Ведущая петербургского часа программы "Время Свободы" Ольга Писпанен: В Петербурге состоялась премьера полнометражного документального фильма Андрея Некрасова "Недоверие". Вернее, премьера этого фильма состоялась еще полгода назад, но не в России, а в Америке, на престижном фестивале "Сандэнс". О том, что есть свобода и несвобода, доверие и недоверие, мы поговорим сегодня с режиссером фильма Андреем Некрасовым. Сначала давайте послушаем репортаж на тему, которую мы будем обсуждать. Рассказывает Татьяна Вольтская:
Татьяна Вольтская: В центре полнометражного документально-художественного фильма Андрея Некрасова "Недоверие" - история двух сестер, Татьяны и Алены, потерявших мать при взрыве жилого дома на улице Гурьянова 9 сентября 1999-го года. Сначала сестры верят официальной версии о том, что во взрыве виновны чеченские террористы, но вскоре становится известно, что два сотрудника ФСБ пойманы с поличным при попытке взорвать дом в Рязани. Участники событий рассказали об этом по телевидению. Хотя ФСБ утверждает, что в Рязани проводились учения, многие в России и других странах уверены, что взрывы организовала ФСБ, чтобы помочь Владимиру Путину победить на президентских выборах. Того же мнения придерживается и Дэвид Саттер, сотрудник института Хадсона в Вашингтоне, бывший московский корреспондент газеты "Уолл-Стрит Джорнел". В книге Дэвида Саттера "Становление криминального государства в России" во взрывах домов обвиняется ФСБ. История сестер Татьяны и Алены оказывается в контексте политической истории. Андрей Некрасов предложил сестрам участвовать в документальном фильме. Фильм пытается выяснить, есть ли ответ на вопрос, кто взорвал дома, как страна живет после взрывов, и как тотальная борьба с терроризмом отражается на жизни отдельных людей и страны в целом. Говорит продюсер картины Ольга Конская:
Ольга Конская: Кто совершил это страшное преступление? Фильм - он ответа на этот вопрос не дает. Мы поднимаем большое количество документов в своей попытке найти правду, встречаемся с большим количеством людей, от друзей, семьи, родственников до официальных лиц и журналистов.
Татьяна Вольтская: И все-таки, фильм никого впрямую не обвиняет.
Ольга Конская: Выдвигать обвинения – прерогатива прокурора. Мы ставим вопросы. Мне кажется, сегодня ставить вопросы - это то, чего все побаиваются, потому что иногда ответы страшны, иногда это требует гораздо больше усилий, чем закрыть глаза и пройти мимо. Надо ставить вопросы и заставлять людей, которые обязаны это делать, на эти вопросы отвечать.
Татьяна Вольтская: Сама постановка таких вопросов требует большого мужества от создателей фильма. Ольга, вы испытываете страх?
Ольга Конская: Ну, я же человек.
Татьяна Вольтская: Не совершили ли сами российские спецслужбы взрывы домов, чтобы вызвать массовую истерию в обществе и оправдать вторжение армии в Чечню - вопрос остается открытым.
Ольга Писпанен: Андрей, примерно полтора месяца назад в программе Радио Свобода "Темы недели "вы сказали, что в России этот фильм, скорее всего, не покажут. И вот все-таки это состоялось. Как это удалось?
Андрей Некрасов: Должен сказать, что я приятно удивлен, еще и потому, что удалось, не было каких-то больших усилий затрачено, все было достаточно гармонично, фильм был дважды в Москве и сейчас в Петербурге. Единственное, что, конечно, хотелось бы - чтобы оба показа были открытыми, потому что они были как бы клубными, для своих, для членов профсоюза, как у нас шутят. Конечно, фильмы - массовое искусство, это прокат, телевидение, документальные фильмы.
Ольга Писпанен: Скорее, наверное, все-таки телевидение.
Андрей Некрасов: Основной медиум, безусловно, телевидение. Вопрос в том, покажут ли его по телевидению, потому что, как известно, телевидение у нас считается главным инструментом воздействия на массы. Тот, кто на кнопке, тот и владеет умами и душами. Поэтому в этом вопрос, а то, что мы здесь сидим и разговариваем свободно на эти темы - тоже признак того, что все-таки страница либерализма не совсем перевернута и закрыта, о чем многие говорят. Должен констатировать, что я не согласен с тем, что установлен тотальный контроль. Я этого не чувствую, говоря на очень острые темы, хотя... Дело в том, что мы говорим, что нам кто-то мешает, мне сейчас задают вопросы, мешали ли вам снимать, и так далее. Общество, государство должно не просто не мешать, а помогать. В этом тема фильма. Наше право - требовать от властей помощи.
