Программу ведет Петр Вайль. Участвуют корреспонденты Радио Свобода Борис Голиков, Дмитрий Волчек беседует с доктором исторических наук Натальей Лебедевой.
Петр Вайль: Сегодня в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Поминальная церемония прошла в Катынском мемориальном комплексе под Смоленском. Слово - Борису Голикову.
Борис Голиков: Катынская трагедия - одна из граней проблемы о судьбе около 15-ти тысяч польских офицеров, интернированных в СССР после ввода советских войск в Польшу в сентябре 1939-го года. Значительная их часть это резервисты из среды интеллигенции, которые были мобилизованы накануне на войну с Германией. В пересыльных пунктах на границе офицеры были отделены от других военнослужащих и сосредоточены в трех специально созданных лагерях - Козельском, Осташковском и Старобельском. Почти ежедневно по заранее составленным спискам партии узников вывозились по железной дороге на станцию Гнездово, это тоже рядом со Смоленском, и расстреливались в Катынском лесу. 449 человек из нескольких тысяч избежали смерти. Это бывшие разведчики, известные ученые, политики. Они были переведены в Грязовецкий лагерь уже близ Вологды. В 1943-м году в течение трех дней апреля в районе трагедии работала международная комиссия судебно-медицинских экспертов из 12-ти государств. Эта комиссия была создана по инициативе Германии для расследования обстоятельств катынской трагедии. Работы были завершены 3-го июня 1943-го года с заключением - преступление, а были расстреляны здесь более чем четырех тысяч человек, было совершено весной 1940-го года. На протяжении многих лет этот факт отрицался советским правительством. И лишь 14-го апреля 1990-го года в заявлении ТАСС советской стороной было признано, что катынская трагедия является одним из тяжких преступлений сталинизма.
Петр Вайль: Мой коллега Дмитрий Волчек побеседовал с доктором исторических наук Натальей Лебедевой, составителем многотомного сборника катынских документов.
Дмитрий Волчек: Наталья Сергеевна, какие документы вошли в только что вышедший второй том вашего собрания и как шла работа над этим томом?
Наталья Лебедева: В него вошли документы из очень многих архивов. Основу, конечно, составляют материалы нынешнего Российского государственного военного архива, вобравшего в себя и материалы Особого архива, они сейчас объединены. В результате и архивы конвойных войск, которые были в военном архиве, и фонды управления по делам военнопленных составили основу этого тома.
Дмитрий Волчек: А есть ли какие-то материалы, которые остаются под секретом, недоступные?
Наталья Лебедева: Во всяком случае, то, что нам известно, мы все изучили и все получили. Конечно, никто не может быть застрахован, что где-то кто-то что-то еще утаивает. Но поскольку архив ФСБ и президентский архив дали великолепнейшие и очень важные материалы, было бы некорректно предполагать, что что-то они от нас утаили.
Дмитрий Волчек: Какой самый яркий, самый интересный документ только что вышедшего второго тома?
Наталья Лебедева: Здесь в общем-то целый комплекс документов, которые показывают всю подготовку и в малейших деталях все проведение расстрельной операции. При этом одновременно проходила подготовка и проведение депортации семей всех этих 22-х тысяч почти человек. 66 тысяч женщин, стариков, детей были депортированы в безводные степи Казахстана. При том было дано из Москвы распоряжение местным властям, чтобы им не предоставляли ни жилья, ни работы, и эти семьи, конечно, бедствовали, многие матери и старики умирали, дети оставались сиротами и так далее. Кроме того, в материалах этого тома очень интересный документ, позволяющий понять, по каким причинам 395-ти польским офицерам и полицейским, которых не расстреляли в ходе этой операции, было позволено жить. Вообще в ходе этой расстрельной операции определяли не кого следует расстреливать, а именно кому следует оставить жизнь. Мы нашли документ, позволяющий это определить в точности. 49 человек были оставлены по запросу германского посольства. При этом многие из них отнюдь не были ни немцами, ни сторонниками Гитлера. Например, Чапский, такой выдающийся эссеист, импрессионист польский, великолепный художник и литератор остался жив именно по просьбе германского посольства. И во время пребывания в плену он делал все, чтобы показать свое неприятие советской власти. Многие были в таком же положении как Чапский, генерал Волковицкий и другие. В части людей была заинтересована разведывательная служба НКВД, 5-е управление так называемое. Они просто рассчитывали либо привлечь некоторых из них для организации потом польской дивизии, либо узнать от них какие-то сведения, которые их интересовали, просто потому, что они были слишком хорошо информированы. Только по моим приблизительным подсчетам и данным, где-то около ста человек были агентами спецслужб, завербованными в ходе их пребывания десятимесячного в плену, поэтому не совсем корректно говорить, что все, кто остался, были на службе у наших спецслужб.
