор не могу привыкнуть. Я должна верить, что это он говорит. Если я на секунду не верю, отвлеклась, уже информации будут лживые, кашлять начинает зритель и все. Я взяла гнома, это гном по сказкам Диснея сделан, он живой. Это сказочный гном.
Тамара Ляленкова: Понятно, что кукла, за которую вы говорите, - это персонаж. А кто вы на сцене? Во что одеты вы?
Евгения Донская: Только то, что у нас. Это значит черное бархатное платье на корсетах, нижние юбки огромные, как раньше в 19 веке до пола, огромные белые воротники с блестками и манжеты. Специфические. И работаем мы только в них.
Тамара Ляленкова: Маша, вы младшая в династии Донских. Легко ли вам удался дар чревовещания?
Маша Донская: Я, что называется, закулисный ребенок эстрадный. Как только можно было меня брать с собой на концерт, мама всегда это делала, я всегда была за кулисами. Для людей это зрелище, а это работа, обычная работа, поэтому не было удивления. Мне всегда казалось, что все этим занимаются. Когда мне было 13 лет, мы с Марией Григорьевной, с моей бабушкой, отдыхали на даче в мои каникулы школьные, она стала со мной заниматься. У меня прошло сразу, даже ей не пришлось объяснять, как делать. Потому что этот жанр объяснить невозможно. Стали заниматься очень долго, упорно. Первый концерт был в моей школе, где я училась, мне было 15 лет, я была в 10 классе. На выпускном вечере я показала номер. С 15 лет я работаю на сцене. У меня, кстати, есть все данные для вентрологии, потому что мой отец певец профессиональный, у меня очень хорошее горло, сильное. Нас очень часто путают со звукоподражателями. Они, что называется, работают фистулой. Они не задевают аппарат голосовой, это не чревовещание. Чревовещание - это букет. Это не только, не шевеля губами говорить, так, чтобы было не видно, как я говорю, дело не в этом, это последнее дело. Надо заставить зрителя забыть, что я за куклу говорю, что это не она говорит. Они должны поверить, что кукла говорит, они должны заинтересоваться текстом, манерой исполнения, актерским мастерством, а совсем не тем, что я не шевелю губами. Поэтому мимика лица, притом, я когда говорю, у меня мимика соответственная, когда я говорю за куклу, мимика у куклы, а у меня просто улыбка.
Тамара Ляленкова: Как вы придумываете голос для кукол? Этот голос, который у вас уже есть или тот голос, который приносит именно эта кукла?
Маша Донская: Сначала кукла. Вот мы приходим, вот кукла лежит - мертвая абсолютно кукла, нужно ее оживить. У нас все куклы, тот же алкоголик, но все-таки он интеллигентный. Нельзя сказать, что он подзаборный, все-таки он в галстуке, в кепочке. Колобок - бабушка сделала себе, когда еще Хрущев был, потому что была кукурузная тема, поля. Потом был похож ужасно на Хрущева. Ее ругали за это, но ничего сделать не могли, публика очень хорошо реагировала. У нас же куклы не папье-маше, а куклы, сделанные из сукна.
Тамара Ляленкова: По какому принципу строится диалог между вами и куклой?
Маша Донская: Если я работаю детский номер с Андрюшкой, я все время с ним ругаюсь, и моя реакция только одна - я его ненавижу, этого мерзкого, гнусного мальчишку, который меня изводит, все нервы вытрепал. И я все время в таком состоянии. А он наоборот, он меня все время подкалывает, он меня подзуживает, он не дает мне спокойно жить, трепет нервы. Я всегда знаю, что если собачка, у меня к ней нежностья