Ольга Писпанен: А вы требовали?
Андрей Некрасов: Уже самим фактом создания этого фильма, разумеется. Но, например, мы пытались поговорить с представителями ФСБ, например, потому что я считаю, что нужно давать слово всем участникам тех или иных событий, и, к сожалению, нам не удалось, по тем или иным причинам, вполне тривиальным - занятость, и так далее.
Ольга Писпанен: Но вам впрямую не отказывали?
Андрей Некрасов: Как бы отказали, в том смысле, что невозможно сейчас приехать и снять. Один-два раза. Впрямую или не впрямую, факт, что не состоялось, хотя люди понимали, о чем речь. Мне кажется, что тема взрывов у нас стала каким-то табу, что-то в этом есть, может, это субъективно, но у меня создалось впечатление, что люди удивляются вообще, что я этим занимаюсь. Я пришел из мира игрового кино, хотя начал с документального, но снимал и игровое, и театром занимался. Как бы вопросы - почему такая тема, стопроцентный контраст, например, к ситуации, когда в других странах, наоборот, по поводу 11 сентября, с моей точки зрения, уже настолько это размуссировано, как бы, на всех уровнях, и на политическом... Наоборот, это эксплуатируется по максимуму.
Ольга Писпанен: Кстати, я читала, после показа на "Сандэнсе" у вас достаточно много прокатных компаний хотели купить этот фильм. А в России после показов в Москве и Петербурге кто-то сделал вам предложение?
Андрей Некрасов: Нет. В России нет. Фильм коммерчески получается успешным, для документального фильма, это довольно узкий рынок, но все продажи, к сожалению, только на Западе.
Ольга Писпанен: Что за история с исключением фильма из программы Чикагского фестиваля документальных фильмов?
Андрей Некрасов: Там загадочная история, я до сих пор не знаю ответа на нее. Дело в том, что когда фильм приглашается в конкурс, это не просто показ, а своеобразный контракт между продюсером и фестивалем, потому что там приз, как бы медиа оповещается об этом, жюри, и так далее. Поэтому это крайне нетипично, исключительно. Это произошло в последний момент, без объяснения причин. Когда происходят такие вещи, неизбежно начинаются догадки. Недомолвки ведут к недоверию. Естественным образом ищешь причины, и, проанализировав ситуацию, я увидел, что на этом фестивале очень много русских фильмов. У них было в этом году темой русское документальное кино, и там были представители России. Я задал вопрос, не связано ли это с тем, что наш фильм выходит из контекста спокойного исторического показа официального пророссийского кино. На это мне не было дано никакого ответа. Был таинственный молчок, и контакты прекратились.
Ольга Писпанен: То есть, организаторы фестиваля отказались отвечать вам на прямо поставленный вопрос?
Андрей Некрасов: Да. Видимо, они не хотели вообще никакого комментария. E-mail - это тоже какой-то документ.
Ольга Писпанен: Андрей, американская пресса, я читала очень много критики по вашему фильму, она практически вся отзывается о нем в превосходной степени. Русская критика достаточно сдержанна, ее практически нет. Вот вы как считаете, почему так?
Андрей Некрасов: Ну, я могу только повторить, что мне кажется, что эта тема не представляется для многих достаточно важной. Она на периферии внимания. Хотя у меня было ощущение, что кто-то в Москве хотел, что желание писать было, но на редакторском уровне журналистам говорилось, что это нежелательно. Такая информация тоже проходила. Насколько это точно - я сказать не могу. Но повторяю, мне кажется, корни у этого очень глубокие. И 11 сентября, и события в Испании... Когда я бываю на Западе, я чувствую, что все, что связно с жизнью и безопасностью отдельных граждан, даже если это политически эксплуатируется, но часто искренне становится действительно делом государства. Не хочется бросаться такими помпезными фразами, государство для человека, человек для государства, мы об этом много говорили ранее, в период перестройки, в начале 90-х. Сейчас очень многие люди говорят ту же самую мысль разными словами - обратите внимание на нас, простых граждан. Мой фильм концентрируется именно на судьбе простых людей, в контексте терроризма, но и вообще в контексте исторического процесса, который происходит не где-то там, а сейчас и сегодня. История делается сегодня. На месте этих людей могли бы быть вы, я, и так далее. Именно поэтому принцип "моя хата с краю", который у нас, к сожалению, возведен в принцип общественной жизни, до тех пор, пока это со мной не произошло, мы не перекрестимся, вторая поговорка... Мне кажется, это хроническая беда нашей страны и общества. Поэтому я в это вношу скромную художественную лепту.
Ольга Писпанен: То есть, это долг художника обществу?