Дмитрий Волчек: Наталья Сергеевна, для советской истории Катынь была, естественно, совершенно запретной темой, как вы - историк - пришли вот именно к этой теме и когда вы стали ей заниматься?
Наталья Лебедева: Когда я, еще будучи аспиранткой, совсем молодым историком, работала над темой Нюрнбергский процесс, моей кандидатской диссертацией, я в архиве работала над материалами Чрезвычайной государственной комиссии и над Фондом Нюрнбергского процесса. И уже тогда я смогла познакомиться и с комиссией Бурденко, и с немецкими трофейными материалами, расследованием немецким. Немецкие материалы, казалось бы, возлагали вину на НКВД, а Бурденко на немцев. И в ходе этой работы я нашла несколько очень интересных писем Бурденко Молотову, казалось бы, подтверждавших советскую версию. Но мой научный руководитель Аркадий Иосифович Полторак, секретарь нашей делегации на Нюрнбергском процессе, знавший что-то от Прозоровского, медэксперта в комиссии Бурденко, остановил меня. Он говорит: "Знаете, это такая темная история. Пока вы ее как следует не сможете уяснить для себя, не касайтесь ее". 20 почти лет я ее держала в голове. И где-то в середине 88-го года мне позвонил Абаринов, журналист "Литературной газеты", и зачитал письмо, где один разгневанный офицер батальона, охранявшего козельский лагерь, написал с обвинениями по поводу польского историка, опубликовавшего в "Литературке" статью о Катыне. Ничего интересного, кроме номера батальона, в этом письме не было. Но номер батальона позволил мне найти в Центральном государственном архиве Советской армии фонд этого батальона. И уже по нему было ясно, что в апреле и мае проводилась операция по разгрузке козельского лагеря. Материалы управления конвойных войск в том же архиве позволили мне понять, что все наряды на отправку давало управление по делам военнопленных. Удалось найти фонд этого управления, находившийся по соседству в Особом архиве. Потребовалось какое-то время, чтобы получить материалы. И вот эти материали уже дали полную картину всего, что происходило.
Петр Вайль: Сегодня в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Поминальная церемония прошла в Катынском мемориальном комплексе под Смоленском. Слово - Борису Голикову.
Борис Голиков: Катынская трагедия - одна из граней проблемы о судьбе около 15-ти тысяч польских офицеров, интернированных в СССР после ввода советских войск в Польшу в сентябре 1939-го года. Значительная их часть это резервисты из среды интеллигенции, которые были мобилизованы накануне на войну с Германией. В пересыльных пунктах на границе офицеры были отделены от других военнослужащих и сосредоточены в трех специально созданных лагерях - Козельском, Осташковском и Старобельском. Почти ежедневно по заранее составленным спискам партии узников вывозились по железной дороге на станцию Гнездово, это тоже рядом со Смоленском, и расстреливались в Катынском лесу. 449 человек из нескольких тысяч избежали смерти. Это бывшие разведчики, известные ученые, политики. Они были переведены в Грязовецкий лагерь уже близ Вологды. В 1943-м году в течение трех дней апреля в районе трагедии работала международная комиссия судебно-медицинских экспертов из 12-ти государств. Эта комиссия была создана по инициативе Германии для расследования обстоятельств катынской трагедии. Работы были завершены 3-го июня 1943-го года с заключением - преступление, а были расстреляны здесь более чем четырех тысяч человек, было совершено весной 1940-го года. На протяжении многих лет этот факт отрицался советским правительством. И лишь 14-го апреля 1990-го года в заявлении ТАСС советской стороной было признано, что катынская трагедия является одним из тяжких преступлений сталинизма.
Петр Вайль: Мой коллега Дмитрий Волчек побеседовал с доктором исторических наук Натальей Лебедевой, составителем многотомного сборника катынских документов.
Дмитрий Волчек: Наталья Сергеевна, какие документы вошли в только что вышедший второй том вашего собрания и как шла работа над этим томом?
Наталья Лебедева: В него вошли документы из очень многих архивов. Основу, конечно, составляют материалы нынешнего Российского государственного военного архива, вобравшего в себя и материалы Особого архива, они сейчас объединены. В результате и архивы конвойных войск, которые были в военном архиве, и фонды управления по делам военнопленных составили основу этого тома.