Андрей Некрасов: Да. Вообще, где кончается творчество, и где начинается общественная деятельность - трудно сказать. У нас в XIX веке была традиция, о которой мы сейчас тоже забываем, потому что у нас искусство, в основном - развлекательность, индустрия развлечений. С другой стороны, говорят, российская традиция, это традиция коллективизма, вертикали власти, и так далее. Но это совсем не так. У нас были и другие традиции, у нас была демократическая традиция в Новгороде, была традиция земства, очень мощный ренессанс русской литературы XIX века произошел, именно благодаря гражданской позиции художника. Достоевский с этого начал, и то, что он потом пришел к каким-то другим философским выводам, это все равно проникнуто сочувствием к человеку, даже не хочу сказать простому человеку, в каком-то смысле мы все под Богом ходим...
Ольга Писпанен: Художник должен иметь мужество сказать то, что не хотят услышать.
Андрей Некрасов: Безусловно, мужество необходимо. Без поступка не будет никогда искусства. Мне кажется, об этом мы тоже сейчас очень часто забываем. И XIX век - например, точно так же, как говорят, что у нас не было Возрождения, Просвещения, в западном смысле этого слова, и так называемая революция 1968-го года, которая очень повлияла на искусство в Европе - это тоже была такая весна, свежий ветер мужества, восстания против истеблишмента. На современное искусство самое благотворное влияние это оказало. Но мы коллективно тогда жили под колпаком. Наоборот, даже в Чехословакию пришли совсем с другими намерениями... Тем не менее, мне кажется, что у нас есть этот инстинкт такого поступка, что ли, спонтанного, чистого. У нас был эквивалент этого. Наверное, можно назвать его перестройкой и гласностью, страница, которую мы сейчас, кажется, тоже перевернули, вместе с ненавистью к олигархам, к этой системе, у нас демократия ассоциируется с ваучерами. Но я считаю, что мы должны гордиться гласностью и перестройкой. Гласность стала каким-то жупелом, но, на самом деле, это просто свобода, в самом хорошем смысле слова.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Рита Василькова: Здравствуйте, это Рита Василькова из Москвы. Я слышала господина Некрасова, уже на эту тему мы с вами разговаривали, после второго сеанса в кинотеатре гостинцы в Москве. И я тогда говорила, что этот маленький приход людей - он был специально организован. Не считайте, что эта тема на периферии сознания. И если вы помните, что было после просмотра в ЦДЛ, где я тоже была, вам стоило бы остановиться и посмотреть, как десятки людей, которых я знаю как осведомителей и провокаторов, пытались вовлечь зрителей в разговор, а зрители уходили, потому что они уже знали, с кем они имеют дело. То, что просмотры организуются так, как они организуются, делается именно для того, чтобы эти негодяи могли поговорить с людьми. И попробуйте сказать что-нибудь об этом по "Свободе". Мне сейчас удается разговаривать только в Петербургом. А в Москве мой телефон просто отключается, и, думаю, не только мой. Меня не соединяют, не выпускают в прямой эфир, хотя я ни разу в нем не хулиганила и разговариваю регулярно с 1996-го года
Андрей Некрасов: У меня нет информации, что большинство наших зрителей были провокаторами или агентами. Я сочувствую вашему пафосу, благодарю вас за звонок, и то, что вы говорите, что это не на периферии сознания. Одна из моих любимых книжек, которые я прочитал в юности, это книжка Камю "Человек взбунтовавшийся". Это очень серьезная книжка, хотя называется так спонтанно. У нас в обществе должно даваться слово людям, которые хотят протестовать. Это совершенно нормальный, здоровый инстинкт. Общество состоит из многих противоречивых векторов, и подавление какого-то из них ведет к нездоровым пролежням, я бы так сказал. Я не могу согласиться, что большинство - провокаторы и шпионы, в этом, извините меня, это мое личное мнение, есть элемент паранойи. С другой стороны, фильм называется "Недоверие", и я хочу сказать, что это недоверие не к какой-то определенной группе. Очень многие, кто с вами не согласны, а считают, что однозначно это сделали мусульманские террористы, я говорю о взрывах 1999-го года, они автоматически считают, что недоверие мое, как автора фильма – это недоверие к властям. На самом деле, это не так. Недоверие, о котором я говорю, это недоверие в обществе, недоверие властей к своим гражданам
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Николай Понтюхов: Майор запаса Понтюхов Николай Николаевич город Ленинград. Прежде всего, поблагодарю Андрея Некрасова за его фильм, хочу надеяться, что эта гражданская позиция у него действительно такая. Недоверие у населения есть. Тех, кто выражает это недоверие к власти, их не пускают в средства массовой информации в стране, чтобы высказать правду. Ведь Путин - преемник Ельцина, который разрушил страну, создал геноцид собственного народа. Андрей Некрасов, вы как относитесь к тому, что семью Ельцина содержат за 60 миллионов рублей в год, при том, что члены семьи Ельцина крутят сотни миллионов долларов?
Андрей Некрасов: У меня, конечно, есть мнение и по поводу Ельцина, и по поводу периода ельцинского, и того, что вы назвали геноцидом, и своего народа, и чеченской войны. Мы не можем, увы, что называется, растекаться мыслью по древу, но вы совершенно правы, что доступ к средствам массовой информации имеет сейчас определенную тенденцию. Это для меня очевидно. Пусть те, кто со мной не согласны, вступят со мной в диалог. Я не политик и даже не журналист. Своим документально-художественным фильмом я вношу свою лепту как режиссер. Разумеется, как гражданин я имею мнение и по тому, и по другому поводу. Но о том недоверии, которое вы лично испытываете к властям, вы совершенно четко, с моей точки зрения, имеете право его высказывать и вступать в диалог по поводу корней того, что происходит, которые, безусловно, я с вами согласен, лежат и в ельцинском периоде, и раньше. Как гражданин я абсолютно сочувствую вашей позиции, потому что в стране не все нормально, и только свободные средства информации могут этот диагноз поставить и лечить болезнь.
Ольга Писпанен: Андрей, а почему активная защитница Ахмеда Закаева Ванесса Редгрейв помогала вам в создании фильма?
Андрей Некрасов: Ванесса Редгрейв не только защитница Закаева.
Ольга Писпанен: Помимо того, что она великая актриса
Андрей Некрасов: Да. Я с ней сделал еще один фильм короткометражный о детях Чечни, и мы с ней подружились, и как бы она считала, что тема этого фильма - прямое продолжение нашей с ней работы. Она, конечно, человек абсолютно уникальный, подвижница настоящая, и как бы эпизод с Закаевым - это лишь часть ее деятельности. Она просто помогала Закаеву с юридической стороны дела. Если как-то это связано, конечно.
Ольга Писпанен: А связан ли арест адвоката этих женщин, о которых фильм, с его участием в вашем фильма?
Андрей Некрасов: Это трудно сказать. Адвокат сестер Морозовых Михаил Трепашкин - мы были единственными, кто его снимал на камеру, тогда он не был никому известен. Но интервью он давал не только нам, но и, например, "Московским новостям". Мы беседовали с ним за неделю до ареста, но самым последним журналистом, видевшим его, был другой человек. Но этот случай очень меня волнует. Опять же как режиссер, - я не юрист и не следователь, - в нашей профессии мы судим о людях по их поведению. Можно сказать, что мы чего-то не знаем. Я не могу опять же ответственно не доверять органам следствия, и так далее. У меня нет на это оснований. Даже государство, хотя Дэвид Саттер так и не считает, обладает определенной презумпцией невиновности... Это и не моя работа.. Но скажем так, как физиономист, как человек, который общается профессионально с людьми, задача которого заглянуть им в душу, могу сказать, что Михаил Иванович произвел на меня впечатление человека честного, чистого, может, слишком даже Дон Кихота такого. Он арестован, его буквально сейчас судят за разглашение гостайны. Я надеюсь, что суд будет объективным, и мы больше узнаем об этом. Потому что еще, к сожалению, в этой истории было много судебных заседаний по поводу взрывов 1999-го года, где были осуждены двое карачаевцев, и многое другое, и все, что связано с Чечней, к сожалению, подавляющее большинство этих случаев так или иначе засекречено. Опять же я со своей колокольни не вижу причин для такого засекречивания.
Ольга Писпанен: Давайте в заключение послушаем еще один звонок.
Слушатель: Я прощу прощения, господин Некрасов, как режиссер и сценарист, как вы относитесь к версии о том, что изначально вся история последних 20 лет была срежиссирована и какими-то сценаристами подготовлена, и потом режиссировалась вполне планомерно?
Андрей Некрасов: Существует такое понятие - теория заговоров. Я не сторонник этой теории. Но считаю, что у нас недостаток диалога по этим поводам. Не поймите неправильно, но я считаю, что вы имеете право на ваше мнение. И если бы эти темы и такие разговоры, как сегодня утром, стали бы у нас правилом, если бы восстановились гласность в обществе и настоящая демократия, истинная гласность и свобода, то и теорий заговоров, демонизации тех или иных групп нашего общества, в том числе и органов безопасности, не было бы. Если бы мы доверяли нашим органам безопасности, если бы у нас была истинная солидарность... Работники правоохранительных органов - такие же граждане. Я часто снимаю нашу милицию. У них такие же проблемы. Нам нужна солидарность, кто бы человек ни был - врач, пенсионер, работник ФСБ. Если бы такой обмен был, то ни демонизации, ни теории заговоров не было бы.