Дмитрий Волчек: А есть ли какие-то материалы, которые остаются под секретом, недоступные?
Наталья Лебедева: Во всяком случае, то, что нам известно, мы все изучили и все получили. Конечно, никто не может быть застрахован, что где-то кто-то что-то еще утаивает. Но поскольку архив ФСБ и президентский архив дали великолепнейшие и очень важные материалы, было бы некорректно предполагать, что что-то они от нас утаили.
Дмитрий Волчек: Какой самый яркий, самый интересный документ только что вышедшего второго тома?
Наталья Лебедева: Здесь в общем-то целый комплекс документов, которые показывают всю подготовку и в малейших деталях все проведение расстрельной операции. При этом одновременно проходила подготовка и проведение депортации семей всех этих 22-х тысяч почти человек. 66 тысяч женщин, стариков, детей были депортированы в безводные степи Казахстана. При том было дано из Москвы распоряжение местным властям, чтобы им не предоставляли ни жилья, ни работы, и эти семьи, конечно, бедствовали, многие матери и старики умирали, дети оставались сиротами и так далее. Кроме того, в материалах этого тома очень интересный документ, позволяющий понять, по каким причинам 395-ти польским офицерам и полицейским, которых не расстреляли в ходе этой операции, было позволено жить. Вообще в ходе этой расстрельной операции определяли не кого следует расстреливать, а именно кому следует оставить жизнь. Мы нашли документ, позволяющий это определить в точности. 49 человек были оставлены по запросу германского посольства. При этом многие из них отнюдь не были ни немцами, ни сторонниками Гитлера. Например, Чапский, такой выдающийся эссеист, импрессионист польский, великолепный художник и литератор остался жив именно по просьбе германского посольства. И во время пребывания в плену он делал все, чтобы показать свое неприятие советской власти. Многие были в таком же положении как Чапский, генерал Волковицкий и другие. В части людей была заинтересована разведывательная служба НКВД, 5-е управление так называемое. Они просто рассчитывали либо привлечь некоторых из них для организации потом польской дивизии, либо узнать от них какие-то сведения, которые их интересовали, просто потому, что они были слишком хорошо информированы. Только по моим приблизительным подсчетам и данным, где-то около ста человек были агентами спецслужб, завербованными в ходе их пребывания десятимесячного в плену, поэтому не совсем корректно говорить, что все, кто остался, были на службе у наших спецслужб.
Дмитрий Волчек: Наталья Сергеевна, для советской истории Катынь была, естественно, совершенно запретной темой, как вы - историк - пришли вот именно к этой теме и когда вы стали ей заниматься?
Наталья Лебедева: Когда я, еще будучи аспиранткой, совсем молодым историком, работала над темой Нюрнбергский процесс, моей кандидатской диссертацией, я в архиве работала над материалами Чрезвычайной государственной комиссии и над Фондом Нюрнбергского процесса. И уже тогда я смогла познакомиться и с комиссией Бурденко, и с немецкими трофейными материалами, расследованием немецким. Немецкие материалы, казалось бы, возлагали вину на НКВД, а Бурденко на немцев. И в ходе этой работы я нашла несколько очень интересных писем Бурденко Молотову, казалось бы, подтверждавших советскую версию. Но мой научный руководитель Аркадий Иосифович Полторак, секретарь нашей делегации на Нюрнбергском процессе, знавший что-то от Прозоровского, медэксперта в комиссии Бурденко, остановил меня. Он говорит: "Знаете, это такая темная история. Пока вы ее как следует не сможете уяснить для себя, не касайтесь ее". 20 почти лет я ее держала в голове. И где-то в середине 88-го года мне позвонил Абаринов, журналист "Литературной газеты", и зачитал письмо, где один разгневанный офицер батальона, охранявшего козельский лагерь, написал с обвинениями по поводу польского историка, опубликовавшего в "Литературке" статью о Катыне. Ничего интересного, кроме номера батальона, в этом письме не было. Но номер батальона позволил мне найти в Центральном государственном архиве Советской армии фонд этого батальона. И уже по нему было ясно, что в апреле и мае проводилась операция по разгрузке козельского лагеря. Материалы управления конвойных войск в том же архиве позволили мне понять, что все наряды на отправку давало управление по делам военнопленных. Удалось найти фонд этого управления, находившийся по соседству в Особом архиве. Потребовалось какое-то время, чтобы получить материалы. И вот эти материали уже дали полную картину всего, что происходило.