Татьяна Вольтская: В центре полнометражного документально-художественного фильма Андрея Некрасова "Недоверие" - история двух сестер, Татьяны и Алены, потерявших мать при взрыве жилого дома на улице Гурьянова 9 сентября 1999-го года. Сначала сестры верят официальной версии о том, что во взрыве виновны чеченские террористы, но вскоре становится известно, что два сотрудника ФСБ пойманы с поличным при попытке взорвать дом в Рязани. Участники событий рассказали об этом по телевидению. Хотя ФСБ утверждает, что в Рязани проводились учения, многие в России и других странах уверены, что взрывы организовала ФСБ, чтобы помочь Владимиру Путину победить на президентских выборах. Того же мнения придерживается и Дэвид Саттер, сотрудник института Хадсона в Вашингтоне, бывший московский корреспондент газеты "Уолл-Стрит Джорнел". В книге Дэвида Саттера "Становление криминального государства в России" во взрывах домов обвиняется ФСБ. История сестер Татьяны и Алены оказывается в контексте политической истории. Андрей Некрасов предложил сестрам участвовать в документальном фильме. Фильм пытается выяснить, есть ли ответ на вопрос, кто взорвал дома, как страна живет после взрывов, и как тотальная борьба с терроризмом отражается на жизни отдельных людей и страны в целом. Говорит продюсер картины Ольга Конская:
Ольга Конская: Кто совершил это страшное преступление? Фильм - он ответа на этот вопрос не дает. Мы поднимаем большое количество документов в своей попытке найти правду, встречаемся с большим количеством людей, от друзей, семьи, родственников до официальных лиц и журналистов.
Татьяна Вольтская: И все-таки, фильм никого впрямую не обвиняет.
Ольга Конская: Выдвигать обвинения – прерогатива прокурора. Мы ставим вопросы. Мне кажется, сегодня ставить вопросы - это то, чего все побаиваются, потому что иногда ответы страшны, иногда это требует гораздо больше усилий, чем закрыть глаза и пройти мимо. Надо ставить вопросы и заставлять людей, которые обязаны это делать, на эти вопросы отвечать.
Татьяна Вольтская: Сама постановка таких вопросов требует большого мужества от создателей фильма. Ольга, вы испытываете страх?
Ольга Конская: Ну, я же человек.
Татьяна Вольтская: Не совершили ли сами российские спецслужбы взрывы домов, чтобы вызвать массовую истерию в обществе и оправдать вторжение армии в Чечню - вопрос остается открытым.
Ольга Писпанен: Андрей, примерно полтора месяца назад в программе Радио Свобода "Темы недели "вы сказали, что в России этот фильм, скорее всего, не покажут. И вот все-таки это состоялось. Как это удалось?
Андрей Некрасов: Должен сказать, что я приятно удивлен, еще и потому, что удалось, не было каких-то больших усилий затрачено, все было достаточно гармонично, фильм был дважды в Москве и сейчас в Петербурге. Единственное, что, конечно, хотелось бы - чтобы оба показа были открытыми, потому что они были как бы клубными, для своих, для членов профсоюза, как у нас шутят. Конечно, фильмы - массовое искусство, это прокат, телевидение, документальные фильмы.
Ольга Писпанен: Скорее, наверное, все-таки телевидение.
Андрей Некрасов: Основной медиум, безусловно, телевидение. Вопрос в том, покажут ли его по телевидению, потому что, как известно, телевидение у нас считается главным инструментом воздействия на массы. Тот, кто на кнопке, тот и владеет умами и душами. Поэтому в этом вопрос, а то, что мы здесь сидим и разговариваем свободно на эти темы - тоже признак того, что все-таки страница либерализма не совсем перевернута и закрыта, о чем многие говорят. Должен констатировать, что я не согласен с тем, что установлен тотальный контроль. Я этого не чувствую, говоря на очень острые темы, хотя... Дело в том, что мы говорим, что нам кто-то мешает, мне сейчас задают вопросы, мешали ли вам снимать, и так далее. Общество, государство должно не просто не мешать, а помогать. В этом тема фильма. Наше право - требовать от властей помощи.
Ольга Писпанен: А вы требовали?
Андрей Некрасов: Уже самим фактом создания этого фильма, разумеется. Но, например, мы пытались поговорить с представителями ФСБ, например, потому что я считаю, что нужно давать слово всем участникам тех или иных событий, и, к сожалению, нам не удалось, по тем или иным причинам, вполне тривиальным - занятость, и так далее.
Ольга Писпанен: Но вам впрямую не отказывали?
Андрей Некрасов: Как бы отказали, в том смысле, что невозможно сейчас приехать и снять. Один-два раза. Впрямую или не впрямую, факт, что не состоялось, хотя люди понимали, о чем речь. Мне кажется, что тема взрывов у нас стала каким-то табу, что-то в этом есть, может, это субъективно, но у меня создалось впечатление, что люди удивляются вообще, что я этим занимаюсь. Я пришел из мира игрового кино, хотя начал с документального, но снимал и игровое, и театром занимался. Как бы вопросы - почему такая тема, стопроцентный контраст, например, к ситуации, когда в других странах, наоборот, по поводу 11 сентября, с моей точки зрения, уже настолько это размуссировано, как бы, на всех уровнях, и на политическом... Наоборот, это эксплуатируется по максимуму.
Ольга Писпанен: Кстати, я читала, после показа на "Сандэнсе" у вас достаточно много прокатных компаний хотели купить этот фильм. А в России после показов в Москве и Петербурге кто-то сделал вам предложение?
Андрей Некрасов: Нет. В России нет. Фильм коммерчески получается успешным, для документального фильма, это довольно узкий рынок, но все продажи, к сожалению, только на Западе.
Ольга Писпанен: Что за история с исключением фильма из программы Чикагского фестиваля документальных фильмов?
Андрей Некрасов: Там загадочная история, я до сих пор не знаю ответа на нее. Дело в том, что когда фильм приглашается в конкурс, это не просто показ, а своеобразный контракт между продюсером и фестивалем, потому что там приз, как бы медиа оповещается об этом, жюри, и так далее. Поэтому это крайне нетипично, исключительно. Это произошло в последний момент, без объяснения причин. Когда происходят такие вещи, неизбежно начинаются догадки. Недомолвки ведут к недоверию. Естественным образом ищешь причины, и, проанализировав ситуацию, я увидел, что на этом фестивале очень много русских фильмов. У них было в этом году темой русское документальное кино, и там были представители России. Я задал вопрос, не связано ли это с тем, что наш фильм выходит из контекста спокойного исторического показа официального пророссийского кино. На это мне не было дано никакого ответа. Был таинственный молчок, и контакты прекратились.
Ольга Писпанен: То есть, организаторы фестиваля отказались отвечать вам на прямо поставленный вопрос?
Андрей Некрасов: Да. Видимо, они не хотели вообще никакого комментария. E-mail - это тоже какой-то документ.
Ольга Писпанен: Андрей, американская пресса, я читала очень много критики по вашему фильму, она практически вся отзывается о нем в превосходной степени. Русская критика достаточно сдержанна, ее практически нет. Вот вы как считаете, почему так?
Андрей Некрасов: Ну, я могу только повторить, что мне кажется, что эта тема не представляется для многих достаточно важной. Она на периферии внимания. Хотя у меня было ощущение, что кто-то в Москве хотел, что желание писать было, но на редакторском уровне журналистам говорилось, что это нежелательно. Такая информация тоже проходила. Насколько это точно - я сказать не могу. Но повторяю, мне кажется, корни у этого очень глубокие. И 11 сентября, и события в Испании... Когда я бываю на Западе, я чувствую, что все, что связно с жизнью и безопасностью отдельных граждан, даже если это политически эксплуатируется, но часто искренне становится действительно делом государства. Не хочется бросаться такими помпезными фразами, государство для человека, человек для государства, мы об этом много говорили ранее, в период перестройки, в начале 90-х. Сейчас очень многие люди говорят ту же самую мысль разными словами - обратите внимание на нас, простых граждан. Мой фильм концентрируется именно на судьбе простых людей, в контексте терроризма, но и вообще в контексте исторического процесса, который происходит не где-то там, а сейчас и сегодня. История делается сегодня. На месте этих людей могли бы быть вы, я, и так далее. Именно поэтому принцип "моя хата с краю", который у нас, к сожалению, возведен в принцип общественной жизни, до тех пор, пока это со мной не произошло, мы не перекрестимся, вторая поговорка... Мне кажется, это хроническая беда нашей страны и общества. Поэтому я в это вношу скромную художественную лепту.
Ольга Писпанен: То есть, это долг художника обществу?
Андрей Некрасов: Да. Вообще, где кончается творчество, и где начинается общественная деятельность - трудно сказать. У нас в XIX веке была традиция, о которой мы сейчас тоже забываем, потому что у нас искусство, в основном - развлекательность, индустрия развлечений. С другой стороны, говорят, российская традиция, это традиция коллективизма, вертикали власти, и так далее. Но это совсем не так. У нас были и другие традиции, у нас была демократическая традиция в Новгороде, была традиция земства, очень мощный ренессанс русской литературы XIX века произошел, именно благодаря гражданской позиции художника. Достоевский с этого начал, и то, что он потом пришел к каким-то другим философским выводам, это все равно проникнуто сочувствием к человеку, даже не хочу сказать простому человеку, в каком-то смысле мы все под Богом ходим...
Ольга Писпанен: Художник должен иметь мужество сказать то, что не хотят услышать.
Андрей Некрасов: Безусловно, мужество необходимо. Без поступка не будет никогда искусства. Мне кажется, об этом мы тоже сейчас очень часто забываем. И XIX век - например, точно так же, как говорят, что у нас не было Возрождения, Просвещения, в западном смысле этого слова, и так называемая революция 1968-го года, которая очень повлияла на искусство в Европе - это тоже была такая весна, свежий ветер мужества, восстания против истеблишмента. На современное искусство самое благотворное влияние это оказало. Но мы коллективно тогда жили под колпаком. Наоборот, даже в Чехословакию пришли совсем с другими намерениями... Тем не менее, мне кажется, что у нас есть этот инстинкт такого поступка, что ли, спонтанного, чистого. У нас был эквивалент этого. Наверное, можно назвать его перестройкой и гласностью, страница, которую мы сейчас, кажется, тоже перевернули, вместе с ненавистью к олигархам, к этой системе, у нас демократия ассоциируется с ваучерами. Но я считаю, что мы должны гордиться гласностью и перестройкой. Гласность стала каким-то жупелом, но, на самом деле, это просто свобода, в самом хорошем смысле слова.
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Рита Василькова: Здравствуйте, это Рита Василькова из Москвы. Я слышала господина Некрасова, уже на эту тему мы с вами разговаривали, после второго сеанса в кинотеатре гостинцы в Москве. И я тогда говорила, что этот маленький приход людей - он был специально организован. Не считайте, что эта тема на периферии сознания. И если вы помните, что было после просмотра в ЦДЛ, где я тоже была, вам стоило бы остановиться и посмотреть, как десятки людей, которых я знаю как осведомителей и провокаторов, пытались вовлечь зрителей в разговор, а зрители уходили, потому что они уже знали, с кем они имеют дело. То, что просмотры организуются так, как они организуются, делается именно для того, чтобы эти негодяи могли поговорить с людьми. И попробуйте сказать что-нибудь об этом по "Свободе". Мне сейчас удается разговаривать только в Петербургом. А в Москве мой телефон просто отключается, и, думаю, не только мой. Меня не соединяют, не выпускают в прямой эфир, хотя я ни разу в нем не хулиганила и разговариваю регулярно с 1996-го года
Андрей Некрасов: У меня нет информации, что большинство наших зрителей были провокаторами или агентами. Я сочувствую вашему пафосу, благодарю вас за звонок, и то, что вы говорите, что это не на периферии сознания. Одна из моих любимых книжек, которые я прочитал в юности, это книжка Камю "Человек взбунтовавшийся". Это очень серьезная книжка, хотя называется так спонтанно. У нас в обществе должно даваться слово людям, которые хотят протестовать. Это совершенно нормальный, здоровый инстинкт. Общество состоит из многих противоречивых векторов, и подавление какого-то из них ведет к нездоровым пролежням, я бы так сказал. Я не могу согласиться, что большинство - провокаторы и шпионы, в этом, извините меня, это мое личное мнение, есть элемент паранойи. С другой стороны, фильм называется "Недоверие", и я хочу сказать, что это недоверие не к какой-то определенной группе. Очень многие, кто с вами не согласны, а считают, что однозначно это сделали мусульманские террористы, я говорю о взрывах 1999-го года, они автоматически считают, что недоверие мое, как автора фильма – это недоверие к властям. На самом деле, это не так. Недоверие, о котором я говорю, это недоверие в обществе, недоверие властей к своим гражданам
Ольга Писпанен: У нас в эфире слушатель.
Николай Понтюхов: Майор запаса Понтюхов Николай Николаевич город Ленинград. Прежде всего, поблагодарю Андрея Некрасова за его фильм, хочу надеяться, что эта гражданская позиция у него действительно такая. Недоверие у населения есть. Тех, кто выражает это недоверие к власти, их не пускают в средства массовой информации в стране, чтобы высказать правду. Ведь Путин - преемник Ельцина, который разрушил страну, создал геноцид собственного народа. Андрей Некрасов, вы как относитесь к тому, что семью Ельцина содержат за 60 миллионов рублей в год, при том, что члены семьи Ельцина крутят сотни миллионов долларов?
Андрей Некрасов: У меня, конечно, есть мнение и по поводу Ельцина, и по поводу периода ельцинского, и того, что вы назвали геноцидом, и своего народа, и чеченской войны. Мы не можем, увы, что называется, растекаться мыслью по древу, но вы совершенно правы, что доступ к средствам массовой информации имеет сейчас определенную тенденцию. Это для меня очевидно. Пусть те, кто со мной не согласны, вступят со мной в диалог. Я не политик и даже не журналист. Своим документально-художественным фильмом я вношу свою лепту как режиссер. Разумеется, как гражданин я имею мнение и по тому, и по другому поводу. Но о том недоверии, которое вы лично испытываете к властям, вы совершенно четко, с моей точки зрения, имеете право его высказывать и вступать в диалог по поводу корней того, что происходит, которые, безусловно, я с вами согласен, лежат и в ельцинском периоде, и раньше. Как гражданин я абсолютно сочувствую вашей позиции, потому что в стране не все нормально, и только свободные средства информации могут этот диагноз поставить и лечить болезнь.
Ольга Писпанен: Андрей, а почему активная защитница Ахмеда Закаева Ванесса Редгрейв помогала вам в создании фильма?
Андрей Некрасов: Ванесса Редгрейв не только защитница Закаева.
Ольга Писпанен: Помимо того, что она великая актриса
Андрей Некрасов: Да. Я с ней сделал еще один фильм короткометражный о детях Чечни, и мы с ней подружились, и как бы она считала, что тема этого фильма - прямое продолжение нашей с ней работы. Она, конечно, человек абсолютно уникальный, подвижница настоящая, и как бы эпизод с Закаевым - это лишь часть ее деятельности. Она просто помогала Закаеву с юридической стороны дела. Если как-то это связано, конечно.
Ольга Писпанен: А связан ли арест адвоката этих женщин, о которых фильм, с его участием в вашем фильма?
Андрей Некрасов: Это трудно сказать. Адвокат сестер Морозовых Михаил Трепашкин - мы были единственными, кто его снимал на камеру, тогда он не был никому известен. Но интервью он давал не только нам, но и, например, "Московским новостям". Мы беседовали с ним за неделю до ареста, но самым последним журналистом, видевшим его, был другой человек. Но этот случай очень меня волнует. Опять же как режиссер, - я не юрист и не следователь, - в нашей профессии мы судим о людях по их поведению. Можно сказать, что мы чего-то не знаем. Я не могу опять же ответственно не доверять органам следствия, и так далее. У меня нет на это оснований. Даже государство, хотя Дэвид Саттер так и не считает, обладает определенной презумпцией невиновности... Это и не моя работа.. Но скажем так, как физиономист, как человек, который общается профессионально с людьми, задача которого заглянуть им в душу, могу сказать, что Михаил Иванович произвел на меня впечатление человека честного, чистого, может, слишком даже Дон Кихота такого. Он арестован, его буквально сейчас судят за разглашение гостайны. Я надеюсь, что суд будет объективным, и мы больше узнаем об этом. Потому что еще, к сожалению, в этой истории было много судебных заседаний по поводу взрывов 1999-го года, где были осуждены двое карачаевцев, и многое другое, и все, что связано с Чечней, к сожалению, подавляющее большинство этих случаев так или иначе засекречено. Опять же я со своей колокольни не вижу причин для такого засекречивания.
Ольга Писпанен: Давайте в заключение послушаем еще один звонок.
Слушатель: Я прощу прощения, господин Некрасов, как режиссер и сценарист, как вы относитесь к версии о том, что изначально вся история последних 20 лет была срежиссирована и какими-то сценаристами подготовлена, и потом режиссировалась вполне планомерно?
Андрей Некрасов: Существует такое понятие - теория заговоров. Я не сторонник этой теории. Но считаю, что у нас недостаток диалога по этим поводам. Не поймите неправильно, но я считаю, что вы имеете право на ваше мнение. И если бы эти темы и такие разговоры, как сегодня утром, стали бы у нас правилом, если бы восстановились гласность в обществе и настоящая демократия, истинная гласность и свобода, то и теорий заговоров, демонизации тех или иных групп нашего общества, в том числе и органов безопасности, не было бы. Если бы мы доверяли нашим органам безопасности, если бы у нас была истинная солидарность... Работники правоохранительных органов - такие же граждане. Я часто снимаю нашу милицию. У них такие же проблемы. Нам нужна солидарность, кто бы человек ни был - врач, пенсионер, работник ФСБ. Если бы такой обмен был, то ни демонизации, ни теории заговоров не было бы.